2013-12-28
841
В этом разделе описываются различные подходы к изучению дискурса и культуры и высказывается мысль о необходимости интеграции этих подходов в рамках “культурно-обусловленных сценариев”, которые уходят корнями в межкультурную семантику.
Этнография коммуникации
Подход, который оказал наиболее сильное влияние на изучение дискурса и культуры, известен как “этнография коммуникации”. Он был предложен Деллом Хаймсом (Hymes 1962), разрабатывался далее им, Дж. Гамперцом и некоторыми другими исследователями в 70-х годах (Gumperz and Hymes 1986, работа впервые опубликована в 1972 году, Bauman and Sherzer 1974). Это было время, когда в лингвистическом теоретизировании доминировали концепты грамматики и лингвистической компетенции Хомского, понятия, сосредоточенные скорее на структурных аспектах языка, чем на использовании языка. Хаймс подчеркивал: для того чтобы достичь компетентности в речи, требуется гораздо больше, чем знание грамматики. Это означает необходимость знания того, как говорить в присущей данной культуре манере с различными людьми о разных вещах в соответствующей обстановке. Хаймс ввел термин “коммуникативная компетенция”, чтобы объединить все перечисленные аспекты, наряду со знанием языковой структуры.
В качестве одного из способов изучения коммуникативной компетенции Хаймс предложил исследование, сосредоточенное на том, что он назвал “речевыми событиями” различных культур. Это культурно осознаваемая деятельность, вовлекающая речь; например, в английском языке: a gossip session (сплетни, пересуды), a sermon (церковная служба), a job interview (собеседование при приеме на работу) или a cross examination in court (перекрестный допрос в суде). В действительности такая деятельность не просто нуждается в речи, а формируется речью соответствующим образом в определенной обстановке для конкретных категорий людей. Хаймс показал, что быть культурно компетентным для говорящего означает понимание речевых событий, выделяемых в данной культуре, и выделил структурные рамки коммуникативного события. В английском языке начальные буквы наименований компонентов этой структуры образуют слово SPEAKING (здесь компоненты не следуют друг за другом в зависимости от степени их важности):
S setting and scene (where and when does it happen?)
обстановка и сцена (где и когда это происходит?)
P participants (who is taking part?)
участники (кто принимает участие?)
E ends (what do the participants want to achieve?)
результаты (чего хотят достичь участники?)
A act sequence (what is said and done?)
последовательность действий (что говорится и делается?)
K key (what is the emotional tone, for example serious, sorrowful, light-hearted?)
тональность (каков эмоциональный тон общения, например, серьезный, печальный или легкомысленный?)
I instrumentalities (what are the ‘channels’, for example verbal, written, and the ‘codes’, for example languages, speech styles?)
инструменты (каковы каналы, например, вербальный, письменный, и коды, например, языки, стили речи?)
N norms of interaction and interpretation (why ‘should’ people act like this?)
нормы интеракции и интерпретации (почему люди должны вести себя именно так?)
G genre (what kind of speech event is it?)
жанр (к какому типу принадлежит данное речевое событие?)
Исследователи в области этнографии коммуникации установили модели речевых событий в широком диапазоне культур. Их излюбленные методы сбора информации — наблюдения над участниками и консультации с носителями языка. Очень часто они обнаруживают значительные отличия от европейских норм. Например, у народности волоф в Западной Африке (Irvine 1974) обмен приветствиями (nuyyu или dyammantё) представляет собой четко структурированный процесс. Кроме этикетных формул, благодарения Бога, вопросов и ответов о местонахождении и здоровье членов семьи, существуют сложные культурные правила, касающиеся социального статуса и соответствующего поведения лиц, занимающих разное социальное положение. Представитель другой культуры никогда не догадался бы о том, что каждый обмен приветствиями устанавливает ранговую принадлежность участников общения. Это находит отражение в одной из пословиц у волоф: ‘When two persons greet each other, one has shame, the other glory’ (когда двое приветствуют друг друга, удел одного — стыд, а другого — величие).
У апачей (Basso 1970) речевое поведение во время приветствия имеет совершенно иную форму. “Правильным” приветствием является не каскад словесных формул, а длительный период молчания неподвижных собеседников. Молчание является превосходным свидетельством факта возможного абсолютного различия функций у сходных вербальных форм в разных культурах. Молчание “звучит” одинаково на любом языке, но его интерпретации могут значительно различаться.
Приведем другой пример. У японцев существует верование, согласно которому опыт, выраженный словами, теряет свою сущность. Таким образом, в момент сильного эмоционального переживания, будь то смерть родителей, или успех сына на вступительном экзамене, или просто прекрасное зрелище, самое правильное — ничего не говорить (Williams, цитируется по Saville-Troike 1989: 167).
