Раздел 2. Административный менеджмент в условиях аграрных цивилизациях восточного типа

Вебер М.   Месопотамия

Что касается азиатского Востока, то тот материал, ко­торый был добыт благодаря изумительным успехам в обла­сти изучения клинописных табличек, еще и теперь, даже после открытия «Кодекса Хаммурапи»¹, не приведен в та­кое состояние, чтобы тот, кому приходится изучать лишь переведенные тексты и вообще черпать из вторых рук, мог рассчитывать в своем анализе хозяйственной жизни на окон­чательные результаты. И как раз тексты, более всего важ­ные для изучения права и социальной истории, часто не поддаются истолкованию. А при пользовании ветхозавет­ными книгами, несмотря на работы Велльгаузена, Э. Мейера, Гуте, Еромиаса, Винклера и за последнее время А. Меркса, все еще остается чрезвычайно темным вопрос о том, где произведения в стиле «государственного романа», появив­шиеся после пленения евреев, перестают окрашивать дей­ствительность. Поэтому и нижеследующие, поневоле крат­кие замечания могут быть сделаны лишь с величайшими оговорками.

В культурных государствах Месопотамии наряду с раз­ведением всяких домашних животных, сельское хозяйство также очень рано — особенно в Вавилонии — в сильной ме­ре развилось в интенсивное огородничество. Кроме хлебных полей мы видим, в качестве обыч­ной составной части всякого значительного состояния, сады финиковых пальм а, наряду с хлебом — сезам в качестве главного предмета потребления; наряду с этим в различ­ных источниках встречаются всевозможные овощи и бобо­вые растения: репа, редис, огурцы, колоквинты, лук, чеснок — этот последний является предметом поставок в чу­довищных количествах (по сто тысяч единиц меры), — ук­роп, латук, свекла, кишнец, кориандр, шафран, иссоп, тмин, ежевика и т. д., которые разводились преимущественно в царских садах. Зато лесов нет: строевой лес ассирийский царь приобретает оружием в Ливане, о его охотах в лесах по скатам северных гор надписи сообщают вперемежку с военными подвигами. Разведение скота (овец и крупного рогатого скота) играет в кодексе Хаммурапи видную роль, но, очевидно, крупнейшим владельцем скота является сам царь.

Основой земледелия является искусственное орошение: с каждым новым поселением связано прорытие нового кана­ла, земля здесь есть в специфическом смысле продукт тру­да', место относительно индивидуального труда по расчист­ке первобытного леса здесь занимает по необходимости в той или иной форме осуществляемый общественно-хозяйст­венный труд по сооружению каналов. Именно в этом (как и в Египте — см. ниже) в конечном счете коренится чрезвы­чайное экономическое могущество местной царской власти. Уже надписи, относящиеся к самому древнему (*шумеро-аккадскому») культурному центру, переполнены вопроса­ми о каналах и искусственном орошении; то же самое мы встречаем позднее на ассирийском севере. Всевозможные барщинные повинности по постройке плотин и рытью кана­лов, с одной стороны, многочисленные царские надсмотр­щики — с другой, — быстро направили древнюю город­скую царскую власть на путь бюрократического управле­ния. На войне желанной добычей царей Вавилонии и Асси­рии (в особенности последней) — этого обширного разбой­ничьего государства — неизменно является прежде всего одно — подданные, которые сейчас же должны прорыть новый канал для нового города и поселиться в этом городе сначала на льготном положении (в отношении барщинных повинностей и податей), чтобы затем приумножить источ­ники доходов и могущества царя. Ассирийские цари эпохи завоеваний настаивают, чтобы покоренные (народы) дань и подати платили, как ассирийцы, которые, следователь­но, со своей стороны тоже считаются объектом владения царя. Первоначально это было не так, да и позднее это не было проведено вполне последовательно. Город Вавилон ссы­лается в одном письменном обращении к ассирийскому царю на привилегии, которые были дарованы ему его предше­ственниками (определенного рода иммунитеты, прежде всего очень благоприятные для интересов торговли законы о чуже­странцах). Другие города тоже имеют гарантированные при­вилегии. Случается, что «старейшины», например, Вави­лона и Сиппара³, созываются для совещания относительно постройки храма, и что ассирийский царь после постройки своего нового дворца угощает в нем ассирийских «знатных и горожан». Но это уже не меняет общего основного харак­тера отношений.

