Table of Contents 10 страница

такая криминальная группировка спортсменов, да и много других группировок было. Самара

все-таки большой город, в котором есть где разгуляться. А я не относился ни к хулиганам, ни к

спортсменам. Был самым обычным подростком. Мечтал о военной карьере. Окончил школу, поступил в Горьковское высшее военное ракетно-зенитное училище. Но меня с первого курса

отчислили и в армию направили. Я подрался с одногруппником, сломал ему нос. Вот за это и

отчислили. Служить я попал в Германию. Отслужил, приехал домой и обнаружил, что все мои

товарищи работают в милиции. Тогда мода пошла на милицию: пистолет под мышкой, красные

корочки в кармане. Одним словом, уголовный розыск, которому везде «пожалуйста» – вход

свободный. Двери в кабак ногой открывали… Ну вот, думаю, дай я тоже попробую. Отец у меня

в то время был начальником горноспасательной службы пожарной охраны Самарского, в то

время еще Куйбышевского облисполкома. И отец мне протеже устроил в милицию. Но я там

совсем мало проработал. Мне в милиции сразу не понравилось.

– В какой службе вы работали?

– В патрульно-постовой.

– Не понравилось, что надо было выезжать на задержания?

– Да это ерунда все, задержания – это не то… сама атмосфера не понравилась! Я вот так

посмотрел и подумал: «Нет, ребята, это невывозная такая работа». Первый день службы у меня

закончился. Был час ночи, меня зовут в гараж. Старослужащие. Подходит лейтенант толстопузый

Юра: «Айда, зайдем». Захожу в гараж. Он говорит: «Ну что, будем знакомиться?» Ящик пива

вытаскивает. На капот. Из своих «жигулей»… А без этого у них в ППС нельзя, там не вывезешь

иначе. Вот если пять лет отработал, то считай, что закрепился. Меньше пяти лет проработал –

ты еще туда-сюда, еще не в коллективе. Почувствовал я, что это не мое. В военкомат пришел, говорю: «Давайте мне направление обратно в армию». Ну меня с удовольствием взяли. На

должность секретаря бюро ВЛКСМ батальона Самарской учебной дивизии. Я заправлял всеми

этими комсомольскими делами, и вроде бы нормально… Квартиру получил трехкомнатную.

Женился, родился сын. А потом пошла вся эта неразбериха с армией, когда уже стало зазорно

быть офицером, не почетно. Я смотрю, все рапорта пишут, увольняются. Я тоже к комдиву

пошел… Но тут у меня еще личные амбиции сыграли, я такой человек сам по себе. Мне

замполит, помню, высказывал: «Да кому ты нужен там, на гражданке? Да ты просто сдохнешь

там!» А потом смотрю, что и замполит подал рапорт на увольнение. Короче, я тоже ушел. Рапорт

написал и месяц не выходил на работу. На меня подготовили приказ и уволили. Тут же я

устроился в один гараж, водителем на «Ураган» – мощная такая машина, ракеты таскает.

Тяжелую технику я перевозил: экскаваторы, бульдозера. Работа хорошо оплачивалась. А тогда

пошло движение РОСМ – рабочие отряды содействия милиции. Раньше были дружинники. Когда

их упразднили, создали рабочие отряды. И с каждого предприятия надо было выделить человека

для такого отряда. И вот опять без меня меня женили. Вызвали в отдел кадров и приказали:

«Иди в РОСМ». Я получал ту же самую зарплату от своего предприятия, но был

прикомандирован к милиции. А в милиции меня уже знали, подходили и говорили: «Вадим, кончай дурью маяться. Ну какой из тебя дружинник? Подавай документы на аттестацию».

