Культурно-исторические регионы мира. Цивилизационный подход к региону (продолжение)

Современная массовая культура, всемирная сеть электронных коммуникаций как фактор культурной интеграции планетарного масштаба

В основе интеграционных процессов лежит формирование с конца XIX столетия новой парадигмы культурного развития — так называемой массовой культуры на основе деятельности средств массовой информации и новых "технических" видов искусства, в первую очередь экранных (кино, телевидение, видео). В глобальной перспективе близко к реализации предвидение американских футурологов о слиянии "трех китов” культурной индустрии — печати, экрана и компьютерной (электронной) коммуникации в глобальной сети "мульти-медиа", охватывающей весь мир.

Массовую культуру как социальный феномен определяет тяготение к всеобщности (независимость от пола, возраста, вероисповедания, национальной принадлежности и т.д.), примат компенсаторно-развлекательных, психотерапевтических функций, опора на новые технологии (в частности, спутниковую и электронную связь), позволяющие ее глобальное распространение, и коммерческий характер функционирования, в основе которого лежит платежеспособный спрос основной массы населения.

Несмотря на очевидный вклад во всемирную массовую культуру отдельных европейских народов (к примеру, английская поп-музыка или итальянский дизайн), общепризнанным является примат в этой сфере американской культурной индустрии. Поэтому естественная конкуренция между массовой и классической культурой нередко односторонне трактуется как борьба между европейской и американской культурными традициями. Менее очевидным является новейший процесс “японизации" массовой культуры и, соответственно, миграция центра мирового культурного рынка из США в Токио (как в свое время в середине 50-х годов он был перенесен из Парижа в Нью-Йорк, а в 70-е — из Нью-Йорка в Лос-Анджелес).

Сегодня можно считать доказанным, что массовая коммерческая культура является необходимой компонентой демократического общественного устройства и рыночной экономики. Ее принципиальная универсальность, внеэлитарность и открытая ориентация на получение прибыли превращает ее одновременно не только в неизбежный результат, но и в необходимую основу гражданского общества и правового государства.

Всеядность массовой культуры, ее способность к ассимиляции самых разнообразных культурных и художественных феноменов стали концептуальной основой постмодернизма, окончательно лишившего аксиологического смысла традиционное разграничение "высоких" и низких" жанров.

Противоположные по направленности дифференцирующие тенденции культурного развития на протяжении XX века также испытали на себе влияние распространения средств массовой информации, но не сводились к ним. Сложившаяся в рамках структурализма концепция множественности и равноправия различных (в первую очередь этнических, локальных и архаических) культур стала возможной именно благодаря культурному взаимодействию, когда европейский "Центр" не только осознал существование "периферии", но и сам оказался подвержен феномену регионализации.

На фоне американизации стали четче выявляться не прежние национальные культуры, а некогда задавленные в процессе постсредневековой ассимиляции локальные общности: бретонская или нормандская во Франции, шотландская или ирландская в Великобритании, квебекская в Канаде, калифорнийская или луизианская в США, не говоря уже о сильнейшем движении культурной автономизации бывших колоний в Азии и Африке.

Параллельно шел аналогичный процесс модернизации и частичного распада на конкурирующие конфессии мировых и национальных религий. Индуизм превратился в явление мировой массовой культуры, острее стали осознавать свою самобытность различные христианские конфессии. Пожалуй, лишь изначально сильно дифференцированные протестантизм и буддизм оказались приспособленными к новой социокультурной ситуации. Характерно, что религия в этом отношении развивалась в полном соответствии с общекультурными процессами, коль скоро параллельно распространялось экуменическое движение.

В процессе модернизации резко изменилось положение и роль культурных традиций. В известной мере они ассимилировались массовой культурой и получили широкое распространение по каналам коммерциализации (скажем, народных промыслов), индустриального тиражирования и туризма. В этот процесс по-разному были вовлечены и народная, и церковная, и светская классическая культура.

