Глава пятая. Формирование и развитие буржуазных концепций соотношения права и закона 6 страница

В республике (и особенно в демократии) таким прин­ципом является добродетель, в монархии — честь, в деспо­тии — страх. Монтескье специально подчеркивает, что, говоря об этих принципах, он имеет в виду не реально существующее положение, а должный (соответствующий каждому строю) порядок: «...из этого следует лишь, что так должно быть, ибо иначе эти государства не будут совершенными» "'".

Поиски данных принципов (и выяснение их значения для законодательства) и составляют, по признанию само­го Монтескье, предмет его книги «О духе законов», по­требовавшей двадцатилетнего труда.

Характеризуя законотворческое значение и законооб-разующую силу соответствующего принципа, он пишет: «...Законы вытекают из него, как из своего источника» '".

В плане конкретизации общей идеи о необходимости соответствия позитивных законов принципам правления Монтескье обстоятельно, иногда доходя до частностей, ис­следует вытекающие из данной идеи следствия примени­тельно к законам о воспитании, к законам для общества в целом, к законам об обороне и т. д. Подробно просле­живается им влияние, оказываемое принципами различ­ных видов правления па характер гражданских и уголов­ных законов, на формы судопроизводства и определение наказаний.

| Специальное внимание Монтескье уделяет проблеме

/ соотношения закона и свободы. Он различает два вида

/ законов о политической свободе: 1)_законы, у_станавли-

(— вающие политическую свободу в ее отношении к государ-

145 Там же, с. 177.

146 Там же, с. 187.

Там же, с. 169.

259 9*

 

ственному устройству, и 2) законы, устанавливающие по­литическую свободу в ее отношении к гражданину. Речь, следовательно, идет об институциональном и личностном аспектах политической свободы, подлежащих законода­тельному закреплению.

Приступая к анализу понятия свободы, Монтескье за­мечает: «Нет слова, которое получило бы столько разно­образных значений и производило бы столь различное впечатление на умы, как слово «свобода». Одни называют свободой легкую возможность низлагать того, кого они наделили тиранической властью; другие — право избирать того, кому они должны повиноваться; третьи — право носить оружие и совершать насилия; четвертые — видят ее в привилегии состоять под управлением человека своей национальности или подчиняться своим собственным за­конам. Некий народ долгое время принимал свободу за обычай носить длинную бороду. Иные соединяют это на­звание с известной формой правления, исключая все про­чие» 148.

Сам Монтескье развивает то представление, что поли.-тическая£в^)бод.а__воз.можна вообще лишь при умеренных правлениях^ но не^в__ДЁМОК{Ш¥«^ иди аристократии, _я_тем более в деспотии. Да и щш умеренных_правлениях лоли-тическая~свобода, имеет жеста лишь- там7 где исключена возможность злоупотребления властью, для чего необхо­димо достргчтг'в государстве взаимного сдерживания друг друга со стороны различных властей. Такое умеренное правление характеризуется как «государственный строй,', при котором никого не будут понуждать делать то, к чему; его не обязывает закон, и не делать того, что закон ему/ дозволяет»149. Под искомой формой правления подразу­мевается конституционная монархия английского образца. Англичан Монтескье аттестует в качестве народа, непо-) средственным предметом государственного устройства ко-* торого является политическая свобода.

Определяя политическую свободу, Монтескье подчер-1 кивает ее отличие от произвола, от деланья того, что хо­чется. «В государстве, т. е. в обществе, где есть законы, свобода может заключаться лишь в том, чтобы иметь возможность делать то, чего должно хотеть, и не быть

 

принуждаемым делать то, чего не должно хотеть... Свобо­да есть право делать то, что дозволено законами. Если бы гражданин мог делать то, что этими законами запреща­ется, то у него не было бы свободы, так как то же самое могли бы делать и прочие граждане» 15°.

В своем институциональном аспекте политическая сво-_ бода, согласно Монтескье, устанавливается определенным распределением трех властей в государстве (законода­тельной, исполнительной и судебной); личностный же

аспект политической свободы заключается в безопасности

^ажданина или по крайней мере в уверенности гражда-_ jjHHa в своей безопасности 1:i1.

