Точки пересечения теории речевых актов и теории речевых жанров

Основные идеи теории речевых жанров

Под речевыми жанрами М.М. Бахтин понимает широкий спектр разно­родных письменных и устных тематически и ситуативно обусловленных “типов вы­ска­зы­ва­ний”, которые охватывают все сферы “человеческой дея­тель­­ности” и частично пересекаются с литературными жанрами, широко рассматриваемыми в теории лите­ра­туры [Бахтин 1996: 159]. Эти типы высказываний, обозначаемые как речевые жанры, отличаются друг от друга: а) формально-синтагматически и б) функ­цио­нально. Оба аспекта взаимосвязаны. К речевым жанрам М.М. Бахтин причисляет “короткие реплики бытового диалога.., бытовой рассказ, и письмо.., и короткую стандартную военную команду, и развернутый и детали­зо­ван­ный приказ, и довольно пестрый репертуар деловых документов..., и разно­образ­ный мир публицистических выступлений”. Сюда же он включает “много­образные формы научных выступлений и все литературные жанры” [там же: 159-160]. Тем самым М.М. Бахтин “замахивается” на многое. Так, не уточняя раз­личий между литературным жанром, типом текста и речевым высказыванием, он объединяет крайне разнородные явления, дискуссионные и неоднозначно определенные не только в линг­ви­стике, но и в литературоведении. Сам М.М. Бахтин замечает: “Крайнюю разно­родность речевых жанров и связанную с этим труд­ность определения общей природы высказывания никак не следует пре­уменьшать” [там же: 161].

Хорошо понимая сложность, обширность и разно­родность категории речевого жанра, он классифицирует жанры с функ­циональной точки зрения. Так, он различает “первичные / простые” и “вторич­ные / слож­ные” речевые жанры, причем последние он обозначает как “идеологические” жанры [там же].

Кроме того, в своих архивных записях М.М. Бахтин различает “диа­­ло­ги­ческие” и “монологические”, или “спе­­циа­ли­зо­ванные” и “конструк­тив­ные”, рече­вые жанры [там же: 235]. Эта классификация, являющаяся кар­ка­сом всей его концепции, основывается на положении о том, что первичные речевые жанры ин­те­гри­ро­ваны во вторичные, и на положении о том, что речевые жанры имеют внутреннюю структуру. Понимая рече­вое высказывание весьма широко, выходя за рамки отдельного пред­ло­жения, М.М. Бахтин критикует лингвистику, ориентированную не только на бихевиоризм, но и на формализм и структурализм. Тем самым он подвергает критике недостаточную четкость классификации стилей [там же: 161-166].

Весьма важным для бахтинской философии является учет стилистического содержания речевого высказывания: “Всякое вы­ска­зы­вание — устное и письменное, первичное и вторичное в любой сфере речевого общения — индиви­дуально и, потому, может отразить индивидуальность говорящего (или пишущего), то есть обладать индивидуальным стилем” [там же: 163].

Вместе с тем М.М. Бахтин видит тесную связь между индивидуальностью продуцента высказывания и функцией высказывания в соответствующем ситуа­тив­ном контексте. Таким образом, он приходит к функ­ционально-стилисти­чески обоснованному определению речевых жанров: “опре­­де­лен­ные, относительно устойчивые тематические, композиционные и сти­ли­­­сти­ческие типы высказываний” [там же: 164]. Это позволяет выделять среди существенных признаков речевых жанров тематическую и стилисти­ческую определенность и композиционность.

Что касается стилистической определенности, необходимо учитывать следующее: единого понимания стиля в литературоведении и лингвистике не существует. М.М. Бахтин, в свою очередь, отстаивал свою собственную концепцию стиля, на которую следовало бы обратить особое внимание, но это уже выходит за рамки нашего исследования.

