Арест Азефа

ТОВАРИЩИ О ЕВГЕНИИ АЗЕФЕ

ЕВГЕНИЙ АЗЕФ

Карикатура на черносотенцев. Открытка 1907 г.

ПОЛИЦИЯ

И РЕВОЛЮЦИОННОЕ ДВИЖЕНИЕ

История политической полиции и история революционного движения в России начала XX в. тесно соприкасаются друг с дру­гом. Порой они даже переплетаются между собой, образуя еди­ное целое. Между полицией и революционерами не только ки­пела ожесточённая борьба: нередко случалось, что представите­ли одного лагеря переходили в другой.

Более того, о некоторых политических фигурах до сих пор идут горячие споры среди историков. Обсуждается вопрос, кем они были: то ли видными революционерами, то ли столь же вид­ными полицейскими деятелями?

История взаимоотношений полиции и революционного дви­жения ярко отразилась в биографиях трёх непохожих друг на друга людей: Евгения Азефа, Георгия Гапона и Сергея Зубатова.

(1869—1918)

Имя этого человека революционеры ставили наравне с имена­ми вождей «Народной воли». Он сумел добиться не только непре­рекаемого авторитета, абсолютного доверия, но и настоящей любви своих товарищей.

Евгений Филиппович (Евно Фишелевич) Азеф родился в 1869 г. в местечке Лысково под Гродно в семье еврея-портного. Детство его прошло в крайней бедности. Чтобы «выйти в люди», помогать своим родным, требовалось прежде всего хорошее об­разование. 22-летний Евгений отправился в Германию, в Карлс­руэ, учиться на инженера. Во время учёбы он испытывал отчаян­ную нужду, как вспоминали его друзья, «терпел голод и холод».

Тогда же Евгений Азеф начал участвовать в революционных кружках русского студенчества. Товарищи запомнили его как искреннего идеалиста, страдающего за народ. Они называли его «светлой личностью». С деспотической властью, считал Азеф,

По словам эсера Виктора Чернова, товарищи Евгения Азефа считали, что «натура у него скрытная, сдержанная, но по существу отзывчивая и нежная». Как-то раз, когда один бежавший с ка­торги эсер рассказывал, как его поро­ли розгами, Азеф расплакался. «Он делил с революционерами их жизнь, полную тревог, опасностей и глубоких, трагических переживаний, — замечал Чернов. — Он принимал последнее „прости" людей, идущих на смерть. В революции он завоевал себе положе­ние, напоминавшее положение Желя­бова...»

«Все работавшие с ним в терроре товарищи, — вспоминал боевик Влади­мир Зензинов, — не только безмерно уважали, но и горячо его любили». Азеф прекрасно разбирался в людях. Один из его полицейских начальников, Александр Герасимов, писал, что в Азе­фе его «каждый раз поражало умение понимать мотивы поведения самых разнокалиберных людей». При Азефе в Боевую организацию не смог проник­нуть ни один сотрудник полиции (ко­нечно, кроме него самого).

Единственный арест за всё время дея­тельности Е. Азефа в Боевой органи­зации произошёл так. В апреле 1906 г. полиция выследила группу из трёх че­ловек, готовивших покушение на ми­нистра внутренних дел Петра Дурно­во. Четвёртый человек (это был Азеф) встречался со всеми тремя и явно ру­ководил ими. Начальнику Петербург­ского охранного отделения А. Гераси­мову бросилось в глаза, что филёр Е. Медников в докладах называет это­го четвёртого «нашим Филипповским».

А. Герасимов вспоминал: «Этот Филипповский, по словам Медникова, один из самых важных и ценных секретных сотрудников. Поразительное известие! Мне не приходилось никогда слышать об агенте с таким именем. И я решил взять быка за рога... Примерно 15 ап­реля мои филёры подстерегли Филипповского на одной из безлюдных улиц, схватили его под руки и честью попро­сили следовать за ними.

В Охранном отделении разыгралась короткая, но оживлённая сцена. Аре­стованный предъявил паспорт и доку­менты. „Я — инженер Черкас, Меня знают в Петербургском обществе. За что я арестован?" Он кричал, грозил прессой, ссылался на именитых друзей. Я дал ему выговориться, а затем корот­ко сказал: „Всё это пустяки. Я знаю, вы раньше работали в качестве нашего секретного сотрудника. Не хотите ли поговорить откровенно?".