Хозяйство царя — это превосходящий своимиразмера­ми частные хозяйства ойкос. Он получает питание: 1 ) изцарских землевладений и от находящегося у царя во владе­нии обширного количества крепостных и иных зависимых людей — у шумерского царя, как, очевидно, и у всех позднейших царей, были собственные пастухи — 2) из а) барщин и Ь) натуральных взносов под­данных. Каково было в отдельные периоды соотношение между удовлетворением потребностей с помощью собствен­ного хозяйства на землевладениях (при помощи собствен­ного скота) и с помощью податей, остается неясным. Поле­вые продукты — в противоположность, может быть (по крайней мере, в древнейшую эпоху), скоту — получались преимущественно в виде податей. Точно так же неясно соот­ношение между трудом собственных рабов царя и барщи­ной подданных, но и оно также, по-видимому, довольно из­менчиво. Это в природе вещей: совершенно так же, как и фараоны, шумеро-аккадские городские цари постоянно бы­ли заняты регулированием барщины, заботой о пище и питье принудительно набранных рабочих и о следуемом им воз­награждении натурой. У царя имеются всевозможнейшие амбары, сараи (сарай для экипажей, хлебный амбар, ден­ник для скота, склад пряностей, сокровищница и т. д.) и мастерские. Шумерский царь ввозит золото из-за границы, перерабатывает его в собственной мастерской в драгоцен­ный колчан, из камней с царской каменоломни делают в собственной мастерской царя статуи; прежде всего в соб­ственных царских мастерских изготавливается все для по­строек царя, для чего издалека привозится дерево. Рабочей силой служат ему при этом, очевидно, наделенные участ­ками земли, поселенные вокруг царского бурга и обязан­ные за это выходить на барщину ремесленники. Ассирийские цари для удовлетворения своих колоссальных строи­тельных надобностей впоследствии пользуются трудом как военнопленных, так и своих, туземных, обязанных выхо­дить на барщину ремесленников (трудом последних для бо­лее тонких работ). Санхериб⁵ хвалится своими технически­ми нововведениями в литье бронзы и насмехается надсво­ими предками, которые «по своему неразумию заставляли стонать всех ремесленников». Определенной границы меж­ду царскими рабами и обязанными выходить на барщину политическими подданными царя, очевидно, не существо­вало. 3) Шумерский царь отбирает «лодочников и их капи­тана» и посвящаетих храму: очевидно, царь в то время не был расположен самолично вести собственную торговлю. Но то, что первоначально он ею занимался, не подлежит сомнению, и известно, что эта собственная торговля суще­ствовала в виде постоянного обмена «подарками» с иност­ранными князьями еще тысячу лет спустя. Несомненно, как раз монополизация посреднической торговли при усть­ях рек и была древнейшей основой могущества городских царей юга страны, который поэтому и был древнейшим очагом царских «ойкосов», как в Египте область дельты Нила. 4) Именно в Ассирии в казну царя текли средства из добычи от разбойничьих войн, которые царь ежегодно пред­принимал, находясь на высоте своего могущества.

Одним из важнейших государственных ресурсов, в част­ности запасным фондом для займов, служили здесь, как и на всем древнем Востоке и в древней Элладе, принадлежав­шие храмам сокровища. Умножение этих сокровищ, фик­сирование всякого рода платежей, адресуемых храмам в тех или иных случаях (в частности, плата при вступлении в брак), преследование тайных жрецов («колдунов») и ере­тиков в пользу монополии признанного бога было делом еще шумеро-аккадских городских царей. Правда, способ­ствуя образованию у храмов больших запасов благородных металлов и натуральных продуктов, а также земельной собственности, царь своими руками создавал такое эконо­мическое могущество храмового жречества, которое иногда могло быть опасно ему самому; жрецы получали возмож­ность с переменным успехом вести борьбу с владельцами светских ленов и чиновниками за господство над троном и за эксплуатацию этого господства (что мы и наблюдаем впоследствии почти повсеместно). В социальном отношении жреческие роды ведут себя там, где они имеют власть, со­вершенно так же, как городские знатные роды в Древней Греции. Древним местным городским царям эпохи до Хаммурапи приходилось постоянно бороть­ся, с одной стороны, против обременения слишком больши­ми поборами, закабаления за долги и лишения владений «бедных» жрецами. С другой стороны, они должны были не давать чиновникам возможности: 1) использовать барщину подданных в собственную пользу, 2) сокращать содержа­ние, полагающееся при отбывании ими барщины, 3) ока­зывать давление при определении цены при продаже про­дуктов или даже прямо принуждать продавать их по деше­вым ценам (особенно скот) «магнатам»; для борьбы с этим последним злоупотреблением были установлены таксы на продукты. Если шумерский царь говорит о себе, что он «во­дворил свободу» и устранил «существовавшее прежде зака­баление», то под этим надо разуметь только: 1) сокращение или отмену известных государственных барщинных повин­ностей («в области Х с тех пор уже не было надсмотрщи­ка»), 2) а также и устранение присвоения частными лица­ми права на эти барщины; но прежде всего и чаще всего опять-таки 3) защиту «бедных» путем обеспечения им пра­восудия и путем охраны заработка и владения крестьянина и мелкого горожанина от противозаконных посягательств; в каком именно смысле надо понимать это последнее, оста­ется неясным (см. ниже). Как об особенно тяжком требо­вании «магнатов» (т. е. чиновников и крупных землевла­дельцев, светских, а иногда и жреческих родов) упоминает­ся о том, что задолжавший (здесь это значит: «закрепощен­ный») государству или светской, или духовной знати мел­кий владелец должен выплачивать им свой долг чистыми деньгами. Следовательно, экономическая ситуация очень сильно напоминает то, что было в Элладе в эпоху до «зако­нодательств»⁶. Основное различие составляет безмерно мо­гущественное положение жрецов и бюрократическая орга­низация государства. Царь старается — как греческий «ти­ран» (по крайней мере в древней Элладе) — обеспечить себе симпатии крестьян и мелких горожан. Но, несмотря на борьбу с чиновниками, царь нуждается в бюрократическом аппарате, и, несмотря на борьбу с жрецами, ему необходи­ма легитимация, которую можно было получить или пу­тем апофеоза (как в Египте), или путем утверждения со стороны божества. Цари, опиравшиеся исключительно на военную силу в завоеванном крае (в Ассирии), старались, и успешно, освободиться от контроля жрецов. Древним «куль­турным государствам» это было труднее. В Ва­вилоне, где теократия приняла гораздо более законченные формы, чем в ассирийском военном государстве, царь счи­тался данником божьим (и это выражалось в ежегодном но­вом вкладе в храмы).

