Гипотезы о происхождении языка

Вопрос о происхождении, становлении и развитии человеческого (естественного) языка по сей день остается открытым. На этот счет существуют многочисленные гипотезы, не намного, впрочем, отличающиеся от мыслей, высказанных Диодором Сицилийским (I в. до н.э.). Он писал: «Первоначально люди жили, говорят, неустроенной и сходной со зверями жизнью … и сближаясь вместе от страха, они начали постепенно друг друга узнавать. Голос их был более бессмысленным и нечленораздельным, но постепенно они перешли к членораздельным словам и… создали понятное для них самих изъяснение относительно всего» [2, с. 37].

На самом деле представляется довольно затруднительным однозначно сказать, как появился человеческий язык. Появление естественного языка целиком и полностью сопряжено с появлением человека, а поскольку на этот счет не существует внятного объяснения, то и об истоках языка можно только догадываться, несмотря на многочисленные работы в данной области современных лингвистов и ученых прошлого. Сталкиваясь с проблемой происхождения и развития языков, лингвисты, занимающиеся проблемами сравнительно-исторического языкознания, применяли к ретроспективный метод диахронической лингвистики, метод, направленный вспять, против течения времени. Как известно, швейцарский языковед Фердинанд де Соссюр разделил лингвистику на синхроническую и диахроническую. По его словам, «синхрония – ось современности … касающуюся отношений между сосуществующими вещами, откуда исключено всякое вмешательство времени», а диахрония – «ось последовательности … на которой никогда нельзя увидеть больше одной вещи зараз, а по которой располагаются все явления оси со всеми их изменениями» [61]. Ретроспективная лингвистика, как часть диахронической, не менее важна для понимания различных явлений языка, чем проспективная. Во многих случаях использование проспективного метода не представляется возможным, в то время как метод реконструкции, который и представляет ретроспективная лингвистика, опирается на сравнение двух форм языка относительно их возраста. Впрочем, вопрос о возрасте и преемственности языков весьма спорный и будет подробнее рассмотрен далее. Обращение к диахронии, как выяснилось, – это неотъемлемая часть синхронического исследования. Однако проблема заключается в том факте, что о древнейшем языке мы можем судить только по сохранившимся письменным памятникам, а они являются свидетельствами уже сформировавшейся и развившейся языка. Проникнуть же в доисторический период, когда язык только начал существовать и развиваться мы не можем. Нам остается довольствоваться рядом теорий происхождения языка, которые были созданы с целью объяснить такой феномен, как человеческий язык. Очень важно не допустить ошибку в самом начале, отождествляя развитие языка с развитием человеческого рода. В непрерывном процессе развитии языка отсутствует понятие поколения, поэтому при всем желании невозможно, перефразируя Фердинанда де Соссюра, определить «язык-мать» и «язык-дочь».

В целом, можно утверждать, что все гипотезы происхождения языка можно условно разделить на «божественные» и «человеческие».

Согласно первым, язык был создан и передан человеку Богом или богами. Данная идея представляется весьма логичной, поскольку создатели этих концепций в своей практической жизни неоднократно наблюдали процесс передачи языка взрослыми носителями своим «безъязыким» детям и сами, вероятно, участвовали в подобном процессе. Естественно, что, считая себя детьми некоего Создателя, они пришли к проведению аналогии между процессами обучения языку своих детей, и своих предков, как детей Создателя [38, с. 27]. Позднее патристы, или «отцы церкви», развили мысль о божественном происхождении языка. Они считали, что Бог подарил людям не сам язык, а дар языка, на основе которого люди и создали свои языки. Любопытен факт, что и в Библии Адам сам дает имена всем животным и окружающим предметам и явлениям. Стоит отметить, что понимание языка как потенциального дара также, по всей вероятности, основывается на наблюдениях мыслителей прошлого за жизнью. Общеизвестно, что так называемые «дети-маугли», не усвоившие язык в детстве, так и не могут овладеть языком в полной мере, не способны выйти из животного состояния.