Аттестовали меня, и в Самарский РОВД назначили помощником оперативного дежурного. Год я

там просидел, составлял бумажки на задержанных. Потом меня вызывает начальство и говорит:

«Вадим, хватит тебе здесь просиживать, давай на группу задержания. Старшим пойдешь?» Я

говорю: «Пойду». Вневедомственная охрана была к нам прикомандирована. Ездил с ними

проверять охранную сигнализацию магазинов. Так вот работал и работал, началась уже

перестройка, а меня все тянет опять в армию, ну хоть убей. И тут у отца друг был, полковник

Александров, он говорит: «Слушай, ну чего ты дурью маешься? Пошли, я тебя устрою в зону

работать. Будешь начальником отряда. Там форма тоже зеленая». А я-то вообще далекий от всего

этого. Услышал только про форму и подумал, что это здорово. Говорю ему, что согласен. Пишу

рапорт. Меня увольняют из милиции. Устраиваюсь в зону общего режима. В колонию № 3. Вот я

вышел в первый день службы, посмотрел на всех и… обалдел. Если уж мне в милиции в свое

время не понравилось в первый день, то здесь… вообще какой-то кошмар у них творился! Я все-

таки привык выполнять четкие задачи, как в армии. Круглое – катить, квадратное – кантовать. А

в зоне же вообще… там же анархия. Особенно в отношении формы, не поймешь какой. Ну

потихонечку начал втягиваться, туда-сюда, с ребятами познакомился… Кстати, половина

милиционеров, которых выгнали из милиции, они теперь работали в зоне. И этого толстопузого

Юру из ППС я тоже встретил в зоне. Спрашиваю: «Ну чего же ты?» Он говорит: «Да все

нормально». Начал я с ними работать в должности инспектора отдела безопасности. И вот

однажды наш ГУИН [11] проводил плановый рейд – обыск в одной из самарских колоний. И

практиковалось в ходе таких рейдов привлекать на обыск сотрудников из других колоний. Для

чего это делалось? В той или иной колонии у сотрудников с зэками могли складываться

дружеские отношения. И могли происходить поблажки в ходе обысков со стороны таких

сотрудников. А человек посторонний, из другой колонии, обычно проводит обыск как положено, руководствуясь режимными требованиями. Вот для этого и привлекались люди со стороны.

Меня и еще несколько сотрудников из нашей колонии тоже привлекли на это мероприятие. Нас

отправили проводить обыск в десятую колонию. И вот с этого момента в моей жизни и начались

все приключения, которые в конечном итоге привели меня к двадцати годам лишения свободы.

Приехали мы в «десятку», а там уже работает отряд спецназа ГУИН. Мы проводим обыск, и

они проводят обыск, параллельно с нами. И вот после обыска командир спецназа по фамилии

Лютый говорит мне: «Слушай, старина, а ты не хочешь у меня поработать?» Я спрашиваю: «А в

какой должности? Кем ты вообще меня там видишь-представляешь?» Он говорит: «Давай я

сначала тебя возьму заместителем командира 3-го взвода, а там посмотрим, как и что». Я

уточняю: «А кто меня из колонии отпустит?» – «Да ерунда, за день всё сделаем». И я опять

загорелся, думаю: «Ого, спецназ!» Согласился. Меня по-быстрому перевели. Сначала назначили

в группу обеспечения спецопераций бойцом штурмовой группы. По командировкам покатался, туда-сюда… Нормально было, в отряде сложилась хорошая армейская обстановка. Наш отряд

считался лучшим спецподразделением по всей России среди ГУИНов. Со всех сторон к нам

приезжали за опытом. Вообще, наш отряд хотели сделать базовым отрядом спецназа ГУИН

России, открыть у нас учебный центр по подготовке сотрудников спецназа.

