Вопросы членства в колхозе и исключения из колхоза

На Первом съезде, проходившем в тот год, когда массовое бег­ство из села перед лицом надвигающегося голода вызвало пугаю­ще огромную нехватку рабочих рук во многих колхозах, прави­тельство, как и делегаты, придерживалось весьма жесткой линии в вопросе об исключении из колхоза и о праве колхоза требовать возвращения отсутствующих или «лодырей». Однако в 1935 г. си­туация уже была иной. Нехватка рабочих рук больше не являлась для колхозов острой проблемой, гораздо более тревожным явле­нием стали произвольные исключения колхозников, и партийное руководство, наконец, сочло своевременным объявить, что насто­ящий приоритет имеет задача привлечения крестьян в колхоз, а не отталкивания их.

В проекте Устава предлагалось поэтому наделить правом ис­ключения из членов колхоза только общее колхозное собрание (т.е. отобрать это право у председателей колхозов и сельсоветов, а также заезжих районных чиновников) и потребовать, чтобы ис­ключение утверждалось только в том случае, если за него прого­лосуют две трети членов колхоза. Большинство делегатов выска­зались за это предложение и согласились, что ситуация с исклю­чениями совершенно вышла из-под контроля, однако в их выступ­лениях явственно сквозила тревога по поводу того, как смогут колхозные руководители поддерживать дисциплину среди колхоз­ников и заставлять их выходить в поле, если в их распоряжении не будет такой санкции, как исключение из колхоза⁷^. Как при­знался один делегат после съезда, старому колхозному активисту трудно было смириться с таким попустительством в отношении обязанностей членов колхоза⁷*>.

Вопрос о приеме в колхоз новых членов был на Втором съезде еще более щекотливой темой. В своей речи на открытии съезда Яковлев напомнил аудитории, что цель правительства — вовлечь в колхозы все крестьянство, а не сохранить существующее разде­ление села на колхозников и единоличников. Он отметил тенден­цию некоторых колхозных активистов заставлять единоличников помаяться в отместку за прежнее враждебное отношение к колхо­зу, несмотря на то что теперь они хотят вступить в него. Многие колхозные руководители «выдерживают» единоличников, пока те, в конце концов, не махнут рукой и не уедут из деревни, сказал Яковлев. Когда единоличники подавали заявления о приеме, кол­хозы требовали от них немедленной уплаты вступительного взно­са, эквивалентного полной стоимости скота или инвентаря, кото­рый единоличник продал за последние 4 — 5 лет, чтобы не ока-

заться в списке кулаков. Это, совершенно очевидно, было не под силу большинству единоличников, подававших заявления о при­еме в колхоз скорее всего потому (хотя Яковлев и не сказал это вслух), что их разорили чрезвычайные налоги и хлебозаготовки. Новый Устав разрешал колхозам требовать компенсацию у жела­ющих вступить в них, только если те в последние два года рас­продавали лошадей и семенное зерно. Если же вступающие не могли собрать такую сумму, их все равно следовало принимать в колхоз, позволяя выплачивать долг в течение шести лет⁷⁷.

Это явилось для делегатов горькой пилюлей. В конце концов, они-то, вступая в колхоз, отдали в него своих лошадей и инвен­тарь. Почему же крестьянам, продавшим или забившим свой скот, теперь можно приходить с пустыми руками? Где справедливость, если вступающим позже всех — тем, кто годами насмехался над колхозами, — прием в колхоз обойдется дешевле, чем первым его членам, самой надежной его опоре? В ходе дискуссии, развернув­шейся на съезде, целый ряд делегатов выражал это горестное не­доумение и предлагал различные поправки с целью ужесточить правила приема новых членов колхоза⁷⁸. «...В докладе товарища Яковлева насчет Устава многое нам непонятно, — заявил один председатель колхоза из Сибири. — Например, относительно того, что вступающий в колхоз единоличник как будто бы мелкий инвентарь не должен сдавать в колхоз, оставляя его в своем еди­ноличном пользовании для огорода. Товарищи, к моему отъезду к нам должны были вступить 20 новых колхозников. Если у них ос­танется в пользовании мелкий инвентарь, а мы мелким инвента­рем считаем плуг и борону, тогда и старые колхозники будут про­сить отдать им для огородов плуги и бороны... А если это так, то... может нарушить дисциплину колхоза»⁷^.

В окончательной редакции Устава, выработанной редакцион­ной комиссией, были учтены некоторые возражения делегатов: новые члены колхоза должны были выплачивать взнос «до шести лет» (а не просто «шесть лет»), что оставляло колхозу больше возможности припомнить им прошлые грехи. Кроме того, плуги и бороны были отнесены к категории крупного сельскохозяйствен­ного инвентаря, т.е. подлежали обобществлению⁸⁰.

Когда Тимофей Власенко, делегат от Ленинградской области, вернулся в свое село Шишково и делал доклад о работе съезда, этот вопрос все еще терзал его. Начал он с честного изложения новой официальной линии в отношении приема в колхоз, имев­шей существенное значение для Шишково, где до сих пор было 30 дворов единоличников:

«Еще недавно можно было слышать такие разговоры: "На кой черт их принимать, когда у них ничего нет". По новому уставу мы их должны принимать и дать шестилетнюю рассрочку для того, чтобы они сумели снести всю плату за лошадь и семена, которые они разбазарили».

Сказав это, Власенко, однако, тут же свернул на привычные рельсы:

«Многие единоличники... рассуждали неверно: "Пусть колхоз­ники строят, а мы поглядим, придет время, и мы сядем к накры­тому столу". Нет, товарищи, это не выйдет. Поработали мы, по­трудились, так будьте добры, верните ваше разбазаренное имуще­ство»^.

Примерный устав сельскохозяйственной артели был опублико­ван в качестве общего, но не обязательного руководства. Каждый колхоз должен был обсудить его, модифицировать применительно к местным условиям, утвердить голосованием и зарегистрировать в райзо. Демократический характер этого документа подчеркивался тем, что он был обнародован не как правительственное постановле­ние, а как решение Второго съезда колхозников-ударников, просто утвержденное высшими органами партии и правительства⁸².

Демократичность и необязательность Устава во многом была обманом. Однако в том, что партийное руководство представляло его как результат компромисса с крестьянством, обмана не было. Второй съезд и Устав окончательно установили, что колхоз явля­ется организацией на основе села, сочетающей элементы общест­венного и личного сельского хозяйства, которая могла и должна была устроить всех крестьян (за исключением остававшихся в не­милости кулаков), а не только меньшинство сельских активистов, и не пользовалась чрезмерной дисциплинарной властью над свои­ми членами. Это было самое ободряющее заявление, какое слыша­ла деревня за многие годы. Устав 1935 г. стал, как справедливо выразился один эмигрантский писатель, манифестом «колхозного нэпа», примирительной интерлюдией после политики конфронта­ции и принуждения, проводившейся в эпоху коллективизации⁸³.