В связи с тем, что терминология обеих теорий различна (при том, что о “терминологии” у М.М. Бахтина вообще можно говорить с большой натяжкой), параллели между ними видны не сразу. В то же время бросается в глаза большое сходство между так называемыми первичными речевыми жанрами М.М. Бахтина и рече­выми высказываниями в форме предложения, которые находятся в центре внимания ТРА и обозначаются как речевые акты.

Как в ТРЖ, так и в ТРА^[24] рассматриваются речевые высказывания во взаимодействии между говорящим и слушающим (ср.: [Бахтин 1996: 161-164]). При более детальном рассмотрении данная параллель вполне “укладывается” в концепцию максим речевого общения П. Грайса, которая не напрямую относится к ТРА, но очень близка к ней по своему духу и обычно трактуется вместе с ней. В данной концепции учитывается степень кооперативности между участ­ни­ками речевого взаимодействия и деятельность слушающего по раскрытию речевых импликатур. В рамках собственно ТРА фактор адресата охватывается прежде всего категорией перлокутивных актов. Однако в центре внимания таксономий речевых актов, основанных на интенциональности, находится всё же говорящий (ср.: [Searle 1983; Степанов 1981: 326; Демьянков 1981: 327])^[25].

М.М. Бахтин [1996: 164, 170, 197-198] неоднократно указывал на важность отношений между говорящим и слушающим, сложившихся как результат “turn-taking” в диалоге и определяемых ожиданиями говорящего: “В самом деле, слушающий, воспринимая и понимая значение (языковое) речи, одно­вре­менно занимает по отношению к ней активную ответную позицию...” [там же: 169].

Как в ТРА, так и в ТРЖ учитываются такие факторы, как ситуативный контекст и функциональная ориентация речевого высказывания. М.М. Бахтин рассматривает этот аспект как “сферу деятельности”: “<…> в каждой сфере деятельности вырабатывается целый репертуар речевых жанров, дифференцирующийся и растущий по мере развития и усложнения данной сферы” [там же: 159]. В целом ситуативный кон­текст и функциональность речевых высказываний определяются через стилистическую перспективу, которая понимается М.М. Бахтиным следующим образом: “Всякий стиль неразрывно связан с высказыванием и с типическими формами высказываний, то есть речевыми жанрами” [там же: 162-163]. <…> “Органическая, неразрывная связь стиля с жанром ясно рас­кры­вается и на проблеме языковых или функ­цио­наль­ных стилей. По существу языковые или функ­цио­нальные стили есть не что иное, как жанровые стили определенных сфер человеческой дея­тель­ности и общения” [там же]; “Где стиль, там жанр” [там же: 166].

Функциональный аспект, который М.М. Бахтин рассматривает в связи с понятием стиля, в фундаментальной работе Дж. Л. Остина о речевых актах отражен уже в названии How to Do Things with Words. И М.М. Бахтин, и вышеназванные представители теории речевых актов выдвигают цель / функцию как главный критерий для классификации высказываний. В этом бахтинская теория пересекается также с подходом Пражской школы и концепцией коммуникативной грамматики.

Наряду с этим М.М. Бахтин рассматривает целенаправленность речевых вы­ска­зы­ваний, которая в ТРА, и прежде всего у Дж. Л. Серля [Searle 1983], понимается как “интенциональность” (intentionality): “В каждом высказывании <…> мы охватываем, понимаем, ощущаем речевой замысел или речевую волю говорящего, определяющую целое высказывания, его объем и его гра­ни­цы. Мы представляем себе, что хочет сказать говорящий, и этим речевым замыс­лом, этой речевой волей <…> мы и измеряем завершенность выска­зы­вания. <…> Рече­вая воля говорящего осуществляется прежде всего в выборе определенного речевого жанра” [Бахтин 1996: 179].

Тот факт, что М.М. Бахтин колеблется между “замыслом” и “волей”, является только одним из примеров несовершенства его метаязыка и терминологии, по сравнению с ТРА.