ТОВАРИЩИ О ЕВГЕНИИ АЗЕФЕ
ЕВГЕНИЙ АЗЕФ
Карикатура на черносотенцев. Открытка 1907 г.
ПОЛИЦИЯ
И РЕВОЛЮЦИОННОЕ ДВИЖЕНИЕ
История политической полиции и история революционного движения в России начала XX в. тесно соприкасаются друг с другом. Порой они даже переплетаются между собой, образуя единое целое. Между полицией и революционерами не только кипела ожесточённая борьба: нередко случалось, что представители одного лагеря переходили в другой.
Более того, о некоторых политических фигурах до сих пор идут горячие споры среди историков. Обсуждается вопрос, кем они были: то ли видными революционерами, то ли столь же видными полицейскими деятелями?
История взаимоотношений полиции и революционного движения ярко отразилась в биографиях трёх непохожих друг на друга людей: Евгения Азефа, Георгия Гапона и Сергея Зубатова.
(1869—1918)
Имя этого человека революционеры ставили наравне с именами вождей «Народной воли». Он сумел добиться не только непререкаемого авторитета, абсолютного доверия, но и настоящей любви своих товарищей.
Евгений Филиппович (Евно Фишелевич) Азеф родился в 1869 г. в местечке Лысково под Гродно в семье еврея-портного. Детство его прошло в крайней бедности. Чтобы «выйти в люди», помогать своим родным, требовалось прежде всего хорошее образование. 22-летний Евгений отправился в Германию, в Карлсруэ, учиться на инженера. Во время учёбы он испытывал отчаянную нужду, как вспоминали его друзья, «терпел голод и холод».
Тогда же Евгений Азеф начал участвовать в революционных кружках русского студенчества. Товарищи запомнили его как искреннего идеалиста, страдающего за народ. Они называли его «светлой личностью». С деспотической властью, считал Азеф,
По словам эсера Виктора Чернова, товарищи Евгения Азефа считали, что «натура у него скрытная, сдержанная, но по существу отзывчивая и нежная». Как-то раз, когда один бежавший с каторги эсер рассказывал, как его пороли розгами, Азеф расплакался. «Он делил с революционерами их жизнь, полную тревог, опасностей и глубоких, трагических переживаний, — замечал Чернов. — Он принимал последнее „прости" людей, идущих на смерть. В революции он завоевал себе положение, напоминавшее положение Желябова...»
«Все работавшие с ним в терроре товарищи, — вспоминал боевик Владимир Зензинов, — не только безмерно уважали, но и горячо его любили». Азеф прекрасно разбирался в людях. Один из его полицейских начальников, Александр Герасимов, писал, что в Азефе его «каждый раз поражало умение понимать мотивы поведения самых разнокалиберных людей». При Азефе в Боевую организацию не смог проникнуть ни один сотрудник полиции (конечно, кроме него самого).
Единственный арест за всё время деятельности Е. Азефа в Боевой организации произошёл так. В апреле 1906 г. полиция выследила группу из трёх человек, готовивших покушение на министра внутренних дел Петра Дурново. Четвёртый человек (это был Азеф) встречался со всеми тремя и явно руководил ими. Начальнику Петербургского охранного отделения А. Герасимову бросилось в глаза, что филёр Е. Медников в докладах называет этого четвёртого «нашим Филипповским».
А. Герасимов вспоминал: «Этот Филипповский, по словам Медникова, один из самых важных и ценных секретных сотрудников. Поразительное известие! Мне не приходилось никогда слышать об агенте с таким именем. И я решил взять быка за рога... Примерно 15 апреля мои филёры подстерегли Филипповского на одной из безлюдных улиц, схватили его под руки и честью попросили следовать за ними.
В Охранном отделении разыгралась короткая, но оживлённая сцена. Арестованный предъявил паспорт и документы. „Я — инженер Черкас, Меня знают в Петербургском обществе. За что я арестован?" Он кричал, грозил прессой, ссылался на именитых друзей. Я дал ему выговориться, а затем коротко сказал: „Всё это пустяки. Я знаю, вы раньше работали в качестве нашего секретного сотрудника. Не хотите ли поговорить откровенно?".
