Введение новой системы административно-территориального устройства. Создание местных органов исполнительной власти империи

 

После ликвидации ханской власти возникла реальная возможность вне­дрения административно-политической системы России в подвластные ей регионы Казахстана. Здесь было введено новое территориальное устрой­ство, применительно к которому созданы органы управления, идентичные для всей Российской империи.

Дальнейшая централизация власти и усиление контроля над местны­ми органами были предприняты правительством в коние 30-х гг. XIX в. «Положение об отдельном управлении сибирскими киргизами» от 6 ап­реля 1838 г., принятое в виде указа Сенату, декларировало, что Омская об­ласть, образованная в 1822 г, для «постепенного введения между сибирски­ми киргизами» государственного устройства, выполнила свою роль. Объяв­лялось, что ныне «учреждается отдельное управление под названием По­граничное управление сибирскими киргизами».⁵⁸ Центр его находился в г. Омске, который теперь входил в состав Тобольской губернии. Сама Омс­кая область упразднялась, г. Петропавловск переходил в Ишимский уезд Тобольской губернии, а Семипалатинск и Усть-Каменогорск - в Бийский уезд Томской области.⁵⁹ Фактически Омская область была ликвидирована 1 января 1839 г. Во главе открытого тогда же Пограничного управления был поставлен полковник М. В. Ладыженский, который именовался «погранич­ным начальником сибирских киргизов».⁶⁰ В целом это означало усиление военного присутствия, что было вызвано возрастанием национально-осво­бодительной борьбы казахского народа. Выборность представителей мест­ной власти из казахского населения теперь практически находилась под кон­тролем пограничного начальника. Ему же вменялось в обязанность «скло­нять независимых киргизов к подчинению общему порядку» или же уда­лять их за пределы подчиненной ему территории.⁶¹

Дальнейшие изменения в функционирование местных органов внесло «Положение Сибирского комитета о распространении на сибирских кирги­зов общих законов империи», принятое 19 мая 1854 г.⁶² «Положение» декла­рировало утверждение общероссийских законов в Сибирском ведомстве. Так, функции суда биев были значительно урезаны, в противовес чему рас­ширялась судебная сфера действия окружного приказа. Звание биев сохранялось за теми, кто им пользовался, но в будущем оно могло быть присвое­но «только султанам, аульным старшинам, служившим не менее шести лет, и вообще лицам, всемилостивейше чем-либо награжденным или отправляв­ших какие-либо должности»,⁶³ Если раньше по Указу 1822 г. биями призна­вались лица, действительно заслужившие это звание у народа, то теперь они хоть и выбирались общиной, но окончательно утверждались в звании ок­ружным приказом. Таким путем царизм стремился сделать подконтроль­ными традиционные институты местного управления, издавна принятые в казахском социуме. Подобная же по сути линия проводилась правитель­ством по отношению к султанам. Известно, что при подготовке реформ М. М. Сперанского правительственные органы, стремясь определить наи­более действенную властную категорию в казахском обществе, избрали сул­танство социальной опорой для проведения своей политики в степи.⁶⁴ Од­нако реально султаны, находясь в оппозиции к ханской власти, действен­ной роли в жизни общины не имели. Сам принцип выборов старших султа­нов исключительно из представителей аристократии ставил их вне народа. Истинное положение султана зависело от поддержки его царской админис­трацией, поэтому на практике после введения устава 1822 г. институт сул­танства, несмотря на данные ему полномочия, утратил свою прежнюю со­циальную значимость и власть в обществе.⁶⁵ Но и став чиновничьим сосло­вием, султаны не соответствовали требованиям, предъявляемым к российс­ким чиновникам. Кроме того, старшие султаны всячески злоупотребляли своей властью и, по словам Н. И. Красовского, прикрываясь перед наро­дом, обвиняли во всем русскую администрацию.⁶⁶ Е. Б. Бекмаханов приво­дит многочисленные архивные свидетельства о непопулярности в наро­де султанов, в том числе и следующее: «Несмотря на поддержку со сто­роны России, султаны-правители среди киргиз не имели выдающегося значения... Мятежные киргизы не только не уважали власть султанов, но даже просто убивали их...».⁶⁷ Незаконные поборы с населения были обычной практикой султанского правления.⁶⁸ Поэтому в обход закона на султанские должности избирались лица неаристократического про­исхождения — бии и старшины, обладавшие, тем не менее, реальной вла­стью в казахской кочевой общине.⁶⁹ Убедившись, что султаны не спо­собны сыграть отведенную им роль в создаваемой системе централизо­ванной власти в Казахской степи, правительство переходит к постепен­ной ликвидации властных функций султанства.