„Филипповский-Черкас" был чрезвы­чайно поражён. „О чём вы говорите? Как это пришло вам в голову?" — „Это безразлично, — ответил я. — Скажите: „да" или „нет"?" Он сказал: „нет", но это „нет" звучало весьма неуверенно».

Герасимов предложил Азефу «поду­мать» и велел посадить его в одиноч­ку. Через два дня Азеф попросил о встрече и сказал: «Я сдаюсь. Да, я был агентом полиции и всё готов расска­зать откровенно. Но хочу, чтобы при этом разговоре присутствовал мой прежний начальник, Пётр Иванович Рачковский». Герасимов позвонил Рачковскому и пригласил его. Он вспоми­нал об этой встрече: «С обычной сво-

можно бороться только террором. «Главное — террор!» — вос­клицал он не раз.

В 1899 г., получив диплом инженера, Е. Азеф приехал в Рос­сию. Здесь он вместе с Г. Гершуни стал создателем новой пар­тии — социалистов-революционеров (эсеров). Основным мето­дом борьбы эсеры признавали именно террор. Азеф выделялся среди своих товарищей весьма редкими в этом кругу деловыми качествами. Его часто называли «золотые руки». «За что он ни брался, — вспоминал Виктор Чернов, — дело у него кипело. Го­ворил он мало — особенно при большой публике. То немногое, что он говорил, всегда как будто нехотя, было взвешено и проду­мано до конца». Вполне понятно, почему при этих качествах в 1903 г. именно Е. Азеф возглавил Боевую организацию эсеров.

Такую биографию Е. Азефа знали тогда его товарищи. Од­нако, оказывается, существовала и вторая биография, о которой они не имели понятия. Началась она ещё в 1893 г. Пытаясь все­ми средствами выбиться из нищеты, Е. Азеф направил письмо в русскую полицию. За небольшую плату он предложил ей свои услуги. В течение нескольких лет он добросовестно сообщал по­лиции о студенческих революционных кружках. Помог рас­крыть крупную нелегальную типографию, арестовать ряд под­польных групп.

Возможно, переломный момент в судьбе Е. Азефа наступил в апреле 1903 г., когда в Кишинёве произошёл еврейский погром. Он сопровождался массовыми убийствами, в том числе женщин и детей. Полиция никак этому не препятствовала, а главным вдох­новителем погрома считался министр внутренних дел Вячеслав Плеве. Азефа происшедшее потрясло и возмутило. Он не скры­вал этого даже в разговоре со своим полицейским начальником Сергеем Зубатовым. По воспоминаниям последнего, Азеф «тряс­ся от ярости и с ненавистью говорил о Плеве».

Под руководством Е. Азефа осенью 1903 г. Боевая организа­ция эсеров приступила к подготовке убийства Плеве. На этот раз Азеф решил не выдавать властям замыслы террористов. В то же время он заранее подготовил себе оправдание перед полицией: туманно сообщил, что Егор Сазонов (один из его боевиков) «за­тевает что-то важное».

После нескольких тяжёлых неудач и гибели одного из членов организации боевики едва не бросили дело. Азеф удержал их. «Плеве будет убит», — убеждённо повторял он. Как писал Бо­рис Савинков, «настойчивость Азефа, его спокойствие и уверен­ность подняли дух организации. Азеф возродил организацию...». На последнем свидании с боевиками перед покушением Азеф «казался спокойным, внимательным, преувеличенно ласковым». Как вспоминала одна из них, П. Ивановская, при расставании он их всех расцеловал. Много лет спустя Азеф говорил: «Когда я то­гда целовал Сазонова, это не был поцелуй Иуды».

15 июля 1904 г. Е. Сазонов швырнул бомбу в карету В. Пле­ве — министра убило на месте. Это произвело потрясающее впе­чатление на всю Россию. Историк Ю. Николаевский писал: «Ав-

торитет Азефа поднялся на небывалую высоту. Он сразу стал на­стоящим „героем" партии. Е. К. Брешковская — старая револю­ционерка, уже отбывшая две каторги в Сибири, — приветствова­ла его по старорусскому обычаю: низким поклоном, до самой земли».