„Филипповский-Черкас" был чрезвычайно поражён. „О чём вы говорите? Как это пришло вам в голову?" — „Это безразлично, — ответил я. — Скажите: „да" или „нет"?" Он сказал: „нет", но это „нет" звучало весьма неуверенно».
Герасимов предложил Азефу «подумать» и велел посадить его в одиночку. Через два дня Азеф попросил о встрече и сказал: «Я сдаюсь. Да, я был агентом полиции и всё готов рассказать откровенно. Но хочу, чтобы при этом разговоре присутствовал мой прежний начальник, Пётр Иванович Рачковский». Герасимов позвонил Рачковскому и пригласил его. Он вспоминал об этой встрече: «С обычной сво-
можно бороться только террором. «Главное — террор!» — восклицал он не раз.
В 1899 г., получив диплом инженера, Е. Азеф приехал в Россию. Здесь он вместе с Г. Гершуни стал создателем новой партии — социалистов-революционеров (эсеров). Основным методом борьбы эсеры признавали именно террор. Азеф выделялся среди своих товарищей весьма редкими в этом кругу деловыми качествами. Его часто называли «золотые руки». «За что он ни брался, — вспоминал Виктор Чернов, — дело у него кипело. Говорил он мало — особенно при большой публике. То немногое, что он говорил, всегда как будто нехотя, было взвешено и продумано до конца». Вполне понятно, почему при этих качествах в 1903 г. именно Е. Азеф возглавил Боевую организацию эсеров.
Такую биографию Е. Азефа знали тогда его товарищи. Однако, оказывается, существовала и вторая биография, о которой они не имели понятия. Началась она ещё в 1893 г. Пытаясь всеми средствами выбиться из нищеты, Е. Азеф направил письмо в русскую полицию. За небольшую плату он предложил ей свои услуги. В течение нескольких лет он добросовестно сообщал полиции о студенческих революционных кружках. Помог раскрыть крупную нелегальную типографию, арестовать ряд подпольных групп.
Возможно, переломный момент в судьбе Е. Азефа наступил в апреле 1903 г., когда в Кишинёве произошёл еврейский погром. Он сопровождался массовыми убийствами, в том числе женщин и детей. Полиция никак этому не препятствовала, а главным вдохновителем погрома считался министр внутренних дел Вячеслав Плеве. Азефа происшедшее потрясло и возмутило. Он не скрывал этого даже в разговоре со своим полицейским начальником Сергеем Зубатовым. По воспоминаниям последнего, Азеф «трясся от ярости и с ненавистью говорил о Плеве».
Под руководством Е. Азефа осенью 1903 г. Боевая организация эсеров приступила к подготовке убийства Плеве. На этот раз Азеф решил не выдавать властям замыслы террористов. В то же время он заранее подготовил себе оправдание перед полицией: туманно сообщил, что Егор Сазонов (один из его боевиков) «затевает что-то важное».
После нескольких тяжёлых неудач и гибели одного из членов организации боевики едва не бросили дело. Азеф удержал их. «Плеве будет убит», — убеждённо повторял он. Как писал Борис Савинков, «настойчивость Азефа, его спокойствие и уверенность подняли дух организации. Азеф возродил организацию...». На последнем свидании с боевиками перед покушением Азеф «казался спокойным, внимательным, преувеличенно ласковым». Как вспоминала одна из них, П. Ивановская, при расставании он их всех расцеловал. Много лет спустя Азеф говорил: «Когда я тогда целовал Сазонова, это не был поцелуй Иуды».
15 июля 1904 г. Е. Сазонов швырнул бомбу в карету В. Плеве — министра убило на месте. Это произвело потрясающее впечатление на всю Россию. Историк Ю. Николаевский писал: «Ав-
торитет Азефа поднялся на небывалую высоту. Он сразу стал настоящим „героем" партии. Е. К. Брешковская — старая революционерка, уже отбывшая две каторги в Сибири, — приветствовала его по старорусскому обычаю: низким поклоном, до самой земли».
