Дитература

Литература

ЖИЗНЬ.

Литература

1. Государственные деятели России XIX — начала XX в.: Биографический справочник (Составители: И.И. Линьков, В.А. Никитин, О.А. Ходенков). — М., 1995.

2. Политические деятели России 1917; Биографический справочник, — М., 1993. 1

3. Полнер Т.И. Жизнь и деятельность князя Г.Е. Львова. — Париж, 1926.

4. Пушкарево И.М. Князь Георгий Евгеньевич Львов // Исторические силуэты. — М., 1Й1

5. Пушкарево И.М. Георгий Евгеньевич Львов // Россия на рубеже веков: историчя ские портреты. — М., 1991.

Александр Федорович Керенский

dtmm0 еренский, как считают многие, был человеком трагической судь­ей бы. Иногда он сам говорил, что получил пилатовское нака- зание: бессмертен (почти девяносто!), все знает и некому рас- сказать — одинок. Эти слова — исповедь бывшего премьера России, по­ведал журналист Генрих Боровик, на протяжении 1967 г. дважды встре­чавшийся с Александром Федоровичем Керенским, а позднее, уже после его смерти, неоднократно беседовавший с его последним личным секре­тарем-переводчиком Еленой Петровной Ивановой-Пауэре. Грустью и пе­чалью веет от описания встреч с человеком, вся жизнь, все помыслы кото­рого до конца были связаны только с Россией, который много раз 'отказывался от всяких предложений по организации «правительства Рос­сии в изгнании» и который был погребен в Лондоне, на кладбище, где [хоронят людей неопределенной веры. Для него Россия была одна. Он [всегда верил, что Россия в конце концов станет демократической страной. (Почти во всех мемуарах, связанных с февралем или октябрем 1917 г., при­сутствовало его имя. И почти всегда о нем отзывались либо с ненавис­тью, либо с издевкой. В советской историографии он традиционно изо­бражался неврастеником и позером, неведомо почему и как пришедшим (к власти, эдаким калифом на час. И даже в последних, в целом объектив- I ко доброжелательных по отношению к Керенскому публикациях и под­борках материалов, например, книге, изданной Чувашским университетом в 1993 г. «Александр Керенский: любовь и ненависть революции», его ■политическая карьера в 1917 г. изображена как карьера игрока, «расчет­ливого, умевшего просчитывать свои ходы далеко вперед». Однако все, [что произошло в России осенью 1917 г., опровергает последнее утверж­дение, как, впрочем, и свидетельства многих современников, и собственные [самооценки Керенского. Как вспоминала его секретарь, даже в последние [тоды жизни, будучи одиноким и больным, Керенский не любил играть в [шахматы, пояснив, что в этой игре надо взвешивать, предвидеть, а он ни- [ когда не умел этого делать: «Я либо знаю, что делать, либо не знаю. А [продумывать одну комбинацию, потом другую, просчитывать ходы вперед — I^{то не} Для меня. Я всегда принимал и принимаю решения моментально, ЕЩ| не принимаю вовсе». Такая линия поведения скорее увязывается I ^{0 мн}огими фрагментами его политической биографии и в известной сте­рни объясняет трагический финал его феерической карьеры. Но так или

иначе в те дни имя А.Ф. Керенского было одним из символов Ру_Сс I революции, с ним связывались как надежды на демократическое обноЗ ление России, так впоследствии и их крушение. Пресса самых различи 1 направлений пела ему дифирамбы, а спустя некоторое время так же Jil но его проклинала. Так что же предопределило трагедию этого челов«1 ка и характер его исторической ноши? Каков был уровень сопряжения! его политической судьбе двух отправных начал: объективно-заданного 3 субъективно-волевого? Попытаемся разобраться.

Александр Федорович Керенский родился 22 апреля 1881 г. в Симбирске] Как писал он впоследствии, по иронии судьбы три человека, жизнь кото] рых тесно сплелась в критические годы истории России, были уроженца- ми этого города: всеми ненавидимый последний царский министр внут| ренних дел А.Д. Протопопов, Владимир Ленин и автор воспоминаний! Перечисляя сильные впечатления своего детства, Керенский назовет из-] вестие о казни старшего сына Ульяновых — Александра, который оста! вил в его детском воображении неизгладимый след «не как личность, а как некая зловещая угроза». Таким было, считал Керенский, его первое соприкосновение с революционным движением. Это известие было тем! более трагичным, что между семьями Керенских и Ульяновых были тес-1 ные дружеские отношения.

Александр Федоровичу Керенский

Отец Керенского, Федор Михайлович, был выходцем из семьи бедного приходского священника, не пожелавшим, однако, идти по стопам свое! го родителя. Окончив Казанский университет, где он изучал историю и классическую фило­логию, Ф.М. Керенский быстро продвинулся по службе: инспектор средней школы, затем дирек­тор школы, позЖе — директор мужской гимна­зии, той самой, в которой учились и братья Уль­яновы, Александр и Владимир. Мать Керенского была дочерью начальника топографического от­деления при штабе Казанского военного окру­га, а по материнской линии — внучкой крепост­ного крестьянина, который, выкупившись на свободу, сделался в Москве процветающим куп­цом. Детские годы, согласно воспоминаниям Керенского, всегда представали в его сознании в виде идиллических картинок домашней жизни. Два сильных впечатлИ ния той поры пронес он через всю свою жизнь: идею личного самопо! жертвования во имя народа, взятую, по его словам, из канонов правослаи ной церкви, и ощущение Родины-России, почерпнутое прежде всего и| ставшей основной привычки его жизни — чтения. Заболев костным Щ беркулезом на седьмом году жизни и будучи вынужденным пролежать ■

I _кровати шесть месяцев, он «проглатывал» книги и журналы, исторические I р₀маны, научные брошюры, жития святых и т. п. По его признанию, имен- I но симбирский период и полученные тогда представления оказали реша- I ющее воздействие на выбор духовного пути, по которому он шел всю

В 1889 г. семья Керенских переехала в центр Туркестанского края Таш- [ кент, куда Ф.М. Керенский был назначен инспектором учебных заведений.! За 20 лет пребывания в крае он объехал весь Туркестан большей час- \ тью в дорожной карете, ни единого раза не столкнувшись с неприятнос­тями в общении с местным населением. Посещение Сергеем Юльевичем Витте в Ташкенте отца Керенского, относившегося к нему с восхищением, I обсуждение в семье характера его деятельности, а также знакомство с открытым обвинительным по отношению к самодержавию письмом Льва Толстого (1892 г.), поддержанного в целом родителями, способствовали [ становлению мировоззрения будущего премьера и выбору направления профессиональной деятельности. Но главную роль в этом процессе сыг- рали студенческие годы.

В 1899 г. Керенский стал студентом Санкт-Петербургского университета,! первоначально предполагая закончить два факультета: исторический и | юридический. Однако в конце первого курса вышел приказ министра про- I свещения Н.П. Боголепова, запретивший одновременное обучение на двух факультетах, и Керенский предпочел юридическое образование. В универ- [ ситете в это время преподавали такие выдающиеся ученые, как профес­сора С.Ф. Платонов, М.И. Ростовцев, Н.О. Лосский. Их эрудиция и под­линная культура оказали глубокое воздействие на Керенского. Кумиром же его на юридическом факультете стал профессор Л.И. Петражицкий, читавший философию права и заставлявший студентов искать рациональ­ные формы общественных отношений, основанных не на насилии, а на праве и законе. По словам Керенского, прослушанные лекции и вообще обще­ние с Петражицким помогли ему оформить свои интуитивные воззрения в систематическую и рационалистическую структуру. В этот же период Керенский понял и другое: материалистические теории, превращавшие че­ловеческие существа в крошечные винтики чудовищной машины, и в част­ности марксизм, не для него. Понятнее и ближе ему по духу были соци­алисты-революционеры, народники, убежденные в том, что стремились к освобождению человека, а не к превращению его в орудие классовой борь­бы. Со временем созвучным его настроению стал и земский либерализм, ^иДеи которого благодаря журналу «Освобождение» получили широкое распространение в интеллектуальных, радикальных и социалистических кру­гах. И вообще революционная атмосфера Санкт-Петербургского универ­ситета захватила и Керенского. «Мы спорили обо всем на свете», — вспо­минал он. Хотя он и не принадлежал ни к одному из политических течений, но уже на втором курсе стал довольно популярным оратором на студ_е 1 ческих сходках. Первая политическая речь, произнесенная на студ_енчв] ском собрании, повлекла весьма умеренное наказание: временное отлуч^ ние от университета и отбытие «ссыльного студента» домой, в Ташкент в трехмесячный «отпуск». Но отныне, если первоначально не делами, J мыслями, Керенский был связан с политикой.