«Положение» 1854 г. официально признавало, что «находящиеся на по­стах старшие султаны не все происходят из султанского сословия».⁷⁰ Более того, к выборам старших султанов и заседателей помимо представителей аристократии теперь законно допускались лица, имевшие чины и медали, а также «почетные» казахи. Тогда же в 1854 г. положение об управлении каза­хами Сибирского ведомства было распространено на Семипалатинскую область, созданную из присоединенных к империи новых районов Казах­стана. Однако по принятым законоположениям во внешних округах, канди­даты на должность старших султанов уже не выбирались, а назначались ад­министрацией.⁷¹ Подобный упор на отмену привилегий султанства последо­вательно прослеживается в законодательных актах 1855, 1861, 1862, 1865 гг.⁷² Наряду с этим, расширялся круг лиц, которые по закону могли претендо­вать на должности волостных правителей и старших султанов. К ним относились офицерские чины, лица, награжденные правительством и «те из ордынцев, которые хотя и не имеют никаких отличий, но пользуются особым уважением народа».⁷³ Все избранные кандидатуры различных степеней власти утверждались решением военного губернатора или ге­нерал-губернатора.

Таким образом, правительство, ограничив функции султаната, расши­рило социальную базу вовлечения казахов в местные органы управления. Подобная политика свидетельствовала о стремлении властных органов найти прочную опору в казахском обществе при построении административно-территориальной системы в подчиненных районах Казахстана. Характер­но, что сибирская система правления, первоначально задуманная как «мяг­кая», с основаниями коллегиальности, постепенно преобразовывалась в сто­рону жесткого военно-административного устройства.

Аналогичным образом — от мягкого к жесткому - изменился подход чиновников Сибирского ведомства к родорасселению казахов при даль­нейшем создании территориально-административных единиц. Извест­но, что согласно уставу 1822 г. в основу административного деления казахских земель был положен принцип родового устройства местных жителей.⁷⁴ Условность подобного деления при кочевом образе жизни казахов очевидна. Более того, практика показала всю искусственность подобных административных построений, результатом которых стали многочисленные претензии со стороны казахского населения к адми­нистрации Пограничного управления. Так, в 1843 г. казахи казгановс-кого рода Баянаульского округа выразили желание составить особую волость со своими сородичами, отнесенными к Кокчетавскому окру­гу.⁷⁵ Пограничное управление отказало им в этой просьбе, мотивируя это тем, что «во всех почти внешних округах есть во множестве части таких родов, которые имея одно название и по родопроисхождению своему со­ставляя одно племя, разделены по разным округам, подобно казгановцам и в подаваемых от таковых просьбах просят о составлении из них волостей с их родовичами», но просьбы их могут быть удовлетворены лишь «по воз­можности».⁷⁶ Каковы были эти возможности, можно судить по прошению казахов из рода караул, которые оказались разбиты по трем волостям Кок-четавского округа. Когда в 1844 г. они обратились с просьбой соединить их в одну волость, начальство «признало эту меру полезною для народа в от­ношении исполнения повинностей и прочего».⁷⁷ Новая волость получила название Джавар-Аткы-Мультук-Сары-Караульская.