Подати, вносимые подданными, изначально, насколько нам известно, представляли собой разного рода едва ли под­дающиеся точному разграничению платежи зерновым хле­бом, впоследствии сообразованные с правовым положени­ем плательщика и с качеством его земли, а также плате­жи всякими другими продуктами непременно натурой, в весьма, по-видимому, значительном количестве; арендные договоры обыкновенно содержали параграфы, касающиеся уплаты этих платежей (сохранились обломки кадастровых карт). Затем следует взимавшийся, по-видимому и со сво­бодных, во всяком случае с женщин (быть может, первона­чально со всех неспособных носить оружие), поголовный налог. Наряду с этим позднее встречаются отдельные по­шлины со всякого рода сделок, как например, с продажи рабов и земельных участков. Там, где за нарушение кон­тракта устанавливался штраф в пользу государства, там в древнейшие времена это, по-видимому, была еще просто барщинная работа на царя, работа в виде наказания, как наследие эпохи, когда царская власть опиралась всецело на барщину подданных.

К повинностям, которыми облагалась земля, принадле­жала и поставка воинов (во времена персидского владыче­ства эта повинность выполнялась посредством заместите­ля). Но каким в экономическом смысле способом, особенно в таком специфически военном государстве, как Ассирия, создавалась и содержалась весьма значительная (если даже отбросить все возможные, впрочем, не обязательно предпо­лагаемые, преувеличения источников), дисциплинирован­ная, способная к «пионерским» работам по освоению новых территорий и к совершению больших походов военная сила, это еще не совсем выяснено. Существование военной повин­ности, в принципе обязательной для всех подданных — за исключением персонала храмов, придворного штата царя, пастухов и, по-видимому, царских колонов — явствует из писем Хаммурапи. Но такой набор, наверное, мог произво­диться только в крайних случаях в качестве поголовного ополчения для защиты родины. Техника сражения на ко­лесницах, которой обязаны своим военным расширением государства, лежащие по берегам Евфрата, требовала, ко­нечно, профессионального воина; точно так же, как требо­вали профессиональных воинов конница и пехота, во время более значительных войн насчитывавшие все же многие десятки тысяч. Салманасар II, по его собственному увере­нию, имел в Сирии против себя войско в 70 тыс. человек (с 4 тыс. колесниц), составные части которого он перечисля­ет. Если принять во внимание, что в течение ряда поколе­ний воинам ежегодно приходилось участвовать в походах, они, конечно, больше уже не могли пополняться с помо­щью набора из среды самостоятельно хозяйствовавших кре­стьян наподобие (очень скоро превратившегося в фикцию) германского народного ополчения. Обученное во­енному делу и притом национальное войско было бы опас­но для царской власти, а огородная культура, т. е. привязанность воинов к своим крестьянским хозяйствам, делала его образование и экономически невоз­можным: снаряжающееся на собственные средства тяжело­вооруженное войско отсутствует в этом искони теократически бюрократическом городе-государстве. Становящаяся в позднейшее время обычной вербовка едва ли существова­ла в раннюю эпоху. Колесницы, копья и вооружение выда­ет из своих цейхгаузов царь. Сообразно с этим он давал и лошадей, быть может, из своих табунов или добывал их для этого путем реквизиции. Что касается людей, то во вре­мена Хаммурапи «солдаты» царя, оказывается, были вла­дельцами служилых ленов, с которыми была связана в качестве литургии профессиональная военная служба. При этом владельцы ленов, очевидно, не составля­ют привилегированного сословия (сравнительно с осталь­ными подданными). Сведения, будто им выжигали клеймо, основаны, может быть, на тождестве их назва­ния с названием закабаленных должников частных лиц. Но и само тождество названий во всяком слу­чае поразительно. Если относящийся сюда документ дейст­вительно следует отнести к человеку, обязанному нести во­енную службу (который был отдан в распоряжение како­му-то магнату), то он служил бы в то же время доказательством того, что люди, находящиеся — по франкскому выра­жению — царя, тем самым лиша­лись своих семейных прав (права наследства), как какой-нибудь чужестранец или человек, попавший в рабство (ког­да он, отбыв свою военную службу, возвращается домой, то семья предоставляет ему право жить при себе, но не уча­ствовать в наследстве). Хаммурапи говорит о ленах воинов в одном параграфе с царскими рыбаками, которые были также наделены землей на правах ленного владения. «Лен», как и везде на Востоке — кончая клерухами Лагидов — плебейски мал, так как экипировка была, несомненно, очень простой, да и, кроме того, обеспечивалась, по-видимому, всецело за счет царя.

Под страхом смертной казни воины обязаны были нести службу самолично, и за притеснениеих и незаконное лише­ние владения наместники строго карались. Их собирали также на земляные работы — например, при постройке города (при присоединении новых областей «пересаживае­мое» туда на места туземцев население состояло, вероятно, из таких ленников). Вместе с двором царь передавал им в пользование скот. Все это, конечно, без права отчуждения, но обычно с правом наследования (если сын годен для воен­ной службы) и с обеспечением вдов и сирот. В случае неис­полнения ленником служебных обязанностей в течение трех лет все это переходило к тому, кто возьмется исполнять его обязанности. Хотя ленник, судя по всему этому, служит царю лично за специальное вознаграждение, но он все-таки считается и исполняющим определенную общественную обя­занность: кто выкупит солдата из плена, может, если имущество последнего не достигает суммы выкупа, возместить затраченные на выкуп деньги из храмовой казны своего города; вдобавок к этому поручи­телем является и царская казна.

