Глава пятая. Формирование и развитие буржуазных концепций соотношения права и закона 1 страница

Общая характеристика

Борьба против религиозной идеологии и феодального строя сопровождалась разработкой основ светской док­трины государства и права, сыгравших важную роль в идейно-теоретической подготовке буржуазных революций. Причем мыслители нового времени в своей критике теоло­гических политико-правовых воззрений апеллировали к идеям своих предшественников (в том числе к идеям естественного права, различения права и закона), вкла­дывая в прежние конструкции новое содержание.

В поисках антитеологического, рационалистического подхода к политико-правовым явлениям они широко ис­пользовали авторитет и достижения античных авторов, мировоззренческие и методологические установки и при­емы опытных наук, естественнонаучных исследований своего времени. В этой связи К. Маркс писал: «Но уже Макиавелли, Кампанелла, а впоследствии Гоббс, Спиноза, Гуго Гроций, вплоть до Руссо, Фихте, Гегеля, стали рас­сматривать государство человеческими глазами и выво­дить его естественные законы из разума и: опыта, а не из теологии. Они следовали примеру Коперника... Новей­шая философия только продолжала ту работу, которая была начата уже Гераклитом и Аристотелем» '.

Раннебуржуазные идеологи в своей критике средневе­кового фанатизма и произвола, бесправия личности в условиях господства феодального «кулачного права» и системы привилегий апеллировали к естественному праву человека и обосновывали необходимость установления но­вого социально-политического строя и нового, разумного правопорядка, основанного на признании естественных прав и свобод человека, равенстве всех перед законом, га-

1 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 1, с. 111.

195 7*

рантированности собственности и безопасности личности во взаимоотношениях с государством. «Спросите католиче­ских обитателей „бедного зеленого Эрина*", спросите гу­генотов времен до французской революции,—писал К. Маркс,— они не апеллировали к религии, ибо их ре­лигия не была государственной религией; они апеллиро­вали к „правам человека", а истолкованием этих прав за­нимается философия,— она требует, чтобы государство было государством, соответствующим природе человека» '\

Против разного рода теологических вариантов есте­ственного права, согласно которым правовое положение человека в обществе и государстве предопределено бо­жественными законами, буржуазные идеологи стали интерпретировать естественное право как установление разума, как неподвластный произволу законодателя источ­ник прав и свобод индивида, его независимости от неог­раниченного диктата церковной иерархии и абсолютист­ского государства. Эти же идеи прав и свобод личности находят свое признание также и в целом ряде учений, посвященных проблемам суверенитета государства. Дан­ная тематика наряду с вопросами независимасти светской власти от церкви, их отделения друг от друга, центра­лизации власти в масштабах всей страны и т. д. вклю­чала в себя и такой существенный для правопонимания аспект, как правовой характер взаимосвязи государства и личности, правовые основания и границы государствен­ного вмешательства в дела индивидов, обязанности госу­дарственной власти по обеспечению прав и свобод лич­ности и т. д.

Одновременно предпринимались попытки обсуждать проблематику права и государства на новых научных на­чалах, на базе рационализма и эмпиризма. К. Маркс и Ф. Энгельс отмечали, что «начиная с Макиавелли, Гоббса, Спинозы, Бодена и других мыслителей ново­го времени, не говоря уже о более ранних, сила изоб­ражалась как основа права; тем самым теоретическое рас­смотрение политики освобождено от морали, и по сути дела был выдвинут лишь постулат самостоятельной трак­товки политики» 3.

* Древнее название Ирландии.— Ред.

2 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 1, с. НО.

3 Там же, т. 3, с. 314.

 

]Ряд положений формировавшейся раннебуржуазной политико-правовой доктрины был разработан в работах Н. Макиавелли (1469—1527), который, критикуя феодаль­ные привилегии и феодальный партикуляризм в области политики н права, обосновывал идеи свободы и юридиче­ского равенства всех членов общества в качестве основы их гражданских добродетелей, политической активности и участия в общих делах государства.

