Новые способы передачи эмоций

По мнению лингвиста Жака Ани, это письмо, более органичное, требует большей экспрессивности. Классическое письмо порождает фрустрацию: пользователи электронных устройств находят новые способы, чтобы передать свои эмоции или состояние духа. Можно, к примеру, сказать, что они шутят и что не стоит принимать всерьез всю их писанину. В устной речи достаточно интонации или движения глаз, чтобы передать послание. Но на письме, если только вы не большой стилист, способный писать «между строк», нужно быть точным, раскрываться, что портит всю игру. Виртуальный язык позволяет достичь эффекта физического присутствия благодаря знаменитым

Дети процессора

«смайликам». Эти рисунки, которые нанормальномфранцузском называются «эмотиконы», а на канадском французском «мордашки» (это звучит гораздо красивее), суть простое сочетание знаков пунктуации, которое позволяет схематизировать выражение лица. Их смысл проявляется, стоиттоль-ко наклонить голову на 90 градусов влево. От широко употребительного «:-)», означающего «мне смешно», до более причудливых находок, как, например, «@:-{»(«я возвращаюсь от парикмахера»), и до смешного бесполезных, как лицо трубача Диззи Гиллеспи, дующего в свою трубу, представленную смайликом «:-8р». Воображение подростков погрузилось в этот новый способ коммуникации, прежде всего игровой, но отвечающий реальной потребности. Какой? Потребности «воссоздания материальности и телесности, отсутствующих в том, что представляет собой лишь „письменный разговор"». Флоранс Мурлон-Дали, лингвист в университете Париж III, и Жан-Ив Колен, лектор-магистр * в Лаборатории информатики Гавра, считают, что смайлики можно изучать как ансамбль элементов, который в электронном тексте отражает не сам обмен, но его возможную перспективу. По аналогии с театром они называют это «электронными дидаскалиями»⁵. Интернавты выражаются словами — например, «я шучу...» — или знаками (помещение слова между звездочками, чтобы подчеркнуть его важность) и таким образом отвечают необходимости «материализации» текста, то есть придают ему большую степень присутствия. В своей работе Флоранс Мурлон-Дали и Жан-Ив Колен отмечают, что интернавт, подобно драматургу, уточняющему свои мысли для постановки, которую он не сможет контролировать, старается сделать более выразительным видение того, о чем он пишет: «Текст, помещенный

* Лектор-магистр — соответствует званию доцента в российской системе высшего образования.

^s Jean-Yves Colin et Florence Mourlhon-Dallies, „Des didascalies surl'lntemet?" In Internet, communication etlanguefrancaise, Editions Hermes, 1999, page 13.

Убийство Мольера

на орбиту виртуального мира, ускользает от него, не будучи привязанным к чему-то конкретному, открытый любой интерпретации». Вот почему этих дидаскалий «компенсирующего характера» становится все больше.

Более личный, более свободный и менее форматированный, язык, используемый сегодня в киберпростран-стве, который обожают нынешние лицеисты, не перестанет изобретать новые и избавляться от старых правил. Устная речь, которая вторгается в письменную, не угрожает ей, но обновляет ее. «Письменная речь получает второе дыхание благодаря росту Интернета», — считает Рашель Панкхурст и продолжает: «Тем не менее эта письменная речь не отвечает прежним критериям». Но если старые критерии сметены, чего стоят новые? Довольно трудно блаженно улыбаться, когда прочная и многократно испытанная система терпит крах в течение нескольких лет из-за вторжения технологий.

Те, кто не замыкается в этой «очаровательной креативности», которую проявляют подростки, — считая, что в конечном итоге это всего лишь игра, которая, как серьги в носу или особая манера одеваться, устанавливается лишь на время, — тем не менее не могут устранить вопросы, задаваемые новыми технологиями относительно будущего письменной речи. Многие сомневаются, что составление «классических» текстов в соответствии с общими для всех нормами, с линейной структурой будет доступна мальчуганам, которые с детского сада пользовались компьютером и мобильным телефоном. Для прежних поколений, которые на своей шкуре испытали диктанты начальной школы, остается непреложным фактом, что в словах, сведенных на письме к их устной форме, всегда будет чего-то не хватать. Тонкость, точность и даже красота кажутся несравнимыми с новым языком лицеистов. Ограничатся ли они этим? Не пострадает ли таким же образом и акт чтения? Смогут ли они читать древние тексты? Не существует ли риск культурного разрыва, если учесть, что существовавшие до электронной эры тексты не будут им известны?

Дети процессора

Иначе говоря, что останется от письменной речи в том виде, в котором мы ее знаем, через двадцать или тридцать лет? Один из ее атрибутов — по меньшей мере — рискует исчезнуть благодаря новым носителям информации: то, что в статье 1973 года о теории текста Ролан Барт назвал безопасностью. Текст, объясняет Ролан Барт, накапливает «функции защиты: с одной стороны, стабильность, постоянство написания, предназначенное для исправления хрупкости и неточности памяти; и с другой стороны, законность письма, неопровержимый, нестираемый след [...] Текст — это оружие против времени, забвения, направленное против плутовства слова, которое так легко можно взять назад, исказить, отрицать». И что же, текст Барта всего лишь тридцатилетней давности уже устарел?