Рядом с наделенными землей солдатами стоят «не впол­не свободные», поэтому не приравненные к свободным в отношении платы за службу, но, судя по то­му, что они владели рабами — очевидно, ввиду того, что они сами не занимались хозяйством — поставленные в особенно благоприятные условия «служители» (как переводит Пейзер) царя, кото­рые, очевидно, живут при дворе и всегда находятся в рас­поряжении царя. В Ассирии мы встречаем «всадников и евнухов» царя в качестве гарнизона завоеванных городов, — следовательно, царских дружинников наряду с крепостны­ми — а пленных царь просто тысячами присоединяет к сво­ему войску. С другой стороны, при заселении новых горо­дов в них «набиралось» определенное количество войска — что может означать только или возложение поставки сол­дат на новых поселенцев, или же выделение соответствен­ного количества солдатских ленов.

Организация войска быстро эволюционирует в направле­нии к армии, состоящей из получающих жалование солдат. Войско ленников было всего только запасным войском ведь ассирийские солдаты были еще во времена Саргона женатыми людьми, содержание которых в мир­ное время составляло заботу царя, который во время вой­ны усиливал свое войско, потому что солдаты (см. выше) призывом на военную службы были вырваны из своих се­мейных отношений, и теперь их надо было содержать. Еще во времена Артаксеркса при сборе налогов отличалась, на­пример, «земля стрелков из лука» от «десятин­ной земли». Ход развития был, очевидно, таков: поставка людей, обязанных нести военную службу, — быв­шая первоначально (см. выше) чисто личной ленной повин­ностью — позднее была связана как литургия с владением определенными участками земли, в конце же концов вла­дельцы их откупались от этой повинности податями, из ко­торых царь отныне платил жалование чужеземным наем­никам. Как рано и в какой мере окончательно это произо­шло, узнать это ближе мы не имеем возможности. Во вся­ком случае войско последних ассирийских царей — это со­вершенно не национальное войско, а вавилонский корпус стрелков из лука времен персидского владычества также получал одежду и пищу из царских складов, следователь­но, тоже не был «национальным» войском в экономическом смысле.

Свобода движения частного оборота была в раннюю эпо­ху стеснена царским, по существу натурально-хозяйствен­ным, ойкосом так же, как это было в Египте (см. ниже). Но это относится к довольно отдаленному периоду, от которо­го сохранились клинописные частные документы. Уже пе­ред эпохой Хаммурапи и непосредственно после нее разви­тие оборота отличается сравнительно необычайной свобо­дой (явно все увеличивающейся). Теократическая монархия, правда, регулирует внутренний оборот, в частности также и заработную плату, при помощи тарифов, как это мы видим в законе Хаммурапи. Но на практике товарообо­рот в принципе свободен. В Вавилонии, которая в гораздо большей мере выросла на почве посреднической торговли, он развился, разумеется, гораздо богаче, чем в военной дер­жаве — Ассирии. Пытаться разграничить эти два государ­ства со стороны их развития, а также разграничить отдель­ные периоды этого развития, которое, начиная от «первой» вавилонской династии и кончая переходом в ислам, пред­ставляет в большинстве основных черт в сущности все одну и ту же картину, фон которой меняется лишь по мере про­никновения (а временами и отлива) менового хозяйства (ибо выражение «денежное хозяйство» при­менимо здесь только условно), здесь невозможно из-за недо­статка места, и прежде всего из-за скудости источников.

Довольно узок и не подлежит здесь рассмотрению во­прос о расчленении населения на группы в древнейшую эпоху: в какой мере оно делилось по родам, как в эллинско-римском мире, и в какой мере по профессиям, как в Египте? Оба эти способа деления нередко встречаются и на Западе одновременно в известных сочетаниях (см. ниже), и соответственно и здесь встречаются «трибы» обоих видов. О «кастах» в собственном смысле в Вавилонии речь можно вести, конечно, в еще меньшей степени, чем о кастах в Егип­те. Скорее же, весьма вероятно, здесь, как и в древнейшем Египте, основой расчленения общества на группы первона­чально служили существовавшие литургии, связанные с занятием ремеслами, причем, быть может, товарищи по профессии (может быть, связанные между собой круговой порукой) имели также и известные права на имущество тех, кто нес с ними одинаковые повинности. По крайней мере, мы встречаемся, по-видимому, с правами обратного выкупа принадлежавшими одному товари­ществу ткачей при продаже земли. Но все это еще не впол­не установлено.

