2018-01-21
281
p`gdek II. Šenph“ h leŠndnknch“ qn0hnjrk|Šrpmni `mŠpnonknchh
международных проектах здравоохранения, особенно там, где делается акцент на детском здравоохранении и осуществляется вмешательство в практики питания и лечения, требующее участия общины или местного сообщества. Антропологи рабо- тают над всеми аспектами таких проектов, включая идентификацию и анализ проблем, практическую интервенцию (вмешательство), оценку специфических проблем, свя- занных со здоровьем, и эффекты новых медицинских технологий, внедряемых в традиционные культурные условия. Предметом отечественных исследований выступают проблемы общественного здоровья, в связи с чем антропологи включают в орбиту своего внимания такие во- просы, как экология, болезни и человеческое поведение, проводят исследования стрессов и заболеваний в различных культурах. Интерес вызывают исследования употребления психоактивных веществ, практик манипуляций с собственным телом, диет и систем питания904, практик голодания. Пол, раса, класс, возраст и другие статусные параметры признаются в М. а. как важнейшие социальные факторы здоровья. Учет гендерных аспектов, или различий по признаку пола, — важная отличительная черта социальной антропологии вообще и М. а., в частности905. Здесь решаются проблемы репродуктивного здоровья, репро- дуктивного поведения и гендерной политики в фокусе М. а. Примеры исследований, проводимых отечественными учеными: государственная политика и репродуктивные права906, анализ дискурсов о материнстве907, этнография родов и материнства908, проблемы проституции, медицинское нормирование женско- го тела909. Проведение сравнительных социологических и социально-антропологических исследований позволяет начать дискурс о здоровье социальных групп в урбанисти- ческой среде910, о стратегиях политики и жизненном опыте инвалидности911, о про- фессионализации «традиционной» медицины в большом городе912. Британские исследователи М. Сакс, Дж. Олсоп подходят к медицине с точки зрения социологии профессий. При этом они применяют подход М. Фуко и неовебе- рианскую перспективу913. Исследователи рассматривают медицину в Великобритании с точки зрения государственного и рыночного влияния, обсуждая соотношение ин- тересов врачей и широкой общественности. Организация здравоохранения и социально-медицинской помощи — это акту- альная тема исследований в современной России, где трансформируется организа- ционная структура медицинского и социально-медицинского обслуживания. М. а., организационная антропология и антропология профессий в этом случае объединены парадигмой социальной критики.
904 Кулясова А., Кулясов И., Тысячнюк М. Альтернативные практики питания в объединениях «эко- логической этики» // Экологическое движение в России / Под ред. Е. Здравомысловой, М. Тысячнюк. СПб., 1999. Вып. 6. С. 87–107. 905 Гендерный подход в антропологических дисциплинах. СПб., 2001. 906 Мерненко И. Конструирование понятия аборта: дискуссия от разрешения к запрету (СССР, 1920–1936 годы) // Гендерные исследования. 1999. № 3. С. 151–165. 907 Пушкарева Н.Л. Материнство в новейших философских и социологических концепциях // Этно графическое обозрение. 1999. № 5. С. 47–59. 908 Щепанская Т.Б. К этнокультуре эмоций: испуг (эмоциональная саморегуляция в культуре мате- ринства) // Родины, дети, повитухи в традициях народной культуры. М., 2001. С. 236–265. 909 Михель Д.В. Воплощенный человек: западная культура, медицинский контроль и тело. Саратов, 2000. 910 Браун Дж., Русинова Н.Л. Социальные неравенства и здоровье // Журнал социологии и соци- альной антропологии. 1999. Т. 2. № 1 (5). С. 103–114. 911 Ярская-Смирнова Е.Р. Социальное конструирование инвалидности // Социологические иссле- дования. 1999. № 4. С. 38–45. 912 Паченков О. Рациональное «заколдовывание мира»: современные российские «маги» // Не- видимые грани социальной реальности / Под ред. В. Воронкова, О. Паченкова, Е. Чикадзе. СПб., 2001. Вып. 9. С. 96–109. 913 Сакс М., Олсоп Дж. Социология профессий: государство, медицина и рынок в Великобритании: Пер. с англ. О.В. Лукша // Экономика, социология, менеджмент. Федеральный образовательный пор- тал. http://ecsocman.edu.ru/db/msg/30074
p`gdek II. Šenph“ h leŠndnknch“ qn0hnjrk|Šrpmni `mŠpnonknchh
Важный акцент в исследованиях делается также на этике М. а., особенно в связи с новыми проблемами, которые выносятся на повестку дня мировым сообществом914. В обществе массового потребления нельзя игнорировать такие процессы, как глоба- лизация и консьюмеризация медицины, что неразрывно связано с проблемой досту- па к медицинскому обслуживанию и социальной политикой в области здравоохране- ния. Интерес биоэтики к проблемам болезни, смерти и культурным последствиям новых медицинских технологий открывает возможность для подпитки отечественной социальной антропологии ее идеями.