Таким образом, первое слово было у Бога, но человеческий язык создавал человек.

Теории происхождения языка, связанные с деятельностью человека, более разнообразны. К древнейшим следует отнести, пожалуй, с теорию звукоподражания, или ономатопеи. Согласно этой теории, древний человек, не обладающий языком, пытался подражать звукам окружающего мира и таким образом научился говорить. По этому поводу стоит сказать, что явление ономатопеи встречается, конечно, в любом языке, но в таком случае интерпретировать «молчащие» предметы представляется весьма сложной задачей. Вероятно, именно поэтому в античной эллинистической философии появилась идея о том, что некоторые вещи названы так по договоренности людей между собой. Это так называемая «социальная теория». Ее сторонниками были Платон и Демокрит. Впоследствии эта теория получила особую популярность в рационалистическом XVIII веке (Этьенн Бонно де Кондильяк, Адам Смит, Жан Жак Руссо).

Итак, ученые античности интересовались процессом создания нового слова. Как известно, для античных мыслителей язык состоял именно из слов, изучению синтаксиса уделялось гораздо меньше внимания. Они полагали, что слова создаются людьми либо по установлению, либо по своей природе. Так, Платон полагал, что, создавая слово, человек стремится к тому, чтобы оно было понятным, то есть отражало сам характер и сущность предмета. Он приводит следующий пример. Греческая буква «ро» (а античной лингвистической традиции ученые не различали буквы и звука) отражает порыв, бурное движение, и поэтому она присутствует в словах rein (течь) и roe (течение), а буква «лямбда» по характеру своего произнесения должна соответствовать чему-то мягкому и гладкому и потому присутствует в словах mel (мед) и lana (шерсть) [51, с. 134].

Стоит отметить, что теория звукоподражания признавалась не только Платоном, но и, например, Г.В. Лейбницем, схожие соображения высказывали и отечественные психологи Л.С. Выготский и С.Л. Рубинштейн [38, c.28]. При всех недостатках вышеупомянутых теорий, к коим относится преувеличение сугубо биологического аспекта происхождения языка, в них содержится и определенный здравый смысл. В указанных теориях изучалось происхождение механизма говорения и ассоциации внешних впечатлений и внутренних переживаний с языковыми знаками, что в наши дни изучается специалистами в области звукосимволизма и фоносемантики [71].

Близкой к звукоподражательной теории является теория междометий. Сторонниками этой гипотезы были древнегреческий философ Эпикур и биолог Чарльз Дарвин, языковеды Вильгельм фон Гумбольдт и А.А. Потебня. Первопричиной к созданию слов в данном случае считался не внешний мир, а внутренние эмоциональные состояния человека. При этом эмоциональные состояния человек выражал не только с помощью звуков, но и с помощью жестов. В ходе эволюции звуковой язык совершенствовался, а язык жестов играл более вспомогательную роль. Как и звукоподражательная, теория междометий не объясняет многого в языке, хотя роль жеста в речевом поведении человека весьма существенна.

Существует также так называемая теория «трудовых выкриков», появившаяся в XIX в. в работах вульгарных материалистов. Схожие идеи встречаются и в знаменитой работе Ф. Энгельса «Роль труда в превращении обезьяны в человека» [74]. В отличие от древних философов, создатели данной теории опирались на идею о взаимосвязи коллективной, совместной трудовой деятельности и развития индивида и общества в целом. Суть теории заключается в том, что так называемые «трудовые выкрики» сопровождали коллективный труд людей. Выкрик стимулировался не чувствами, а мускульными усилиями человека и совместной трудовой деятельностью. Что касается Энгельса, то в его трудах возникновение языка связано с несколько другими причинами, а именно развитием интеллекта человекообразных обезьян, или обезьяноподобных предков человека, в связи с трудовой деятельностью. В результате развития мышления до определенного уровня обусловило потребность предков человека что-то сказать друг другу. Таким образом якобы и появился человеческий язык.