Право на землю в эпоху полного развития древней, опи­равшейся на натуральные повинности подданных, монар­хии рассматривалось, по-видимому, вообще как вознаграждение за исполнение связанных с землей го­сударственных повинностей, а не только применительно к солдатской земле: несение земельным участком барщинных повинностей с помощью упряжного рабочего скота упо­минается в древневавилонском праве как доказательство того, что владелец этого участка имеет на него право собст­венности. «Должностные наделы», очевид­но, только потому дольше оставались связанными в смыс­ле свободы оборота, что в этом смысле личная квалифика­ция владельца имела для царя особенно большое значение. Но о том, чтобы в случаях передачи земли из одних рук в другие, когда речь шла о всяком земельном владении, тре­бовалось разрешение или утверждение со стороны светских или духовных властей (как это бывало иногда в Египте), в источниках мы уже ничего не находим, если не считать то­го, что раздел наследства очень часто производился жреца­ми. Существование соседских прав «членов марки» нет возможности установить с полной достоверно­стью. Ответственность общин существует, правда, в форме ответственности за нарушение мира в случае преступле­ния. Но существовала ли круговая порука за подати и бар­щинные повинности (как в «Древнем царстве»), с точно­стью не установлено. Еще большой вопрос, можно ли счи­тать ту перемену в правовом положении подданных, на ко­торую указывают надписи некоторых шумерских царей (см. выше), за освобождение крестьянского земельного владе­ния (упоминаются только рыбные пруды и скот) от вот­чинных пут. То, что то законодательство теократических монархий в целом имело своим результатом обеспечение частного оборота, понятно само собой. Но если существовали путы, связывавшие землю, то лишь благодаря тому, что земля была обременена повинностями. Напротив, в исто­рическую эпоху государственные интересы не ограничива­ли вообще земельного оборота — за исключением земли, отданной в ленное владение должностным лицам. Кодекс Хаммурапи совершенно определенно предполагает свобод­ное отчуждение благоприобретенного земельного владения. Напротив, наследственным порядком полученное земель­ное владение, по свидетельству источников, являлось на­столько связанным в интересах семейной общины и членов рода, что отчуждение его (очевидно, первоначально невоз­можное) давало им и самому продавцу право выкупа его за цену, уплаченную покупателем земельного участка, вме­сте с процентами. Это последнее обстоятельство представ­ляет собой обычно правовой осадок типичной, направленной на устранение опасности ретракта (обратного выкупа)¹⁶ договорной сделки, рядом с которой в источниках обычно встречаются проклятия ретрагента и условные штрафы.

Таким образом, фактически в конце концов всякая ча­стная земля стала свободно отчуждаться и свободно делиться на части. Единственный раздел между наследниками — наряду со встречающимся время от времени наследованием сообща — является в дошедших до нас источниках общим правилом. Конечно, мы не найдем никаких признаков общ­ности полей, за исключением права выгона скота на ско­шенные и находящиеся под паром поля, о разновидностях которого мы находим постановление в кодексе Хаммурапи. Вообще же земельные участки имеют каждый определен­ные границы (обыкновенно (очевидно) огорожены), и от­чуждение земли происходит с точным обозначением гра­ниц, которые определяются местоположением, отрогами, соседними участками. Размер земельного участка при этом определяется примерно, и, как правило, определяется его площадь, иногда же, по-видимому, размер участка опреде­ляется и размерами посева (встречаются также случаи по­купки земли в том смысле, что несоответст­вие действительного размера земли предполагаемому ее ка­честву должно быть возмещено потом). Экспроприация, по свидетельству надписей, производимая в Ассирии, чтобы очистить место для постройки храма, является, быть мо­жет (но не обязательно), юридическим выводом из земель­ной регалии, на которую заявлял притязание царь; по крайней мере, царь хвалится, что он возместил убытки тем, кто благодаря этому лишился владения. То, что бла­годаря проведению каналов ставшая годной для обработки земля раздавалась царем — в Ассирии с указанием обяза­тельного способа ее обработки (например, под огороды) — наводило на мысль, что царю принадлежало верховное право собственности на всю землю (которое в Вавилоне, может быть, приняло форму божественного права на землю). Зем­ля, которую отдавали переселенным сюда чужеземным на­родам, была, очевидно, частью земли, которую нужно было вновь канализовать, часто это были, вероятно, и должнос­тные лены, прежние владельцы которых были ввиду этого переселены в другие места.

Отдача в ленное владение земли и закабаленных людей заслуженным должностным лицам, пожалование царем земли в дар, беспошлинная передача в лен должностному лицу земельного владения его отца встречаются издавна как в Вавилонии, так и в Ассирии; обыкновенно же чиновник, состоящий на службе у царя, как и должностное лицо хра­ма, получает довольствие натурой из царских и храмовых магазинов и из собираемых царем и храмами податей. Если и существовали здесь зачатки общего вотчинно-феодального развития в государственном строе, то во всяком случае они так и остались зачатками: государ­ство осталось по существу государством чиновников с сильной теократической окраской. Но, впрочем, в нем можно найти элементы вотчинного развития. Конечно, существование чисто частного зе­мельного закабаления прямо не может быть доказано с полной несомненностью. Но в письмах Хаммурапи упоминается одна категория населения, как свобод­ная от военной службы, которую, видимо, совершенно пра­вильно называют (царскими) закрепощенными колонами. Были ли упоминаемые в источниках в каче­стве сидящих на земле частных имений «огородники» и «крестьяне» просто женатыми рабами, или же в них следует видеть, например, «юридически» закрепо­щенных на земле, в частности, и против воли своего госпо­дина (следовательно, в интересах государства), прикреп­ленных к земле полусвободных людей наверное сказать нельзя. Принадлежащие храму крестьяне при даче в арен­ду принадлежащей храму земли просто сдавались в аренду вместе с землей совершенно наравне с живым инвентарем. Далее, из одной надписи, относящейся ко времени царство­вания Асархаддона¹⁸, мы узнаем об утверждении царем прав владельца частного феодального поместья которое, судя по данным о его границах, несомненно, охва­тывало собой целые деревни. А в государствах, возникших путем завоевания, еще во время города-царства мы встречаем раздачу царем в ленное владение целых горо­дов вместе с принадлежащей им территорией, а позднее — как было уже упомянуто — пожалования земли и людей заслуженным чиновникам, а также несомненно, образова­ние и вотчинных иммунитетовь в силу наследственной, при случае возобновлявшейся царем привилегии. Государ­ство сохраняло всегда сильную феодальную окраску, не­смотря на свой основной теократически-бюрократический характер, какэто выразилось уже хотя бы в развитом «ко­лонате».