Антропологическая критика медикализации социальных проблем
Важной задачей исследователей, работающих в русле М. а., выступает критика медикализации социальных проблем. Медикализацией называется объяснение соци- альных явлений и процессов с сугубо медицинских позиций, подход к социальным проблемам как к болезням, что выражается не только в терминологии научных пу- бликаций и учебных пособий, но и в социальной политике и практике работы спе- циалистов. Объектами медикалистских объяснений становятся дети и пожилые люди, женщины и мужчины, которые в силу разных (отнюдь не всегда медицинских) при- чин испытывают проблемы наркозависимости, вовлекаются в секс-работу, исключа- ются из обычной общественной жизни. Идея «социальной медицины» восходит к «медицинской полиции» XVIII в. — времени, когда отношение к человеку как к объекту рациональной регуляции вопло- тилось в разнообразных практиках контроля, в том числе в таких сферах, как тюрьмы, фабрики, клиники, сексуальность и психиатрия. Общим принципом управления в них выступает способ контроля, который М. Фуко называет власть-знание. Человек здесь становится объектом рациональной регуляции и анализа, подобно тому, как наше тело оказывается объектом, открытым для наблюдения при медицинском об- следовании. Для медикалистского подхода к социальным проблемам характерен термин «со- циопатия», под которым понимается «все негативное, имеющее истоки и корни в нашей реальности и прямое отношение к общественному здоровью», как «всякого рода расстройства поведения, изменение образа жизни, рода деятельности, семей- ного положения»915. Отметим, что при таком определении существует вероятность, что весьма многие из читателей смогут примерить на себя ярлык «социопата». Счи- тается, что право диагностировать и принимать решение о «лечении» принадлежит прежде всего психиатрам и психологам. Социальная медицина, скорее, должна сегодня осуществлять критику медикалист- ского подхода и способствовать гуманизации медицинских практик, но ни в коем слу- чае не осуществлять медикализацию всей социальной жизни, как двести лет назад. По мысли Фуко, медицинская политика XVIII в. заключалась в тотальной меди- кализации населения. Этот процесс связан с созданием системы «медицинской по- лиции», которая наряду с экономической регуляцией и охраной правопорядка долж- на была обеспечивать здоровье и благополучие населения, ставшее в тот период объектом наблюдения, анализа, интервенции и модификации. Уже тогда фиксирует- ся необходимость создания более тонких и адекватных механизмов власти и контро- ля над населением, которое понимается в качестве реального или потенциального трудового ресурса. Биологические характеристики населения, понимаемые не только как различия между богатыми и бедными, здоровыми и больными, но и с позиций большей или меньшей пригодности для работы и обучения, перспективы выжить, умереть или за- болеть, — становились важнейшими факторами экономики и государственного
914 Микиртичан Г.Л., Суворова Р.В. Отношение студентов-медиков к эвтаназии // Социологиче- ский журнал. 1996. № 1-2. С. 190–193. 915 Черносвитов Е.В. Социальная медицина: Учеб. пос. для студ. вузов. М., 2000. С. 6.