Отмечая возможность несовпадения этих двух аспек­тов политической свободы, Монтескье пишет: «Может случиться, что и при свободном государственном строе гражданин не будет свободен, или при свободе граждан строй все-таки нельзя будет назвать свободным. В этих случаях свобода строя бывает правовая, но не фактиче­ская, а свобода гражданина фактическая", но не" прав6~

свобода граждан в значительной

[ степени зависит, по мысли Монтескье, от__доброкачествен-

ностд—-уголовных законов. «Если,—замечает он,—

не ограждена невиновность граждан, то не ограждена и свобода. Сведения о наилучших правилах, которыми сле­дует руководствоваться при уголовном судопроизводстве, важнее для человечества всего прочего в мире. Эти све­дения уже приобретены в некоторых странах и должны быть усвоены прочими» 153.

Существенное значение он придаехД1ШШЩГ1у-ссо.твет-ствия накааашш «реет-унлению. Свобода, по Монтескье, торжествует там, где уголовные-законы налагают кары в соответствии со специфической природой самих преступ-' лений: наказание здесь зависит не от произвола и капри­за законодателя, а от существа дела. Такое наказание перестает быть насилием человека над человеком.

150 Там же, с. 289.

151 Эти идеи сыграли заметную роль в правовом закреплении ре­

зультатов французской буржуазной революции. Так, в ст. 16

«Декларации прав человека и гражданина» 1789 г. подчеркива­

лось, что «общество, в котором но обеспечено пользование пра­

вами и не проведено разделение властей, не имеет конституции».

152 Монтескье Ш. Указ. соч., с. 317.

153 Там же, с. 318.

 

Сами по себе помышления не являются преступле­нием. «Законы,— подчеркивает он,— обязаны карать одни тодыш внешние действия» '".

ДляГ обеспечения свободы необходимы и определенные судебные формальности (процессуальные правила и фор­мы), правда в такой степени, чтобы они содействовали целям реализации закона, но не превратились бы в пре­пятствие для этого.

Составной частью учения Монтескье о законах явля­ются его суждения о различных разрядах (типах) зако­нов. Люди, отмечает он, управляются различными зако­нами: ррл^гм^ныч правом; божественным __ГЩЯВ£Ш (правом религии); церковным (каноническим) правом; международным правом, (вселенским гражданским пра-в"ом7 по "которому каждый народ есть гражданин вселен­ной); общим государственным правом, относящимся ко всем обществам, частным-государственным правом, имею­щим в виду отдельное общество; правом завоевания; гражданским правом отдельных обществ; семейным правом.

Ввиду наличия этих различных разрядов законов, за­мечает Монтескье, «высшая задача человеческого разума состоит в том, чтобы точным образом определить, к ка­кому из названных разрядов по преимуществу относятся те или иные вопросы, подлежащие определению закона, дабы не внести беспорядка в те начала, которые должны управлять людьми» 15\

Иначе говоря, данной типологии законов он придает важное регулятивное (для всех законодателей) значение, поскольку ею в общем виде устанавливаются автономные (подчиненные только данному разряду законов) сферы и предметные области различных разрядов законодатель­ства. Дополнительное типологическое требование к зако­ну состоит, следовательно, в том, что он должен, не втор­гаясь в область законов иных разрядов, регулировать лишь те отношения, которые вообще относятся к сфере воздействия данного разряда законов.

В рассматриваемой плоскости типологического соотно­шения законов речь идет о таких требованиях к закону, которые обусловлены фактом их различия и одновремен­ного непротиворечивого автономного сосуществования и

 

взаимодополнения, а не, скажем, логикой их соподчинен-ности, обусловленности одного закона другим и т. д. В этом плане требование.о том^дхобы...гражданский закон— не противоречил естественному праву, означает не зави-__ ТииоТть первого от второго, а неправомерность вторжения первого в сферу действия второго, особенно когда втор­жение нарушает правила данной автономной сферы. Так, в" качестве примера гражданского закона, который непра­вомерно карает за естественную самозащиту и тем самым противоречит естественному праву, Монтескье называет предлагавшийся Платоном закон, который гласит: «Если раб, защищаясь, убьет свободного человека, его следует судить как отцеубийцу» 156.