А потом как-то раз иду по улице и вдруг встречаю своего старого знакомого, я даже могу

фамилию назвать – Олега Юрьевича Свиридова. Когда-то в милиции вместе работали, он был

начальником уголовного розыска. Смотрит он на меня и удивляется: «Ты чего это, Вадим, в

краповом берете?» А я весь гордый, в краповом берете, в берцах, весь в лейблах. Ну чего там

говорить – рейнджер! Круче не бывает. Я спрашиваю: «А ты чем, Юрьевич, занимаешься?» – «У

меня своя фирма. Охранная. Подо мной перевозки». И он называет фирму. По названию я вдруг

вспоминаю, что об этой фирме говорят, будто она всех в городе разводит… крутая такая. Потом

он предлагает: «Пойдешь ко мне? Я тебе для начала оклад два миллиона положу». А тогда же все

в миллионах получали. И он опять говорит: «Будешь работать или не будешь, но я тебе просто

сделаю оклад. А ты походишь, присмотришься. Если понравится, будешь получать, как

наработаешь». Я спрашиваю: «А в чем работа-то заключаться будет?» – «Ну, пока около двери у

меня посидишь. В офисе. Поохраняешь. Потом посмотрим, куда пристроить. Может, на

перевозки». И вот я рапорт написал на увольнение из отряда. Меня долго не отпускали. В отряде

я проработал пять лет пять месяцев и четыре дня. Наконец я уволился, и перешел к Свиридову.

Смотрю, у Олега Юрьевича уже свои пароходы по Волге плавают: двухпалубный,

трехпалубный… Разборки какие-то происходят. Банку деньги не проплатили, вызывают банкира, с ним тут беседуют, кто-то на кого-то наезжает. Нас-то, охранников, в принципе, это не

касалось, мы не лезли никуда. Я потом говорю Олегу: «Это не моя работа – сидеть в офисе и

охранять». Я просто сидел около его кабинета и ничего не делал. Если он едет куда-нибудь, говорит: «Поехали с нами». Ну, сядем в машину, доедем куда надо, он сделает свои дела, приезжаем обратно. По сто баксов вручит каждому, скажет: «Спасибо, ребята». – «За что, Олег?»

– «Ну, за время потраченное». А в подробности он не посвящал. И вот я потом говорю ему: «Ну

что я как мальчик сижу под дверью. У тебя вон сколько настоящих “быков”, в команде. Шею

свернут зараз. Пусть они тебя охраняют. А ты найди мне работу посолиднее». И он нашел мне

такую работу. Начал я работать по сопровождению грузов. Он мне сделал лицензию на хранение

и ношение огнестрельного оружия, лицензию на занятие частной охранной деятельностью. Там

серьезно все у него, на широкую ногу поставлено было дело. Начал я возить грузы под Иркутск, в

город Ангарск. Там есть такой магазин – фирма «Автомобили», я директора этой фирмы хорошо

знаю. Я ему целые эшелоны «жигулей» пригонял. Он сам самарский, а живет в Сибири давно.

Потом в Ашхабад я гонял машины. И так все закрутилось… Олег сделал мне загранпаспорт, восемь человек народу дал и организовал службу безопасности полетов аэропорта в Самаре. Мы

должны были сопровождать туристов, летевших за рубеж. В то время как раз начинался

челночный бизнес и за границу стали летать кто попало – перепьются в самолете, распускают

руки… Вот и приходилось их успокаивать. Летали мы в Турцию, Арабские Эмираты, Израиль.

Сопровождали группы туда и обратно. Пока группа путешествует по стране, мы живем в

гостинице. Зарплату нам платили в долларах. Я в неделю тратил по 600–800 баксов. Сразу

поменял свою «копейку» на новую иномарку. И тут у меня началось… Друзья из криминала и

прочее, прочее, прочее. Один раз, в 1996 году, нас задержали. Олег нас всех выкупил.

– За что вас задержали?

– У нас эксцесс получился… типа рэкета хотели нам инкриминировать. Но не получилось.