Наступали бурные предреволюционные годы, а с ними новые дела и по* ступки. Определенная идейно-политическая раздвоенность будет conpoi вождать Керенского всю жизнь: с одной стороны, приверженность эво. люционным идеям конституционного и демократического переустройству России («дух» С.Ю. Витте), с другой — радикальная психология революций онной эпохи. И не случайно, окончив университет в 1904 г., молодой юрист; избрал карьеру защитника в политических процессах, будучи принятым i коллегию адвокатов. Свою работу он начал в Народном доме, оказывая юридическую помощь беднякам, а затем войдя в специальный комитет по оказанию помощи жертвам 9 января 1905 г. Именно под впечатлением этих событий Керенский пришел к выводу о неизбежности индивидуалу ного террора, начав сотрудничать в революционном бюллетене «Буревесга ник», вскоре ставшем печатным органом социалистов-революционеров. Ке-' ренский познакомился с руководителями эсеровской боевой организации Б. Савинковым, Б. Моисеенко и попытался вступить в нее, но просьба его; была отклонена самим Азефом, руководителем этой организации, тайным агентом Департамента полиции. Последовавшие в декабре 1905 г. apecij и четырехмесячное заключение в «Кресты» за случайно найденные при] обыске листовки «Организации вооруженного восстания», связанной | «Буревестником», способствовали освобождению Керенского от юношеского романтизма и осознанию необходимости сплочения «всех демократическим партий в России» для ее освобождения.

Манифест 17 октября 1905 г. Керенский встретил с восторгом, считагг его важным достижением революции и полагая, что со временем кон-| ституция может стать реальностью, краеугольным камнем России. И хотял будучи заключенным «Крестов», Керенский не участвовал в выборах И I Государственную думу, но, как и многие демократы, надеялся, что нако| нец-то монарх заключит мир со своим народом. Разгон Думы 8 июля 1906 г. нанес еще один удар по этим надеждам. Из тюрем без излишней шумихи выпустили многих политических заключенных, в том числе и КеЧ ренского, которому было вновь предложено отправиться «домой», в Таш| кент, и не появляться в столице до осени.

Возвращение в Санкт-Петербург ознаменовалось началом его работы' качестве защитника на политическом процессе,в Ревеле по делу крестьТ ян, разграбивших поместье местного барона. Двадцатипятилетнему адво^ кату удалось так построить свою защитительную речь на основе испол^

I зования фактов жесточайшей расправы над ними, что большинство обви- I ненных крестьян под бурю аплодисментов было оправдано. Успешный I дебют в качестве адвоката и политического оратора принес Керенскому К _настоящую известность. В последующие годы он неоднократно высту- I -_аЛ защитником на многих громких процессах, в том числе по расследо- I ванию трагических Ленских событий. Комиссия была создана по настоя- I нию думской оппозиции в противовес правительственному разбирательству. I участие Керенского в расследовании Ленских событий в 1912 г. способ- I _СТвовало росту его личной популярности и стало предпосылкой для блес-

■ тящей политической карьеры. Данная работа благоприятно отразилась на к предвыборной кампании Керенского, выставленного кандидатом в IV Госу­дарственную думу от группы трудовиков по Саратовской губернии и под- I держанного на общем губернском собрании. В Думе он оказался един- (ственным из пятнадцати новых кандидатов, баллотировавшихся от Трудовой

■ группы, став в 1915 г. ее председателем.

[ Этот период был весьма насыщенным в общественно-политическом са- I моутверждении Керенского. В числе 25 видных адвокатов Санкт-Петербурга I в октябре 1913 г. он подписал протест против сфабрикованного дела Мен­деля Бейлиса, за что был привлечен к судебной ответственности и при­говорен к восьми месяцам тюремного заключения как инициатор приня­тия соответствующей резолюции адвокатской коллегии. Еще в 1912 г.

■ Керенский получил предложение вступить в масоны и вскоре стал одним

■ из членов масонской ложи «Великий Восток народов России», а со вре­менем даже генеральным секретарем ее Верховного совета. Свое учас-

■ тие в деятельности масонов Керенский объяснял прежде всего их поли­тическими целями: стремлением установить в России демократию на основе

■ широких социальных реформ и федерального устройства государства. В ■это время масонами являлись более трехсот видных представителей ли­бералов, социалистов, некоторые офицеры и даже члены царской фами- [ лии. В частности, масонами были кадеты В.А. Маклаков и А.И. Шингарев,

■ октябрист А.И. Гучков, князь Г.Е. Львов, правые социалисты Е.Д. Кускова |иС.Н. Прокопович, меньшевики Н.С. Чхеидзе и М.И. Скобелев. Думская [ложа сыграла определенную роль в координации усилий различных по­литических сил в попытках спасти страну от надвигавшейся катастрофы.

i «Мы, — писал впоследствии Керенский, — ощущали пульс националь­ной жизни и... стремились воплотить в нашей работе чаяния народа». Очевидно, что Керенский имел моральное право на подобное заявление. В качестве защитника на политических процессах он за предвоенные годы [объехал почти всю Россию. При этом никогда не ограничивался чисто Профессиональными делами, связанными с адвокатской практикой, а стре­мился узнать настроения людей, установить контакты с местными предста­телями либеральных и демократических групп. Впечатления, вынесенные

из этих поездок, дали ему замечательный материал для критических туплений в Государственной думе, где он приобрел славу одного из

ВЬ1С.| ЛУЧ

ших ораторов левых фракций, участвуя в прениях по вопросу о всеоб. щем избирательном праве, делая запросы от Трудовой группы, и т. д Известие о начале войны застало Керенского в Саратовской губернии! в одной из его многочисленных поездок как депутата Думы. Возвращая^ в Санкт-Петербург, он работал над программой действий на период вом

ны, основанной на идее примирении царя и народа. Трудно вменить в

вину!