Помимо требований непротиворечня гражданского за­кона естественному праву, Монтескье выводит из своей типологии законов также и целый ряд иных общих пра­вил, подлежащих учету в процессе законодательства и применения права.

В их числе следующие положения^ порядок..наследОг-вания покоится на началах политического или граждан.-^ скбго"'права7"а не "естественного права; когда дело идет ol_; предписании естественного права, не следует разрешать^ >, вопрос на основании предписаний религии; то, что регу- \ лируется принципами гражданского права, не следует-подчинять принципам канонического права; не следует подчинять человеческие суды правилам судов инквизиции; то, что находится в зависимости от принципов граждан­ского права, не следует подчинять принципам государст­венного права; не следует применять гражданских зако­нов к вопросам, решение которых подлежит семейным законам; вопросы, относящиеся к международному праву, не следует решать по правилам гражданского или госу­дарственного права; полицейские правила относятся к иной области, чем прочие гражданские законы (полиция руководствуется больше распоряжениями, чем законами), и т. д.

Специальное внимание Монтескье уделяет способам

.ешУЕавттр.плгст закпттгш з.дкттпгтятрлт,ттпй технике.

Основополагающим принципом законодательства явля­ется умеренность: «дух умеренности должен быть_аухом законодателя» 157.

156 Там же, с. 560.

157 Там же, с. 642.

 

Он формулирует, в частности, следующие правила со­ставления законов, которыми должен руководствоваться законодатель. Слог__зя конов должен--быздг-^жат-ьш в.про-— стым. Слова закона должны блахь-однозначными, вызывая у всех людей_одш1--тгтгГТке понятия. Законы не должны вдаваться в тонкости, «они предназначены для людей по­средственных и содержат в себе не искусство логики, а здравые понятия простого отца семейства»158. Когда закон по нуждается в исключениях, ограничениях и видо­изменениях, то лучше обходиться без них. Когда приво­дится мотивировка закона, нужно, чтобы она была до­стойна закона. «Подобно тому как бесполезные законы ослабляют действие необходимых законов, законы, от ис­полнения которых можно уклониться, ослабляют дейст­вие законодательства. Закон должен оказывать свое дей­ствие, и не следует допускать изменения его иод каким-либо особым условием»159. Следует остерегаться давать законам такую форму, которая противна природе вещей. Не следует запрещать действия, в которых нет ничего дурного, только ради чего-то более совершенного. «Зако­нам должна быть присуща известная чистота. Предназна­ченные для наказания людской злобы, они должны сами обладать совершенной непорочностью» 16°.

Разработка теории законов прочно опирается па ана­лиз истории законодательства. В работе «О духе законов» Монтескье обстоятельно исследует римское законодатель­ство, происхождение и изменения гражданских законов во Франции, историю права многих других стран.

Исторический подход к праву тесно сочетается с срав­нительно-правовым анализом законодательных положений различных эпох и народов.

В целом в поле интереса Монтескье — позитивные за­коны (положительное право), историческое и теоретиче­ское исследование которых (их сущности и назначения, закономерностей их формирования, исторического изме­нения и т, д.) подводит его к основополагающей идее о «духе законов». Соотношение права и закона предстает в его учении как соотношение «духа законов» и позитив­ного законодательства. «Дух законов» резюмирует в себе совокупность тех отношений и факторов (географических, климатических, исторических, социальных, хозяйственных,

 

политических, нравственных, религиозных и т. д.), кото­рые влияют на законодательство, определяют его, при­дают ему характер объективно обусловленных, необходи­мых, закономерных, справедливых и разумных (с учетом данных обстоятельств) правил. Сама теория закона, устанавливающая необходимое законотворческое значе­ние «духа законов» и вытекающие отсюда обязательные требования к закону н законодателю, становится сущест­венным барьером против произвольного законодательства. Признание за позитивным правом автономной (в пре­делах действия данного разряда законов) силы и значи­мости, его независимости (в этих пределах) от иных раз­рядов законов (естественного права и т. д.), с одной стороны, носит, как мы видели, ие абсолютный, а относи­тельный характер, поскольку требуется непротиворечивое сосуществование различных разрядов законов, а, с дру­гой стороны, эта относительная автономия позитивного права существенно конкретизируется (и тем самым огра­ничивается) указанием на наличие «духа законов», соот­ветствие которому является необходимым квалифицирую­щим признаком позитивного законодательства. Гносеоло­гическое (теория закона, учение о «духе законов», разрядах законов и т. д.) здесь одновременно выступает также как аксиологическое, а наука о законах ориенти­рована на то, чтобы стать руководством для практическо­го законодательства.