Основы семейной жизни те же, что первоначально и во всем античном мире: домовая община есть хозяйственная община патриар­хальной семьи и притом, очевидно, обычно уже малой се­мьи, хотя конечно, еще часто встречались случаи сохране­ния наследственных прав за членами родовой общины. Жен­щину отдавал замуж, в древнейшую эпоху просто прода­вал, глава ее семьи. О первоначально совершенно неограни­ченной власти мужа (карательной власти и праве отослать жену обратно) мы очень часто находим соответствующие статьи в контрактах (о деньгах, которые должен уплатить муж в случае отправки жены назад к ее родным, и т. д.); наложница, в частности сестра жены в этой роли, встреча­ется рядом со «служанкой» в том ее положении, о котором мы знаем из Ветхого Завета. Происхождение «законного» брака из стремления обеспечить с помощью договора жену, выданную замуж с приданым, и право ее детей на наследст­во от первоначально ничем не ограниченного произвола му­жа, совершенно ясно просматривается и в кодексе Хаммурапи: положение «законной» жены, созданное таким обра­зом первоначально в среде имущих классов, законодатель­ство постепенно распространило и на другие классы и при­дало ему характер положения, единственно отвечающего требованиям нравственности. Шумерские цари (Гудеа¹⁹) вос­прещают сообща приобретать нескольким мужьям одну жену и преследуют со страшной суровостью нарушение су­пружеского долга (т. е. со стороны жены). Уже гораздо боль­ше идет навстречу интересам жены закон Хаммурапи (пра­во жены на развод, штрафы при отсылке жены). В более древнее время приданое жены состоит обычно из домашней утвари, драгоценностей, платья и нескольких рабов (как видно из Талмуда, не только для прислуживания лично ей, но также, чтобы снять с нее обязанность прислуживать мужу), позднее в качестве приданого встречаются также участки земли (после того, как владение землей утратило военное значение); а в нововавилонском праве брак с прида­ным и без покупки невесты, но с обеспечением вдовы, явля­ется уже общим правилом. Занимал ли первоначально стар­ший сын, как это можно предположить по некоторым источникам после смерти отца первенствующее положение и получал ли он лучшую долю при дележе, это, очевидно, остает­ся невыясненным.

Как в средневековой Италии, с развитием менового хо­зяйства и с расширением поля частной предприимчивости на первоначально строго патриархальное имущество дома начинают смотреть как на товарищеский капитал членов семьи. Не нарушая прав patria potestas, все-таки и filius familias является в известном смысле пай­щиком. Например, при усыновлении, которое является покупкой приемного сына у его настоящих родителей, пра­во усыновленного на имущество его приемного отца уста­навливается контрактом, в частности, на случай отсылки его обратно к родителям. Само усыновление, т. е. покупка с предоставлением купленному сыновних прав, в противо­положность покупке раба, первоначально являлось прими­тивной формой пополнения домовой общины рабочей си­лой со стороны. Усыновление рабов, браки с рабынями и т. п. создают в домовой общине известную связующую нить между свободой и несвободой — вроде того, как в средневе­ковых торговых домах были на равном положе­нии. Из договоров стариков, уходящих на покой и выговаривающих себе свою долю — передача имущества — постепенно вырабатывается раздел имущества по завещанию.

Рабы в древневавилонский период были не очень много­численными: в приданое чаще всего дают 1—3 рабов. Но, очевидно, с развитием оборота постоянно возрастало иихчисло вплоть до времени персидского владычества, когда раб подвергался весьма систематической эксплуатации со стороны господина в денежно-хозяйственной форме в каче­стве источника ренты (как русские крепостные, отпускав­шиеся на оброк, и как уже в совершенно другом роде, «кре­постные» в западной и южной Германии вплоть до XVIII столетия), и когда мы поэтому встречаем и раб­ский пекулий, и участие раба во всевозможных предприя­тиях, и выкуп себя рабом на свободу, и даже договоры, заключавшиеся между рабами одного и того же господина. В домашнем обиходе рабы в позднейшую эпоху — если исключить царей и храмы — немногочислен­ны: иметь четырех рабов в услужении, по-видимому, счи­талось вполне приличным для хозяйства средней руки. Но, очевидно, и в сельском хозяйстве, и в промышленности рабскому труду также не следует приписывать слишком | большой роли.