Что же касается представлений о силе как основе пра­ва, свидетельствующих об определенном концептуальном сходстве воззрений Макиавелли по данной проблеме со взглядами предшествующих (например, софиста Фраси-маха) и последующих авторов (в том числе представите­лей буржуазного юридического позитивизма Д. Остина, К. Боргбома и др.), то но следует упускать из виду и тот конкретно-исторический контекст, в рамках которого Макиавелли развивал подобные представления. Речь шла об установлении суверенитета, о борьбе за единое центра­лизованное государство с единой законодательной властью и единым правопорядком.

Следовательно, данное положение (сила как основа права, роль насилия в политике и т. д.) в трактовке Макиавелли приурочено не к ситуации уже учрежденных государственности, суверенитета, правопорядка и т. д., а к ситуации антагонистической борьбы (между многочи­сленными внутренними и внешними претендентами на политико-правовое верховенство) за их установление. В этих условиях ставка Макиавелли на силу как фактор, необходимый для организации государственно-правового порядка, свидетельствует не об апологии им насилия во имя антиправовой произвольной власти, а о реалисти­ческом подходе к анализу роли насилия в политике и радикальных политико-правовых преобразованиях, к про­блеме критики старого государства и права.

Совершенно иной смысл названное положение начи­нает приобретать в обстановке нового, уже установлен­ного и укрепившегося строя: продолжающийся акцент на свободном от морали и моральных сдержек, чисто силовом характере (и природе) права превращается в идейно-тео­ретическую базу для девальвации права и правового опосредования политико-властных отношений, для оправ­дания насильственных (внеправовых и антиправовых) действий политической власти, не желающей подчиниться общеобязательным нормам права. Представление о силе

 

как основе права в таких условиях оборачивается воз­зрением на право как просто веление силы, приказ су­верена, установление власти без каких-либо содержатель­ных оговорок и критериев относительно существа, смысла и характера самих этих велений, приказов и устано­влений.

Подобная метаморфоза в правопонимании по своей сути аналогична трансформации прогрессивного по его конкретно-историческому характеру политического уче­ния Макиавелли в так называемый политический маки­авеллизм, прикрывающий порочность используемых на­сильственных и низменных средств фальшивыми ссыл­ками на «высокие цели». То, что у раннебуржуазных мыслителей носило исторически прогрессивный и крити­ческий характер и было направлено против отживших свой век феодальных политических и правовых порядков, нередко у последующих буржуазных идеологов начинает служить целям апологии официальной политики (в том числе и в области законодательства и законодательной политики, что хорошо видно на примере буржуазного юридического позитивизма) власть имущих.

Ж. Боден

Ряд новых моментов в общеметодологическом подходе к праву и закону встречается в творчестве французского раннебуржуазного идеолога Ж. Бодена (1530—1596). Отвергая прежние толкования римского права в качестве всеобщего права и писаного разума, Боден подчеркивает значение и других, исторически существовавших и суще­ствующих, национальных систем положительного права и вообще всей истории права для выявления всеобщих принципов (начал) в праве. По существу он обосновы­вает мысль о необходимости исторического подхода к праву, о необходимости выведения общетеоретических характеристик права (суждений о всеобщих принципах и началах права, о всеобщем праве, т. е. праве вообще) из истории права, из совокупной истории различных си­стем законодательства. Боден еще далек от идеи внутрен­ней взаимосвязи исторического и теоретического (логи­ческого) в праве, но он приближается к идее выведения

 

теоретических представлений о праве из всеобщей исто­рии права4.