Керенскому подобные настроения. В те дни аналогичную позицию зани^ мали почти все руководители думских фракций, кроме большевиков. А 1 огромные толпы народа в день объявления войны исполнили «Боже, царл храни!» на площади перед Зимним дворцом. Позднее Керенский назвал свои надежды «бесплодным мечтанием», ТогШ да же возникло ощущение, что «эта вторая война за национальное выжива-1 ние (первая была в 1812 г.)» предоставила царю уникальную «возможноспя протянуть руку дружбы народу», обеспечив тем самым победу. Не было на ] начальном этапе войны случаев отказа от мобилизации, даже среди промыт! ленных рабочих. Подавляющее большинство в оппозиции считало, что бори бу, которую вели с абсолютизмом, можно «на время отложить». Однако разочарования начались почти сразу же. Срочно вернувшись» Петербург, Керенский предложил председателю Думы М.В. Родзянко по­пытаться от имени Совета старейшин, куда входили представители дум| ских фракций, убедить царя в том, что ради успешного исхода войны нН обходимо предпринять определенные шаги с целью проведения в жизнь коренных положений Манифеста 17 октября 1905 г., в частности измеЗ нить внутреннюю политику, провести всеобщую амнистию для политиче! ских заключенных, покончить с религиозной нетерпимостью, и т. д. Одна! ко это предложение не встретило поддержки большинства в Думе и у| Николая II, который, по словам М.В. Родзянко, лишь мельком прогляде! листок, не сделав никаких замечаний. Выступая 26 июля 1914 г. от именЯ трудовиков на открытии чрезвычайной сессии Думы, Керенский вновь об4 ратил внимание на важность осуществления властью вышеуказанных меЯ с целью преодоления внутренних разногласий и облегчения «тягот трудИ щихся». Одновременно оу призвал рабочих, крестьян и всех, кто желая процветания родине, готовиться к тяжким испытаниям, собрав все свои силм и помня, что «защищая свою страну, вы освободите ее». Став на позиции «революционного оборончества», он считал, что поражение России в войн| грозило ей потерей экономической самостоятельности и международной политической изоляцией. Как показали дальнейшие события, о чем позже с горечью писал КЯ ренский, вотум доверия, вынесенный Думой правительству, был им воспрЯ нят неадекватно ситуации. Образовавшийся в августе 1915 г. «ПрогреЧ

I _вНЬ1й блок», куда вошли представители почти всех партий, кроме крайне I _еВЬ|_Х и крайне правых, поставил своей задачей создание правительства I лиц_г «пользующихся доверием» страны, что было созвучно представле­ниям Керенского о будущем. Поскольку царизм не желал идти навстречу Требованиям думской оппозиции, стали разрабатываться планы проведения ■ «дворцовой революции». Керенский был участником состоявшейся в сен­тябре 1916 г. тайной встречи некоторых лидеров «Прогрессивного блока», на которой было решено сместить правившего монарха и заменить его наследником Алексеем, назначив при нем регента в лице великого князя Михаила Александровича. Возникали и другие аналогичные планы, но под­готовка к перевороту, по словам Керенского, шла «ужасающе медленно... Конец наступил 27 февраля и совсем по-другому».

|0бъ: [дат

: Однако нельзя обвинить руководителей думских фракций, в том числе [и Керенского, в полном бездействии. В начале декабря 1916 г. прошли [съезды общественных организаций Союзов земств и городов, принявшие (созвучные резолюции. Их тексты 13 декабря на заседании Думы зачитал ■Керенский, обративший внимание на то, что выход из катастрофического положения предлагался один — реорганизация власти, создание ответ­ственного министерства. По его мнению, если бы данный вопрос был по­ставлен на голосование, то Дума сумела бы стать «руководителем стра­ны в переломный момент истории». Но Родзянко отказался это сделать, сославшись на процедурные правила. Новое заседание Думы открылось 15 февраля 1917 г. с постановки вопроса о ее роли в противостоянии [между властью и страной, когда в столице интенсивно зрели забастовоч­ные настроения среди рабочих. Их представители с Путиловского завода [посетили Керенского и Чхеидзе накануне открытия думской сессии. Вы­ступая 17 февраля в Думе, Керенский предупредил: «Настает момент, ког- [да терпение масс начинает истощаться...» «Поняли ли вы, — продолжал [он, — что исторической задачей русского народа в настоящий момент [является задача уничтожения средневекового режима немедленно, во что [бы то ни стало, героическими личными жертвами? С нарушителями зако­на есть только один путь — физического их устранения». Когда эти слова Предали императрице, она воскликнула: «Керенского следует повесить!», i⁹ министр юстиции потребовал лишения его депутатской неприкосно­венности. И тем не менее Керенский от имени левой оппозиции еще раз Допытался подтолкнуть Думу на более решительные действия. В своем I Отуплении 23 февраля, когда в связи с резким обострением продоволь­ственного положения в столице Дума решила специально обсудить этот Jtonpoc, Керенский вновь подчеркнул: «Ведь масса — стихия, у которой единственным царем делается голод...». 26 февраля царским указом был

явлен перерыв в работе Думы, а 27 февраля началось восстание сол- ^в Петроградском гарнизоне, братание солдат с рабочими. Керенский

оказался в центре событий, происходивших в этот день в Тавричес_к J

дворце — месте заседания Думы и за его пределами. Он первым и?. 1 г * * "^а чла

нов Государственной думы благодаря своим связям с Революционны^

организациями и воинскими частями узнал об образовании Временногя

исполнительного комитета Совета рабочих депутатов, так как именно!

нему обратились его представители за содействием в получении для qJ

вета помещения в Таврическом дворце. Когда же в ночь с 27 на 28 ф^

раля Совет старейшин Думы создал ее Временный комитет с целы!

взятия в свои руки «восстановление государственного и общественного

порядка», то Керенский был назван вторым в его составе после председл

теля Думы М.В. Родзянко, лишь после него шли Н.С. Чхеидзе, В.В. Шули

гин, П.Н. Милюков и др.

Нельзя также считать случайным избрание Керенского товарищем пред!

седателя Петроградского совета рабочих депутатов на его первом за^

седании, на котором он даже не присутствовал. И хотя, как писал впос!

ледствии Керенский, первоначально его отношения с руководителями

Совета (социал-демократами Н.С. Чхеидзе и М.И. Скобелевым) носили

напряженный характер из-за его неприятия «теоретического социализма»

но, судя по всему, последние стремились использовать популярности

Керенского для утверждения авторитета только что избранного opraj

на. В эти первые дни революции, справедливо обозначенные Керенским

как «поворотный пункт» в истории России, он постоянно выступал nei

ред воинскими частями, казачьими отрядами, испытывая при этом «чум

ство пьянящего восторга». Одновременно шла работа по созданию!

нового правительства и выработке программы его действия. 2 марта, воп|

реки решению Исполкома Совета о запрещении совмещать должности

в советском и государственном аппарате, Керенский вошел во Времен!

ное правительство, приняв пост министра юстиции. По его словам, вхоии

дение в правительство, получившее полный вотум доверия со сторон!

делегатов Петроградского совета, должно было способствовать фон

мированию коалиционного правительства из представителей демократу

ческих и социалистических партий.

Таким образом, участие Керенского во Временном правительстве, как и вся

его последующая политическая карьера не были случайными. Последнее hj]

протяжении многих лет опровергалось советской историографией. Не coi

ответствует действительности и утверждение о том, что включение КереИ

ского в состав Временного правительства было инспирировано масоич^^,

ми. Как свидетельствуют воспоминания одного из руководителв^Вц,^^^

о nr. ж г „.пепнаж «uv-и чуда», а сам период называл «самым счастливым временем» своей