Царские домены, в том числе и отданные в ленное вла­дение должностным лицам, так же, как и крупные имения вавилонских храмов, а также и земли, постепенно скопив­шиеся в руках торгового патрициата, особенно в Вавило­нии — во всяком случае в большей мере, чем в Ассирии — если не сдавались мелкими участками в аренду, то обраба­тывались при помощи купленных рабов, а также, первона­чально, и при помощи обязанных выходить на барщину, и имевших семью несвободных людей, так называемых «огородников» и «крестьян»; есть ли основание проводить раз­личие между правовым положением этих последних, как «колонов», и положением рабов, остается, как уже говори­лось раньше, спорным. Рабы продаются нередко целыми семьями. Отдача себя в рабство за долги достигла в Вавило­нии полного развития, и быстрота, с какой она осущест­вляется (взятие в кабалу совершалось чисто частным пу­тем), является основой сильного развития кредита: жена и дети попадали в рабство вместе с главой семьи, но по кодек­су Хаммурапи через три года получали свободу. Если за должника, отданного в рабство, ручался состоятельный род­ственник, то он отпускался на свободу с ограниченным пра­вом передвижения, чтобы дать ему возможность заработать на уплату долга. Насколько попавшие в рабство несосто­ятельные должники составляли (в доступную по состоя­нию источников нашему исследованию эпоху) количественно значительную категорию прикрепленных к земле зависи­мых людей, мы не знаем.

Примитивной формой временного обеспечения себя рабо­чей силой является наем рабов или свободных за содержа­ние, одежду и плату (натурой, впоследствии деньгами). На таких условиях нанимали прежде всего рабочих на время жатвы. Из этого развился, как прототип свободного рабоче­го договора, наем свободного человека им самим. Перво­начальный взгляд на временное поступление в рабочие как на временную отдачу себя в рабство находит свое выражение не только в этой формуле, но и в том, что нанимающийся рабочий первоначально нуждал­ся в патроне²⁵, который, очевидно, при случае мог сыграть роль. Конечно, эта временная отдача себя в рабство нередко могла быть отдачей себя в рабство за долги, и для исторической эпохи это представляется впол­не вероятным. Ибо уже в эпоху Хаммурапи свободный труд был очень распространен в сельском хозяйстве.

При чтении закона Хаммурапи и более древних памят­ников складывается впечатление, что, наряду с мелким про­изводством в форме садоводства и огородничества, где хо­зяйство ведет сам собственник, существуют и более круп­ные хозяйства, владельцы которых живут в городах и экс­плуатируют свое владение частично с помощью несвобод­ных, но порой и свободных хозяйственных инспекторов (вер­ность которых закон обеспечивал уголовным порядком), и с помощью свободных, нередко нанимаемых на один год рабочих, заработную плату которых регламентирует закон, по-видимому, в интересах как хозяина, так и рабочих — в соответствии с теократическим принципом «охраны сла­бых» (женщин, попавших в кабалу должников, рабов). Скотоводство ведется в больших размерах. Ссуда скотом производится по определенному тарифу и урегулирована так же, как и обязанности пастуха (который считался со­стоящим на службе у всей общины) в отношении к земле­владельцам. Брать рабочий скот в залог в кодексе Хамму­рапи воспрещено.

В общем источники дают возможность нарисовать кар­тину распределения владения и способов производства, ко­торая существенно отличается от условий римского сель­ского хозяйства приблизительно времен Катона а) замет­ным и у Хаммурапи выступлением на передний план инте­ресов орошения, б) более разносторонним развитием ого­родничества и, прежде всего, в) незначитель­ным развитием организованного рабского труда. Последнее обстоятельство, несомненно, находится в связи с тем, что на Востоке не существовало ни такого переполнения рынка рабами, с одной стороны, ни такой массы земли, какую римские войны предоставили в распоряжение частной экс­плуатации. Цены на рабов невысоки, но количество рабов, очевидно, невелико. Землю и людей, добытых на войне, конфисковывает царь. Правда, он, как и фараон, распреде­ляет часть доставшегося в добычу скота и пленников, а также, конечно, и завоеванную землю между войском; но это наделение войска землей всегда происходило или в та­кой форме, что войска поселялись в качестве гарнизона во вражеской стране, а вновь покоренные подданные, наоборот, переселялись со своих мест в Месопотамию, или же так, что получавшие землю принимали на себя обязатель­ство проводить каналы и разводить огороды, следователь­но, все-таки являлись прежде всего источником взимавших­ся в пользу царя податей. То же самое назначение прежде всего имели пленные и их имущество, — как раз в противо­положность Римской республике, где военная добыча зем­лей и людьми становилась почти всецело предметом экс­плуатации частных откупщиков налогов, арендаторов до­менов и покупщиков рабов (в частности, для плантаций). Ограниченный, поставленный в зависимость от орошения земельный запас Месопотамии не был сам по себе подходя­щим базисом для покоящегося на рабском труде крупного производства со всеми его особенностями (см. выше). Поэто­му эксплуатация земельных владений со стороны не вед­шего самолично хозяйства вавилонского патрициата все бо­лее и более развивалась в сторону мелкой аренды: аренды с фиксированной арендной платой (без права арендатора в случае чрезвычайных затруднений требовать сложения арен­дной платы) и аренды из части продукта. При этом в обоих случаях закон высказывается в том совершенно определен­ном смысле, что арендатор берет на себя обязательство тщательно обрабатывать землю. Срок аренды, судя по по­казаниям источников, был большей частью довольно коро­ток: 1—3 года; мелкий арендатор, особенно арендатор из части продукта, несомненно, уже и тогда являлся лишь за­интересованной в доходе, связанной лишь временно, но по большой части фактически благодаря своей за­долженности прикрепленной к данному хозяйству рабочей машиной землевладельца, как и колоны в позднейший пе­риод римской истории и как мелкие арендаторы по берегам Средиземного моря вплоть до наших дней. Чтобы выяснить, каким образом с течением времени изме­нялось его общее положение, для этого потребовалось бы особое исследование. В источниках довольно ясно, хотя и постепенно, выступает развитие — но не преобладание — денежной аренды. Точно так же некоторые пункты кон­трактов ясно указывают на то, что сдающим в аренду в Ме­сопотамии обыкновенно является живущий в городе капи­талист, который желает или привести в культурное состо­яние скупленную землю, или эксплуатировать в качестве источника ренты уже находящуюся в обработке землю.