Так, всеобщее начало в праве, согласно Бодену, пред­ставляет собой, с одной стороны, вечную истину, которая раскрывается в истории положительного права — в сводах положительных законов, а, с другой стороны, всеобщее правовое начало выступает как высшие (универсальные) образцы, обнаруживаемые в совокупности законодательств, в которой проявляется своеобразие и разнообразный гений отдельных народов5. «К этому-то плану,— писал Боден,—направил я все мои работы и размышления... Для достижения его мы одинаково нуждаемся в автори­тете юристов и историков. Персы, греки, египтяне, евреи, испанцы, англичане и другие народы должны занять место возле римлян, которое принадлежит им... Мы же­лаем собрать рассеянные законы древних народов, потому что в истории заключается лучшая часть всеобщего права... Философия же умерла бы среди своих общих правил от бессилия, если бы она не оживлялась истори­ей» 6.

Эта установка па сочетание философского и истори­ческого подходов к праву, как показывает последующая история правопонимания, была плодотворной методологи­ческой идеей, значимой также и для трактовки проблемы соотношения права и закона, в частности в плане пере­вода этой проблемы в плоскость соотношения и взаимо­связи общетеоретических (философско-правовых) пред­ставлений о праве с конкретно-исторически данным позитивным правом, с позитивно действующими правопо-ложениями.

Однако разработка данной идеи у самого Бодена но­сит довольно ограниченный и однобокий характер, поскольку, говоря о сочетании философии и истории пра­ва, он имеет в виду лишь историю позитивного нрава. При этом упускается из виду то, что, во-нервых, развитие философских представлений о праве (теоретических идей, концепций и конструкций правопонимания) тоже носит

4 По характеристике А. Стоянова, «в уме Бодена» уже блеснула

«идея историко-философского метода и сравнительной юриспру­

денции» (Стоянов А. Методы разработки положительного права

и общественное значение юристов от глоссаторов до конца

XVIII столетия. Харьков, 1862, с. ВО).

5 Там же.

6 Там же.

1QCI

 

исторческий характер (в определенной соотнесенности и параллельности с историческим развитием позитивного права); во-вторых, эти философско-правовые представле­ния находятся в двусторонней связи с позитивным правом: не только испытывают его влияние (выводятся из него), но и воздействуют на него, играя определенную роль (различную в различных системах позитивного права) в формировании, преобразовании, толковании и применении позитивных правоноложений, так что та или иная си­стема позитивного права (его буква и дух, его положения и их действие) пронизана соответствующими теоретиче­скими (и философскими) представлениями о праве, со­ответствующими концепциями правопошшания.

Следовательно, говоря о позитивном праве, необходимо иметь в виду и момент позитивации (официального при­знания и наделения силой позитивного правоположения) в нем идей, принципов, концепций и конструкций право-понимания определенного типа и характера. Здесь, по существу, мы сталкиваемся с частным случаем взаимо­связи теории (теории права и правопонимания) с прак­тикой (конкретно-исторической практикой официально признанного позитивного права), когда теоретические по­ложения приобретают практическую силу (значимость для официальной и вместе с тем реальной позитивно-право­вой практики).

Помимо отмеченной односторонности подхода Бодена к проблеме связи правовой теории и позитивного права, во всем его правопонимании существенным образом прояв­ляется отстаиваемая им позиция защиты королевского абсолютизма и соответствующая этой позиции концепция суверенитета как надзаконной (не связанной подчинением законам) власти государства (и государя) над поддан­ными. Суверенитет, согласно Бодену, основная характери­стика государства; он един, неделим, непрерывен и безу­словен \ «Народ или власти государства,— пишет Бо-

7 В одпой из моих предыдущих работ среди признаков суверените­та в боденовской трактовке отмечалась и его непереуступае-мость (см.: Нерсесянц В. С. Личность и государство в политико-правовой мысли. М.. 1980, с. 32). В таком общем виде эта харак­теристика верна лишь в одном плане: пока сохраняется данный суверен, весь суверенитет (вся суверенная власть) в рамках данного государства сосредоточен у него, так что исключается любая переуступка каких-либо суверенных полномочий в рас­поряжение иных (подсуверенных) инстанций этого государства. В этом своем значении непереуступаемость суверенитета выте-

 