То есть на нас налетели эти «маски-шоу» в офис, всем руки заломили, на пол положили, как вот

по телевизору показывают. Я ведь сам когда-то работал в этой системе и сам потом два раза

попадал под облавы. Я кричу: «Я свой, не бейте!» Ну, некоторые-то еще помнят, знают меня, собровцы вот эти. Они мне с удивлением: «Ты-то чего тут делаешь, длинный?» Я говорю: «Ну

как чего? Работаю». Они в ответ: «Вас тут половина работает». Пол-отряда спецназа ГУИНа

перешло туда, в эту охранную фирму. И куда ни посмотришь, везде одни и те же физиономии.

Командир взвода ушел, командир отряда Лютый тоже ушел. Ну вот все так и завертелось. С

женой пошли напряги. Первую судимость мне дают в 1997 году. За разбойное нападение, которое потом переквалифицировали на статью 158-ю, часть вторую, то есть кражу. Весь этот

рэкет отметался. И дали мне два года. Условно. С отсрочкой приговора на два года. То есть два

на два. Но самое интересное заключается в том, что Олег Юрьевич Свиридов вскоре тоже

оставил работу в охранном агентстве. Он опять восстановился в криминальной милиции и

теперь в Самаре ее возглавляет. Я одного не пойму: как он умудрился это сделать? Я ему писал, но не получил ни ответа ни привета.

– Вы сказали, что участвовали в криминале…

– Ну а как не участвовал? У меня новый приговор – двадцать лет. Короче, мне вменили

убийство. А вообще, сначала нам вешали четырнадцать эпизодов.

– У вас было какое-то организованное преступное сообщество?

– Да, группа лиц, которая «по предварительному сговору совершала разбойные нападения с

целью завладения имуществом, деньгами, ценностями». Ну что значит «совершали нападения»?

Да это все ерунда. Если честно говорить, я уже привык к этому сроку, но фактически я, самое

большее, лет семь заработал. За свои деяния. За основные. А вот за остальное я не несу

ответственности. Потому что следствие прекрасно знало, кто убил. Следователь знал, прокурор

знал, оперативные работники знали. Но все говорили: «Ничего не можем сделать, Вадим. Ты вот

попал паровозом, ты и пойдешь». То есть получился я без вины виновным. Конечно, и за свои

деяния я ответил, и плюс на меня навешали роль организатора вот этого сообщества

преступного. Поскольку двадцать лет дали, то я у них как главарь оказался.

– Что значит «оказался»? Это было не так?

– Вот если обо всем сейчас вспомнить по порядку… Я где-то, в какой-то момент, слетел с

катушек. Как с Натальей, с женой, начались напряги. То есть я то уходил, то приходил, то опять

уходил, то снова приходил. До развода у нас дело с ней не дошло. Сын уже взрослый, Денис, в

армии сейчас. У меня еще чувство такое… просто из неприязненных отношений я не смогу на

человека наговорить. Даже если меня будут заставлять, пальцы ломать. Этим оперативникам

потом по шесть лет дали. Они нас пытали в Самаре, выбивали показания. Меня вывозили из

колонии в 2001 году на суд, в Самару, где я не стал давать показания даже против них. Просто

отказался говорить. И вот для меня было шоком, когда мне сказали, что я убил человека. Я

пытался объяснять, что я никого не убивал. Так там собралась куча «свидетелей», я уж под конец

начал сомневаться: может, правда, я кого убил? Ну, думаю, нет, я за собой такого не помню.

Правда, побить побили немножко. Ничего страшного там не было. Надо было жути нагнать.

И вот опять про жену… Новый год я отпраздновал с товарищами, в Новокуйбышевске, я

тогда у матери жил. А сын хотел шапку, все говорил: «Папка, шапку хочу норковую». Я ему купил

в подарок такую шапку, очень хорошую богатую полную шапку. И думаю: поеду, мальчишке

сделаю приятное. Приехал я к ним, был вечер, посидели с женой. Обычные дружеские

отношения. Дениска тут рядом крутился. Жена говорит: «В школу страшно зайти, наркоманы

достали». То есть в школе продают героин, анашу, ханку. Детей с наркотическими отравлениями

увозят с уроков. Шестой класс, пятый. Для меня вообще это шок был. Дико!