p`gdek II. Šenph“ h leŠndnknch“ qn0hnjrk|Šrpmni `mŠpnonknchh
управления. Относительно общества, здоровья, болезней, условий жизни, жилища и привычек стало формироваться «медико-административное» знание, которое обе- спечило фундамент социальной политики XIX в. и во многих отношениях остается авторитетным и в дальнейшем. По мысли И.С. Кона916, хотя Всемирная организация здравоохранения выражает позицию мировой медицины, что гомосексуальность не является болезнью и не под- лежит «лечению», многие отечественные психиатры и сексопатологи, отчасти по невежеству, а отчасти продолжая традиции советской репрессивной психиатрии, которая патологизировала любые индивидуальные особенности, не вписывавшиеся в официальный канон «советского человека», продолжают считать гомосексуальность опасным «половым извращением», нагнетая в общественном сознании страх и не- терпимость. Пристальное внимание к телу индивида и всего социального организма было традиционным для профессиональных интересов врача, который в XVIII в. стал ве- ликим советником, экспертом благодаря власти медицинского знания. При этом именно функция гигиениста, а не престиж терапевта сделала его позицию настолько политически важной, что в XIX столетии он смог аккумулировать экономические и социальные привилегии917. Дискуссия о социальной медицине как науке, учебной дисциплине и сфере про- фессиональной деятельности пока только разворачивается на постсоветском про- странстве, вытесняя социальную гигиену и претендуя на предметную область соци- альной психологии, социальной работы, социальной педагогики. Слышны голоса, обосновывающие учреждение новой синтетической науки — «здравологии»918. Пред- ставляется бесспорным одно — такие дискуссии, развитие образовательных программ, посвященных социальному контексту здоровья и болезни, должны обсуждаться толь- ко с позиций соблюдения прав человека, уважения к личности, в рамках демократи- ческих подходов к смягчению социальных проблем. В противном случае мы имеем дело с претензиями медицинских профессионалов на тотальный контроль, идущий рука об руку с тоталитарностью политической, хорошо нам знакомой по недавней истории. Сфера сексуального, по мысли М. Фуко, в особенности за последние двести лет, постоянно подравнивалась под четко определенную норму развития от детства и до старости также благодаря имеющемуся тщательному описанию всех возможных девиаций, организации педагогического контроля и медицинского лечения. И вокруг всего этого моралисты, а особенно медики создали целый тезаурус отвращений, мо- тивированные «одной основной заботой: обеспечить рост населения, воспроизвести рабочую силу, увековечить форму социальных отношений; короче, конституировать сексуальность, которая была бы экономически полезной и политически выгод- ной?»919. Тем самым управление социальным порядком оказывается насыщенным автори- тарными практиками медицинской интервенции и контроля, относящимися не толь- ко к заболеванию, но и общим формам существования и поведения людей, в том числе, их сексуальности. Болезнь и лечение являются фундаментальными компонентами человеческого опыта, и лучше всего их понимать в целостном контексте человеческой биологии и культурного разнообразия. Культура как неотъемлемый контекст систем здравоох- ранения должна учитываться при анализе их эффективности, особенно в мультикуль- турных обществах, где представления о болезнях, способах их предотвращения и лечения могут различаться у представителей тех или иных групп населения.