Верховного совета «Великого Востока народов России» А.Я. ШШВИИЯИШ ШШ п □

д ф. Керенского же, как человека, не обремененного партийными дог­ами I жесткой партийной дисциплиной (лишь в марте 1917 г. он всту- л I партию эсеров, во многом будучи лишь формально связанным с ее «ководителями), революция врасплох не застала, и, видимо, в этом глав­ная причина его головокружительной карьеры. Как писал о его успехе,корреспондент «Петроградского листка» 23 марта 1917 г., «...в 36 лет не избранный, но уже признанный глава Российского государства, не толь­ко министр юстиции — министр правды. Без Керенского русская рево­люция немыслима». Более аналитичной была оценка места и роли Ке- I ренского в Февральских событиях меньшевика И.Г. Церетели, тоже одного [из лидеров революционной демократии: «Он хотел быть надпартийной, [общенациональной фигурой... Хотя формально он примыкал к партии [социалистов-революционеров, он был по всей своей природе беспартий- ным индивидуалистом. Идейно он был близок не к социалистической [среде, а к... демократической интеллигенции...». Аналогично высказался [иВ.М. Чернов: «Керенский считал себя призванным стать «душой» рево­люции, «некоронованным королем» умов и сердец взвихренной обнови­тельным порывом России...». Его личное обаяние, искренность и оратор­ское искусство в февральско-мартовские дни 1917 г. ощутили как те, которые встречались с ним впервые, так и знавшие его раньше. Ф.А. Сте- пун, близкий к либерально-кадетским кругам литератор и публицист, свое впечатление от выступления Керенского перед председателями армейских ■ делегаций в Таврическом дворце выразил следующим образом: «В его [речи были стремительность и подъем... Было ясно, что Керенскому, как [единственному среди членов Временного правительства кровному сыну революции, придется рано или поздно встать во главе ее. В ее центре он уже стоял...». Роберт Локкарт, английский дипломат, попросивший гла­ву Временного правительства князя Львова познакомить его с Керенским, прокомментировал это желание соответствующей репликой: «В кабинете был только один сильный человек — министр юстиции Керенский. Ре­волюция сломила моих старых друзей — либералов». «Искренним и [сильным человеком» назвал его и Ю.В. Готье, историк, в ту пору разде­лявший идеи кадетов. И даже П.Н. Милюков, по существу единственный оппонент Керенского в составе правительства, вынужден был признать, что «не успев еще стать «сильной властью» в государстве, Керенский, несо­мненно, уже достиг сильной власти в правительстве». Данные оценки совпадали с собственным мироощущением Керенского первые недели революции, которое он сравнивал с ощущением «свер- чуда», а сам период называл «самым счастливым временем» своей

„ ^г и^омеН^-* "^1Ическои жизни. Деятельностью во Временном правительстве он гор-

ного правительства нельзя: мы все были очень растеряны... рево застала нас врасплох».

«говорить о нашем сознательном воздействии на формирование»■■-

^ился и даже в последние годы жизни часто повторял, что Ленин, приехав ^ссию после Февраля, признал, что «Россия по своему политическому

строю догнала передовые страны». Характерно, что Керенский в сво их воспоминаниях не дифференцировал работу Временного правител ] ства в зависимости от поста, занимаемого им, вплоть до премьерства тем самым, на наш взгляд, подчеркивая демократическую предназнаЗ ченность действий всех его составов и общенациональный характер решаемых задач.

Начало деятельности Керенского на посту министра юстиции было веси ма целенаправленным. Одно за другим последовали: предписание немед-1 ленно освободить всех заключенных ло политическим и религиозным мотил вам, распоряжение Енисейскому губернатору о немедленном освобождения депутатов Государственной думы от социал-демократической фракции, при! каз о прекращении дела об убийстве Григория Распутина, и т. д. Все щ способствовало росту его популярности по всей стране. Им была начата реформа суда: установлена его независимость, мировые судьи заменялись «временными судами» в составе судьи и двух заседателей — из пред! ставителей армии и рабочих. И в целом, несмотря на все трудности, по! рожденные войной и развалом старой администрации, Временное правил тельство провело в жизнь широкую законодательную программу, заложив! тем самым основы для преобразования России в демократическое госу! дарство. Трудно обвинить в необъективности Керенского, до конца жиз| ни дискутировавшего со своими главными оппонентами — большевикам ми и считавшего, что за короткий промежуток времени данному! правительству удалось предоставить народу не только политическую сво| боду, но и социальную систему, гарантировавшую «человеческое досто! инство и материальное благосостояние» по мере преодоления экстремаль! ной ситуации. Были отменены все религиозные, этнические и сословные ограничения, летом 1917 г. прошли выборы в органы местного самоуЛ равления. Принимались соответствующие законы о кооперативах, пром союзах, фабрично-заводских комитетах, оформлялось новое трудовое законодательство. Был создан Главный земельный комитет с отделениями по всей стране, члены которых выбирались на основе нового избиратели ного закона. 20 мая комитет опубликовал директиву об общих принципа будущей аграрной реформы, главным из которых должна была стать пе| редача всей обрабатываемой земли тем, кто ее обрабатывал; к осени пря вительство должно было внести соответствующий законопроект на т верждение Учредительного собрания. В начале июля начала работать комиссия для выработки необходимых законов в целях преобразования России на основах федерализма.

Безусловно, будучи сильным и умным политиком, почти безошибочна улавливавшим, особенно в первые мирные месяцы революции, ее рбшЯ демократический смысл, Керенский отдавал себе отчет в том, что «маЛ| было писать и обнародовать сверхумные манифесты» и даже недостаг _точно было создать новую административную машину. Он считал, что члены правительства были обязаны использовать «живое слово» в сози­дательных целях, противодействуя силам разрушения и вырабатывая в людях чувство личной ответственности перед нацией в целом. Хотя ни [один министр Временного правительства не мог позволить себе отказаться р приема делегаций и приглашения выступить на митинге, Керенский как (никто преуспел в этом, особенно в летние месяцы 1917 г., выступая на [бесчисленных митингах и конференциях с участием всех слоев общества. I Видел ли Керенский подводные камни на пути реализации «идеалов сво­боды»? Насколько революционная эйфория лишила его столь необ­ходимого в «критических точках» истории политического предвидения? |Как известно, лидер эсеров В.М. Чернов считал, что лишь летние ми­нистерские кризисы заставили Керенского очнуться «от розовых иллю- Езий правительственного толстовства... для более суровых понятий о ме­тодах власти». По меткому замечанию генерала А.И. Деникина, временами I «толпа поворачивала к нему лик зверя, от вида которого слова останав­ливались в горле и сжималось сердце». В своих воспоминаниях Керен­ский также неоднократно писал о волне «слепой ненависти», очевидцем (которой он являлся, ко всему, что хоть отдаленно напоминало о пре­жнем режиме, и о нередких движениях толпы «против любой власти». И [все-таки даже при обсуждении вопроса о судьбе свергнутого монарха, [выступая в Московском совете и понимая, что многие из членов исполко­ма склонялись к идее якобинского террора, он заявил: «Маратом рус­ской революции я никогда не буду». Войдя во Временное правительство в качестве представителя «революционной демократии», Керенский рас­сматривал лозунг демократической республики не как путь к образова­нию узкоклассового, в том числе и рабочего, правительства, а как плат­форму общенационального согласия. Он стал одним из инициаторов [создания коалиционного кабинета, объединившего демократические силы, [включая кадетов. О своих надеждах на вхождение в состав правитель- ктва представителей социалистических партий Керенский поведал еще в [первой половине марта в связи с образованием контактной комиссии, в [задачи которой входили обмен информацией и установление связи меж- [ду Петроградским советом и Кабинетом. Как считал Керенский, измене­ние состава правительства позволило бы «более реально отразить дей­ствительную расстановку сил в стране». С этим был категорически не [согласен министр иностранных дел П.Н. Милюков, резко расходившийся 1 некоторыми членами правительства по вопросу трактовки целей войны. Разразился первый правительственный кризис, связанный с публикацией Й апреля так называемой ноты Милюкова, разъяснявшей союзным дер­жавам данные цели, а главное — неоднократными его публичными за­илениями, расходившимися с декларацией Временного правительства от

27 марта 1917 г., которая определяла в качестве главной задачи военн политики «утверждение прочного мира на основе самоопределения наро. дов». Керенский потребовал отставки Милюкова (точнее перевода его н пост министра просвещения) и создания комитета для руководства внешне! политикой, пригрозив собственным уходом из кабинета. Вслед за П.Н. Ми­люковым спустя несколько дней ушел в отставку и другой сторонник твер." дой власти и противник вхождения «социалистов» в правительство — _8о. енный министр А.И. Гучков.