Ж.-Ж. Руссо

С позиций идеи народного суверенитета освещаются проблемы права и закона в учении Ж.-Ж. Руссо (1712— 1778).

Переход от естественного состояния в гражданское носит, согласно Руссо, договорный характер. Основная задача общественного договора, кладущего начала обще­ству и государству и знаменующего превращение скопле­ния людей в суверенный народ, он видит в создании «та­кой формы ассоциации, которая защищает и ограждает всею общею силою личность и имущество каждого. из членов ассоциации и благодаря которой каждый, соеди­няясь со всеми, подчиняется, однако, только самому себе и остается столь же свободным, как прежде» U1.

181 Руссо Ж.-Ж. Трактаты. М., 1969, с. 160.

 

Статьи этого договора, полагает Руссо, определены природой самого акта, и хотя они не были никогда точно сформулированы, но повсюду одни и те же; везде они молчаливо принимаются и признаются до тех пор, пока в результате нарушения общественного соглашения каж­дый не обретает вновь свои первоначальные естественные права и свою естественную свободу, теряя свободу, полу­ченную по соглашению, ради которой он отказался от естественной.

Каждый, передавая в общее достояние и ставя под единое высшее руководство общей воли свою личность и все свои силы, превращается в нераздельную часть це­лого. Последствия общественного договора, по Руссо, та­ковы: «Немедленно вместо отдельных лиц, вступающих в договорные отношения, этот акт ассоциации создает услов­ное коллективное целое, состоящее из стольких членов, сколько голосов насчитывает общее собрание. Это Целое получает в результате такого акта свое единство, свое об­щее я, свою жизнь и волю. Это лицо юридическое162, образующееся, следовательно, в результате объединения всех других, некогда именовалось Гражданскою общиной, ныне же именуется Республикою, или Политическим ор­ганизмом: его члены называют этот Политический орга­низм Государством, когда он пассивен, Сувереном, когда он активен, Державою — при сопоставлении его с ему подобными. Что до членов ассоциации, то они в совокуп­ности получают имя народа, а в отдельности называются гражданами как участвующие в верховной власти, и под­данными как подчиняющиеся законам Государства» 163.

Концепция Руссо об общественном договоре выражает в целом идеальные его представления о государстве и праве.

Основная мысль Руссо состоит в том, что только уста-_ нрвлепие государства, политических отношений и зако;^ нов, соответствующих его концепции общественного до-_ говора, могут оправдатБс точки зрения разума, справед­ливости и права пер_еход_от естественного состояния в~"

162 П. С. Грацианский верно отмечает имеющуюся здесь неточность

перевода термипа французского первоисточника person publique,

который переводится им как «общественная личность». См.: По­

литические учения: история и современность. Домарксистская

политическая мысль. М., 1976, с. 377. Более адекватным пред­

ставляется термин «публичная личность» (публичная персона).

163 Руссо Ж.-Ж. Указ. соч., с. 161—162.

 

гражданское. Подобные идеальные представления Руссо "находятся в очевидном противоречии с его же догадками о роли частной собственности и обусловленного ею нера­венства в общественных отношениях.