дев,"- могут без каких-либо условий отдать суверенную и вечную власть какому-нибудь лицу, с тем чтобы он по своему усмотрению распоряжался имуществом (госу­дарства), лицами и всем государством, а затем передал все это кому захочет совершенно так же, как собствен­ник может без всяких условий отдать свое имущество единственно лишь по причине своей щедрости, что представляет собой подлинный дар, который не обставлен никакими условиями, будучи однажды совершен и завер­шен...» 8

Борясь за централизацию, против феодальной раздроб­ленности и партикуляризации власти на конкурирующие между собой суверенитеты (или претензии на суверени­тет), Боден, как видим, при обосновании своей концепции единого и неделимого суверенитета оперирует представле­ниями о власти, характерными для средневековой патри­мониальной монархии (подданные и власть над ними как собственность монарха, его непосредственное, родовое имущество, словом — патримониум). Интерпретируя отно­шения власти как имущественные отношения, в которых истинные дары не сопрягаются с какими-либо условиями и обязательствами для одариваемого, Боден замечает: «Так и суверенитет, данный государю на каких-то услови­ях и налагающий на него какие-то обязательства, не явля­ется собственно ни суверенитетом, ни абсолютной вла­стью, если только то и другое при установлении власти государя не происходят от закона бога или природы»V

Божественный и естественный законы, таким образом, обозначают, согласно Бодену, пределы полномочий суве­рена и в какой-то мере призваны смягчить жесткую в целом боденовскую концепцию суверенитета с ее этати­змом и антииндивидуализмом, безусловностью и надза-конностью.

кает из его единности (и единственности) и неделимости, так что существо такой непереуступаемости уже вполне представле­но в названных характеристиках. Однако по смыслу боденов-ской трактовки суверенитет может быть переуступаем в ином плане, когда речь идет о той или иной форме переуступки су­веренитета при смене суверенов, включении данного государства (с потерей суверенитета) в другое государство, выделении из данного государства другого суверенного государства и т. д. Кстати говоря, здесь обнаруживаются границы не только непе­реуступаемости, но и таких более общих черт суверенитета (в бодсновском понимании), как его единость и неделимость.

8 Антология лгировой философии. М., 1970, т. 2, с. 145—146.

* Там же, с. 146.

 

В плане проблемы соотношения права и закона дан­ная принципиальная оговорка Бодена по существу озна­чает, что позитивное право, устанавливаемое суверенной властью законодательство (как и иные установления и мероприятия суверенной власти, словом — вся политика го­сударства) не должны противоречить божественному и естественному праву. «Что касается законов божеских и естественных, — пишет он,— то им подчинены все госу­дари земли, и не в их власти нарушать эти законы, если они не хотят оказаться повинными в оскорблении боже­ственного величества, объявив войну богу, перед величием которого все монархи мира должны быть рабами и скло­нять голову в страхе и почтении. Следовательно, абсолют­ная власть государей и суверенных властителей не рас­пространяется на законы бога и природы... Если мы скажем, что абсолютной властью обладает тот, кто не подчиняется законам, то на всем свете не найдется су­веренного государя, так как все государи на земле подчи­нены законам бога и природы и многим человеческим за­конам, общим всем народам...10 Однако необходимо, чтобы суверены не подчинялись повелениям других людей и чтобы они могли давать законы подданным и отменять, лишать силы бесполезные законы, заменяя их другими, чего не может совершать тот, кто подчинен законам и людям, которые имеют право ему повелевать» ".

Смысл велений божественных и естественных законов Воден раскрывает в ходе критики платоновского проекта государства, в котором отвергаются частная собственность и индивидуальная семья. Он пишет: «Насколько же было бы такое устройство государства прямо направлено про­тив закона бога и природы, против закона, которому не­навистны не только кровосмешение, прелюбодеяние, отце­убийство, неизбежные при общности жен, но и всякая попытка похитить что-либо, принадлежащее другим, и даже зариться на чужое добро, откуда явствует с оче­видностью, что государства устроены богом также и для того, чтобы предоставить государству то, что является общественным, а каждому — то, что является его собст­венностью. Кроме того, подобная общность всего имуще­ства невозможна и несовместима с семейным правом. Ведь если семья и город, собственное и общее, частное и

10 Здесь имеется в виду право народов (jus gentium римских

юристов).

