Крестьянская антифеодальная война 1277 – 1279 гг. под руководством Ивайла

Был там [в Болгарии] некий поселянин, по имени Кордокува, за плату пасший свиней. Имя же его по-гречески пере­водится как «капуста», а поэтому он и называется Лаханой. Заботясь о свиньях, он был непритязателен – не заботился ни о пище, ни об одежде, питался одним хлебом и дикими пло­дами и вообще жил бедно и просто. Но перед своими подоб­ными ему самому товарищами, с которыми он часто толковал, он выказывал себя человеком, воображающим о себе весьма много. Они же не менее смеялись над этим, чем верили ему. Итак, вознесясь на этих, не знаю откуда взявшихся мечтах, он обрел рассудительность и стал, как мог, возносить к богу молитвы. Ведь где ему было знать слово божье, живущему среди таких же по разуму грубых людей, а равно и среди па­сомых им свиней и ничуть не отличавшемуся от них в простоте своей? Задумываясь таким образом над многим, но отнюдь не о полезном и помышляя о захвате какой-либо власти, он тол­ковал с теми поселянами и свинопасами, рассказывая, что ему являются святые и дают повеления, чтобы он выступил и правил народами. Так как он говорил об этом часто, ему на­конец поверили и стали относиться к нему уже иначе, чем прежде, ибо он объявлял о близости срока выступления. Итак, в один из дней он заявил, что получил знамение к выступле­нию, и тогда привлек к своим помыслам тех, кто его слушал. Они последовали за ним, как люди, надеющиеся совершить нечто великое.

Они отправились в страну и провозгласили имя свинопаса, [заявляя], что явилось от бога знамение, чтобы он правил. Дружно говоря об этом, они убеждали и присоединяли к себе много людей каждый день. Лахана же переоделся в более приличную верхнюю одежду, вооружился мечом, сел на коня и осмелился на дела, ему недоступные. Так как Константин [Тих]¹ был слаб телом, ибо у него была сломана нога... был Недвижим и, когда было нужно куда-нибудь отправиться, его везли на повозке, как простой груз, то многие пренебрегали им, в особенности живущие поблизости татары, совершающие ежедневно набеги и воистину обратившие все мисийское в добычу мисян². Столкнувшись с отрядом татар и напав на. них с теми, кто следовал за ним, Лахана одержал полную победу, а на другой день – еще одну и так в течение немно­гих дней стал еще более известным. Отныне области присо­единялись к нему, и люди возлагали большие надежды на благоприятный исход его действий и повсюду прославляли Лахану. В самом деле, не было дня, в который бы он не до­стиг больше прежнего и не обнаружил мужества в нападе­ниях.

Все это в высшей степени пугало Константина. Донес­шаяся молва пугает и самого императора³, ибо он думал, что тот вопреки своему состоянию не возвысился бы так, если бы не отличался какими-то великими [способностями]. Итак, Кон­стантин, лишь расстроив все у кормила [своей власти], обра­тился мыслью к этому неожиданному явлению, о котором ни он сам, ни кто-нибудь другой никогда бы и помыслить не мог. Император же, желая оказаться поближе и беспокоемый слу­хами, поторопился прежде всего занять и укрепить [погранич­ные] крепости. Выступив [зимою] из Константинополя, он со всей скоростью двинулся на Орестиаду... Когда он подъезжал к Адрианополю, одновременно пришла весть о гибели Кон­стантина. Так как Лахана ежедневно усиливался, многие, презирая своего царя, переходили к нему... Из тех же, кто окружал Константина, часть была умерщвлена из-за ковар­ных происков Марии⁴, а из оставшихся в живых одни подо­зревались в злом умысле, другие же злоумышляли на самом деле. Оставшись один или, точнее, с немногими, Константин решился преследовать Лахану, уже с презрением относивше­гося к царю. Войско было построено, а сам он ехал в по­возке... Лахана также выступил против него, напал, едва появившись, и наголову разгромил. Царя же, как ничего не совершившего в сражении, достойного царского сана, заколол подобно жертвенному животному, а воинов его, победив, со­причислил к остальному своему войску.