Я спрашиваю: «А кто наворачивает?» Она говорит: «Наверное, Свиридовы». Там семейство

Свиридовых, жуликов, неподалеку жило. Я советую ей: «А чего же ты Суслову не скажешь?» Там

у них бригада «сусликов» держала район. Она говорит: «Ну что Суслов? Он же постоянный пост

туда не поставит». И вот мне что-то в голову это засело. Из дома вышел, во мне зло кипит, еще за

сына досадно, думаю, не дай бог, он же в этой школе как раз учился… А машина у меня как раз

новая, да я был не один, а с товарищем. Вот мы и решили поехать к этим Свиридовым, поговорить с ними. Они жили на улице Арбатской. Однофамильцы Олега Свиридова, два брата

Артур и Валера, оба уже покойные. Заехали к ним, сначала нормально разговаривали. Я говорю:

«Вы бросьте ерундой заниматься. Школа все-таки. Ханкой бодяжите… Ну так вы выходите на

улицу, идите к ночному клубу и там продавайте. Или боитесь, что башку там отшибут? А здесь, с

детьми-то, можно, значит?» Слово за слово, туда-сюда, у нас тут свалка получилась. Ну как

свалка? Мы вдвоем были, с товарищем, а их человек восемь было… наркоманов, все сопли

развесили. Мы их просто перебили, как мух. И уехали. Через три дня встречаю знакомого, он

говорит: «Тебя милиция спрашивает, везде ищет». Я говорю: «А что случилось?» – «Да как что

случилось? На Арбатской вы столько трупов наваляли». По городу уже объявления развешаны:

«Особо опасный, дерзкий, с оружием, бывший спецназовец, при задержании может оказать

сопротивление…» Меня как задерживали, это было вообще смешно. Три автоматчика встали

напротив меня, автоматы направили. Один кричит: «Что, Вадим, допрыгался? Всё, давай!» Я

говорю: «Что давай?» Потом говорю: «Началось?» Он: «Ну началось». Наручники вытаскивает,

но не подходит ко мне, а присел и по полу швырнул их мне. Они по коридору катятся, по

линолеуму. Такой гладкий, хороший линолеум у меня был. Я их ногой – раз! – остановил. Он

кричит: Надевай сам! Я близко подходить не буду». Ладно, надеваю наручники, раз уж так

вышло. Я ведь не думал, что так получится.

Нет, было, конечно, что мы кого-то морщили. Забирали деньги и у наркоманов, и у

железочников, то есть тех, кто промышлял скупкой металла. Там вообще интересно было, туда

заходи и бери что хочешь – никто тебе слова не скажет. И жаловаться не будет, что самое главное.

В последний раз мы семьдесят миллионов сразу взяли. В пакете. Правда, пришлось возврат

делать. Я взял пакет, вышел на улицу. А к ним в это время «крыша» приехала. Был такой Сорока, он увидел меня, кричит: «Вадик, и ты здесь?» А я с Котом был, говорю: «Ну да, я здесь». –

«Деньги отдай». Я ему пакет швырнул: «На, забери». Сел в машину, и мы уехали.

– Теперь объясните, зачем вы этим занимались? Вы же работали в охранном агентстве, за

границу ездили.

– Нет, уже не ездил. Суд же был. Первый. Где нам вменяли рэкет. И где меня осудили

условно.

– Тем более зачем этим занимались, уже имея условный срок? Неужели не думали: если

снова поймают, то посадят наверняка.