В противоположность сибирской системе управления административ­но-территориальное устройство в Оренбургском крае происходило иначе. Военно-стратегическое значение западных регионов Казахстана с самого начала обусловило более жесткие методы внутренней политики оренбургс­ких властей с преобладанием карательных, репрессивных мер.⁷⁸ Другим от­личием двух систем - оренбургской и сибирской — стала длительная нераз­работанность юридических актов по управлению Оренбургским ведомством. С 31 января 1824 г. здесь действовало постановление Комитета азиатских дел, которое носило незавершенный характер. Неясность законодательства об управлении казахами привела к тому, что даже функции Оренбургской Пограничной комиссии не были четко сформулированы. Только в 1838 г. Министерство иностранных дел поставило перед оренбургским военным губернатором В. А. Перовским задачу: «Определить с точностью и яснос­тью круг действий Оренбургской Пограничной комиссии, обязанности ее, порядок подчинения, отношение к прочим местам по делам полинейным и другим, также внутренний состав ее, распределение и порядок производ­ства всяких дел и пр.»⁷⁹ Эта задача позже была расширена и, в конечном счете, поставлена как упорядочение принципов управления казахами Орен­бургского ведомства, для чего было разработано несколько проектов. В итоге 14 июня 1844 г. Государственный совет принял «Положение об управлении оренбургскими киргизами».⁸⁰ В объяснительной записке Министерства ино­странных дел о новом «Положении» сказано, что введение этого закона нужно было, во-первых, чтобы «привести в лучшее устройство самое уп­равление в орде, не делая однако же коренного преобразования, а оставляя тот же порядок, какой доселе был, в главных его основаниях; во-вторых, дать Оренбургской Пограничной комиссии, заведующей сими киргизами, большие средства для наблюдения за успешнейшим течением всех дел по Пограничному управлению».⁸¹ Как следствие, существенно увеличивались штаты комиссии и их денежное содержание. Оплата возросших штатов Пограничной комиссии была переложена правительством на плечи са­мого же казахского народа. Из общей суммы размером в 64 454 руб. серебром, необходимой для нового состава чиновников, Государствен­ное казначейство выплачивало лишь расходы, уходившие на содержа­ние прежних штатов - 18 579 руб., а огромную разницу в 45 875 руб. серебром Министерство иностранных дел «нашло возможным обратить на счет положенного с оренбургских киргизов сбора». «Таким образом, -заключал некий финансист, - увеличение нынешних, столь недостаточ­ных средств Комиссии...будет произведено без малейшего обремене­ния Государственного казначейства».⁸²

«Положение» 1844 г. в противоположность прежним документам представляло из себя законодательный акт с четко выраженными пози­циями. В нем заявлялось, что «земли, занимаемые оренбургскими каза­хами, составляют часть Российской империи и состоят в ведении Мини­стерства иностранных дел. Общее управление на месте осуществлялось Оренбургской Пограничной комиссией. В комиссию входили: предсе­датель, его товарищ (т.е. заместитель), четыре советника, четыре засе­дателя из казахского населения, чиновник для особых поручений, врач и ветеринар. Члены пограничной комиссии назначались Министерством иностранных дел, а заседатели — оренбургским военным губернатором. Комиссия приравнивалась к государственным общероссийским учреж­дениям, но соединяла власть и обязанности губернского правления и палат казенной, государственных имуществ, гражданского и уголовно­го суда», представляя из себя всеобъемлющий орган.⁸³ Однако предсе­датель комиссии не мог действовать без посредства областного правле­ния, т.е. оренбургского военного губернатора, который имел права «глав­ного начальника края». На деле вся система управления находилась под контролем Министерства иностранных дел, которому напрямую под­чинялся губернатор.