Интересную концепцию появления языка, связанную с вышеупомянутымы обезьяноподобными предками человека, предлагает немецкий лингвист Р. Келлер. И хотя его теория носит несколько иронический характер, в ней прослеживаются довольно серьезные мысли на предмет происхождения и развития языка. Прежде всего, Р. Келлер полагает, что появление звукового языка было связанно именно с индивидуальным, а не коллективным актом наименования какого-либо предмета или явления. Первый «значимый» звук был произведен именно личностью, а уже затем был понят и принят остальными членами общества. Чтобы проиллюстрировать свою мысль, Р. Келлер сочиняет сказку, которая сводится к следующему.

Жило-было стадо обезьяноподобных людей, которые обладали богатым набором звуковых высказываний. Однако все эти высказывания не служили процессу коммуникации, а были естественным выражением внутренних процессов. В этом стаде проживал один слабый человечек, которого Р. Келлер называет Карлхайнц. Этот самый Карлхайнц был настолько слаб и неумел, что всегда ходил полуголодным, а то и вовсе оставался без еды. Однажды, когда все племя было поглощено приемом пищи, Карлхайнцу, которому ничего не досталось, показалось, что в кустах затаился хищник. Он издал крик опасности, и вместе со всем племенем кинулся бежать. Однако когда Карлхайнц обернулся, то увидел, что «хищник» на самом деле оказался всего лишь кабанчиком. Человечек остался один со всей едой и впервые насытился. Впоследствии он стал практиковать такой способ добычи пищи. Однажды кто-то разгадал его обман и тоже стал питаться таким образом. Со временем количество таких индивидов стало расти, и оформилось два вида крика – сигнала об опасности – настоящий и поддельный. Такое разделение сигналов породило возможность новой формы общения. В конце концов все племя стало прекрасно разбираться, когда опасность настоящая, а когда нет, и Карлхайнц снова начал голодать. Он пошел на отчаянный шаг – подбежал к одному из вождей племени и отобрал кусок мяса. В ответ вождь испустил крик, который, как отмечает Р. Келлер, и был первым почти человеческим словом, потому что, во-первых, выражал огромное количество эмоций – и гнев, и непонимание, и обиду, и угрозу – а во-вторых, был направлен целиком на Карлхайнца и его поступок [33]. Таким образом иллюстрируется мысль о том, что «настоящий» язы начинается в тот момент, когда выкрик из инстинктивного превращается в намеренный, целенаправленный.

Итак, всеми учеными так или иначе постулируется мысль о звуковом характере первобытного языка. Однако, как нетрудно догадаться, и звук сложился не сразу.

Одним из первых, кто обратил внимание на аналогию процессов языкового развития человека и осваивающего язык ребенка был русский ученый Н.И. Греч. Еще в 1840 г. он писал: «Лучше всего объясняется начало языка развитием его в младенце. … Нет сомнения, что таким же образом составился бы язык и у первоначальных людей, сих взрослых детей природы» [24, с. 15-16]. Эту мысль развил немецкий лингвист Г. Пауль. Согласно Г. Паулю, человек не заговорил сразу, но учился говорить, подобно ребенку, сначала овладевая осмысленными звуками, а потом комбинируя их в простейшую синтаксическую структуру и постепенно усложняя ее [51, с. 225]. Данная идея является весьма распространенной в лингвистике. Французский лингвист А. Сеше также отмечал, что «язык детей позволит нам лучше всего составить представление о простейшем предложении и его развитии» [60, с. 23]. Русский языковед И.А. Бодуэн де Куртенэ считал, что, наблюдая за младенцем, «можно перенестись в эпоху первобытного образования слова человеческого» [11, с. 64]. В наши дни проблема изучения детской речи и сопоставления ее с взрослой по-прежнему актуальна. В современной лингвистике область языкознания, изучающую детский язык, называют онтолингвистикой.