11 Антология мировой философии, т. 2, с. 146.

 

общественное смешиваются, то нет ни государства, ни семьи» 12. Поэтому, в частности, суверен не может из­давать законы, нарушающие право собственности поддан­ных или вводящие без их согласия новые налоги и т. п.

Несвязанность суверена позитивными законами (вме­сте с его подчинением божественным и естественным за­конам), свидетельствуя, в частности, об отсутствии в кон­цепции Бодена позитивно-правовых оснований и границ законодательства, в то же время не означает вообще от­рицания принципа правления на основе законов. Возмож­ность и желательность такого законного правления признается Боденом, но подлинное значение подобной за­конности, не обязательной для самого суверена, весьма проблематично, тем более что свобода подданных при организации государства полностью отчуждается (насиль­ственно или добровольно) в распоряжение суверена13. По существу неотчуждаемыми правами человека оказы­ваются, согласно боденовской трактовке божественного и естественного закона, право частной собственности и се­мейное право (право на индивидуальную семью и част­ную семейную жизнь). Иных сдержек суверену в области законодательства концепцией Бодена не ставится.

Отмечая различие законов и обычаев «сообразно нра­вам и страстям государей и правителей» (а также нравам народов, зависящим от климата, характера местности и иных географических факторов), Воден вместе с тем раз­вивает и те идеальные представления («мудрый человек есть мера справедливости и истины»; «высшее благо част­ного лица — то же, что высшее благо государства», «доб­родетельный человек — то же самое, что хороший граж­данин» и т. д.), которые выступают в качестве цели «справедливого управления государством»и. Однако бо-деновская концепция суверенитета в целом предоставляет, как мы видели, весьма ограниченные возможности не только для реализации, но даже для сколько-нибудь по­следовательной постановки проблемы справедливости в области государственной деятельности и законодательства.

12 Там же, с. 146—147.

13 Так, Воден отмечает, что «государства учреждаются по принуж­

дению сильнейших или же в результате согласия одних людей

добровольно передать в подчинение других людей всю свою сво­

боду целиком, с тем, чтобы эти последние ею распоряжались,

опираясь на суверенную власть, либо без всяких законов, либо

на основе определенных законов и на определенных условиях»

(Там же, с. 144—145).

14 Там же, с. 145.

Ф. Бэкон

Много внимания анализу правовой проблематики с новых методологических позиций уделял в своей «естест­венной философии» Фрэнсис Бэкон (1561—1626). По ха­рактеристике К. Маркса и Ф. Энгельса, Бэкон — это «на­стоящий родоначальник английского материализма и всей современной экспериментирующей науки» '\

Выступая против схоластики и спекулятивного априо­ризма и обосновывая теорию индукции и эмпирический метод исследования природы (включая сюда и «природу человека»), Бэкон писал: «Человек, слуга и истолкова­тель природы, столько совершает и понимает, сколько постиг в ее порядке делом или размышлением, и свыше этого он не знает и не может» 16.

В качестве видного государственного деятеля Англии (он занимал, в частности, должности генерал-атторнея, члена Тайного совета при Якове I, а затем и лорда-кан­цлера в 1616—1621 гг.) Бэкон всемерно содействовал усилению централизованной власти и укреплению пози­ций короля. Вместе с тем он выступал за регулярный созыв парламента, деятельность которого могла бы в из­вестной степени противостоять чрезмерному абсолютизму королевской власти.

Заметное внимание Бэкон уделял работе по сбору и систематизации английского права и созданию свода за­конов Англии.

Хотя в своей практической (юридической и государ­ственной) деятельности сам Бэкон не раз нарушал зако­ны ", но в работах его настойчиво проводится идея за­конности. В произведении Бэкона «Великое восстановле-

15 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 2, с. 142.