Низовое звено управленческой структуры Оренбургского ведомства представляло так называемое «частное управление», которое составляли султаны-правители, дистанционные начальники и начальники аулов, назначаемые из казахов. При каждом султане-правителе постоянно находился казачий отряд численностью от 100 до 200 чел., а кроме того - помощник, письмоводитель, писец и пять рассыльных. Одной из главных функций сул­танов-правителей становился надзор, посредством чего они должны были содержать «свой народ в порядке и всегдашней верности и послушании правительству». Назначение дистанционных и аульных начальников ре­комендовалось производить постепенно, «дабы выбор мог пасть на лю­дей достойных и благонадежных».⁸⁴ В ответе Пограничной комиссии султану Ч. Бахтыгирееву было прямо заявлено, что «местные начальни­ки определяются не по выборам ордынцев, которые могут выбрать лю­дей слабых и даже неблагонамеренных, а по назначению начальства».⁸⁵ Подобные установки отражали общую политику российских властей по созданию в казахском социуме служилой прослойки, подчиненной ин­тересам высшего руководства.

«Положение» 1844 г. наглядно рисует усилия российской админист­рации по построению социальной опоры для осуществления своей вла­сти в казахском обществе. Это прежде всего — создание новых постов для представителей местного населения. Так, к имевшимся трем султа­нам-правителям, заведовавшим ранее Западной, Средней и Восточной частями Оренбургского ведомства, предлагалось прибавить еще одно­го, четвертого.⁸⁶ Помимо этого увеличивалось число казахских дистан­ционных начальников, число которых должно было дойти до 75 чел. Чи­новники МИДа прямо объясняли эту меру тем, что.«польза, ими прино­симая, доказывается самим опытом, ибо с тех пор, как поставлены в некоторых местах дистаночные начальники, из киргизских старшин выбираемые, - киргизы в тех местах содержатся в большем порядке и повиновении».⁸⁷ С той же целью, а именно: для «лучшего надзора», уве­личивалось число казахских аульных начальников, которые выполняли свои обязанности, в отличие от других чинов, даже не за жалование, а за «временные выдачи в виде наград тем из них, которые будут отли­чаться усердием и деятельностью в исполнении своих обязанностей». ^и К подобным же мерам следует отнести и создание при Пограничной комиссии специального «пенсионного капитала» для «производства из оного пенсий и единовременных пособий киргизам, оказавшим услуги правительству или отличившимся особенною преданностью».⁸⁹ Кстати сказать, к числу источников денежных средств фонда правительство отнесло и часть сборов с самих же казахов, о «каковом сборе признано за лучшее не упоминать в «Положении».⁹⁰

«Положение» 1844 г. значительно урезало функции суда биев, которому оставлялись на рассмотрение лишь маловажные дела. В основном же все судопроизводство было вменено в юрисдикцию административных органов. Антиправительственные выступления, убийства, разбой, барымта поступа­ли в ведение военного суда. Воровство, мошенничество, имущественные иски свыше 50 руб. разбирались гражданским уголовным судом при Погра­ничной комиссии.