Идея создания коалиционного правительства с участием представителей социалистических партий первоначально не получила поддержки их ру. ководства. И тогда Керенский обратился в ЦК партии эсеров, в Петров градский совет и Временный комитет Государственной думы с письмом, в котором заявил, что он сможет взять на себя «бремя власти лишь по., уполномочию тех организаций, к которым он принадлежал». Керенском^ удалось на заседании Исполкома Петроградского совета уговорить era лидеров — меньшевиков и эсеров — делегировать своих представите- лей в правительство. 5 мая соглашение было окончательно достигнута В первое коалиционное Временное правительство от Совета рабочих и сол­датских депутатов вошли меньшевики М.И. Скобелев и И.Г. Церетели, на­родный социалист А.В. Пешехонов, трудовик П.Н. Переверзев, эсер В.М, Чер­нов. А.Ф. Керенский был назван кандидатом на пост военного и морского министра. После консультаций с Верховным главнокомандующим генера] лом М.В. Алексеевым министр-председатель Г.Е. Львов поддержал пред< ложение Совета. Как вспоминал впоследствии Керенский, «после несколн ких часов тяжелейшей внутренней борьбы» он дал согласие «занят! предложенный пост».

Сегодня трудно просчитать все плюсы и минусы этого шага для noi литической карьеры Керенского. Очевидно одно: чтобы занять такой посп на исходе третьего года войны и спустя всего лишь два месяца посла революции, значительно расшатавшей устои старой русской армии, надо было иметь и мужество, и фанатичную веру в свое предназначение, и по­литическую наивность, граничившую с безоглядной жертвенностью, как это! бывало во многих революциях. С другой стороны, это мог быть и расчет на короткий путь к вершине политического Олимпа.

Июнь и июль Керенский провел в почти непрерывных поездках по фро* там. Он полагал, что «только восстановление боеспособности армии, дм монстрация некоторой нашей силы заставили бы союзников с большей оглядкой прятать дипломатические ноты Временного правительства поД| сукно». Керенский пытался «восстановить железную дисциплину в войя ках», боролся с дезертирством, добивался строгого согласования поведИ ния солдат с требованиями военной службы («Декларация прав солдата»! от 11 мая 1917 г.) и т. д. Однако восстановить боеспособность армии посл<

знаменитого» приказа № 1 Петроградского совета, предоставившего сол­датам равные с офицерами гражданские и политические права и подчи­нившего столичный гарнизон Совету, было в высшей степени трудно даже министру от «революционной демократии».

[ Начатое успешно 18 июня 1917 г. наступление русской армии на Юго- Западном фронте в скором времени приостановилось, в начале июля по- I следовало поражение, ставшее одной из причин июльского политического | кризиса, отразившегося и на самом правительстве. Почти одновременно 3- е 4 июля в Петрограде произошли беспорядки, вызванные попыткой какой- I то части рабочих и солдат с оружием в руках продемонстрировать недо- I _верие Временному правительству и потребовать перехода всей власти в руки | Советов. Керенский, находившийся на фронте, направил Г.Е. Львову теле­грамму, в которой напрямую связал неудачу на фронте «с предательскими [выступлениями» в столице и потребовал принятия соответствующих мер. | Он однозначно инкриминировал организацию выступления в Петрограде (Ленину и его партии, называя эти события «восстанием 4 июля», попыткой [большевиков «захватить власть», и т. д. «Истерией», как это было принято в советской историографии, назвать его выводы трудно. Аналогичные оценки [ были даны и руководящими органами социалистических партий. Организа­ционный комитет РСДРП 4 июля обратился с воззванием, которое так и на­зывалось «Об июльском восстании» и было проникнуто тревогой в связи [с угрозой гражданской войны. 7 июля ОК РСДРП принял специальную ре­волюцию «О текущих событиях», обвинявшую в «авантюристской попытке [ вооруженного выступления» «большевиков, анархистов и действовавших под [их флагом темных сил...». Еще более резкие оценки, вплоть до требования [проведения гласного суда над большевиками, обвиненными «в подстрека­тельстве к мятежу и организации его..., в получении денег из немецких ис­точников» содержались в резолюции фракций эсеров и меньшевиков, пред­ложенной 13 июля от двух партий на объединенном заседании ВЦИК Советов [рабочих и солдатских депутатов и Исполнительного комитета Всероссий- [ского Совета крестьянских депутатов. В ходе этих событий 8 июля мини- [стры-социалисты предложили кабинету принять программу (объявление [России республикой, проведение неотложных мер в области аграрных и тру­довых отношений, укрепление местного самоуправления, созыв Учре­дительного собрания без дальнейшей отсрочки и т. д.), в- основу которой [легла Декларация ОК меньшевистской партии, составленная Ф.И. Даном и [названная И.Г. Церетели «общенациональной программой». Когда же ее [предложили дополнить требованием о немедленном роспуске формально [существовавшей Государственной думы и ее Временного комитета, князь ['•Е. Львов объявил о своей отставке (несколькими днями раньше из пра­вительства ушли министры-кадеты). 8 июля 1917 г. главой оставшейся час­ти правительства стал А.Ф. Керенский.

I^s История России: от Рюрика до Путина

С 7 по 21 июля шли переговоры о формировании полного состава npJ вительства. При этом Керенский проявил себя как мастер компромисса! политического лавирования в целях достижения соглашения. Выступая Ж объединенном заседании ВЦИК Советов рабочих, солдатских и крестьян! ских депутатов 13 мая, он информировал собравшихся о своем решения обратиться на предстоящем в Москве Государственном совещании с npJ зывом и требованием «поддержать его в... задаче спасения государств» и революции». В ответном слове председатель ВЦИК Н.С. Чхеидзе заве! рил Керенского, что правительство, «обладающее всей полнотой власти! найдет в полномочных органах революционной демократии поддержкуд и что «эти органы не остановятся ни перед какими усилиями, чтобы спа| сти революцию и Россию». Формирующееся правительство было назва! но Правительством спасения революции по аналогии с Комитетом общи ственного спасения во времена французской революции. Оно наделялося как подчеркнул на заседании другой оратор, Ф.И. Дан, неограниченным! полномочиями «для подавления контрреволюции справа и анархии еле*] ва». Выступление большевиков 3—4 июля, безусловно, качнуло маятник на­строений руководителей «революционной демократии» вправо, и на KeJ ренского возлагали поистине великие задачи. Даже П.Н. Милюков в статье] помещенной в «Известиях» 22 июля 1917 г., предложил «немедленно прм доставить А.Ф.Керенскому, который обладает всем необходимым автори! тетом и всеми качествами», возможность завершить формирование кабиз нета из лиц, которых «он сочтет нужным пригласить».

24 июля 1917 г. второе коалиционное правительство во главе с Щ ренским было сформировано. Государственное совещание, проходившее 12—14 августа 1917 г. в Москве и представлявшее в лице 2500 делегатов все социальные, профессиональные, политические и национальные opral низации, имело целью продемонстрировать общественную поддержку дай ному правительству. В декларации, принятой 14 августа и оглашенной оя имени «объединенной демократии» Н.С. Чхеидзе, прозвучал призыв к на-j ционально-ответственному подходу в формировании демократической фронта. В ходе заседания произошел знаменательный инцидент. Посла бурных дебатов между выступившим от социалистических партий Церетя ли и представителем промышленного и финансового капитала Бублики вым они неожиданно двинулись навстречу друг другу и после сердечна го рукопожатия провозгласили классовое перемирие во имя интересов Родины. Безусловно, клятв и «душевных порывов' к единению» в те ди1 было немало, но стремления реализовать его не на словах, а на деле был| значительно меньше. Обстановка усложнялась, массы радикализировались

В июле — сентябре А.Ф. Керенский, являясь министром-председателем и одновременно сохраняя за собой пост военного и морского министр* стремился реализовать главное направление своей политики — центризм