Как появляются первые звуки ребенка? Исследователи детской речи отмечают, что начальные звуки инстинктивны и свидетельствуют о состоянии ребенка. В дальнейшем первые осмысленные «слова» ребенка, как отмечает С.Л. Рубинштейн, состоят из губных и зубных согласных, соединенных с гласным в слог, обычно многократно повторяющийся – мама, папа, баба. [58, с. 399].По своему значению эти слова выражают преимущественно потребности, состояния, желания. Большинство этих слов носит ономатопоэтический характер – ко-ко (курица), гав-гав (собака) и т.д.

Подобные «слова» уже смело можно называть высказываниями. В исследованиях по детской речи отмечается, что первый период овладения ребенком системой языка также целиком характеризуется господством простого синтаксического целого, представляющего собой предложение, состоящее из одного изолированного слова [21, с. 162]. Так, ребенок, видя, как его мать берет яблоко, скажет Яблоко! что будет означать Мама взяла яблоко или Мама, дай мне яблоко. Предположительно, подобное могло наблюдаться в первых осмысленных словах-высказываниях древних людей, которые только создавали систему языка и овладевали ей.

В настоящем курсе мы также будем исходить из предположения, что «в самом начале человечество выражало свои мысли одиночными словами, которые и были первоначальной формой предложения» [10, с. 203]. Подобный феномен отмечал и А. Сеше. По его мнению, высказывания, состоящие из одной словоформы, «представляли примитивный язык наших предков» [60, с. 25]. Однако, как замечает Гумбольдт, слово здесь называет не отдельное понятие, а целую мысль, поскольку «предложение первоначально подобно нераспустившейся и замкнутой в себе почке» [25, с. 150]. Он пишет: «Если мы отважимся углубиться в ранние истоки языка, то увидим, что в начале человек в глубине своей души действительно связывает с каждым произносимым звуком языка полновесный смысл, т.е. имеет в виду законченное предложение; с точки зрения своего намерения говорящий никогда не произносит отдельных слов, даже если, с нашей точки зрения его высказывания однословно» [25, с. 149]. Л. Теньер полагает, что «понятие предложения логически первично по отношению к понятию слова» [65, с. 37], о чем упоминал и Г. Шухардт [3, с. 504], и Н.И. Греч [24, с. 20]. К. Бюлер считает, что «только семантика предложения придает слову максимальную полноту и точность значения» [15, с. 70]. Схожую мысль еще в IV в. высказывал Присциан, который отмечал, что одно слово может выступать в речи как oratio (т.е. предложение) со всеми присущими ему признаками [3, с. 165]. А.А. Потебня считал, что «первое (первобытное – К.К.) слово есть уже предложение» [52, с. 81]. Иными словами, в случае однокомпонентного высказывания имеет место формальное совпадение слова, предложения и высказывания [38, с. 49]. Это реальное высказывание, соотнесенное с первоначальной языковой моделью, а по форме – слово. Выражаемый признак (новое) приписывается предмету речи, который не вербализируется, поскольку следует из конкретной ситуации. Так, высказывание «Джон!» можно трактовать по-разному: «Как я люблю тебя, Джон!», «Как ты мог это сделать?», «Рад тебя видеть!», «Это был Джон? а я думал – это Том!» и т.д. [27, с. 360].

Однокомпонентное высказывание представляет собой так называемую протограмматику, когда грамматика находилась в состоянии зарождения и не имела уровневой организации [79, с. 117], поэтому для понимания значения конкретного высказывания требовалось обращаться непосредственно к наблюдаемой ситуации.

Несомненный интерес в отношении однокомпонентныхных высказываний представляют инкорпорирующие языки, в которых используются т.н. «слова-предложения». По своей форме они представляют собой слово, но при этом в каждом можно выделить компоненты, обладающие собственным значением. Построение типа asayoulsoromoh (колымский диалект) переводится, как «Человек увидел оленя», а дословно означает «олене-видение-человек» Здесь нет еще различения имени и глагола – все компоненты выступают как цепь определителей ситуации. В отличие от однокомпонентного высказывания, инкорпорирующий комплекс уже не так тесно связан с ситуацией за счет развития слова и его выделения из высказывания. В дальнейшем, в результате «выражения в слове более отвлеченных понятий взамен бывших до них конкретных, вместо инкорпорирующих идет рост синтаксических построений и развиваются разновидности грамматических средств» [48, с. 119].