Надо отметить, что текст «Положения» фактически зафиксировал уже существовавшие в практике оренбургской администрации реалии, уточ­няя их и юридически утверждая. Совершенно новым же стало образо­вание при Пограничной комиссии института попечителей для прилинейных казахов. В обязанность попечителей вменялась «защита и ог­раждение сих киргизов по всяким делам их с линейными жителями».⁹¹ Главной причиной введения попечительского надзора стали многочис­ленные столкновения местного казахского населения с прилинейными казаками, которые происходили при пропуске скота казахов на внут­реннюю сторону для тебеневки. Поданных заявлений было такое множе­ство, а ход судебных разбирательств в Пограничной комиссии шел настоль­ко медленно, что по словам министра иностранных дел графа К. В. Нес­сельроде накопилась масса «неудовольствий и жалоб киргизов и каза­ков, всяких между ними ссор и несогласий». Далее министр счел нуж­ным добавить, что «обо всем этом необходимо было бы сделать надле­жащие внушения и казачьему начальству по линии».⁹² Согласно инст­рукциям, разработанным в МИДе, в обязанность попечителей вменя­лось наблюдение за скорейшим и правильным течением судебных дел по линии между казахами и казаками. Осуществляя надзор за действия­ми следователей, они имели право произвести собственное следствие. «Попечители не должны были быть прикованы к месту... а по возмож­ности имели глаз всюду и за всем наблюдали». Другой важной их зада­чей было «неослабно смотреть, чтобы линейные жители отнюдь не зах­ватывали вновь какие-либо сенокосные или другие места за чертою ли­нии». Однако «все, что происходит за линией, не должно официально относиться к их обязанностям, равным образом они не должны вмеши­ваться ни в какие дела киргизов между киргизами».⁹³ Таким образом, по замыслу центральных властей введение института попечительства было призвано разрядить взрывоопасную обстановку, сложившуюся в дан­ном регионе. Ведь недаром подобный эксперимент, который в одном из проектов «Положения» прямо назван опытом, решено было провести «на одной Оренбургской линии, где действительно чаще всего бывают столкновения киргизов с линейными жителями, между тем как на Ураль­ской линии дел (имеется в виду судебных. — Ред.) между зауральскими киргизами и казаками почти не встречается».⁹⁴

Характер таких действий свидетельствует о стремлении правитель­ства к проведению более гибкой внутренней политики в тех пределах казахских степей, где возникали народные волнения и зрело недоволь­ство. Именно поэтому, по предложению Санкт-Петербурга, «Положе­ние» 1844 г. предполагалось ввести в Оренбургском ведомстве в виде опыта вначале на пять лет. В течение этого времени все чины Оренбур­гской Пограничной комиссии должны были делать наблюдения и выво­ды о совершенствовании управления казахами, о чем доносить военно­му губернатору.⁹⁵Аналогичную осторожность и осмотрительность центр рекомендовал проявлять оренбургской администрации при проведении любых мероприятий в крае. Так, в июне 1846 г. оренбургский военный губернатор М. В. Ладыженский получил конфиденциальное предписа­ние из канцелярии МИДа, в котором на его запрос о назначении попе­чителей в новые укрепления указывалось, что «устроение укреплений в глубине есть дело еще новое, надобно посмотреть, как все это пойдет, как будут вести себя киргизы и т.п., и тогда уже приступить к дальней­шим действиям, какие укажет время и опытность».⁹⁶ В Казахской степи же Пограничной комиссии предписывалось создать себе опору в лице «благонадежных дистаночных начальников из лиц, пользующихся меж­ду киргизами весом и уважением», что даст комиссии возможность «иметь чрез них обо всем нужные сведения и в нужных случаях чрез них же действовать», что «даст время более обдумать и сообразить с пос­ледующими обстоятельствами те меры, какие в действительности необ­ходимы в отношении к киргизам, кочующим около сих укреплений». Во избежание обострения отношений с казахами местным властям еще раз напоминалось, что они никоим образом не должны вмешиваться в «дела киргизов между киргизами». В концентрированном виде тактика отношения Оренбургской администрации к казахским племенам была рекомендована ей МИДом в следующем наставлении: «Мирным кирги­зам и верноподданным должно оказывать кротость, ласку и правосу­дие, но никогда не забывать и осторожности. Тех киргизов, которые колеблются в преданности Российскому правительству... стараться об­ращать мерами кротости к долгу повиновения Нашему Правительству. Заботиться ласкою и справедливым обращением утверждать мирные до сего рода в чувствах покорности и преданности к России, внушая им все невыгоды сообщества с бунтовщиками, которые рано или поздно будут иметь самые вредные последствия...».⁹⁷