916 См.: Кон И.С. Лунный свет на заре. Лики и маски однополой любви. М., 1998. 917 Foucault M. The Politics of Health in the Eighteenth Century // Power/Knowledge: Selected Inter- views and other writings 1972–1977 by Michel Foucault / Ed. by C. Gordon. New York, 1980. P. 177. 918 Тогунов И.А. К вопросу о современном названии науки, изучающей социальные проблемы ме- дицины // Русский медицинский сервер (20.08.2002). http://www.rusmedserv.com/zdrav/socium.htm 919 Foucault M. The History of Sexuality. Vol. 1. An Introduction. Penguin Books. 1990. P. 36–37.
p`gdek II. Šenph“ h leŠndnknch“ qn0hnjrk|Šrpmni `mŠpnonknchh
Основанные на таких предпосылках этномедицинские исследования имеют практическую применимость. Понятие объяснительной модели заболевания, исполь- зуемое в клинической практике, привлекает внимание к индивидуальной, но укоре- ненной в культурном контексте интерпретации причины, процесса и лечения эпизо- дов болезни. М. а. — одна из наиболее развитых, традиционных и признанных отраслей ан- тропологического знания и прикладных исследований. Эта отрасль занимается изуче- нием проблем здоровья человека и целительских, медицинских систем в широком социальном и культурном контексте. Медицинские антропологи участвуют как в фундаментальных исследованиях здоровья и целительских систем, так и в прикладных исследованиях, нацеленных на улучшение практик лечения в клиниках, поликлиниках и центрах здоровья, профилактики и контроля заболеваемости. Основываясь на био- логических и социальных науках, как и на изучении процессов и проблем клинической практики, медицинские антропологи внесли значительный вклад в понимание про- блем и улучшение здоровья и здравоохранения во всем мире. См. также статьи: Антропология и другие науки о культуре и обществе (общий обзор); Народная культура; Общество; Организационная антропология; Организаци- онная экология; Структура культурной (социальной) антропологии; Экологическая антропология.
Лит.: Браун Дж., Русинова Н.Л. Социальные неравенства и здоровье // Журнал социологии и социальной антропологии. 1999. Т. 2. № 1 (5); Гендерный подход в антропологических дисциплинах. СПб., 2001; Геннеп А. Ван. Обряды перехода: Систематическое изуче- ние обрядов. М., 2002; Гудков Л.Д., Юдин Б.Г. Медицинская этика и право на информа- цию // Социологический журнал. 1995. № 4; Гуин Урсула Ле. Изменить взгляд / Пер. А. Думеш. «Миры Урсулы Ле Гуин». М., 1997; Доннер Ф. Шабоно. Истинное приключе- ние в магической глуши южноамериканских джунглей: Пер. с англ. Киев, 1994; Каба- кова Г.И. Антропология женского тела в славянской традиции. М., 2001; Кон И.С. Лун- ный свет на заре. Лики и маски однополой любви. М., 1998; Криничная Н.А. Народные представления русских о свойствах растений // Этнографическое обозрение. 2001. № 4; Криничная Н.А. Травное зелье, дивни коренья… (из мифологических представле- ний о растительных атрибутах ведунов) // Этнографическое обозрение. 1999. № 4; Ку- лясова А., Кулясов И., Тысячнюк М. Альтернативные практики питания в объединениях «экологической этики» // Экологическое движение в России: Труды ЦНСИ. Вып. 6 / Под ред. Е. Здравомысловой, М. Тысячнюк. СПб., 1999; Мерненко И. Конструирование понятия аборта: дискуссия от разрешения к запрету (СССР, 1920-1936 годы) // Гендер- ные исследования. 1999. № 3; Микиртичан Г.Л., Суворова Р.В. Отношение студентов- медиков к эвтаназии // Социол. журнал. 1996. № 1-2; Михель Д.В. Воплощенный че- ловек: западная культура, медицинский контроль и тело. Саратов, 2000; Михель Д.В. Тело в западной культуре. Саратов, 2000; Паченков О. Рациональное «заколдовывание мира»: современные российские «маги» // Невидимые грани социальной реальности: Труды ЦНСИ. Вып. 9 / Под ред. В. Воронкова, О. Паченкова, Е. Чикадзе. СПб., 2001; Пушкарева Н.Л. Материнство в новейших философских и социологических концепци- ях // Этнографическое обозрение. 1999. № 5; Ричман Д. Социальный порядок палаты для психопатов // Социологические исследования. 