Эдвард Каллен

Июль

Элизабет Мейсен.

Я внимательно рассматривала замечательный рисунок, понимая, что это, наверное, его мама и удивилась, впервые прочитав его фамилию.

Я перевернула страницу. На следующем рисунке была эта же женщина в другой позе, счастливо улыбающаяся мужчине, которого я опознала как его отца, Эдварда Мейсена. У него были такие же спутанные волосы, как и у Эдварда, и такая же улыбка. Я внимательно рассматривала рисунок, подмечая малейшие детали. Эдвард был поистине талантлив.

Я листала дальше. Там были дюжины и дюжины рисунков его родителей, все тщательно нарисованные за все те долгие скучные ночи, когда он пытался не спать. Я сердилась и улыбалась одновременно. Но, когда я перевернула еще одну страницу, мой глаз уловил, что на рисунке были не они.

Это была девушка. В черной толстовке с капюшоном. Это была я. Сидящая в комнате на черном кожаном диване и читающая книгу. Я с благоговением провела рукой по штриховке. Перевернув страницу, я опять увидела себя, склонившую голову на столик в саду и смеющуюся. На следующей странице была только моя смеющаяся голова. На всех последующих страницах была только я. Я приподняла бровь и посмотрела в уголок страниц. На них на всех была одна и та же подпись:

Эдвард Каллен

Ноябрь

Моя девочка.

Глава 18. «Пока-пока печенье с коньяком»

EPOV

Я проснулся, зарываясь в гребаные сверкающие локоны. Они пахли чертовски здорово. Я застыл, вспоминая, как локоны дразнили меня, и откатился со стоном, чувствуя, что Белла соскользнула с кровати, и силой удержал глаза закрытыми, чтобы больше не смотреть на нее.

Я слышал, как она шуршит в ванной десятью минутами позже и торопливо собирает свои вещи. Только когда я был уверен, что она вышла, то, наконец, открыл глаза. Я трогательно вдохнул запах от ее подушки еще раз, перед тем как соскочить с кровати.

Мой день был гребано скучным. Мне нечего было делать, кроме как рисовать. И я провел весь день, рисуя эти гребаные сияющие локоны. Фактически, три страницы были заполнены ими. Я чувствовал себя гребаным идиотом и не удивлюсь, если в конце концов стану одним из тех чокнутых, для которых волосы – фетиш или что-то подобное.

В десять я решил избавиться от ситуации с гребаными сверкающими локонами. Я не хотел от них зависеть. Так что, когда она пришла, как всегда, в десять вечера, я открыл дверь, не смотря на нее. Я боялся гребаных сверкающих локонов. Но, когда она зашла, увидел, что Белла опять в капюшоне. Разочарованный, я медленно подошел и стянул капюшон, как всегда. Нет симпатичных сияющих локонов. Она начала выкладывать мой обед на кровать, стоя ко мне спиной и ничего не говоря. Я попытался не прочитать в этом слишком много и плюхнулся на кровать. Она поплелась на диван. Я начал открывать контейнер, с благоговением вдыхая аромат. Но, когда я поднял глаза, Белла сразу отвернулась. И то, что я увидел в ее глазах, напугало меня до смерти. Боль.

- Что случилось? – спросил я, пытаясь не паниковать.

Она скривилась и упала на кожаный диван, тяжело вздохнув и уставившись на колени. Я сморщил лоб.

- Эдвард, я завтра уезжаю, - прошептала она так тихо, что я с трудом расслышал.

Она уезжала, блять. Как и каждый, о ком я начинал заботиться. А она обещала.

- Ты, блять, обещала мне, - простонал я, больной и злой от того, что весь этот гребаный порядок пропадет, и я опять не буду спать.

И моя девушка уезжает. Она скривилась и посмотрела на меня, а я продолжал с болью смотреть на нее.

- Мне надо дать показания на суде. Это двенадцать дней, - прохрипела она голосом, полным слез.

Мое лицо смягчилось, когда я это услышал. Я ненавидел, когда моя девушка плачет, даже если она покидает меня. Затем ее слова дошли до меня.

- Ты вернешься? – спросил я, скептически глядя на нее и откладывая вилку.

Она медленно кивнула, не отводя от меня взгляд в течение нескольких секунд. Думаю, я знал ее лучше, чем она этого хотела. Иди и встреться лицом к лицу с этим гребаным монстром. Я фыркнул в контейнер с едой, осознавая, что моя девушка уедет на двенадцать гребаных дней. Я буду один. И гребано устану.