Несмотря на то, что работы Хаймса стимулировали множество исследований, лишь в немногих из них используются для организации описания перечисленные компоненты структуры SPEAKING. На самом деле это не так странно, как может показаться. Хаймс пытался разработать структуру прежде всего для сбора данных о речевых событиях в разных культурах (так называемая “этическая” схема). Для описания дискурсивных феноменов в терминах культуры, как бы то ни было, наиболее значимыми компонентами являются N компоненты (нормы интеракции и интерпретации). Фактически основная часть исследований в области этнографии коммуникации посвящена выяснению именно этого. Термин “нормы интеракции” относится к правилам, регулирующим речевое поведение людей в определенных речевых событиях; очень часто они существуют на бессознательном уровне и могут быть обнаружены косвенными способами, например, наблюдением за реакциями, когда эти правила нарушаются. Всё другое культурное знание, необходимое для понимания коммуникативного события, подпадает под понятие “нормы интерпретации”. Основная трудность, возникающая при использовании подхода этнографии коммуникации, — отсутствие отработанных принципов описания культурных норм; на практике каждый исследователь-этнограф опирается на собственные разработки.
Контрастивная прагматика
При помощи этого термина с очень широким значением мы можем обозначить несколько исследовательских традиций, направленных на понимание культурных различий в моделях разговора. Одна традиция восходит к положению философа Грайса (Grice 1975) о том, что вся человеческая коммуникация управляется универсальными принципами, известными как “постулаты общения” (maxims of conversation); например, “будь краток”, “будь информативен”, “не отклоняйся от темы”, “говори ясно”. Основная идея заключается в том, что обмен информацией — прототипическая функция общения. Сейчас известно, однако, что постулаты Грайса не действуют одинаковым образом в разных культурах. В малагазийской деревенской общине (Ochs Keenan 1976), например, от собеседника не ожидают удовлетворения “информационного голода”, поскольку, во-первых, владение информацией повышает статус человека, а во-вторых, существует постоянный страх вызвать неудовольствие собеседника, что обрекает на чувство tsiny (“вины”) как говорящего, так и членов его семьи.
Другим исследованием подобного типа служит работа Брауна и Левинсона (1978) об универсалиях вежливости. Ими высказано предположение о том, что все культуры обеспечивают говорящего двумя основными типами стратегий выражения импозиции, существующей в каждом коммуникативном акте. Позитивная вежливость призвана обеспечить идентификацию собеседников как партнеров, объединенных общими интересами, в то время как стратегии негативной вежливости подчеркивают автономность и независимость говорящего и адресата. Очевидно, что любые универсальные стратегии вежливости должны подвергаться культурной модификации.
Независимо от такого “ориентированного на поиски универсалий” исследования, существует направление контрастивной прагматики, которое концентрируется на культурной реализации речевых актов. Одно из крупнейших исследований в этой области — Cross-Cultural Speech Act Realization Project (Межкультурный проект по изучению реализации речевых актов) (CCSARP). Оно выявило контрасты в предпочтениях модусов выражения просьб и извинений (или их близких эквивалентов) в аргентинском испанском, австралийском английском, канадском французском, немецком и израильском еврейских языках (Blum-Kulka et al. 1989). Целый ряд серьезных исследований в этой области посвящен изучению межъязыковой прагматики, то есть дискурсу на неродном языке (Blum-Kulka and Kasper 1993), и всего несколько работ (см. Clyne 1994) посвящено изучению людей — носителей разных языков и представителей разных культур, общающихся на языке lingua franca.
Исследование в области контрастивной прагматики характеризуется тенденцией к использованию различных методов, применяющихся в этнографии коммуникации: опросов, полевых исследований, ролевых игр, заданий на завершение дискурса. Такие тщательно контролируемые техники сбора данных превращаются в статистический анализ, причем ценой малой (а иногда и неправильной) репрезентации спонтанной аутентичной речи.
Изучение культуры
Два других направления в изучении культурных аспектов дискурса — лингвистическая антропология и межкультурная коммуникация. Лингвистическая антропология выделилась из антропологии. Ее назначение — понять, как язык отражает культуру и влияет на культуру в самом широком смысле. Такие исследования рассматривают культурную практику чрезвычайно детально, как, например, в работе Watson-Gegeo и White (1990) о принятии решений в конфликтных дискурсах у народов Океании, или работе Schieffelin и Ochs (1986) о стратегиях социализации.
Межкультурные исследования и культурные комментарии, например, (Mitzutani & Mitzutani 1987) обычно направлены на общества с национально-специфичной, территориально замкнутой культурой, такие как Япония или Китай, и сопоставление их с англо-американской культурой, которая воспринимается как магистральная, господствующая. Мотивацией таких исследований часто служит желание сократить культурно-обусловленное непонимание в сфере бизнеса и международных связей. Лучшие из этих работ содержат ценные сведения об изучении дискурса и культуры, которые, впрочем, часто облечены в несколько анекдотичную форму.