1999. № 6; Родины, дети, повитухи в традициях народной культуры. М., 2001; Сафонова Т., Мазалова Н. «Состав челове- ческий»: человек в традиционных соматических представлениях русских. СПб., 2001; Степухович С.В. Медицина как институт социального контроля // Культура. Власть. Идентичность. Саратов, 1999; Томилов Н.А., Кадырова Л.М. Народные способы лече- ния у сибирских татар // Этнографическое обозрение. 1997. № 5; Фуко М. История безумия в классическую эпоху. СПб., 1997; Фуко М. Рождение клиники. М., 1998; Штайнкамп Г. Смерть, болезнь и социальное неравенство // Журнал социологии и социальной антропологии. 1999. Т. 2. № 1 (5); 26. Щепанская Т.Б. К этнокультуре эмо- ций: испуг (эмоциональная саморегуляция в культуре материнства) // Родины, дети, повитухи в традициях народной культуры. М., 2001; Эрцлиш К. Болезнь и здоровье как
p`gdek II. Šenph“ h leŠndnknch“ qn0hnjrk|Šrpmni `mŠpnonknchh
объекты социологии // Журнал социологии и социальной антропологии. 1999. Т. 2. Спец. выпуск; Ярская-Смирнова Е.Р. Мужество инвалидности // Ярская-Смирнова Е.Р. Одежда для Адама и Евы. М., 2000; Ярская-Смирнова Е.Р. Социальное конструирование инвалидности // Социол. исслед. 1999. № 4. Е.Р. Ярская-Смирнова
n!г=…,ƒ=ц,%……= =…2!%C%л%г,
Организационная антропология (или социальная антропология организаций) — конкретный теоретический подход к исследованию культурных аспектов организа- ционной жизни общества.
Основные понятия и история антропологии организаций
В настоящее время различия между антропологией и социологией достаточно размыты, однако, в отношении антропологических исследованиях организаций речь идет о социальных исследованиях неявных социальных взаимодействий, неформаль- ных отношений, культурных практик, скрытых от глаз внешних наблюдателей. В от- личие от этнографии, понимаемой как сбор эмпирических данных, социальная ан- тропология предполагает выход на уровень теоретических обобщений. Концепция культуры в современных исследованиях организаций является наи- более популярной и важной. До сих пор ведутся споры об определении этого понятия и способах, какими может быть изучена сама культура. Антропологический подход исходит из предположения, что в организации получают развитие глубокие социаль- ные структуры. Они не могут быть разгаданы или поняты без интенсивного и широ- кого наблюдения, сопровождаемого данными интервью с культурными инсайдерами (теми, кто живет внутри этой культуры, информантами). Такое исследование исполь- зует прием «насыщенного описания»920 и хорошо обнаруживает уникальность и сложность культурного феномена. Культура организации чаще всего понимается как система основных понятий, принятых членами группы, ранее изобретенных, обнаруженных или развитых данной группой для того, чтобы справиться с задачами внешней адаптации или внутренней интеграции. Культура считается достаточно устойчивой и сильной, если новые члены группы успешно обучаются правильным способам мыслить и воспринимать проб- лемы. Выделяют три исторических периода, в каждом из которых исследователи- антропологи сделали определенный вклад в исследования организаций921. Первый относится к 1920-м гг., когда эта дисциплина находилась на ранних стадиях развития; второй — к 1950–1960-м гг.; третий продолжается в настоящее время. Развитие ис- следований в каждом из периодов характеризуется определенным типом взаимодей- ствия между методологией, логикой, тематикой и представлениями об организациях и культуре. В течение этой короткой истории менялись подходы к включенному на- блюдению, объяснению природы организации, осуществлялись определения и пере- определения центральных понятий. Теоретики включенного наблюдения обосновы- вают его применение для изучения «народного» опыта (см.: «Этнометодология»922) там, где повседневность, рутинные взаимодействия участников характеризуются групповой спецификой, подчас мало понятной непосвященным923.