■ _и тактическое маневрирование в целях укрепления власти и решения на- I _сущных внутренних и внешних задач. Он одним из первых среди револю­ционных демократов понял необходимость поворота от слов к действиям

_в организации твердой власти и, в чем-то преодолевая оппозицию ЦИК Со- I вета, сделал своим помощником по военным делам Б.В. Савинкова, затем I назначил 19 июля Верховным главнокомандующим генерала Л.Г. Корнило- I _ва. Пытаясь дистанцироваться от громадного количества всевозможных I влияний, в целях сохранения боеспособности армии он издал приказ о I военно-революционных судах. Но он был демократ, и в стратегическом I плане стремился поворачивать весь громадный корабль государственности | и общественности в демократическом направлении, видя лишь в этом спа- I сение России. При этом он стремился сделать данный поворот, опираясь I на живое сочувствие и одобрение реального большинства, стараясь не за- I мечать, что оно постепенно таяло, и, видимо, именно этот момент, а не пус- [ тая экзальтированность и склонность к позерству, о чем всегда писали — к одни с сарказмом, другие с иронией, заставлял его, зачастую смертельно I уставшего и не очень здорового, постоянно ездить по фронтам, выступать К на различных совещаниях, собраниях, заседаниях. И трудно не согласиться в с В.Б. Станкевичем, сотрудничавшим в июне — августе 1917 г. в военном I министерстве, который, находясь уже в эмиграции, писал: «...для того вре- I мени Керенский воплощал собой единственно возможную в России линию к государственной власти: и слева, и справа была анархия и гражданская вой- I на...» Ему вторил человек несколько иных политических взглядов, член ЦК I кадетской партии, в эмиграции редактор газеты «Руль» И.В. Гессен: «На I Керенском революция клином сошлась, она его создала, она же и берегла

■ его подорванное здоровье, иначе нельзя объяснить сверхъестественной за- I траты сил и энергии». И как резюме звучала философская фраза генера-

■ ла А.И. Деникина, объяснявшая многое: «...никакая власть не могла бы удов-

■ летворить все классы населения ввиду непримиримости их интересов и

■ неумеренности их вожделений. Ни одна из правивших инстанций (Времен- I ное правительство, Совет) не имела за собой надлежащей опоры большинст-

■ ва». Позднее, уже в послеоктябрьские дни, аналогичное признание об от- I сутствии большинства и у его партии на момент прихода к власти сделал

■ лидер большевиков В.И. Ленин. Однако стратегический абрис нужных дей-

■ ствий в этих условиях он представил иным, подчеркнув, что «серьезнейшие

■ политические вопросы» не могут быть решены «простыми голосованиями»,

■ «на деле эти вопросы решает гражданская война...», т. е. «пролетариат дол-

■ жен сначала... завоевать себе государственную власть, а потом эту госу-

■ Дарственную власть... использовать как орудие своего класса в целях при-

■ обретения сочувствия большинства трудящихся».

I Безусловно, что Керенский рассуждать и действовать подобным об- IРазом не мог. Вот почему, став «победителем», возглавив правительство, он одновременно стал и жертвой происходившего. Проблема эагов 1 Л.Г. Корнилова и вообще отношения этих двух политических деятелей» J раз это подтверждает. Назначив в июле 1917 г. генерала Корнилова ща нокомандующим Юго-Западным фронтом, а затем выдвинув его на щЯ главнокомандующего всей русской армией, Керенский не предполагал чм тем самым создал самого серьезного конкурента в претензиях на в ховную власть. Генерал действительно был сильной, решительной личноЛ стью, и не случайно на него стали ориентироваться все те политический силы, и прежде всего из среды офицерства, цензовых элементов, част»] интеллигенции, которые считали, что правительство «должно немедля i решительно порвать со служением утопиям...», запретить забастовки, мЛ тинги и стачки, восстановить авторитет офицеров в тылу и на фронте, дисД циплину среди рядовых солдат. В своих воспоминаниях Керенский hJ отрицает, что еще в момент проведения Государственного совещания i Москве он знал «о готовящемся военном заговоре», а также «имена не-| которых главарей», но имя Корнилова никогда не упоминалось в соот­ветствующих донесениях. Более того, именно на его помощь в борьбе! заговорщиками, писал Керенский, он рассчитывал в первую очередь, «и ^ России пришлось дорогой ценой расплачиваться за мою веру в него». До конца жизни Керенский был уверен в двух моментах. Во-первых, за­говор с целью установления военной диктатуры возник непосредственно] после Февральской революции с участием некоторых групп офицерства и ряда ведущих петроградских финансистов (А.И. Путилова, А.И. Вым неградского и др.), но стал интенсивно реализовываться именно после! «большевистского восстания 4 июля», германского контрнаступления и замены на посту главнокомандующего генерала Брусилова Л.Г. Корни] ловым, на которого делали ставку и определенные круги союзнический держав, в частности Англии. И, во-вторых, «поражение русской демократ тии» явилось в первую очередь следствием наступления «правых сил» № лишь косвенно результатом «бессмысленного мифа», согласно которому русская демократия проявила «слабость и слепоту перед лицом больше] вистской опасности...».

Действительно, политический маятник в июле 1917 г. качнулся сильна вправо, по крайней мере, среди политической и партийных элит, и Керен! ский оказался перед сложным выбором. Он не мог не считаться с явным! усилением лагеря правых, но как демократ не мог поддержать атаку на) демократические институты, понимая, что направляемые Ставкой в Петро­град войска не пощадят и другие политические партии, разгонят Советы и] его правительство. ЭД';

Реакция Керенского на полученный им 26 августа ультиматум Корнилова характеризует его не только как опытного политика, но и как верного своим убеждениям человека. В радиограмме с обращением к нарой 27 августа Керенский четко сформулировал свою политическую волю: ^Временное правительство признало необходимым для спасения родины, свободы и республиканского строя уполномочить меня принять скорые и решительные меры, дабы в корне пресечь все попытки посягнуть на вер­ховную власть в государстве, на завоеванные революцией права граждан». Корнилову было предложено снять с себя полномочия Верховного глав­нокомандующего, в Петрограде вводилось военное положение. На экст­ренном заседании Временного правительства Керенский был наделен всей полнотой власти для борьбы с контрреволюцией. Сместив Корнилова, Керенский обратился за помощью к руководству Советов. Эсеро-мень- шевистские лидеры Советов поддержали премьер-министра не только ав­торитетом самых массовых революционных организаций, но и своим со­гласием на формирование им любой формы власти при условии энергичной борьбы с Корниловым. Эта поддержка помогла Керенскому не поддать­ся давлению тех сил, которые в его соглашении с Корниловым видели реальный путь выхода из кризиса. Но как бы то ни было, как вспоминал впоследствии Керенский, «предпринятая в ночь с 26 на 27 августа попыт­ка захватить власть посредством молниеносного переворота в Петрогра­де была пресечена в корне без единого выстрела». Генерал Л.Г. Корни­лов был арестован, а замешанный в заговоре управляющий военным министерством Б.В. Савинков уволен. Верховным главнокомандующим 30 августа стал Керенский, что должно было способствовать «успокое­нию демократических элементов и солдат». В целях укрепления власти и преодоления последствий кризиса Керенский после переговоров с ВЦИК создал 1 сентября новый орган — Совет пяти, или Директорию. В этот же день Россия была объявлена Республикой. В декларации о провозгла­шении Республики и создании Директории говорилось, что правительство будет стремиться к расширению своего состава путем привлечения тех элементов, «кто вечные и общие интересы Родины ставит выше времен­ных и частных интересов отдельных партий или классов».