Крепко удерживая в своей власти страну, он захваты­вал уже и города, а беря их, не покидал, пока не был про­возглашаем повелителем и царем. Так шли дела Лаханы, так он возвышался ежедневно все более, следуя от успеха к успеху.

Император же, поскорбев, как подобает по поводу неожи­данного происшествия, и укрепив, сколь мог, и обезопасив то, чему могло угрожать падение Константина, решил усилить себя родством с Лаханою. И он отправил послов поразведать о варваре (достаточно ли имеет силы к дальнейшим успехам тот, который, начав так скромно, легко и счастливо достиг великого), замышляя сделать его зятем, если он покажется по­слам способным и к самой власти над болгарами. Однако император предусматривал одновременно и непостоянство судьбы... ибо весьма не доверял счастью Лаханы... Так и иначе обдумывая это, император созвал на совет приближен­ных к себе лиц, ибо видел, что болгарское царство крайне нуждается в повелителе. Он сравнил Лахану и Иоанна, сына Мицы⁵, размышляя о том, что один обладает преимуще­ством на власть по своей смелости, счастью и успехам в де­лах, а другой, Иоанн, может укрепиться во власти в силу сво­его рода и связи с императором. Последнему он отдавал предпочтение. И многим понравилось его решение, ибо, если сын Мицы станет зятем императора, он займет и издревле принадлежащий ему престол с помощью самого императора, который будет содействовать в этом как ради оказания сыну Мицы справедливости, так и из-за кротости его отцов, а одно­временно – и ради попечения о нем императора как тестя о зяте. Лахана же, внезапно обманутый судьбой, конечно, ослабит свой натиск при появлении в Болгарии ромейских сил, или признает себя рабом, или, обратясь в бегство, будет искать, где спрятаться, и не найдет места, где бы мог укре­питься. Марию же и ее сына жители Тырнова легко выдадут, ибо не так мало она натворила им зла, чтобы они легко пре­дали это забвению... [Итак], послав за Иоанном, он достав­ляет его из Троады⁶ на Скамандре⁷, где тот жил, имея доста­точно средств на содержание, к себе и, переодев его, нарек царем болгарским. Торжественно было возвещено и новое имя его – Асень в честь деда. Объявил император и о достой­ном наказании тех, кто будет называть его по забывчивости иначе. Готовых присоединиться к Асеню болгар император призывал, намереваясь немедленно облагодетельствовать; тех же, кто думал прежде всего об осторожности, заманивал посулами даров и укреплял надеждами, что они выгадают, приняв в качестве царя Иоанна и отказавшись от Марии...

Брак Ирины с Асенем, уже именовавшимся царем болгар, совершился с торжественностью... и были составлены до­говоры, что, если Иоанн с силами императора благополучно вступит в Тырнов... и станет царствовать над болгарами, он будет во всем союзником ромеев; если же нет, то в силу клятвы верности будет в качестве деспота¹ служить импера­тору.