Сохранилось воспоминание П. Ивановской, как Азеф в Варшаве встретил весть об убийстве Плеве: «Азеф рванул дрожащими руками телеграмму: „Замордовано Плевего" (убийство Плеве), — громко читал он, и вдруг осунулся, опустив руки вдоль тела. „У меня отнялась поясница", — объяснил он». До сих пор Е. Азеф мог опасаться разоблачения только с одной стороны. Теперь вся его жизнь превращалась в смертельно опасную игру на два фронта. «Долгие годы, — писал позже В. Чернов, — с необыкновенной выдержкой он балансировал на туго натянутом канате над зияющей внизу пропастью».
17 февраля 1905 г. Боевая организация совершила ещё одно громкое покушение. В Москве взрывом бомбы убило великого князя Сергея Александровича. Разумеется, Азеф прекрасно знал о подготовке этого акта.
Конечно, всё это время полиция не прекращала требовать от него новых сведений. И он их давал, наводя её на своих «соперников». Выдавал отряды боевиков, не связанные с Боевой организацией. Выдавал своих политических противников в партии. А участников собственной Боевой организации тщательно оберегал от ареста.
В сентябре 1905 г. Азефу пришлось пережить неожиданное потрясение. Важный полицейский чиновник Владимир Меньшиков решил назвать эсерам двух сотрудников полиции в их рядах. Одним из них был «инженер Азиев, еврей». По случайному совпадению Азеф оказался дома у эсера Е. Ростковского, когда тому пришло это письмо. Ростковский не знал, кто такой «Азиев», и спросил Азефа. Тот побледнел, но хладнокровно отвечал: «Инженер Азиев — это я. Моя фамилия Азеф».
Эсеры, конечно, не поверили обвинениям против главы их Боевой организации. Он оставался «выше всяких подозрений». С этого момента Азеф прервал своё сотрудничество с полицией. У него имелось веское оправдание — по вине начальства он чуть было не провалился.
Возможно, он хотел и окончательно порвать с полицией. В октябре 1905 г., после провозглашения гражданских свобод, Азеф заявил Чернову: «С террором покончено. Но одно дело, может быть, ещё осталось сделать — единственное дело, которое имело бы смысл. Это — взорвать всё Охранное отделение. Под видом кареты с арестованными ввезти во внутренний двор охранки несколько пудов динамита. Так, чтобы и следов от деятельности всего этого мерзкого учреждения не осталось...».
Если бы охранное отделение взорвали, от полицейской деятельности Азефа действительно «не осталось бы и следов». Тогда он со спокойной душой мог бы полностью перейти на сторону революции. Но среди эсеровских вождей его план поддержки не нашёл.
ей сладенькой улыбочкой Рачковский разлетелся к „Филипповскому", протягивая ему, как при встрече со старым другом, обе руки.,А, мой дорогой Евгений Филиппович, давненько мы с вами не видались. Как вы поживаете?"
Но „Филипповский" после двух дней скудного арестантского питания обнаруживал мало склонности к дружеским излияниям. Он был чрезвычайно озлоблен и не скрывал этого. Только в самой смягчённой форме можно было бы передать ту площадную ругань, с которой он обрушился на Рачковского. В своей жизни я редко слышал такую отборную брань. „Вы покинули меня на произвол судьбы, без инструкций, без денег, не отвечали на мои письма. Чтобы заработать деньги, я вынужден был связаться с террористами", — кричал на него Филипповский. Смущённый, Рачковский чуть защищался, бросая только слова: „Но, мой дорогой Евгений Филиппович, не волнуйтесь так, успокойтесь!"».
После этого бурного свидания работа Азефа в полиции возобновилась. «Азеф оказался моим лучшим сотрудником в течение ряда лет, — писал позднее А. Герасимов. — Мы в конце концов сошлись на плане, по которому арестов производиться не должно, но в то же время совместными действиями моими и Азефа все попытки революционеров должны неизбежно заканчиваться неудачей». Члены Боевой организации эсеров, по словам Герасимова, оказались у него «под стеклянным колпаком».
Е. Азеф. Снимок сделан после 1910 г.