Вместе с тем, особенно в последние десятилетия, шел интенсивный процесс формирования разного рода культурных общностей, объединяющихся по самым разным признакам. В результате были разрушены культурные монополии церкви на массовую культуру и "читающей и пишущей публики" на культуру классическую. В контексте культурного плюрализма — и это особенно важно понять — последняя превратилась в культуру для художников, иcкусствоведов, существующую на равных правах со всеми другими культурными общностями: региональными, этническими, социально-демографическими и т.д. В процессы диверсификации вписывается и прогнозируемое рядом футурологов возрождение интереса к чтению, музеям и традиционным искусствам, которое, затронет, видимо, наиболее образованные слои общества в экономически процветающих странах.

Следует подчеркнуть транслокальный характер многих культурных общностей, будь то филателисты, поклонники той или иной "звезды" эстрады, экрана, спорта или политики, профессиональные группы или сексуальные меньшинства.

Для отдельного индивида на смену патриархальному "культурному монизму" на основе «своего» вероисповедания и местной культурной традиции пришел внутренний плюрализм, ибо каждый человек сегодня вписан в сеть средств массовых коммуникаций и становится (чаще всего того не осознавая) носителем и универсальной массовой культуры, и набора субкультур, которые делятся для него на "свои" (свои этнос, родная земля, семейные традиции, поколение и т.п., а также набор транслокальных, в том числе профессиональных, сообществ, к которым он себя причисляет) и "чужие".

Именно поэтому процесс перехода от патриархальной ситуации в культуре к ситуации современной повсеместно носил и носит кризисный, болезненный характер. Смена культурной парадигмы, переход от примата церкви с одной стороны, и классической культуры — с другой, к господству культурной индустрии и интенсивной дифференциации нередко воспринимаются как глобальная катастрофа, потеря норм, образцов, ориентиров и идеалов, цементировавших навеки традиционные сообщества. Относительно мирное разрешение конфликтов в этой среде (в первую очередь, в промышленно развитых странах) является результатом учета, сочетания и сбалансированности множества противоречивых интересов и тенденций.

Однако равновесие здесь становится все более и более шатким, о чем свидетельствуют не только кровавые столкновения в Азии, Африке и Латинской Америке, но и нарастание напряженности между различными культурными общностями в Западной Европе и Северной Америке, и, конечно, глобальные геополитические сдвиги, в которых культурные компоненты (та же "японизация") играют все более важную роль.

Против массовой культуры объединяются представители самых разных политических сил: патриархальные круги, видящие путь к спасению в обязательном и всеобщем распространении православия (или ислама для отдельных территорий России, буддизм в этом плане свободен от глобалистских притязаний), коммунисты, сохраняющие верность социалистическому реализму, и либеральная интеллигенция, в зависимости от уровня образованности отстаивающая универсальность (и, опять же, обязательность для всех) классической культуры и/или художественного авангарда.

В известной мере события развиваются в полном соответствии с теорией модернизации. Слабым модернизационным элитам и стихии массовой культуры противостоит единый фронт защиты культурного и исторического наследия. Парадокс состоит в том, что наследие при этом продолжает разрушаться и уничтожаться значительно более интенсивно и стремительно, чем в странах, где примат массовой культуры давно уже стал свершившимся фактом.

Сложность ситуации усугубляется тем, что многосоставность и "многоукладность" нынешней российской культуры и экономики делает неприменимыми на практике прямые заимствования зарубежного опыта, тем более что мы чаще всего обращаемся к Западу, от нас бесконечно далекому, чем к модернизации в Азии, Африке, Латинской Америке, где можно найти множество аналогий происходящему в нашей культуре сегодня.

Более того, миру отечественная культура интересна не первыми и достаточно жалкими попытками "массификации", а еще живым патриархальным и средневековым мистическим мироощущением, то есть исчезающими, а не нарождающимися тенденциями. Поэтому смена парадигмы здесь, помимо всего прочего, чревата утерей того особого места, которое русская культура занимала и занимает в классической традиции и даже в массовой культуре (музыка Рахманинова, Большой театр, экранизации произведений Толстого и Достоевского и т.д.). Что касается отечественных неоавангардистов, то они изначально ориентировались на Запад, где до сих пор значительно более известны, чем у себя на родине.