Правда, Барт уточнил: «Эта концепция текста (концепция классическая, конституционная, всеобщая) очевидным образом связана с метафизикой, с метафизикой истины». Таким образом, с электронным письмом словам даже в их письменной форме больше не гарантирована аутентичность. Они нематериальны и не оставляют печатных следов (если только ваш корреспондент не решит распечатать ваше письмо, но это не имеет к вам никакого отношения). Во всяком случае, письмо больше не обладает видимыми формами: отныне можно (или кажется, что можно) «сотрясать воздух» в неустной форме... История Давида X., студента Высшей коммерческой школы, который в электронном письме, адресованном всему учебному заведению, критиковал консультационный кабинет, не предложивший ему собеседование для устройства на работу в тот момент, когда его это устраивало, является уникальным контрпримером. Затем в частном электронном письме он выдал несколько мачист-ских фраз в отношении сокурсницы, которая поставила его на место. Его замечания, полученные тысячами людей, начиная с оскорбленной девушки, совершили кругосветное путешествие. И эти «устные» слова — небрежно брошенные по почте — и сегодня следуют за ним... В виртуальном мире никто не заботится о следах, кото-

Убийство Мольера

рые могут оставить его письма. Этот посетитель чата может представиться как молодой служащий в расцвете сил: как ему можно верить? Кто сказал, что он не наглый узурпатор? Что касается этого волнующего электронного письма от африканского беженца, адресованного лично вам, чтобы попросить вас о помощи, — не странно ли, что оно обошло весь свет за несколько дней? Не говоря о феномене слухов, которым Сеть предложила нежданное пространство для распространения. Проследить их происхождение невозможно, скорость распространения — несравненна: налицо все ингредиенты, чтобы покинуть мир «безопасности» и войти в мир неопределенности.

«С общением в электронной форме появился некто вроде homo ludens *, — объясняет Паскаль Вейль. — Общение становится игрой, где люди вовсе не стремятся получить истинную информацию». Таким образом, они вступают в общение ради общения, где довольствуются «малоправдивыми» словами. Как показывает любой отрывок из чата, главное — общаться, и неважно, кто что при этом говорит.

Или еще хуже, в этом виртуальном и совершенно свободном мире люди будут пытаться выразить все, о чем они мечтают и чем они совершенно не являются. Жос Тонтлингер и Мишель Пьерон, терапевты, использующие электронную почту, убедились в этом на собственном опыте. Вот почему они считают, что необходимо сохранять реальный контакт с пациентами во что бы то ни стало. Пользующемуся этим методом «анализирующему не хватает контроля в реальности», — признает Мишель Пьерон. «Некоторые пациенты в этом случае могут путать свое существование с воображаемым»... и потерять всякую власть над своими собственными словами.

Психоаналитик способен сразу заметить отклонение от курса, а значит, риск принять за чистую монету ткань бредовых измышлений пациента a priori под контролем. Но что делать с салонами чатов, где подростки злословят

* Homo ludens (лат.) — человек играющий.

Дети процессора

без всяких ограничений? На самом деле юные пользователи говорят, что прекрасно отдают себе отчет в возможном риске. Стоит сказать, что большинство сайтов прямо предостерегают их: «Никогда не давайте свой адрес кому бы то ни было», «Никогда не ходите на свидание в одиночку» и так далее. В конечном итоге сомнение — часть игры. Как это признал четырнадцатилетний подросток из Безансона, которому мы задали вопрос, «встретив» его в одном из чат-салонов: «Мифоманы? Конечно, их тут полно. Но можно научиться их вычислять: в конце концов, они начинают сами себе противоречить...»

К счастью, сумасшедшие не бегают по улицам или по «каналам». За несколькими исключениями, риск, который они представляют, имеет больше общего с фантазией, чем с реальностью. В остальном впечатление «неопределенности» остается неизменным, поскольку сам инструмент облегчает вмешательство в текст любого. Начиная с первого электронного письма обмены, игры в ответы, диалоги или даже многочисленные посылки третьим лицам начнут сменять друг друга, так что финальное послание — финальные послания, полученные многими лицами, — сделает очень трудным установление источника слов. Текст больше не представляет собой, как прежде, линейную форму, с помощью которой единственное лицо выражает и развивает свою мысль, но переплетение различных жизненных позиций. Фабьена Кюзен-Берш⁶, преподаватель лингвистики в университете Пари-Сюд, раскрывает эту трудность, указывая на «отсутствие визуальной возможности, то есть ясности ситуации комплексного изложения, к которой еще не привыкли».

Это новшество выходит за рамки обычного обмена корреспонденцией: можно предсказать, следуя мысли Роже Шартье, уже упоминавшегося нами директора Высшей Школы исследований в области общественных наук и специалиста по истории книги, что сама форма книги при-

⁶ Fabienne Cusin-Berche, «Courriel et genres discursifs», In Internet, communication et languefrancaise, Editions Hermes, page 13.

Убийство Мольера

звана к эволюции: «В электронном тексте читатель может стать соавтором [...]. Различие между письмом и чтением, между автором текста и читателем книги, ясно видимое в печатной книге, стирается в пользу другой реальности, той, где читатель становится одним из актеров написанного несколькими авторами или, по самой меньшей мере, находится в положении того, кто составляет новый текст исходя из свободно разъединенных и собранных отрывков». Может быть, именно здесь заложены основы настоящей революции письменной речи. И если следовать мысли Роже Шартье, важно не радоваться или сетовать, но «сделать видимым статус и происхождение речи и таким образом придать ей более или менее пристойный авторитет исходя из вида их „публикации"».

Вот что еще больше отдаляет нас от письма на бумаге. Электронный текст более не является обязательным прямым отражением мысли индивидуума, конструирующего свою речь и принимающего ответственность за ее последствия перед другими. В одном и том же тексте могут участвовать многие люди. Это новшество, предлагающее интересные перспективы (особенно возможность конструировать коллективную мысль, выйдя за рамки работы изолированного мозга), тем не менее оставляет некую путаницу в речи: кто говорит? С другой стороны, возможность писать в нематериальных и иногда анонимных рамках, кажется, освобождает от необходимости говорить правду, быть искренним. Великая сила письма, та, что способна предложить гарантии, становится балластом и оказывается под угрозой.