16 Бэкон Ф. Соч. М., 1972, т. 2, с. 12.

17 Так, используя свое влиятельное служебное положение, он ока­

зывал противозаконное давление на органы юстиции и склонял

их к решениям в угоду правящей монархии. В этих же целях

он ущемлял полномочия судов «общего права» и усиливал по-

зпции «суда справедливости», находившегося под администра­

тивным влиянием. Бэкон, будучи лордом-канцлером, и сам пред­

стал в 1621 г. перед судом и был осужден за целый ряд зло­

употреблений (в том числе за взяточничество). Обвинения про­

тив себя он признал полностью. Вскоре он был освобожден от

наказания, но блестящая карьера его оборвалась окончательно.

 

ние наук» имеется даже специальный раздел с характерным названием: «Образец трактата о всеобщей справедливости, или об источниках права, в одной главе, в форме афоризмов» 18.

В своем правопонимании Бэкон по преимуществу ориентирован на позитивное право и его источники, характеристику их юридических свойств, достоинств и недостатков. Особое внимание уделяется законам и их месту среди других источников положительного права, во­просам правотворчества и применения права, а также роли суда.

Как это видно уже из названия упомянутого трактата, проблема «всеобщей справедливости» трактуется Бэконом в юридическом плане, в плоскости надлежащих качеств позитивного права, его источников и т. д. «В граждан­ском обществе,— пишет он,— господствует или закон, или насилие. Но насилие иногда принимает обличье за­кона, и иной закон больше говорит о насилии, чем о пра­вовом равенстве. Таким образом, существуют три источ­ника несправедливости: насилие как таковое, злонамерен­ное коварство, прикрывающееся именем закона, и жестокость самого закона» (Афоризм I).

Приведенное положение свидетельствует, в частности, о том, что Бэкон проводит различие между законом по существу (справедливым законом, противостоящим наси­лию, включающим в себя принцип «правового равенства» и выражающим требования «всеобщей справедливости») и формальным законом (законом лишь по «обличью», форме, названию, словом — несправедливым, насильствен­ным, антиправовым законом). Данное принципиальное различие играет в его суждениях ту же роль, которую в других учениях (до и после него) играет та или иная версия различения права и закона19: речь во всех этих

18 См.: Бэкон Ф. Соч. М., 1971, т. 1, с. 507—536. Ссылки на положе­

ния этого трактата в дальнейшем будут приводиться в самом

тексте в виде указания на нумерацию соответствующих афо-

' ризмов.

19 Естественно-правовое значение такой бэконовской характеристи­

ки вакона, как справедливость, отчетливо видно из следующих

'его слов: «В то же время в высшей степени правильно то, что

люди обладают уже от природы некоторыми нравственными по­нятиями, сформированными иод влиянием естественного света и естественных законов, такими, как добродетель, порок, сира-■ ведливость, несправедливость, зло» (Бэкон Ф. Соч., т. 1, с. 539).

 

подходах по сути дела идет о тех необходимых крите­риях, чертах и качествах (обобщенно говоря — правовых свойствах), которыми должен обладать закон (и вообще все позитивное право, все его источники).

Именно к справедливым законам относится бэконов-ская характеристика закона — одна из самых образных и точных в истории учений о законе: «законы — якори государства» (Афоризм LXXIII).

Наличие отмеченного различения в правопонимании Бэкона тем более важно подчеркнуть, что в силу своего метода и преимущественного интереса к вопросам пози­тивного права он оказал заметное влияние на проникно­вение опытного и эмпирически ориешированного пози­тивистского метода в юриспруденцию, на становление позитивистской правовой науки и вообще на развитие буржуазного юридического позитивизма, представители которого, напротив, принципиально отвергают такое раз­личение.