– Я хочу сказать одно: с кем поведешься, от того и наберешься. Я долгое время работал в

правоохранительной системе. Если сразу ты не достиг определенных высот, какой-то

руководящей должности, где тебе гарантируют хороший кусок хлеба, ты неизбежно будешь

деградировать в этой системе. Да вы посмотрите хотя бы здесь, в колонии, на сотрудников. На

любого посмотрите, он по фене лучше меня говорит, в совершенстве, в пять раз. И сейчас вот

если снять с меня черный свитер и надеть на него, то он ничем не будет отличаться от

осужденных. А мне на воле, по роду службы, приходилось сталкиваться с криминальными

группировками. Посмотрел я на них, подумал, что ребята-то красиво живут. Недолго, правда. Но

красиво! Можно и самому попробовать. Ну и пошло-поехало. А тем более я же не каждого

морщил подряд. Я, как Робин Гуд, только у богатых брал.

– А как выбирали, кого конкретно обобрать?

– Да там и выбирать не надо, их сразу видно было, всех этих челноков.

– Но вы понимали, что нарушали закон?

– Да какой закон? Помните, как в «Собачьем сердце», у Шарикова? «Да не согласен я!» – «С

чем ты не согласен?» – «Надо все взять и поделить». Факт в том, что мне хотелось красиво жить.

Даже не столько красиво, сколько в достатке. И в какой-то степени у меня патриотизм был. Я

родился в то время, когда Павлика Морозова считали героем. В школе все были пионерами, мы

этим гордились. А если в старших классах кого-то не принимали в комсомол, это было

настоящей трагедией. Потом в один час все это рушится, все отметается. Мол, чему вас учили, все это неправильно. Когда мы впитали с молоком матери, что надо старшим место в автобусе

уступать, что нужно старушку через дорогу перевести. Все в один момент ломается. И

начинается формирование новой жизни, формирование нового человека. Невольно

сопоставляешь, как было тогда и как стало сейчас.

– Получается, что вы находили своим действиям какое-то моральное обоснование?

– Факт в том, что угрызений совести я не испытывал.

– Я правильно понял: вы видели, что одни живут хорошо, другие живут очень хорошо…

– Нет, я видел, как они добиваются успеха.

– И к ним вы шли? К тем, кто живет хорошо?

– Ну как хорошо живет? Может, я выразился немножко неправильно. Хорошо живет… в

каком плане? В плане финансовом?

– Конечно, в финансовом.

– Ну конечно, к ним шел. Опять же, ко всем не пойдешь. К мэру города я же не пойду. Хотя

он тоже хорошо живет в финансовом плане. И к начальнику милиции я не пойду. Хотя он имеет

какой-то доход. Всю эту бодягу я видел изнутри, знал, как достаются эти деньги. Знал

криминальные структуры, знал, кто их крышует, кому они отстегивают потом. А почему бы и

нет? Вот если бы я чуть-чуть не хроманул, меня бы до сих пор не поймали.

– Вы говорили про трупы на Арбатской.

– Нас привязали к банде Бегуна. У нас в городе был Виталий Бегун, оперуполномоченный

по розыску угнанных машин. У него тоже была криминальная структура. Ему дали десять лет

«крытки» – тюрьмы, и пять лет общего режима. Нас в первый раз всех вместе посадили. И стали

считать, что мы тоже входили в его банду. Мол, вы с Бегуном общаетесь, значит, вы с ним друзья.

Бегун – авторитет, денег много, у него банда, у него изъяли оружия целый арсенал. Значит, вы с

ним заодно. А я Бегуна знал только по работе. Начинаю говорить, что никаких общих дел с ним

не было, меня не слушают, не дают говорить. Просто надо было убрать меня. Вот я скажу

откровенно: если бы они вместе со мной рядом сели, я бы молчать не стал.

– О ком вы говорите?

– На кого я работал… из-за кого получил двадцать лет.

– Все-таки что же произошло на Арбатской улице?