Идеальный характер носит и eгo^{OjщeгlЩIя_j3^тecтвeI^:__. _лохо__шетояния, где все от природы свобод1Ш_ж^авньг!__ Он пишет: «Человек рождается свободным, но повсюду он в оковах»:**. Причем Руссо признается в незнании того, как совершилась такая перемена, хотя и склонен;

видеть причины этого в обмане со стороны богатых л

сильных, в их заговоре против бедных и слабых. Его уси-~лйя направлены на то, чтобы в совете сво_ей_ трактовки требований и принципов общественного договора выявить несправедливость данной перемены и показать истинные принципы гражданского состояния. Причем идеализация естественного состояния необходимо диктуется идеальны­ми требованиями к гражданскому состоянию, которое должно в новой (политпчёБко1У~форме_возместить людям то, что они якобы уже имели до образования государства и чего они, следовательно, несправедливо лишены в усло­виях существующей государственности. Таким образом, завышение достоинств прошлого (естественных прав, сво­бод, равенства и т. д.) дает руссоистской доктрине надле­жащий масштаб для критики современности и требований к будущему. По той же самой логике сторонники абсо­лютной монархии, напротив, утверждали, что человек рождается бесправным годданным.

В трактовке Руссо феодальный строй, критически со­отнесенный с буржуазно-демократическими принципами общественного договора, лишается своей легитимности, справедливого и законного характера, словом — права на существование и держится на силе. А в плоскости соот­ношения сил проблема, по оценке Руссо, обстоит следую­щим образом: «Пока народ принужден повиноваться и повинуется, он поступает хорошо; но если народ, как только получает возможность сбросить с себя ярмо, сбра­сывает его,—он поступает еще лучше; ибо, возвращая (себе свободу по тому же праву, по какому ее у него похитили, он либо имеет все основания вернуть ее, либо же вовсе не было оснований ее у него отнимать» 165.

164 Там же, с. 152. "5 Там же.

 

Но сила, согласно Руссо, не создает права — ни в есте­ственном, ни в гражданском состояниях. Моральное вооб-. ще не может быть результатом физической мощи. «Право сильнейшего>Г"6н~на"зывает правом в ироническом смысле. «Если нужно повиноваться, подчиняясь силе, то нет не­обходимости повиноваться, следуя долгу; и если человек больше не принуждается к повиновению, то он уже и не обязан это делать. Отсюда видно, чтослово право ничего не прибавляет—к--е«ле. Оно здесь просто ничего не зна­чит» "6.

Естественное право и естественная свобода возводятся Руссо к самой природе, к природе вещей. «То, что есть благо и что соответствует порядку, является таковым по природе вещей и не зависит от соглашений между людь-мтг»-1£Х: Отсутствие соглашений в естественном состоянии означает, что никто ничего не обязан другому, поскольку ничего аиу_ не обещал; "fie© общее, и чужим признается лишь то, что не нужно себе. Такое "положение дел ведет к бессилию естественных законов справедливости, так как они приносят благо лишь бесчестному и несчастье — пра­ведному. «Несомненно,— пишет Руссо,— _суцкзсзщш1—все-— общая справедл11вость^ исходящая от разума, но эта спра­ведливость, чтобы быть принятой нами, до^кна^быть вза*. имной... Необходимы, следовательно, соглашения и зако­ны, чтобы объединить права и обязанности и вернуть справедливость к ее предмету»168. В гражданском со­стоянии, в отличие от естественного, «все права опреде— лены Законом» 16Э.

Сила не создает ни права, ни власти одного над дру­гим; и то, и другое чосят договорныйхарактер, и осно-воюдюбон оакоппой-влает-исреди лдздеи_мог утбыть толь- — ко соглашения.

Общественное соглашение дает политическому орга­низму (государству) неограниченную власть над всеми его членами (участниками соглашения); эта_вдясхь^.ла=-— правляемая общей волей, и есть суверелитет. Единыйт не- _ делимый и неотчуждаемый суверенитет принадлежит, согласно Руссо, народу.

Каковы же последствия перехода от естественного со­стояния в гражданское применительно к правам и сво-

 

бодам индивида? Ответ на этот вопрос в учении Руссо ли­шен необходимой последовательности, определенности и четкости.

С одной стороны, Руссо говорит о _*полном_отчужде-нии каждого из членов ассоциации со всеми.вш-дратШИ

"ТГйользу всей общины», ибо, добавляет он, «если бы у ча­стных лиц оставались какие-либо права, то, поскольку те­перь не было бы такого старшего над всеми, который был бы вправе разрешать споры между ними и всем народом, каждый, будучи судьей самому себе в некотором отноше­нии, начал бы вскоре притязать на то, чтобы стать та­ковым во всех отношениях; естественное состояние про­должало бы существовать, и ассоциация неизбежно стала бы тиранической или бесполезной» 170.