920 Гирц К. С точки зрения туземца: о природе понимания в культурной антропологии // Девятко И.Ф. Модели объяснения и логика социологического исследования. М., 1996. С. 90–91. 921 Wright S. Culture in Anthropology and Organizational Studies // Wright S. (ed). Anthropology of Organizations. London, New York, 1994. P. 1–34. 922 См. об этом: Ионин Л. Г. Социология культуры. М., 1996. С. 77–125. 923 Jorgensen D.L. Participant Observation. A Methodology for Human Studies. Newbury Park, London, New Delhy. P. 23–24.
p`gdek II. Šenph“ h leŠndnknch“ qn0hnjrk|Šrpmni `mŠpnonknchh
История организационных исследований в нашей стране начинается с «научно- го управления». В СССР это направление первоначально развивалось как НОТ («на- учная организация труда»), а затем, с возрождением социологии в 1960-х гг., допол- нилось такими дисциплинами, как социология организаций, социология управления и социология менеджмента. Основные принципы школы научного управления были изложены в работах Ф. Тейлора — первого консультанта по управлению, чьи работы получили широкое распространение во всем мире924. Однако он излагал в своей работе, скорее, не теорию, а взгляды практика на организацию трудового процесса. Современные исследовате- ли творчества Тейлора считают, что его работы являются в большей степени набором рецептов, чем научным анализом того, каким образом осуществляется производствен- ный процесс925. Кроме того, они обозначают основанный на логике менеджмента взгляд (сверху вниз) на то, как правильно организовать систему производства в ор- ганизации. Производственный процесс, в соответствии со взглядами школы научного управ- ления, должен быть разделен на строго разграниченные задачи. Внимательно изуча- ются детали каждой задачи и в том случае, если физические условия для работы яв- ляются соответствующими норме, предполагается вполне определенное человеческое поведение. Воплощение сформулированных таким образом организационных прин- ципов должно привести к значительному повышению производительности труда. C Хоуторнского проекта началось применение этнографического метода к ис- следованию промышленных организаций. Этот проект в 1927–1932 гг. был призван проверить основные принципы научного управления. Однако в результате исследо- ваний в Хоуторне тейлористские рекомендации были во многом дискредитированы благодаря открытию антропологами социальной организации рабочего места и оформ- лению научного течения, известного как школа «человеческих отношений». История Хоуторнского эксперимента хорошо представлена в многочисленных учебных пособиях и научных монографиях926. Однако условия, подтолкнувшие его организаторов к развитию организационной этнографии, проанализированы в мень- шей степени. Поначалу исследовательским методом в Хоуторне (пригороде Чикаго) был эксперимент, в ходе которого проводилась проверка воздействия каждодневных условий работы на производительность труда. Руководитель проекта — психолог из Гарвардского университета Элтон Мэйо — совместно с командой своих коллег и со- трудников компании проверял, например, как влияют на уровень производительности женской бригады физические факторы и система премиальной оплаты труда. Было открыто то, что в дальнейшем стало известно как Хоуторнский эффект: рост произ- водительности труда отмечался даже тогда, когда воздействие измеряемых факторов снималось и происходило возвращение к изначальным условиям труда. Исследователи отнесли данный феномен к эффекту экспериментальных условий. В бригаде рабочих, принимавшей участие в исследовании, сложились дружеские от- ношения с исследовательской группой, что побуждало работников повышать произ- водительность труда и проявлять инициативу. Исследователи пришли к выводу о том, что психологические факторы более, чем физические условия, важны для достижения изменений в производительности. В современной социологической литературе по- лучил распространение и другой смысл понятия «Хоуторнский эффект» — указание на ошибочную исследовательскую практику социального эксперимента, в которой недооценивается влияние исследователя. Так появляются эффекты, которые исследователи называют «артефактами». Это — процессы или явления, созданные искусственно, а в данном контексте — не-
924 См.: Тейлор Ф. Менеджмент. М., 1992. 925 Thompson P., McHugh D. Work Organisations. A Critical Introduction. 2nd ed. London, 1995. P. 32–39. 926 См., напр.: Вильховченко Э.Д. Критика современной буржуазной теории «человеческих отно- шений в промышленности». Киев, 1971; Жеманов О.Н. Буржуазная индустриальная социология. М., 1974; Кравченко А.И. История зарубежной социологии труда. Общие принципы. М., 1991; Батыгин Г.С. Лекции по методологии социологических исследований. М., 1995. С. 217–219.