Отмечая различия между двумя системами управления, созданными правительством в Сибирском и Оренбургском ведомствах, следует от­метить и обстоятельства, роднящие их. Обе системы были достаточно громоздки и малоэффективны. Дела, находящиеся на рассмотрении, исполнялись медленно, иногда в течение нескольких лет. Особенно ос­тро стояла проблема кадров, нехватка или частое отсутствие которых прямо влияли на выполнение функций административных органов всех уровней. В практике было нормой передача обязанностей секретаря или заседателя рядовому толмачу.⁹⁸ Среди чиновничества процветало взя­точничество. Например, как чиновники, так и казаки Сибирского ок­ружного приказа во время командировок в Казахскую степь наловчи­лись брать от аульных старшин квитанции о том, что «они, в бытность их там, никаких притеснений киргизам и вымогательств им не делали. После того, чиновники сии, считая себя огражденными такими доку­ментами от всякой ответственности, не знали уже меры в своих неза­конных поступках».⁹⁹

Сама по себе система административно-территориального управления, созданная Российской империей в казахских землях, стала вторжением во внутреннюю жизнь кочевой общины, была глубоко чужеродной и разру­шающей для казахского социума.

¹ Более подробно о предпосылках отмены ханской власти см.: Касымбаев Ж. К. Ликвида­ция казахской государственности {первая половина XIX и. //Казахстан и мировое сообще­ство. 1996, №4, с. 53-62.

² Российский государственный военно-исторический архив (РГВИА), ф. 483. он. I, д. 240, л. 1.

³ Аполлова Н. Г. Экономические и политические связи Казахстана с Россией и XVIII -начале XIX вв. М.. I960, с. 94.

⁴ Терентьев М. А. История завоевания Средней Азии, т. I. СПб., 1906, с. 84.

⁵ КасымбаевЖ. К. Казахстан-Китай: Караванная торговля в XIX - начале XX вв. А., 1996, с. 34, 48.

⁶ См.: ЛевшинА. И. Описание киргиз-казачьих, или киргиз-кайсацких, орд и степей. СПб., 1832,ч. 2, с. 195.

⁷ Фатеев А. Сперанский — генерал-губернатор Сибири //Записки русского научно-иссле­довательского объединения в Праге, Прага. 1924, т. 12, с. 18.

⁸ Ремнев А. В. Самодержавие и Сибирь. Административная политика в первой половине XIX в. Омск, 1995, с. 79.

⁹ Там же, с. 95.

¹⁰ Материалы по истории и статистике Омска. Омск, 1886, ч. I, с. 55.

¹¹ Материалы по истории политического строя Казахстана, т. 1, А., 1960, с. 93.

¹² Там же, с. 102.

¹³ Там же, с. 103.

¹⁴ ГАОмО РФ, ф. 3, оп. 1, д. 757, л. 62-63.

¹⁵ Там же, л. 63.

¹⁶ Материалы по истории политического строя Казахстана, с. 105.

¹⁷ См.; КасымбаевЖ. К. Старший султан Кунанбай Оскенбаев и его окружение. А., 1995.

¹⁸ Материалы по истории политического строя Казахстана, с. 107.

¹⁹ ГАОмО РФ, ф. 366, оп. 1, д. 105, л. 3 об.

²⁰ Там же.

²¹ Материалы по истории политического строя Казахстана, с. 113.

²² ЦГА РК, ф. 338, оп. 1, д. 402, л. 5 об.

²³ Материалы по истории политического строя Казахстана, с. 136.

²⁴ Янушкевич А. Дневники и письма из путешествия по казахским степям. Перевод с польско­го Ф. Стекловой. А., 1966, с. 64.

²⁵ Заваликин И. Описание Западной Сибири, ч. 3. М., 1837, с. 37.

²⁶ РГВИА, ф. Военно-ученый архив, д. 88, л. 9.

²⁷ Тургайская газета, № 13, 1901.