Я закрыл контейнер, не желая терять даже маленького кусочка времени, оставшегося у нас, на что-то идиотское типа гребаной еды, и встал рядом с кроватью, уставившись на колени и чувствуя гребаную усталость.

- Я уже готов лечь в постель, - прошептал я, очень желая чувствовать ее рядом с собой, и услышал, как она встала и потащилась в ванну.

Я быстро влез в пижаму, пока моя девушка надевала свою в ванной. Я не мог ждать ее, лежа в постели. Она уезжала, мать ее. Мой образ жизни будет нарушен на двенадцать дней, и то же самое будет с моей девушкой.

Услышав, что открылась дверь, я взглянул на Беллу. Она была чертовски грустной, и я тоже погрустнел. Откинув покрывало, я скользнул под простыню, и она сделала то же самое. Я не мог терять время. Дотянувшись, я выключил свет и притянул к себе мою девушку. Зарывшись лицом в ее волосах, я тесно прижал ее маленькое тело к своей груди. Я дышал в нее. Все гребаные цветы и печенье, которыми пахли ее волосы. Сегодня они не сверкали, но это, блять, не волновало меня.

Я чувствовал, как ее маленькие пальчики пробираются в мои волосы, и вздохнул в ее волосы. Она вздрогнула. Я не хотел, чтобы моя девушка мерзла, поэтому крепче сжал ее. Возможно, слишком крепко. Но я хотел держать ее ближе к себе. Утешить ее, мать вашу. Прогнать ее монстров прочь хотя бы на эту ночь. Как будто зная, что я хочу, она прижалась головой к моей груди, щекоча мой нос своими волосами.

Она начала напевать, но я не хотел, чтобы все прекращалось. Я хотел, чтобы она была в сознании еще несколько гребаных минут.

- Не надо, - прошептал я ей в макушку.

Она внезапно прекратила напевать и уткнулась в мою грудь. Ее маленькие пальчики так хорошо ласкали мою голову. Я хотел, чтобы она чувствовала что-нибудь вроде этого. Черт, чтобы она чувствовала все, что и я. Поэтому я начал поглаживать ее спину. Сильно, но медленно, вверх и вниз, от ее шеи до талии, путая ее волосы своими пальцами, лаская их.

Она глубже запустила свои пальцы в мои волосы, и я немного закатил глаза. Я глубже зарылся в ее волосы. Они были везде, закрывая все лицо. Мой нос вдавился в ее голову так сильно, как я только мог, перед тем как отодвинулся. Я продолжал поглаживать ее спину. Ей явно нравилось.

Даже не думая, я легонько наклонил голову и нежно поцеловал ее макушку. Я не знаю, почему. Я просто хотел быть более близок к ней. Я даже не думал об этом. Это было естественно. Я почувствовал, что ее голова наклонилась, поэтому немного подвинулся.

Я испугался, что перешел черту со своим поцелуем в голову, не думал, что это романтично или что-то типа этого, мне нужно было показать ей, что я сейчас чувствую. Как только я смог увидеть ее лицо, то бросил на него взгляд. На нем было странное выражение. Оно напомнило мне Джаспера, когда он, наконец, решился поговорить с Брендон. Определенно.

Затем ее маленькая ручка скользнула с моей головы на шею. Я приподнял брови, удивляясь, какого хрена она делает. Но Белла опустила лицо и прижалась к моим губам. Я застыл, черт возьми. Весь застыл. Ее маленькие мягкие теплые губы давили на мои. Я запаниковал, потому что был уверен, что один хороший поцелуй может, блять, все повернуть. И мы оба хотели этого.

- Стоп, - шепнул я в ее губы.

Она могла остановиться, и я был бы в порядке. Я бы не начинал этого снова, и все пришло бы в норму. Ее глаза были прикрыты, а мои оставались изумленно открытыми. Почему, блять, она делает это?

Она продолжала. Захватив мою нижнюю губу своими, точно как я учил ее. Но я не мог подвинуться, потому что не мог сосредоточиться ни на чем, кроме ее губ на моих и ее мягком теле на моем.

Она провела своей маленькой теплой ручкой по моей шее и обняла мое лицо, поглаживая большими пальцами по щеке. Я уже хотел было поблагодарить ее за то, какой хорошей ученицей она оказалась, но Белла опять обхватила мою губу своими, нежно и легко посасывая ее. И я цеплялся за свой гребаный контроль, свои попытки не двигаться, потому что иначе все может рухнуть.