– В том-то и дело, что я не знаю. Мы как приехали, так и уехали. А потом мне сказали, что

одного из тех восьми человек, которых мы раскидали, якобы я убил. Но я его не убивал. Там

вообще нонсенс. В протоколе осмотра места происшествия и в самом приговоре написано:

«погиб при наезде поезда». То есть это было не просто убийство, а как они говорят, убийство с

целью сокрытия преступления. Кто-то утащил труп на железнодорожное полотно и бросил под

проходящий поезд. Поезд неустановлен. Там так и написали: «неустановленным поездом в

неустановленное время». Ну господа, как такое может быть: вы мне даете 105-ю статью, что я

убил, и в то же время пишете, что его переехал поезд. Потом нашлись еще свидетели, которые

видели, что погибший еще был живой, что я его взял за волосы и четыре раза ударил об шпалы. И

в результате у него лопнула голова. Ну как, господа, такое могло быть? Четыре раза ударить

человека головой о деревяшку – и чтобы у него голова разлетелась как арбуз? Это нереально.

– Ну а что за человек был погибший? Раньше с ним какие-нибудь отношения были?

– Я его немножко знал. Парень-то неплохой был. Он только что женился, ему хорошая

девчонка попалась. Но тоже стал вот к этим братьям Свиридовым ходить. И начал с ними

покалываться. Я один раз его встретил, сказал: «Брось, потом же из этого болота не вылезешь. У

тебя малолетний ребенок растет, думай о нем больше. Иди лучше воруй, чем этой наркоманией

заниматься». Он – «нет, нет, нет» – и в результате себе жизнь и сломал. Я подозреваю, что эти

Свиридовы его и убили. Там один мужик сидел, старенький, он из окна всю эту картину

наблюдал. Он видел, как мы дрались: что нас было двое и сколько их было. И что поодаль стояла

еще одна группа ребят, которые боялись к нам подойти. А потом он видел, как братья Свиридовы

тащили этого погибшего под руки, голова у него уже была разбита. У одного из братьев в руке

была дюймовая труба. Они сначала голову ему прошибли этой трубой, а потом его бросили.

– Ну а при чем тут вы оказались?

– А мы как раз в это время приехали к ним и поколотили их. Одно на другое наложилось. И

на нас свалили, что якобы мы убили. А главное, доказать трудно обратное. Меня спрашивают:

«Ты был там в такое-то время?» – «Да, был». Но я-то его не убивал. Я подозреваю, у них между

собой разборки были. И еще кто-то помог. Потому что, когда шло следствие, ко мне пришел

начальник уголовного розыска майор Ромка Потапов и сказал: «Вадим, в прокуратуру твое дело

отдали. Я знаю, ты мужик умный… Но мне сказали, чтоб ты сидел. И я уже сделать ничего не

смогу. Хоть ты деньги на этот стол положишь мне». Поэтому я всего ожидал, но не двадцать лет

сроку. У меня шок был, когда мне сказали: двадцать! Я думал, что меня осудят за драку по 111-й

статье, части четвертой. Я даже допускал такой момент, что мы кого-то побили, но не так

сильно, чтобы там кто-то умер. И в итоге меня даже не возили ни на следственный эксперимент, никаких показаний не брали у меня. То есть сначала, когда взяли меня, составили протокол

задержания. Я им сказал, что статья 51-я… то есть я не буду с вами разговаривать до суда. Так

они потом как только не изгалялись. У нас в то время в Самаре ежовщина процветала, пытки

применяли. Выбивали-выбивали показания, но я так и стоял на 51-й. И вот потом они уже

устали со мной биться. Пришел из прокуратуры этот Потапов и говорит: «Молчишь? Ну и молчи.

Мы теперь копать ничего не будем. Ты все равно будешь сидеть. И сядешь плотно». Я ему

говорю: «Рома, ты же знаешь, кто там участвовал?» – «Знаю». – «Ну так в чем же дело?» – «Я

тебе сказать не могу. Ты будешь сидеть». Я еще на что-то надеялся, думал, напишу, туда-сюда, разберутся. А сейчас… всё, надежды нет, иногда даже думаю: может, и вправду я там… начудил?