²⁸ Барон У-р (Услар). Четыре месяца в Киргизской степи //Отечественные запис­ки. 1848, № 10, с. 149.

²⁹ Бескровный JI. Т. Русская армия и флот в XIX в.: Военно-экономический потенциал Рос­сии. М„ 1973, с. 19.

³⁰ Энциклопедия военных и морских наук, т. IV. СПб., 1889, с. 371; ЦГА РК, ф. 4, оп. 1, д. 2704, лл. 47-48, 59-60, 65-66.

³¹ Бородин Н. Уральское казачье войско. Статистическое описание в 2-х томах, т. 1—2. Уральск, 1891, с. 6-7.

³² Витевский В. И. И. Неплюев и Оренбургский край в прежнем его составе до 1758 г., т. 1-2, Казань, 1897, с. 277.

³³ Венюков М. Опыт военного обозрения русских границ в Азии. СПб., 1873, с. 21.

³⁴ ЦГА РК, ф. 4, оп. 1, д. 2704, лл. 43, 44, 45 об-46.

³⁵ Военно-статистическое обозрение Российской империи. Издание 1-го отдела Департа­мента Генерального Штаба, т. XIV, ч. 2. Военно-статистическое обозрение Оренбургской гу­бернии. СПб., 1848, с. 2-3.

³⁶ ЦГА РК, ф. 4, оп. 1, д. 2332, лл. 335-349; д.2333, л. 161об-1б2, 217-219.

³⁷ Юдин М. А. Взятие Ак-Мечети в 1853 году как начало завоевания Кокандского ханства: М., 1913, с. 33.

³⁸ Военно-статистическое обозрение Российской империи, т. XIV, ч. 3. Земля кир-гиз-кайсаков Внутренней (Букеевской) и Зауральской Орды Оренбургского ведомства. СПб., 1848, с. 133-166.

³⁹ Зыков С. Очерк утверждения русского владычества на Аральском море и реке Сырдарье с 1847 по 1862 год. Морской сборник, т. IX. СПб., 1862, с. 312—314.

⁴⁰ ЦГА РК, ф. 4, оп. 1,д. 2271, лл. 3-5, 6-11.

⁴¹ Козин В. X. Казачьи войска. Краткая хроника. СПб., 1912, с. 228, 263-264.

⁴² Иванин М. М. Описание зимнего похода в Хиву в 1839-1840 гг. СПб. 1874: Абаза К. Завоевание Туркестана. СПб., 1902. с. 39; Материалы по истории туркмен и Туркмении, т. II. XVI—XIX вв. Иранские, бухарские и хивинские источники. М.—Л., 1938, с. 473.

⁴³ Словцов П. Историческое обозрение Сибири. Книга вторая от 1742 до 1823 года. СПб., 1844, с 408-409.

⁴⁴ Венюх М. И. «Горькая линия» (Памятник военно-инженерного искусства XVIII в.)/Из истории Западной Сибири: Научные труды, вып. 79. Омск, 1974, с. 79—108.

⁴⁵ Путинцее Н. Г. Хронологический перечень событий из истории Сибирского казачьего войска со времени водворения Западно-Сибирских казаков на занимаемой ими ныне террито­рии. Омск, 1891, с. 23-33.

⁴⁶ Бескровный Л. Г. Русская армия и флот XIX в., с. 438.

⁴⁷ Усов Ф. Статистическое описание Сибирского казачьего войска. СПб., 1879, с. 98.

⁴⁸ РябишнА. Уральское казачье войско, ч. II. СПб., 1866, с. 28.

⁴⁹ Козин В. X. Казачьи войска, с. 216.

⁵⁰ Бекмаханова Н. Е. Формирование многонационального населения Казахста­на и северной Киргизии: Последняя четверть XVIII— 60-е годы XIX вв. М., 1980, с. 133, 259.

⁵¹ Машин М. Д. Из истории родного края: Оренбургское казачье войско. Челябинск, 1976, с. 40.