p`gdek II. Šenph“ h leŠndnknch“ qn0hnjrk|Šrpmni `mŠpnonknchh
рефлексируемые последствия, вызванные условиями полевой работы. В социальных науках воздействие условий проведения исследования предупредить очень сложно, поскольку ученый всегда привносит свою, субъективную логику в эксперимент, опро- сный инструментарий, схему интервью или интерпретацию результатов. Для социального антрополога особенно важно осмысление того, где проходит граница подлинного, аутентичного материала и где начинается его воздействие на объект как исследователя. Вторая стадия проекта опиралась на другой метод. Для того чтобы исследовать связь между социально-психологическими факторами и управлением, был проведен широкомасштабный опрос более 21 тысячи рабочих. Кроме массового формализо- ванного интервью, применялись глубинные интервью, данные которых сравнивались с повторными интервью на выборке малых групп. Несмотря на то, что эту программу пришлось завершить с наступлением периода Великой депрессии, исследователям удалось сделать вывод о том, что социальные группы на уровне цеха способны к очень жесткому контролю над индивидуальным трудовым поведением. Для изучения социальной организации рабочей группы исследовательская ко- манда использовала новый метод: прямое антропологическое наблюдение. Антрополог Ллойд Уорнер помог применить техники антропологической полевой работы для ис- следований рабочего места. Целью третьей стадии Хоуторнского проекта стал анализ рабочего места как ма- ленького сообщества, в каждом аспекте своей жизни взаимосвязанного с более ши- рокой социальной системой. Исследователи полагали, что большинство цехов слишком велики и сложны для изучения и поэтому «технические, административные, управ- ленческие и личностные проблемы сплетаются в одно взаимосвязанное целое»927. Поэтому три бригады рабочих были помещены в отдельное место — «комнату наблюдений», где были воспроизведены условия обычного цеха: характер работы, форма управления трудом. Исследовательские роли распределились следующим об- разом. В течение 18 недель один из ученых — «человек со стороны» — интервьюиро- вал рабочих об их предпочтениях и склонностях. Другой — «наблюдатель», извне, через специальное окно, фиксировал взаимодействие рабочих, формальную органи- зацию труда и их неформальные контакты, любые проявления неформальной соли- дарности, индивидуальное участие каждого в группе. Результаты этих исследований были проанализированы с точки зрения социальной системы, согласно которой по- вседневные взаимодействия формируют системное целое. Чикагские исследователи выделили в Хоуторне три внутрицеховых сообщества, объединенных по принципу проведения свободного времени: азартные игры, склад- чина для покупки сластей к чаю в рабочем перерыве и организация ставок в тотали- затор. Такой тип сообществ получил название неформальных групп — социальных групп, отношения индивидов в которых регулируются неписаными правилами и нормами, возникающими в организации независимо от формальных регламентов и предписаний. Обнаружено, что различия и несоответствия в выработке рабочих можно объяснить через индивидуальную позицию рабочих в системе неформальных отношений. Неформальные отношения — это взаимодействия в организации, суще- ствующие вне формальных отношений, обусловленных бюрократической иерархией и инструкциями. Исследования показали, что в ходе проведения мероприятий по повышению про- изводительности труда на Хоуторнской фабрике неформальные отношения вступи- ли в противоречие с формальной системой правил и механизмов стимулирования, предназначенных для повышения выработки. Неформальные группы, как удалось выяснить, создали систему социальных норм, направленных на то, чтобы сохранять уровень выработки, не выше и не ниже суще- ствующего. Возникли исследовательские вопросы, которые можно было бы сформу- лировать так: почему среди рабочих распространены ожидания и представления,