И все-таки сам факт попытки военного переворота сократил вектор по­литического выбора не только для демократических партий, но и для са­мого Керенского, справедливо полагавшего, что «последствием генераль­ского путча» стал «полный паралич всей законодательной и политической Деятельности в стране». Но был и еще один трагический аспект этой си­туации, Большая часть населения России не была с большевиками ни в первые, мирные месяцы революции, ни в июле — августе 1917 г. Боль­шинство народа, судя по составу Советов и органов местного самоуп­равления, поддерживало блок партий (меньшевиков и эсеров), занимав­ших объективно центристские позиции в политической палитре России ^тех дней. А.Ф. Керенский был олицетворением и носителем этой тен- Денции. Однако в переломные моменты, если власть медлит с проведением необходимых преобразований и оттягивает, даже руководствуясь самыы благими намерениями, решение актуальных проблем, затрагивающих Шд бы миллионов людей, нередко происходит быстрая смена массовых н! строений, и центризм уступает место максимализму. Понимал ли это щ ренский в те тревожные осенние месяцы? Отдавал ли себе отчет; необходимости резкого наращивания темпа проведения соответствующих] социальных и политических мер? Представляется, что и да и нет! Да, по*] скольку не только поддержал решение ЦИК от 2 сентября о созыве flj мократического совещания с целью определения структуры и содержа.! ния власти на новом этапе революции, но и одобрил создание на нем специального контрольно-консультативного органа — Совета Республики! (Предпарламента) и даже, согласно воспоминаниям меньшевика Ф.И. Дана на каком-то этапе согласился на формирование чисто демократического (однородного) правительства в случае поддержки ЦИК Советов, хотя Демокра-1 тическое совещание небольшим перевесом голосов (за — 776, против — 688)i одобрило коалицию с кадетами. Однако обращает на себя внимание и дру­гое: в условиях активизации левых политических сил и почти открытой под-J готовки большевиков к захвату власти Керенский продолжал упорно ориен­тироваться на военно-технические мероприятия в борьбе с ними, сохраняя] иллюзии относительно возможности легко их «раздавить» с помощью вы­званных с фронта «верных частей» и не сосредоточиваясь на фактах роста! воинственной активности солдатских и рабочих масс.

23 сентября Совет Республики одобрил создание третьего коалиция онного правительства. Министром-председателем и главковерхом был вновь! избран Керенский. По решению Демократического совещания кадеть! (Коновалов, Кишкин, Третьяков и др.) вводились в кабинет в строго инди| видуальном порядке лишь в целях поддержки «политической элиты на-] ции». Однако в правительство не вошел ни один из сколько-нибудь вид! ных лидеров социалистических партий, хотя число министров-социалистов! возросло до 10 человек. Как писал короткое время спустя В.М. Чернов! в «Страницах из политического дневника», партии в тот момент избегала «ссудить А.Ф. Керенского крупными величинами», посылая «деятелем третьего и четвертого разряда» и тем самым усиливая «все слабые сто-J роны коалиции с ее пестротой, несогласованностью, взаимоотчужден| ностью...». И по-прежнему, считал Чернов, все продолжали «перенапря-! гать личную популярность А.Ф. Керенского, заставляя его «вывозить» все] министерство...». Лидеры же кадетов заняли позицию «обиженных» кри1 тиков, упрекая Керенского в «непостоянстве», пребывании «в плену у своих! бездарных друзей, у своего прошлого» (В.Д. Набоков), в колебаниях «меЖп ду двумя противоположными решениями» (П.Н. Милюков). Одновременно] меньшевистские и эсеровские лидеры (например, Ф.И. Дан, В.М. Чернов)! упрекали Керенского в отступлении от «смелого приступа» к решению основных политических и социальных задач момента, сосредоточили все усилия на работе в Предпарламенте и ЦИК Советов и ориентировали свои партии на «подталкивание» правительства к принятию более радикаль­ных мер.

В условиях усиления противоборства левых и правых сил Керенский пы­тался продолжать лавирование между теми и другими, в том числе и по главному вопросу — вопросу о войне и «союзническом долге». 25 сен­тября 1917 г. правительство подтвердило свое обещание обсудить с со­юзниками на конференции в Париже в начале ноября все имевшиеся до­говоры. В своем программном заявлении на заседании Совета Республики (Предпарламента) 9 октября 1917 г. министр-председатель призвал его I членов забыть «хоть на месяц» партийную и классовую рознь и напра- | вить объединенные усилия на укрепление армии. Он выразил надежду, } что в данном случае «может быть, подъем создастся, и мы вернемся на) мировую сцену с влиятельным и решительным голосом и скажем: «Мы [ имеем силу и мы кончаем эту войну»! Однако когда военный министр [ А.И. Верховский, выступая 20 октября на закрытом заседании комиссий [ Предпарламента, с цифрами в руках сделал заявление о невозможности русской армии продолжать войну и подчеркнул необходимость покончить I с анархией, его поддержала лишь «левая» часть собравшихся. На засе­дании Временного правительства в ночь на 21 октября большинство его I членов опять-таки высказалось против предложения Верховского немед- I ленно обратиться к союзникам с призывом начать мирные переговоры, а I сам генерал был уволен «в отпуск». Керенский в своих мемуарах сооб- [ щил два интересных факта: о предполагавшемся к середине ноября зак- [ лючении сепаратного мира России с Турцией и Болгарией, а также о I получении им во второй половине октября секретного послания мини­стра иностранных дел Австро-Венгрии — главного союзника Германии — с аналогичным предложением. И далее, ретроспективно оценивая ситуа­цию, он выразил твердую уверенность в том, что восстание большевиков | 24-25 октября не случайно совпало по времени с кризисом в австро- | германских отношениях, как не случайно «совпало» контрнаступление; немецких войск с «предпринятой Лениным попыткой восстания в июле». Судя по всему, данные события действительно имели место, как возмож­но предположить и определенную взаимосвязь между ними. Но сегодня очевидно и другое: Керенский тогда не почувствовал глубины нависшей опасности, ограничившись на заседании Временного правительства 17 ок­тября заявлением о том, что всякая попытка вооруженного выступления будет подавлена. Кстати, и большинство членов правительства ожидали ^не организованного восстания, а полустихийную демонстрацию наподо­бие июльской. Подписанный же Керенским и министром юстиции П.Н. Ма- "янтовичем приказ об аресте В.И. Ленина, опубликованный 20 октября в

газетах, носил, скорее, символический характер: стал известен факт нелв. гального появления в Петрограде вождя большевиков. В то же время более чем 200-тысячный гарнизон столицы перешел под контроль со.! зданного при Петроградском совете Военно-революционного комитета ■ направившего своих комиссаров почти во все воинские части. В ночь на] 24 октября на заседании Временного правительства было решено объя- j вить Военно-революционный комитет «незаконной организацией», привлечь] к суду его членов, закрыть большевистские газеты. 24 октября «левой» 1 частью Предпарламента была принята резолюция, составленная Ф.И. Да- ном и Ю.О. Мартовым, получившая небольшой перевес при голосовании] (123 — за, 102 — против), в которой в качестве первоочередного шага по] предотвращению готовившегося выступления большевиков преду.] сматривалось немедленное издание декрета о передаче помещичьей земли] в ведение земельных комитетов и о немедленных мирных переговорах (про­грамма «земли и мира»). Была даже сформирована «делегация от социа-1 листических групп» в составе Ф.И. Дана, А.Р. Гоца и председателя Пред-! парламента Н.Д. Авксентьева, которая должна была убедить правительство,] заседавшее в Зимнем, действовать в соответствии с принятой резолюцией,] немедленно оповестить об этих решениях население рассылкой телеграмм] и расклейкой афиш. Однако предложение не было принято. Керенский, по словам Дана, производивший впечатление человека, до последней степени] измотанного и измученного, опять-таки выразил сомнение в возможности] большевиков опереться на сколько-нибудь значительные силы. Тем более,] что штаб округа по указанию Керенского запросил командование Север­ного фронта о возможности присылки в столицу сводного отряда в соста­ве пехотной бригады, кавалерийского полка и артиллерийской батареи, но! время было упущено, войска могли прибыть лишь через определенное время,] Уже находясь в эмиграции, А.Ф. Керенский попытался объяснить свое восприятие событий тех октябрьских дней, признав определенную недаль-] новидность в отношении большевиков, не только свою, но и других вож­дей «революционной демократии». Согласно его пояснению, привыкнув] издавна опознавать обычную реакцию в «мундире» генерала на «белом! коне», все они, тогдашние вожди революции, не смогли вовремя увидеть самого «опасного, упорного и безжалостного врага — контрреволюцию,] перерядившуюся в рабочую блузу, в солдатскую шинель, в матросскую кур-] тку». И еще в одном он был уверен все последующие годы, а именно в том, что Россия в те месяцы уверенно и «довольно быстрыми темпами»; шла по пути демократизации к Учредительному собранию, выборы в ко­торое должны были состоятся 12 ноября и которое решило бы многие насущные вопросы.