Посещают такие мысли. Хотя я точно знаю, что я не способен… Нет, убить-то я могу человека.

Запросто. Могу по-любому, хоть кулаком, хоть ножом зарезать. Это я сейчас в себе такую черту

уже обнаружил.

– Не каждый о себе такое может сказать.

– А чего тут стесняться? Другие просто боятся сами себе в этом признаться. Вот оно, королевство кривых зеркал, в зоне. Думает одно, говорит другое, делает третье. Столько

ненависти, вся грязь, вся накипь всплывает…

– Вы думаете, такое происходит только в зоне? А на свободе разве не так?

– На свободе я уже давно не был. Хотя, в принципе, да, на свободе и в зоне – одно и то же.

Только масштабы разные.

– Есть выражение, что зона тоже учит человека.

– Не знаю, чему она может научить…

– Неужели первый, условный срок не заставил ни о чем задуматься?

– Да как не задумался? Два года мне дали. В милицию поставили на учет. Я должен был

приходить и у них отмечаться. Я звоню туда по телефону, там сидят две подружки. Обе

капитанши. Одну зовут Зиной, другую – Ниной. Я их все время прикалывал, говорил: «Чего, девчонки, скучаете?» Они: «Вадик, ты, что ли? Появился свет в окошке! Чего тебя так долго не

было?» Я говорю: «Зина, деньги кончились. Я вот сижу в автомобиле, у тебя под окнами, и

звоню тебе с сотового. А на бензин денег нет». Она в ответ: «Ну так зайди хоть, посмотрю на

тебя». Захожу, обе сидят, цветут. Я говорю: «Ладно, девчонки, бросайте работу, собирайтесь, садимся в машину и едем». Они, конечно, всё бросают, закрывают кабинет, и мы уезжаем на

двое суток. И это я у них отбываю наказание! О чем я мог задуматься?!

Ну а в зоне… для меня шок был, когда я попал в эту зону. Я сопоставлял с теми зонами, в

которых работал, и что увидел здесь. Это небо и земля. Тут вообще все по-другому. Может, все

дело в контингенте, который тут сидит. В любой другой зоне все четко разложено по полочкам.

Обиженные, красные, черные, блатные. Все прекрасно знают свое место. Любой вопрос можно

решить на уровне самих зэков, не привлекая администрацию зоны. Вот я, будучи обыкновенным

инспектором, вызывал смотрящего зоны, вора в законе Леню Троекурова, и говорил: «Леня, в

чем дело?» Он отвечал: «Вадим, нет проблем. Сейчас все исправится». Он давал команду, и все

исправляли. В этой зоне ничего не поймешь. В 1999 году тут вообще была анархия. Общий

режим был. Потом перевели на строгий режим. Приехали на новый режим отбывать наказание

новые ребята, и вроде немножко поумнее, пообразованнее. Но коллектив у них складывается. Я

опять же сопоставляю с другими зонами. Если ты, например, черный, что-то отрицаешь, значит, ты это действительно отрицаешь. И стоишь на своем. Если же ты красный, сотрудничаешь с

администрацией, так ты и дави на свою педаль – сотрудничай дальше. Никто слова тебе не

скажет. Каждый выбирает свою дорогу. В этой же зоне пятнадцать раз на дню перекрашиваются.

Сегодня, смотришь, он ходит помощником администрации, а завтра уже всем говорит: «В

администрации гады такие, жизни не дают, поэтому, ребята, я теперь с вами». Через три дня он

опять нацепил красную повязку. Спрашиваешь его: «Ты же говорил, что в администрации все

плохие». – «Ну говорил». Меня такие типы просто раздражают. Я говорю: «Ты будь самим

собой-то, какой ты есть». Не знаю, интересно ли вам то, что я рассказываю. Но я могу еще

больше сказать: меня в этой зоне продержали три с половиной года «под крышей», то есть в

тюремных условиях – в ШИЗО и ПКТ [12].