Характеризуя законы в качестве «главной силы и ору­дия» для достижения «счастья граждан», процветания общества и прочности устоев власти, Бэкон признает, что большинство законов неспособны к выполнению этих целей. «Поэтому,— пишет он,— мы хотим по мере наших возможностей показать, что некоторые законы должны стать своего рода «законами законов», и определять, что в каждом отдельном законе хорошо и что плохо» (Афо­ризм VI). Под этими «законами законов» по существу имеется в виду теория законов, учение о законе как ис­точнике позитивного права.

Основные требования, которым должен отвечать закон, формулируются так: «Закон можно считать хорошим в том случае, если смысл его точен, если требования его справедливы, если он легко исполним, если он согласуется с формой государства, если он рождает добродетель в гражданах» (Афоризм VII).

Касаясь дел, в отношении которых имеются пробелы в законодательстве, Бэкон считает, что такие дела должны рассматриваться только судами высшей инстанции. «Ведь право дополнять закон и расширять границы его приме­нения или же смягчать его действие,— подчеркивает он,— мало чем отличается от права издавать законы» (Афо­ризм XXXVII).

Он выступает за весьма осторожное обращение к су­дебным прецедентам как источнику права, что вполне

 

естественно при его явно отрицательном отношении к судейскому правотворчеству. Превращение судьи в зако­нодателя характеризуется им как произвол. «Судьям,— пишет он,— надлежит помнить, что их дело «jus dicere», а не «jus dare» — толковать законы, а не создавать и издавать их. Иначе будет похоже на ту власть, какую присваивает себе римская церковь, которая под предлогом толкования Писания не останавливается перед добавле­ниями и изменениями, находит там то, чего нет, и под видом охраны старого вводит новое» 20.

Помимо составления свода законов (куда должны вой­ти законы, составляющие общее право, а также осново­полагающие законы или статуты, сборники описаний про­цессов и приговоров) Бэкон придает важное значение подготовке вспомогательной литературы к данному своду, в том числе институций (курсов по наиболее сложным вопросам правовой науки), словаря юридической терми­нологии, исследований о юридических нормах и прин­ципах, выводимых из самого права, сборников «юридиче­ских древностей» (т. е. сочинений историко-правового профиля и предшествующих своду правовых источников), разного рода «сумм» (кратких систематических изложе­ний юридического материала по определенным разделам и темам для помощи в первичном ознакомлении с пра­вом), собраний всевозможных процессуальных формул по каждому разделу права.

В целом можно сказать, что бэконовские суждения о свойствах позитивного закона, о том, каким должен быть позитивный закон (и иные источники позитивного права), являются теоретико-правовой конкретизацией и позитив­ной экспликацией представления о должном законе, ле­жащего в основе его концепции различения права и за­кона и находящего свое выражение в идее необходимости специальной теории закона (учения о «законах законов»)..

Значительная новизна и глубина бэконовского подхода состоит в осознании необходимости концепции различения права и закона и в использовании потенциала и смысла (эвристического, гносеологического, методологического, аксиологического) данной концепции именно примени­тельно к теории позитивного права. Такой бэконовский перевод проблематики различения права и закона в тео-

20 Бэкон Ф. Соч. т. 2, с. 476—477.

207.

 

рётичёсКуй плОсКоСтЬ вместе С тем убедительно демон­стрирует то важное обстоятельство, что данное различе­ние находится йе где-то вне теории позитивного нрава, а является существенной предпосылкой и необходимым составным моментом самой этой теории. Без того или иного варианта подобного различения невозможна сама теория права, как таковая, и подход к позитивному пра­ву неизбежно остается дотеоретическим и нетеоретиче­ским — по преимуществу юридико-догматическим коммен-тированием, толкованием и классификацией позитивного права.

Ф. Бэкон

Много внимания анализу правовой проблематики с новых методологических позиций уделял в своей «естест­венной философии» Фрэнсис Бэкон (1561—1626). По ха­рактеристике К. Маркса и Ф. Энгельса, Бэкон — это «на­стоящий родоначальник английского материализма и всей современной экспериментирующей науки» '\