В.Г. Адмони отмечает, что «путем постепенно увеличивающейся нейтрализации со стороны ситуации человек получил возможность сказать что-то о чем-то, что по существу с ситуацией не связано». [1, с. 30] Эта отвлеченность от ситуации, собственно, и послужила толчком к развитию синтаксической структуры предложения, которое связано с функциональным, а затем и с формальным различением имени и глагола. Если в однокомпонентном высказывании выражается только Новое, а Данное заключено в самой ситуации, то на этапе двухсловного оба элемента вербализуются. Эта тенденция проявляется уже в некоторых инкорпорирующих языках. Отмечатся также, что сочетание компонентов инкорпорирующего комплекса представляет собой словосочетание, где выделяются зависимый компонент и главное слово, про которое уже «можно сказать, имя это или глагол. Так происходит «зарождение» двухсловного высказывания, где первый компонент представляет собой область референции, предмет речи. Соответственно, второй компонент представляет собой его предикативный признак. Так складывается грамматика непосредственно составляющих (НС), на базе которой и строится дальнейшее развитие структуры предложения. Появляется трехсловное высказывание. Это другая – ролевая – структура, компоненты которой противопоставляются друг другу. Маркировать компоненты по-прежнему можно при помощи порядка слов, но во многих языках словоформы дополнительно оформлены морфологически. Таким образом, возможно два пути развития современного номинативного предложения: преимущественно синтаксический и преимущественно морфологический. Первый путь характерен для изолирующих, или корневых, языков. В языках флективных через форму слова выражена синтаксическая функция и семантическая роль этого слова. Что касается ролевой структуры, то там модель предложения задается типом глагола. Зачатки различения имени и глагола проявляются в языках посессивного строя (“отца взятие его” (отец берет)» [28, с. 155] и затем получают дальнейшее развитие в языках активного строя. Эргативный строй, к которому примыкают аффективный и локативный, строится на различии переходных и непереходных глаголов и двух основных падежей – абсолютного и эргативного. (напр, Мальчиком (эрг.) брошен камень (абс.). [38, c.41] Наконец, для языков номинативного строя характерно формальное согласование подлежащего и сказуемого. Подлежащее представляет собой существительное или местоимение в форме именительного падежа, а сказуемое представляет собой глагол в личной форме. Вышеперечисленные структуры можно смело назвать предложениями. И.И. Мещанинов заметил: «Когда мы обратим внимание на иноструктурные языки, то в них увидим и цельность содержания взаимосвязанных слов, и внешнюю форму их объединения в единый смысловой комплекс. Но все же сам принцип соединения слов окажется иным… Другими словами, в них также будет предложение, но иное по своему качеству» [ 28, с. 338].

Таким образом, хотя происхождение естественного языка непосредственно наблюдаемым быть не может, мы можем предположить, что начальный этап своего развития детский и «взрослый» языки в основном проходят одинаково, имея сходные предпосылки и сходные же результаты. Дальнейшие пути развития языков существенно расходятся. Однако учеными описаны основные этапы развития языков. В частности, Ю.А. Левицкий в работе «Альтернативные грамматики» описывает эти стадии и отмечает, что каждому этапу развития соответствует определенный тип предложения. Согласно теории альтернативных грамматик, в речи современного носителя языка выделяются протограмматика, коммуникативная грамматика, актантно-ролевая грамматика и номинативная грамматика. Помимо высказываний, основанных на предложениях формально-синтаксической (номинативной) структуры, где обязательно наличие подлежащего в виде существительного или местоимения в именительном падеже и сказуемого в виде глагола в личной форме, встречаются конструкции, которые базируются на других типах предложений – это однокомпонентные, двухкомпонентные, ролевые высказывания. Каждое из них является единицей соответствующей грамматики. Так, однокомпонентное «предложение» является единицей протограмматики. Двухкомпонентное – коммуникативной грамматики. Предложения с подлежащим в форме косвенного падежа представляют собой единицы актантно-ролевой грамматики [39].