По смыслу этих суждений Руссо отвергает идею неот­чуждаемых естественных прав индивида, поскольку по­следние полностью и на условиях, равных для всех, отчуж­даются в пользу народа как суверена. Что же касается неотчуждаемости суверенитета, то следует иметь в виду,

что хотя суверенитет как совокупность правомочий и об; _

разуется из отчужденных естественных драв-.дндивидов, однако он является (или обладает) не естественным пра­вом, а правом договорным, (т. е. позитивным правом), ос-нованным на общественном соглашении. Лишь с прекраГ "

Чцением этого соглашения распадается суверенитет и каж­дый вновь приобретает свои первоначальные естественные права и свою естественную "свободу.- О позитивном харак- ~ тере и договорном происхождении всех прав индивидов в гражданском состоянии свидетельствует и то,_что зако­нодательство—исключительная прерогатива суверена, ив условиях государственности «все права определены За­коном» '".

С другой стороны, Руссо отмечает: «Отказаться от сво-ей свободы — это значит отречься от своего человеческр-

~го достоинства", от прав человеческой природы, даже от ее обязанностёйТТТёвозмбжЯсГ никакое возмещение для того, кто от всего отказывается. Подобный отказ несовместим с природою человека; лишить человека свободы воли — это значит лишить его действия какой бы ни было нрав­ственности. Наконец, бесполезно и противоречиво такое соглашение, когда, с одной стороны, выговаривается неог-

170 Там же, с. 161.

171 Там же, с. 176.

 

раниченная власть, а с другой — безграничное повинове­ние. Разве не ясно, что у нас нет никаких обязанностей по отношению к тому, от кого мы вправе все потребо­вать?» "2.

Отмеченное противоречие, таким образом, состоит в том, что пш11юе_2.т_а#ждшшв. всех-всьестведщых драв и сво­бод гГпоУт I.I in | и •пбщппТ|Т_(г'н"Г1прртпп суверена) высту­пает в качестве-необходимого условия. гражданского со-_ стояния, и в то же время подчеркивается бесполезность и противоречивость общественного соглашения, предус­матривающего отказ индивидов от своей свободы, от прав человеческой природы.

В учении Руссо данное противоречие решается, судя по всему, следующим образом: то^ЛХО^91ШМШется У каж­дого изолированного индивида в пользу образуемого" "ntr" общественному договору целого (народа, суверена, госу­дарства) в виде естественных прав и свобод, возмещается ему (но уже как неразрывной части этого целого, члену парода-суверена, гражданину) в виде договорно установ­ленных (позитивных) прав п свобод. Происходит, говоря словами Руссо, как бы «обмен» естественного образа.«жизни людей на гражданский образ жизни, причем..ахкаа-» от одних прав и приобретение других происходит по «эк­виваленту», в порядке «равноценного возмещения»173.

Концепция общественного договора (и договорного про­исхождения государства и политических отношений) в трактовке Руссо, таким образом, включает в себя в ка­честве необходимого момента и требование договора мены _. (в данном случае — одного образа жизни на другой) — принцип эквивалента между отчуждаемым и приобретае­мым. Причем такой эквивалентный обмен, согласно рус­соистской теории государства и суверенитета, возможен лишь при одном непременном условии, а именно: инди­вид участвует в этом договоре одновременно с той и с другой стороны — в качестве естественного (изолирован­ного, частного) человека он теряет то, что он приобре-, тает в качестве гражданина (составной части суверена, члена народа и государства).

Руссо отмечает, что «каждый, подчиняя себя всем, не подчиняет себя никому в отдельности, и так как нет ни одного члена ассоциации, в отношении которого осталь-

172 Там же, с. 156.

173 См.: Там же, с, 156, 161, 174.