Но она обхватила мою верхнюю губу и с силой протолкнула свою нижнюю между моими. Ощущение ее нежной, полной нижней губки сломило меня. Каждый нерв моего тела проснулся и вернулся к жизни. Внезапно я превратился в гормонально озабоченного подростка. Я вернул свою руку на ее спину и грубо прижал к себе, сокрушая ее губы своими. Весь воздух вышел из моих легких, когда я присосался к ее нижней губке. Ее гребаной губке. И она делала то же самое, и она делала это замечательно, запустив свою маленькую ручку в мои волосы и сильнее прижимая мой рот к своему. Когда я ощутил ее язык, то уже не мог застыть, как раньше. И пошел дальше.

Я высунул язык и лизнул ее. Она, блять, простонала. Звук ее нежного тихого стона сделал меня тверже, чем Джессика Стенли и Лорен Меллори, вместе взятые. Я крепче прижал ее к себе, удовлетворенный тем, что ей это нравится, так сильно, как только мог, и с силой просунул свой язык в ее теплый рот. Ее вкус был таким замечательным, и ее язык сплелся с моим, когда она вздохнула мне в рот. Она все еще тесно прижималась ко мне и не отпускала мое лицо, присосавшись к моему рту.

Я впервые признался сам себе, что на самом деле чувствую всю Беллу на мне. И моя девочка ощущалась такой чертовски сексуальной, прижимаясь ко мне, что я простонал в ее рот. Это был стон, который всегда говорил мне, что я, блять, уже далеко зашел.

Но я не мог оторваться от нее. Я хотел чувствовать ее под собой. Я хотел полностью чувствовать ее маленькое мягкое тело, распростертое подо мной, поэтому перекатился. Я оперся всем телом на одну руку, уперевшись ею в постель, а второй рукой тесно прижимал ее лицо. И тихо удивлялся тому, что Белла зашла так далеко. Но она запустила свою вторую руку мне в волосы и наклонила голову так, чтобы она смогла просунуть свой гребаный язычок глубоко ко мне в рот. Я опять простонал и убрал руку с кровати, упав на нее всем своим весом, как и хотел. Почувствовав меня на себе, Белла опять нежно простонала в мой рот.

Но у меня, блять, кончился воздух в легких. И я чувствовал, как она задыхается подо мной, хватая воздух ртом, поэтому оторвался от ее губ. Но не мог остановиться. Я начал целовать ее подбородок, каждую секунду полизывая ее, чтобы ощутить вкус теплой кожи. Добравшись до шеи Беллы, я начал сосать и лизать ее, наслаждаясь возбуждением моей девочки. Она продолжала постанывать. Услыхав эти стоны, я рефлекторно устроился между ее бедер, потому что не мог удержаться. Похоже, она точно знала, как свести меня с ума. Потому что когда она почувствовала меня там, то подняла свои маленькие ноги и обвила ими мою талию. Я чувствовал всю Беллу через ее тонкие пижамные штаны, и мой член уже находился между ее бедер. И я чувствовал гребаное тепло, исходящее от ее центра между ног. Она тихо захныкала, ее маленькие пальчики притянули мое лицо к ее шее. Ей, блять, нравилось. И мне тоже. Так почему нет?

Я простонал ей в шею и грубо толкнулся в ее бедра. Белла была вся мокрая, ощущающая и желающая мои фрикции. Она опять простонала. Я тяжело дышал в ее шею, держа глаза закрытыми, понимая, что если я что-нибудь не сделаю, то мы зайдем слишком далеко. Так что я оторвался от моей девочки и провел нижней губой от ее шеи до уха.

Мое дыхание было сухим и тяжелым, я чувствовал, как мой член трется между нашими телами.

- Нам нужно перестать трахаться, - шепнул я ей на ухо.

И мы трахались на самом деле. Я считал, что это могла быть только провокация озабоченного подростка. Но у Беллы было другое мнение. Она покачала своей головой, выгнула спину, вжимая свою грудь в мою и грубо потерлась своими бедрами о мой член.

- Блять, - простонал я в ее ухо, опустив голову ей на шею.

Она не собиралась помогать мне заканчивать все это дерьмо. Я мог делать все, что хотел. Она тоже была гормонально озабоченным подростком.

Зуб за зуб.

Я скатился с нее, закрыв глаза, пытаясь обуздать гормоны, но это, черт возьми, не работало. Я решал в уме математические уравнения, пытаясь не думать о том, что рядом лежит Белла, которая тоже пытается успокоиться.

Через десять минут мой член был все еще твердым как камень, и все, о чем я мог думать, это о язычке Беллы у меня во рту и ее бедрах, трущихся о меня.