Важнейшей и труднейшей проблемой для языкознания при исследовании проблемы происхождения языка является сущность языка и языковых единиц. Каким образом получается, что с помощью материальных носителей, в частности звуков, люди могут обмениваться нематериальными сообщениями? Этот вопрос пытается решить и звукоподражательная, и междометная, и социальная теории. Увы, на наш взгляд, об этом могут быть сделаны лишь косвенные предположения.

Тем не менее, мы можем четко разграничить коммуникацию в животной среде и в человеческом обществе. Язык, как заметил французский лингвист Э. Бенвенист, есть самое парадоксальное явление в мире. В отличие от «языка» животных, который используется для регуляции совместной деятельности, язык человека, вопреки распространенному мнению, не есть лишь средство коммуникации. В. фон Гумбольдт писал, что язык есть «не просто внешнее средство общения людей, поддержания общественных связей он заложен в самой природе человека и необходим для развития его духовных сил и формирования мировоззрения, а этого человек только тогда сможет достичь, когда свое мышление поставит в связь с общественным мышлением» [25, с. 51]. Кроме того, В. фон Гумбольдт отмечал, что исключительно для нужд коммуникации язык человеку не так уж и необходим, поскольку «для организации взаимопонимания хватило бы нечленораздельных звуков» [ Гумбольдт, 81]. Говоря о функциях языка, о том, что он выступает в качестве средства общения, упускают из вида тот факт, что «осмысленные звуки» представляют собой речь, то есть видимую часть языка, а язык как система знаков и правил их комбинации остается непосредственно ненаблюдаемой. Наблюдать можно только проявление, манифестацию языка в процессах производства и восприятия текстов и, естественно, самих текстах.

Французский лингвист Г. Гийом, продолжая идеи В. Фон Гумбольдта о том, что язык есть орган, образующий мысль, писал, что «язык образуется не в процессе говорения, а тогда, когда говорения нет, в тиши мышления, находящегося в постоянном поиске проникновенного самопознания… В истоках языка лежит не маленькое противопоставление Человек-Человек, но великое противостояние Универсум-Человек. Выражение мысли требует от языка, чтобы в нем было уже заранее общее представление … видения мира [23, c. 155, 161]. Поэтому широко распространенное высказывание Ф. Энгельса о том, что язык появился тогда, когда людям потребовалось что-то сказать друг другу [74, с.135] совершенно несостоятельно в попытке объяснить природу языка, поскольку чтобы это самое «что-то» сказать, нужно сначала сформулировать это «что-то» в своем сознании. Г. Гийом пишет, что «момент перехода от животного состояния к человеческому характеризуется тем, что основой выражения становится представление, а не простой опыт» [23, c. 97]. Абстрагированное, оторванное от конкретной ситуации представление о предмете или явлении закрепляется за той или иной материальной формой – знаком – который и является репрезентантом данного представления. Немецкий лингвист Г. Пауль писал по этому поводу: «Язык начинается там, где речь и понимнаие основаны на воспроизведении» [50, с. 228]. Этим-то человеческий язык и отличается от «языка» животных. Кроме того, человеческий язык не является, в отличие от «языка» животных, врожденным. Он не привязан к расе, полу и национальности. Этнический алеут, например, воспитанный и выросший в англоязычной среде не будет знать алеутского, если не начнет его изучать. Русский ученый Л.В. Щерба также заметил, что человек может разложить любое высказывание на звуки, а собака, сказав «гав», разложить его на Г. А. В. уже не может [39].

Вопросы для самоконтроля

1. От какого латинского слова происходит слово «коммуникация»?

2. Какова роль коммуникации в человеческом обществе?

3. Назовите основные гипотезы происхождения и развития естественного яхыка.

4. В чем заключается различие между общением человека и животных?