927 Roethlisberger F., Dickson W. Management and Workers. Cambridge, MA, 1939. P. 385.
p`gdek II. Šenph“ h leŠndnknch“ qn0hnjrk|Šrpmni `mŠpnonknchh
противоречащие целям управления? Как воздействовать на эти ожидания с тем, что- бы достичь консенсуса между рабочими и менеджерами? Последующие работы в русле этнографических исследований убедительно по- казали, что идеи, лежащие в основе социальной системы, содержат свою логику, которая может отличаться от логики ученых, принадлежащих к западному среднему классу. Представители Хоуторнского проекта пока не имели достаточных оснований для подобных выводов. Этим, видимо, объясняется следующий факт: в своей книге по итогам проекта Ф. Ротлисбиргер и У. Диксон зафиксировали наблюдение о том, что рабочие стремятся поддерживать достигнутый уровень выработки, однако ис- следователи объяснили это стремление эмоциональными причинами (отказали рабо- чим в рациональности и логичности). Судя по отчету о Хоуторнском исследовании, рабочие отказывались участвовать в предложенной компанией схеме стимулирования выработки, опасаясь, «а вдруг что-нибудь случится». Авторы проекта называли действия рабочих иррациональными, поскольку те противоречили экономическим интересам. Однако современный анализ документов и обстоятельств Хоуторнского проекта, осуществленный Хелен Швар- цман, позволяет утверждать, что «эмоциональным» действиям есть вполне рациональ- ное объяснение928. В преддверии Великой депрессии рабочие видели перспективы сокращения мест работы и падения доходов. Они опасались, что после того, как они увеличат выработку, их заставят работать больше за тот же заработок. Сопротивляясь схеме премирования, предложенной компанией, рядовые исполнители, насколько возможно, пытались «управлять» действиями администрации. Интерпретация Рот- лисбиргера и Диксона исключала такой подход, поскольку он противоречил анали- тическим установкам исследователей. В рамках идеологии, представленной в анали- тическом подходе «сверху вниз», действия рабочих были иррациональны, ведь ра- циональность считалась свойством лишь менеджеров и ученых. Необходимо помнить, что основания определенных интерпретационных схем в социальном исследовании регулируются идеологическими принципами, то есть со- вокупностью убеждений, установок и взглядов, охватывающих самые различные сферы — от научного знания до религии и повседневных представлений о надлежащем поведении. Идеологии как особые стили мышления вырабатываются социальными группами. Кроме того, идеологию можно рассматривать как всеобщую и совершенно нерефлексивную повседневную практику, даже как дискурс, то есть область унифи- цированной и структурированной практики использования языка, ограничивающей и определяющей то, что может быть сказано или помыслено929. Возможно, именно идеологические предпочтения представителей Хоуторнского исследования привели к тому, что в тот период социальные исследования трудового поведения были переведены в русло психологии. Элтон Мэйо как руководитель проекта пришел к выводу о необходимости прео- долеть фрустрации рабочих и предложил соответствующие рекомендации. Он по- лагал, что необходимо создать условия спонтанной кооперации между рабочими и руководителями. Мэйо считал, что стремление к кооперации есть естественное со- стояние рабочих и менеджеров, в реальных обстоятельствах ограниченное неверно построенной коммуникацией. В результате в Хоуторне полным ходом началась про- грамма организации «Советов по недирективному консультированию», заблокиро- вавшая дальнейшие исследования социальных характеристик рабочего места. Хоуторнский проект положил начало исследованиям, развивающим традицию изучения социальных структур в организациях. Эти исследования предлагали новые принципы практического решения организационных проблем. Заметим, что в отече- ственной социологии «рабочее место» входило в число традиционных понятий, одна- ко лишь этнографические исследования позволили существенно углубить представ- ления о его социально-культурной специфике.