“Культурно-обусловленные сценарии” как способ изучения дискурса и культуры
Хотя описанные выше подходы позволили собрать множество бесценных данных, подтверждающих важность связи “культура — дискурс”, эта сфера нуждается в способах определения культурных правил (норм, стратегий и т. п.) дискурса. В практику вошло использование технических или квазитехнических обозначений, таких как “прямой” vs “непрямой” и “формальный” vs “неформальный”, в качестве метаязыка описания, но нетрудно заметить, что подобные термины используются разными авторами неодинаково. Например, когда японские языковые модели сопоставляют с английскими, японские описываются как “непрямые”, а английские как “прямые”, но когда английский язык сопоставляется с ивритом, уже английские речевые модели описываются как “непрямые”, а модели иврита как “прямые”. И это не просто количественные различия. Подобные различия носят качественный характер. Культуры различаются тем, о чем не следует говорить “прямо”, как избежать “прямоты” и (может быть, самое важное) почему следует избегать “прямой” манеры общения. Подобной критике можно подвергнуть понятия “формальность” (Irvine 1979), “вежливость” (Janney and Arndt 1993), “вовлеченность” (involvement) (Besiner 1994) и другие.
Еще одна проблема заключается в том, что наш метаязык для сопоставлений межкультурного характера состоит из таких терминов, как “прямолинейность”, “deference”, “достоинство”, “вежливость”, “иерархия” и подобных. Однако соответствующие концепты не обнаруживаются в описываемых культурах, и обычно их нелегко переводить на языки, на материале которых ведется анализ. В этнографических исследованиях часто делается попытка избежать этих недостатков путем включения национальных терминов в описание, например, малагазийское tsiny “guilt” (вина), японское enryo “restraint” (сдержанность, самообладание) и ku nt a “shame” (стыд) в янкунитьятьяра (мы используем двойные кавычки, чтобы подчеркнуть приблизительность глосс, толкований). Возникают трудности и в связи с переводом. Без тщательно разработанной методологии лексико-семантического анализа этнографам редко удается преуспеть в объяснении полного концептуального содержания национальных терминов.
В значительной степени эти проблемы можно преодолеть, используя Natural Semantic Metalanguage (NSM) “естественный семантический метаязык”, разработанный Анной Вежбицкой и ее коллегами после многих лет кросс-лингвистических семантических исследований (ср.: Wierzbicka 1992, 1996; Goddard, Wierzbicka 1994). Этот метаязык состоит из ограниченного набора простых значений, которые находят выражение в словах или связанных морфемах во всех языках; например, PEOPLE (‘люди’), SOMEONE (‘кто-то/некто’), SOMETHING (‘что-то/нечто’), THIS (‘этот’), SAY (‘сказать’), THINK (‘думать’), WANT (‘хотеть’), KNOW (‘знать’), GOOD (‘хороший’), BAD (‘плохой’), NO (‘не, нет’). Они оказываются лексическими универсалиями, то есть значениями, которые могут быть точно переведены с любого языка на любой язык. Они сочетаются в соответствии с ограниченным набором универсальных грамматических моделей, образуя мини-язык, который служит идеальным инструментом для кросс-лингвистической семантики. Значительная часть эмпирических семантических исследований была проведена с использованием NSM; большинство из них сосредоточено на культурных ‘ключевых словах’, речевых актах и дискурсивных частицах — элементах, свойственных всем языкам и характеризующихся очевидной связью с дискурсом и культурой.
Метаязык лексических универсалий может быть использован не только при семантическом анализе, но также для того, чтобы сформулировать правила речевого общения, свойственные данной культуре, известные как ‘культурные сценарии’ (Wierzbicka 1991, 1994a, 1994b, 1994c). Данные сценарии могут выразить культурно-специфические отношения, допущения и нормы в точных и культурно независимых терминах. Чтобы разъяснить это, рассмотрим следующий пример. Приводимый ниже сценарий предназначен для выражения культурной нормы, характерной (хотя и не исключительно) для Японии:
if something bad happens to someone because of me
I have to say something like this to this person:
‘I feel something bad because of this’
если что-то плохое случается с кем-то из-за меня
я должен сказать этому человеку:
“я чувствую что-то плохое из-за этого”
Этот пример демонстрирует много раз отмечаемую тенденцию японцев “извиняться” очень часто и в самых разных ситуациях, но этот сценарий не основывается на английском перформативном глаголе ‘apologize’ (извиняться). Использование этого глагола было бы проявлением и этноцентризма, и неправильной интерпретации. Тесно связанный с культурой концепт ‘apologize’ не подходит для использования в качестве описательного и аналитического инструмента в межкультурной сфере. Ошибочность использования этого английского термина связана также с тем, что он содержит в качестве компонента значения ‘я сделал тебе что-то плохое’. Так называемое ‘японское извинение’ не подразумевает такого компонента. Человек должен извиниться, независимо от того, причинили ли его действия вред или неудобство другому лицу, при этом неважно, прямо или косвенно. Сценарий, сформулированный таким образом, более точен и может быть легко переведен на японский язык.
Использование культурных сценариев является дополнительным способом изучения дискурса и культуры и предоставляет исследователям более совершенный метод описания ‘правил речевого общения’. Этот подход с акцентом на особенностях различных культур (этнография коммуникации и межкультурные исследования) сопоставим с поиском широких обобщений в области дискурсивных стратегий (контрастивная прагматика). Он сопоставим с любыми приемами сбора данных. Мы также увидим, что семантическая основа данного подхода увеличивает наши возможности прояснить связи между речевой практикой, с одной стороны, и культурно-специфическими ценностями и нормами, с другой стороны.