Захотел император прежде всего захватить Марию, чтобы она не успела привести все у себя в порядок и не сделала беспредметными планы императора. Он поторопился отпра­вить к ней много послов не столько для того, чтобы они ее ниспровергли, сколько для того, чтобы исподволь склонили [болгар] к выдаче Марии и ее сына и к принятию детей импе­ратора (Ирины и Асеня). Впрочем, и Мария сознавала, что оказалась в безвыходном положении, подвергаясь угрозе с двух сторон: с одной – недавнее зло – Лахана, опустошив­ший страну и завладевший в своих нападениях всей округой [Тырнова], а с другой – большое войско императора, которое подвигалось все ближе, грозя ущербом простому населению вне города и вызывая разные опасения у знатных и находя­щихся внутри стен. Поэтому она трепетала за себя и сына, и ужасные заботы волновали ее душу... Она решила послать к императору и умолять его о справедливости, но она знала, что его помыслы были противны ее планам. Ведь ее заботой было упрочить [царское] достоинство за собой и ее сыном, императору же и в снах бы не привиделось пренебречь [инте­ресами] своих детей, [Ирины и Асеня], ибо именно им он ре­шил передать власть. Итак, мысль об императоре была совер­шенно отвергнута... Обдумав все, она немедленно (а медлить не позволяли послы императора) посылает к варвару, изве­щая его о своих планах и желаниях. Услышав об этом, тот сначала возгордился, будто бы оскорбленный этим посланием, жеманясь, что должен подарить власть, которую еще не за­воевал своим мечом и превосходящими силами. Впрочем, он согласился на брачные условия, выражаясь весьма дурно и равнодушно, чтобы кто-нибудь не сказал, что он женолюбив и охоч до женских покоев. Ведь он весьма презирал людей, позволяющих размягчать свои чувства, и сторонился их, те­перь же согласился ради мира, дабы не проливать кровь соплеменников, уступив не как получатель милости, а как сам ее оказывающий.

Итак, после того как взаимные клятвы совершились, во­рота [города] раскрылись перед ним, она принимает его у себя и вступает с ним в брак, вместе разделяя с ним регалии царства и снова уготовляя, как она думала, достаточную защиту против императора... [Император], приготовляя все к низвер­жению Марии, отправляет войска для борьбы. Отныне Ла­хана воздерживается от всяких нежностей с женой... оставя покой и обдумывая сложившееся положение дел, он подчинял болгарских архонтов и готовился и к той, и к другой войне. Ведь нельзя было из-за того, что он ранее сделал, ни поми­риться с татарами, ни склонить как бы то ни было на свою сторону императора. Поэтому, сколько было в его силах, он волей-неволей должен был противодействовать, ибо, получив власть, на которую и не надеялся, он хотел не только удер­жать ее, но и возвысить. Хотя он и был варваром, он понимал, однако, что придется воевать по необходимости тому, кто не желал воевать. Поэтому-то его отважные схватки оканчива­лись успешно, ибо его враги не могли противостоять его не­стройному натиску, и даже добрые воины опасались столкно­вения с ним, ибо он дурно обходился с побежденными... Итак, силы вокруг Асеня возрастали, ибо взятые им в плен содер­жались хорошо, когда покорялись немедленно, захваченные же [силой] не смели и надеяться на спасение – с ними расправ­лялись как с врагами.

Поэтому дела шли медленно, но можно было надеяться на какое-либо избавление от бед лишь с избавлением от самого варвара. Что вскоре и случилось – ведь не избег он непостоян­ства судьбы... Разнесся слух, что он разгромлен татарами; поверив молве, жители Тырнова сочли своевременным, под­нявшись против Марии, выдать ее вместе с сыном людям им­ператора. Асеня же они приняли в качестве своего пове­лителя...

¹ Константин Тих – болгарский царь (1257 – 1277).

² Игра слов: существовала византийская поговорка «превратить в добычу мисян» (древних племен, некогда населявших территорию между Балканами и Дунаем – Мисию) – значит начисто опустошить; византий­ские авторы в силу литературной традиции называли мисянами и болгар.

³ Имеется в виду император Михаил VIII Палеолог (1259 – 1282).

⁴ Имеется в виду племянница Михаила VIII, жена Константина Тиха.

⁵ Мица – болгарский вельможа, пытавшийся в 1260 г. с помощью ви­зантийцев отнять престол у Константина Тиха. Потерпев неудачу, перешел на службу к Михаилу VIII и получил владения в Малой Азии.

⁶ Троада – древнее название западной части Малоазийского полу­острова (от г. Трои).

⁷ Скамандр – река в Троаде.

⁸ Деспот – высший титул с XII в., ранее принадлежавший только императорам, по рангу выше севастократора и кесаря.

Georgh Pachymeris. De Michaela et Andronico Palaeologis, I, Bonnae, 1835, p.430-446.