 

ные не приобретали бы тех же прав, которые они уступи­ли ему но отношению к себе, то каждый приобретает эк­вивалент того, что теряет, и получает больше силы для сохранения того, что имеет» "''. Иначе говоря, естествен­ное право без должной санкции обменивается на эквива­лентное договорное (позитивное) право с необходимой санкцией.

В результате общественного соглашения, подчеркивает Руссо, положение индивида становится предпочтительнее, чем ранее; с учетом этого «в высшей степени неверно было бы утверждать, что Общественный договор требует в действительности от частных лиц отказа от чего-либо... так как они не отчуждают что-либо, но совершают лишь выгодный для них обмен образа жизни, неопределенного и подверженного случайностям, на другой — лучший и бо­лее надежный; естественной независимости — на свободу; возможности вредить другим — на собственную безопас­ность; и своей силы, которую другие могли бы превзойти, на право, которое объединение в обществе делает неодо­лимым» 175.

В договорном духе интерпретирует Руссо и «сяуич акт суверенитета (т. е. акт общей воли), который понимается Тты к^ р. г.ги.ггатение высшего с низшим, а Целого с каждым своим членом (гражданином). Опора на" общественный до-~" говор""делает эти" "акты суверенитета (тоже договорного характера) законными, справедливыми, общеполезными и прочными.

Руссо при этом подчеркивает отличие общей волн от воли всех: первая имеет в виду общие интересы, вто­рая—интересы частные и представляет собой лишь сум­му изъявленной воли частных лиц. «Но,— поясняет Рус­со,— отбросьте из этих изъявлений воли взаимно уничто­жающиеся крайности; в результате сложения оставшихся расхождений получится общая воля» i7e.

Отстаивая господство в государстве общей волп,.ТЛу.£хо резко критикует всевозможные частичные ассоциации, партии, группы и объединения, которые вступают в неиз­бежную конкуренцию с сувереном. Их воля становится общей по отношению к своим членам и частной по отно­шению к государству. Это искажает процесс формирова­ния подлинной общей воли граждан, поскольку оказывает-

174 Там же, с. 161.

175 Там же, с. 174.

176 Там же, с. 170.

 

ся, что голосующих не столько, сколько людей, а лишь столько, сколько организаций. «Наконец, когда одна из этих ассоциаций настолько велика, что берет"верх над~все-ми остальными, получится уже не сумма незначительных расхождений, но одно-единственное расхождение. Тогда нет уже больше общей воли, и мнение, которое берет верх, есть уже не что иное, как мнение частное»т. В этой связи Руссо присоединяется к мнению Макиавелли о том, что «наличие сект и партий» причиняет вред госу­дарству178.

Между тем для получения общей воли„део&щдимо, чтобы каждый гражданин высказал только двое, шбсхвеп-ное мнение. Желательно, по Руссо,' чтобы в государстве вообще не было ни одного частичного сообщества. «Если же имеются частичные сообщества, то следует увели­чить их число и тем предупредить неравенство между ними...» 179 Эти меры необходимы для просвещения об­щей воли, для того, чтобы народ никогда не ошибался.

Различие воли всех и общей воли отражает то обстоя­тельство, что в гражданском состоянии, как его изобра­жает Руссо, Р1мее'¥5'я"раЗлЙ1шё~мёжду индивидом как част­ным человеком, частным лицом (со своими частнпми интересами) и тем же самым индивидом в качестве гра­жданина—члена «публичной персоны», носителя общих интересов. Данное различение, которое в дальнейшем легло в основу концепции прав человека и гражданина и сыгра­ло значительную роль в конституционно-правовом закреп­лении результатов французской буржуазной революции, по сути дела, имеет в виду раздвоение человека на члена гражданского общества и гражданина государства 18°. У Руссо, правда, отсутствует четкое смысловое и термино­логическое различие между обществом и государством, но он все же отмечает отличие гражданина от частного лица и использует данную идею для обозначения границ вер­ховной власти суверена. Так, он подчеркивает, что, кроме общества как публичного лица (и, следовательно, граждан как членов этого публичного союза, государства), «мы должны принимать в соображение и составляющих его частных лиц, чья жизнь и свобода, естественно, от него независимы. Итак, речь идет о том, чтобы четко разли-