Но как бы то ни было, а период с 24 октября по 1 ноября 1917 ^г'| Керенский позже назвал «последним актом борьбы Революционного Вре-_;

ценного правительства с большевиками справа и слева». 25 октября он покинул Петроград и прибыл в штаб Северного фронта в Пскове с це­лью организации военного сопротивления захватившим власть боль­шевикам. Используя казачьи части третьего конного корпуса под ко­мандованием генерала П.Н. Краснова, 31 октября предпринял попытку прорваться в город, где началось выступление юнкеров военных училищ, _но потерпел неудачу. Бывший глава Временного правительства был вы­нужден перейти на нелегальное положение. В начале января 1918 г. он тайно прибыл в Петроград, чтобы выступить на Учредительном собрании, делегатом которого был избран от Саратовской губернии. Но руковод­ство партии эсеров посчитало такой шаг губительным для Керенского. Тяжело переживая разгон Учредительного собрания, он перебрался в Финляндию, откуда потом приезжал в Петроград и Москву для установ- [ ления контактов с «Союзом возрождения России» — организацией, куда; входили многие политические и общественные деятели, настроенные ан- [ тибольшевистски. В июне 1918 г. по поручению данной организации вы­ехал за границу для ведения переговоров с союзниками о совместных [ действиях против большевиков, но его концепция борьбы с большевиз- | мом не встретила особого отклика ни в Лондоне, ни в Париже. Керенс- I кий осудил интервенцию союзных держав в Россию, так как считал, что I она происходила без согласования с «русской революционной демокра- [ тией» и преследовала цель расчленения страны. Он поддержал тактику | лидеров эсеровской партии, провозгласивших борьбу «за третью Россию» г под лозунгом «ни Ленин, ни Колчак», и, несмотря на их неудачу, считал | большевистский режим недолговечным. Причем так в первые годы эмиг- I рации рассуждали многие российские деятели, оказавшиеся за границей.

Начало эмигрантской жизни Керенского в Европе было не только труд- I ным в материальном и моральном плане, но и сопряжено с постоянными ■ угрозами расправы со стороны белых офицеров, считавших его главным [ виновником постигшей Россию трагедии. В январе 1921 г. А.Ф. Керен- I ский принял участие во встрече 33 членов Учредительного собрания в К Париже, но при этом отказался пожать руку своему бывшему коллеге по [ Временному правительству П.Н. Милюкову ввиду резкого неприятия пос­ледним еще в июле — сентябре 1917 г. его попытки «создать искусст- [ венное представительство партий в правительстве». Единственной возмож- I ностью служить «своей», демократической России для Керенского | оставалось слово, и он с присущей ему энергией стремился ее использо- [ вать. В 1922—1932 гг. сначала в Берлине, затем в Париже Керенский ре- | Дактировал газету «Дни», где выступал с осуждением как коммунистов, I так и фашистов. В начале 20-х гг. он опубликовал целую серию статей — «Причины катастрофы», «Прекратите пытку голодом!», «Кредит голода- i «Щей России» и других, объединенных основной идеей: спасти гибнущий

народ и вернуть России авторитет на международной арене могла лишь власть, опиравшаяся на всенародно и демократично избранные институ.1 ты; большевизм — это «социализм нищеты и голода», т.е. отрицание со-1 циализма. В то же время Керенский выступил против блокады союзника*! ми России, утверждая, что в ней не было практической целесообразности 1 так как она создавала ореол «мученичества» вокруг Советской России и I кроме того, блокада была несовместима с «элементарной гуманностью». 1 Размышляя над причинами поражения демократии в России, Керенский! признавал, что «тройная задача» — восстановление в три дня распавше-я гося аппарата, преобразование всего политического и социального укла-1 да страны и борьба за внешнюю независимость — оказалась свыше сил! едва освободившегося и переутомленного трехлетней войной народа. Даже! после прихода к власти большевиков он считал, что грандиозная земель-] ная реформа по-настоящему не могла быть осуществлена не только в| шесть месяцев, но и в шесть лет, ибо любая поспешность привела бы] только к страшному хаосу. Не отрицал он и того, что Временным прави-] тельством было допущено немало всевозможных просчетов. Но до конца] своей жизни был уверен, что серьезных ошибок в демократической на-] правленности своих действий правительство не совершало: «Ну разве что] гимн следовало бы придумать другой, ведь мы пели «Марсельезу». Мо-1 жет быть, флаг нужен был новый, не знаю. Но столько было дел!» И] верил, всегда верил в демократическое будущее России. Несколько наивно,] но как всегда искренне! Можно ли его называть «заложником револю-] ции» — тема, муссируемая и по сегодняшний день с разными оттенка-] ми — от иронии до сарказма? Думается, что нет! Он был заложником] другого рода, заложником своей любви к России, России демократичес-1 кой и цивилизованной, и от этого никогда не отрекался. Безусловно, в I его версии движения по этому пути, особенно в решении конкретных воп-1 росов, были элементы политической и социальной утопии, а порой — и! явной иллюзорности. Трудно не согласиться с Р. Локкартом, который в 1 своей книге «Буря над Россией» писал: «Дело, за которое он сражалсял было с самого начала проигранным, он хотел заставить воевать народ,] который внутренне уже покончил всякие счеты с войной. Он пал, как] пал бы на его месте каждый под перекрестным огнем большевиков... и| союзников...»

Находясь уже за границей, он остро реагировал на все, что происходило! на Родине. Осуждал сталинский тоталитаризм, но после нападения фа-j шистской Германии на СССР заявил, что теперь «не время сводить счеты! со Сталиным». Проживая с июля 1940 г. в США, стране, которая стала! его второй родиной, Керенский радовался, когда Россия получила «Гос-| подина Атом-Бомб»: «Теперь Россию никто не тронет!» Бывшие полити-! ческие союзники в большинстве своем отвернулись от Керенского, не толИ

_ко считая его виновным в Октябрьском перевороте, но обвиняя в сочув­ствии Советской России. А он, будучи действительно очень одиноким человеком, сумел нести это одиночество весьма достойно. В своей книге «В двух веках. Жизненный отчет» И.В. Гессен вспоминал об их встрече _в 1932 г.: «Больше всего пленяло, что, как пытливо я ни всматривался, ища следов семимесячного головокружительного наваждения — сколь­ко общественных деятелей до конца дней своих цеплялось за мимолет­но полученные от революции звания сенаторов, министров, членов Учре­дительного собрания и т.д., — у Керенского никаких следов не сохранилось, за исключением вполне простительного, слишком субъектив- \ ного отношения к своим более удачливым преемникам и упрямого деле- (ния революции на февральскую — пай, и октябрьскую — бяка». В архи­ве Керенского, умещавшегося в двух небольших ящиках (большую часть j его похитили агенты НКВД в тридцатых годах, меньшую пришлось бро- I сить,