Сохранилось воспоминание П. Ивановской, как Азеф в Вар­шаве встретил весть об убийстве Плеве: «Азеф рванул дрожащи­ми руками телеграмму: „Замордовано Плевего" (убийство Плеве), — громко читал он, и вдруг осунулся, опустив руки вдоль тела. „У меня отнялась поясница", — объяснил он». До сих пор Е. Азеф мог опасаться разоблачения только с одной стороны. Теперь вся его жизнь превращалась в смертельно опасную игру на два фрон­та. «Долгие годы, — писал позже В. Чернов, — с необыкновенной выдержкой он балансировал на туго натянутом канате над зияю­щей внизу пропастью».

17 февраля 1905 г. Боевая организация совершила ещё одно громкое покушение. В Москве взрывом бомбы убило великого князя Сергея Александровича. Разумеется, Азеф прекрасно знал о подготовке этого акта.

Конечно, всё это время полиция не прекращала требовать от него новых сведений. И он их давал, наводя её на своих «со­перников». Выдавал отряды боевиков, не связанные с Боевой ор­ганизацией. Выдавал своих политических противников в партии. А участников собственной Боевой организации тщательно обе­регал от ареста.

В сентябре 1905 г. Азефу пришлось пережить неожиданное потрясение. Важный полицейский чиновник Владимир Меньши­ков решил назвать эсерам двух сотрудников полиции в их рядах. Одним из них был «инженер Азиев, еврей». По случайному сов­падению Азеф оказался дома у эсера Е. Ростковского, когда тому пришло это письмо. Ростковский не знал, кто такой «Азиев», и спросил Азефа. Тот побледнел, но хладнокровно отвечал: «Инже­нер Азиев — это я. Моя фамилия Азеф».

Эсеры, конечно, не поверили обвинениям против главы их Боевой организации. Он оставался «выше всяких подозрений». С этого момента Азеф прервал своё сотрудничество с полицией. У него имелось веское оправдание — по вине начальства он чуть было не провалился.

Возможно, он хотел и окончательно порвать с полицией. В октябре 1905 г., после провозглашения гражданских свобод, Азеф заявил Чернову: «С террором покончено. Но одно дело, может быть, ещё осталось сделать — единственное дело, которое име­ло бы смысл. Это — взорвать всё Охранное отделение. Под ви­дом кареты с арестованными ввезти во внутренний двор охран­ки несколько пудов динамита. Так, чтобы и следов от деятельно­сти всего этого мерзкого учреждения не осталось...».

Если бы охранное отделение взорвали, от полицейской дея­тельности Азефа действительно «не осталось бы и следов». Тогда он со спокойной душой мог бы полностью перейти на сторону рево­люции. Но среди эсеровских вождей его план поддержки не нашёл.

ей сладенькой улыбочкой Рачковский разлетелся к „Филипповскому", протя­гивая ему, как при встрече со старым другом, обе руки.,А, мой дорогой Ев­гений Филиппович, давненько мы с вами не видались. Как вы поживаете?"

Но „Филипповский" после двух дней скудного арестантского питания обна­руживал мало склонности к дружеским излияниям. Он был чрезвычайно озлоб­лен и не скрывал этого. Только в са­мой смягчённой форме можно было бы передать ту площадную ругань, с ко­торой он обрушился на Рачковского. В своей жизни я редко слышал такую от­борную брань. „Вы покинули меня на произвол судьбы, без инструкций, без денег, не отвечали на мои письма. Что­бы заработать деньги, я вынужден был связаться с террористами", — кричал на него Филипповский. Смущённый, Рачковский чуть защищался, бросая только слова: „Но, мой дорогой Евге­ний Филиппович, не волнуйтесь так, успокойтесь!"».

После этого бурного свидания работа Азефа в полиции возобновилась. «Азеф оказался моим лучшим сотруд­ником в течение ряда лет, — писал позднее А. Герасимов. — Мы в конце концов сошлись на плане, по которо­му арестов производиться не должно, но в то же время совместными дейст­виями моими и Азефа все попытки ре­волюционеров должны неизбежно за­канчиваться неудачей». Члены Боевой организации эсеров, по словам Гера­симова, оказались у него «под стеклян­ным колпаком».

Е. Азеф. Снимок сделан после 1910 г.