- Эдвард? – раздался нежный голос Беллы.

Я мысленно простонал, услышав его, поскольку и так был возбужден. Я медленно открыл глаза и повернул к ней голову.

Все, что я мог видеть, это гребаные алые набухшие губки и ее язычок, облизывающий их. Выключатель поднялся. Я опять стал твердым, и не было никакой гребаной возможности уйти в ванну подрочить, пока Белла не уйдет.

Я тяжело вздохнул и качнул головой.

- Это на самом деле гребаный идиотизм, - пробурчал я, зная, что собираюсь спать всю ночь рядом с Беллой и с сильной эрекцией, прижатой к ней. Это доставит небольшое неудобство.

Она нахмурилась на мои слова, и я закатил свои гребаные глаза. Ей бы на себя посмотреть.

- Я уже готов, - вздохнул я, собираясь спать и желая успокоиться.

Я положил ее на себя, пытаясь держать свою твердость так далеко от нее, как только можно, но она быстро прижалась ближе. Я прошипел, когда она коснулась члена, и Белла, наконец, замерла. Зарывшись лицом в ее волосы, я глубоко дышал, надеясь, что их аромат успокоит гормоны. Только когда она начала напевать, я смог провалиться в сон. Тепло, мягкость и полностью напряженный гребаный член.

Я проснулся до будильника. Белла прижималась ко мне всем телом. Я страшно хотел прижать ее к себе и оставить ее в своей постели навсегда, и никуда не отпускать, но я знал, что она должна сделать это. Поэтому откатился.

Я больше почувствовал, чем увидел, что она слезла с кровати. Я держал глаза закрытыми, молясь, чтобы, когда в следующий раз увижу ее, рубильник не включился бы. За ней с тихим щелчком закрылась дверь. У меня сжалось сердце. Я ненавидел гребаные тихие щелчки. Я, блять, предпочел бы, чтобы она хлопнула дверью. Потом я услышал, как она скользнула спиной по двери ванной. Я был почти уверен, что понимаю, что происходит. Похоже, моей девочке хреново.

Через несколько минут дверь ванной открылась, но я держал глаза закрытыми. Я слушал шорох в комнате, слушал, как Белла разбирает свое барахло. Она подошла к тумбочке. Я, наконец, открыл глаза и повернул к ней голову. Она доставала пакеты с печеньем для меня. Но я не мог на этом сконцентрироваться, потому что увидел ее лицо и все понял. Рубильник был в среднем положении, словно его не существовало. Я хотел лизать ее шею и зацеловать ее до потери сознания.

Это напугало меня. Она развернулась и встретилась со мной взглядом. И она опять натянула на себя свой гребаный капюшон. Я ненавидел это. Я ненавидел, когда она пряталась. Я не мог допустить, чтобы она считала меня такой же задницей, как Ньютона. Я хотел показать ей, как много она для меня значит.

Она медленно прикрыла глаза, отвернулась от меня и потащилась к двери с ее гребаным капюшоном. И я запаниковал, блять. Я не мог допустить, чтобы она так думала про меня, она же никогда не вернется после этого. Я понял, что могу сделать только одно. И я ненавидел это.

- Подожди… - мягко позвал я. Она медленно повернулась и встретила мой взгляд, продолжая скрываться под капюшоном. Я засунул руку под кровать и достал свой альбом для рисунков. Я рисовал Беллу с первого дня, когда я встретил ее. Она откроет это и увидит всю мою гребаную душу. Я надеялся и молился, что она увидит себя моими глазами в альбоме, и… поймет.

Она медленно подошла и забрала альбом из моей протянутой руки. И меня реально это доставало, потому что я еще никогда не показывал никому своих рисунков, а она все еще скрывалась под своим чертовым капюшоном. Это нечестно.

-Не смотри, пока не уедешь, - резко сказал я. Ненавижу, когда она прячется.

Она, вздрогнув, развернулась и направилась к двери. Я был сволочью. Я отпустил ее, не сказав того, что хотел. Я хотел просить ее остаться. Я хотел сказать ей, что буду скучать по ней, как придурок. Я хотел сказать ей, как она прекрасна. И больше всего я хотел сказать, что буду здесь для нее, когда она вернется, и что я надеюсь, что она будет держать свой подбородок поднятым, и все опять вернется, и грязный гребаный монстр не подойдет к моей храброй девочке.

Но ничего из этого не вылетело из моего рта. Я отдал ей альбом и смотрел, как она убегает. Наконец увидев в ее глазах то, что там действительно было.

Гребаная боль.