⁵² ЦГА РК, ф. 4, оп. 1, д. 376, лл. 3-5; Стариков Ф. Историко-статистический очерк Орен­бургского казачьего войска. Оренбург, 1891, с. 97.

⁵³ Хорошхин М. Казачьи войска: Опыт военно-статистического описания. СПб., 1881, с. 45.

⁵⁴ Катанаев Г. Е. Краткий исторический обзор службы Сибирского казачьего войска с 1582 по 1908 год. СПб., 1908, с. 35-47.

⁵⁵ Козин В. X. Казачьи войска, с. 274.

⁵⁶ Положение о Сибирском казачьем войске. СПб., 1845, с. 2.

⁵⁷ Военно-статистическое обозрение Российской империи, т. XVII, ч. 3. Киргизская степь Западной Сибири. СПб., 1852, с. 61-71.

⁵⁸ Материалы по истории политического строя Казахстана, с. 178.

⁵⁹ ЦГА РК, ф. 374, оп. 1,д. 167, л. 17об.

⁶⁰ Там же, л. 109, 123.

⁶¹ Материалы по истории политического строя, с. 179.

⁶² Там же, с. 184.

⁶³ Там же, с. 185.

⁶⁴ Абдрахманова Б. История Казахстана: власть, система управления, территориальное ус­тройство в XIX в. Астана, 1998, с. 61.

⁶⁵ Материалы по истории политического строя, с. 122.

⁶⁶ Красовский Н. И. Материалы для географии и статистики России. Область сибирских киргизов, т. 16, ч. III, СПб., 1868, с. 71.

⁶⁷ БекмахановЕ. Б. Казахстан в 20-40 годы XIX века. А., 1992, с. 122.

⁶⁸ ЦГА РК, ф. 374, д. 1101, л. 4.

⁶⁹ Зиманов С. 3. Политический строй Казахстана конца XVIII и первой половины XIX ве­ков. А., 1960, с. 172.

⁷⁰ Материалы по истории политического строя Казахстана, с. 184.

⁷¹ Там же, с. 187.

⁷² Там же, с. 186-200.

⁷³ Там же, с. 194.

⁷⁴ Абдрахманова Б. Указ. работа, с. 59. ⁷^ ЦГА РК, ф. 374, оп. 1, д. 1013, л. 37. ⁷⁶ Там же, л. боб.

⁷⁷ Там же, л. 48 об.

⁷⁸ Абдрашанова Б. Указ. работа, с. 126.

⁷⁹ ЦГА РК, ф. 4, оп. 1, д. 2156, лл. 71-85, 98-104.

⁸⁰ Материалы по истории политического строя Казахстана, с. 216-226; ЦГА РК, ф. 4, оп. 1, д. 373, д. 15-50.

⁸¹ Там же, л. 51об.

⁸² Там же, лл. 54, 54об.

⁸³Материалы по истории политического строя Казахстана, с. 219.

⁸⁴ Там же.

⁸⁵ ЦГА РК, ф. 4, on. 1, д. 1614, л. 42.

⁸⁶ Там же, Д. 373, л. 52.

⁸⁷ Там же, л. 52об.

⁸⁸ Там же, л. 53.

⁸⁹ Там же, л. 52об.

⁹⁰ Там же, л. 14.

⁹¹ Материалы по истории политического строя Казахстана, с. 218,

⁹² ЦГА РК, ф. 4, on. 1, д. 2268, л. 50.

⁹³ Там же, л. 49.

⁹⁴ Там же, л. 5об.

⁹⁵ Там же, д. 373, лл. 58-59.

⁹⁶ Там же, д. 395, л. Юоб.

⁹⁷ Там же, лл. 11, 12об, 19.

⁹⁸ Там же, ф. 374, оп. 1, д. 805, л. 230.

⁹⁹ Там же, д. 4775, л. Зоб.

Глава девятая