Заем средств (в особенности серебра) для уплаты рабо­чим вознаграждения во время жатвы, равно как и заем зер­на, фиников и т. д. для посева — в обоих случаях с обеща­нием возвращения займа после жатвы — это древнейшие случаи производственного кредит, который уже в древневавилонский период выступает наряду с, тоже по большей части совпадающим с периодом жатвы, займом хлеба для собственной потребности. Заем на осеменение, в частности, есть, должно быть, древнейшая форма произ­водственного кредита и, во всяком случае, еще более древ­няя, чем заем скота.

Развитие явлений оборота вообще на всем азиатском Востоке идет значительно дальше вперед, чем, по крайней мере, в предоставленном собственному культурному раз­витию Египте (см. ниже), что является следствием город­ского характера вавилонской культуры и положения Вави­лона как места посреднической торговли где формы мено­вого хозяйства должны были развернуться на полном про­сторе. Вавилон и его право сделались для всего Востока как раз носителями развития, ведшего к «капитализму», и это несмотря на то, что запасы благородного металла в стране, наверное, почти всецело были привозные. Цари, и в особен­ности храмы, при таких условиях, очевидно, находились в экономически очень хорошем положении, поскольку пода­ти преобладали над барщиной, и поэтому не препятствова­ли развитию менового хозяйства. Чтобы вавилонская тео­кратия, как таковая, принципиально относилась враждеб­но к признанию за деньгами особого положения в праве, созданном развитием оборота — как (может быть) относи­лось жреческое сословие в Египте (см. ниже) — это трудно допустить. Все, что можно там встретить в подобном роде, не идет дальше аналогичных явлений в западных государ­ствах. Впрочем, уже шумерские цари (см. выше) стараются облегчить для подданных специфическую тягость денеж­ных требований. Но на сисахтию²⁷ нет указаний, и она пред­ставляется маловероятной.

Смягчение строгости долгового права в кодексе Хаммурапи путем допущения уплаты находится в полном соответствии с подобными же соглашениями в част­ных контрактах и вообще с той ролью, какую «деньги» как таковые играли в обороте древневосточного мира. Ведь фи­никийская торговля за все время своего настоящего расцвета (также и в Карфагене вплоть до IV в. до н. э.) не знала монеты в современном правовом смысле. В Вавило­нии мы находим сначала не ведающую не только монет, но и вообще сколько-нибудь регулярного действительного упо­требления денег во внутреннем обороте, но тем не менее высокоразвитую технику натурального обмена. Деньги в древневавилонском царстве, представляющие собой серебро в виде предметов употребления (колец) или на вес, служат, правда, и в качестве добра (сокровищ), играющего роль цены, но главным образом служат мерилом стоимости обменива­емых друг на друга благ, как действительное  средство обмена во внутреннем обороте (как в Егип­те) большей частью только для уплаты разницы в цене, ко­торой нельзя было возместить. Лишь в позднейшее время они принимают некоторое подобие монеты, сначала, по-видимому, посредством частного удостоверения веса из­вестными фирмами — в источниках встречаются «куски в одну пятую зекеля (шекеля) со штемпелем X», — и толь­ко таким путем начинают постепенно приобретать монопо­лию в качестве действительной платы за товар. В древнева­вилонском царстве еще нередко продолжают обменивать фи­ники на хлеб, дома на поля, иногда восполняя разницу в цене серебром. Наряду с этим встречаются тогда в высшей степени сложные акты обмена, в которых только оценка то­варов обеих сторон в серебре делает возможной этот обмен: так, например, обменивают землю на 816 зекелей серебра, из которых 100 уплачены повозкой, 300 — шестью конски­ми сбруями, 130 — ослом, 50 — ослиной сбруей, 30 — бы­ком, остальное в виде мелких сумм — маслом, платьем и т. д. Для такого оборота, как раз благодаря присущему ему характеру натурального оборота, были уже в раннее время находимы своего рода банковские предприятия для посредничества и окончательного расче­та. «Денежный человек» является в кодексе Хаммурапи весьма обычной категорией. Мы встречаем расценку натуральных доходов профессио­нальными торговцами, которые считают не только на сереб­ро, но и на хлеб, финики и г. д. Затем мы встречаем в выс­шей степени своеобразный оборот с требованиями на эти состоящие из натуральных сборов запасы, даже со своего рода складскими свидетельствами на предъявите­ля, требующий и заслуживающий более близкого рассмотрения: по-видимому он заимствовал свои формы первоначально из порядков управления дохо­дами царских магазинов и храмов.

Храмы были в Вавилонии крупнейшими заимодавцами, ссужавшими хлеб и деньги, и первоначально, наряду с цар­скими магазинами, с членами царствующего дома (которые в источниках выступают в этой роли) и с некоторыми «маг­натами» государства, единственными, которые делали себе из этого постоянный источник дохода. Так как с основани­ем каждой новой колонии была связана «ссыпка» хлеба, собираемого с данной местности в качестве подати, в один определенный магазин (большей частью состоящий при храме), то эти магазины занимали первенствующее поло­жение сравнительно с частными. Но и возникшие впослед­ствии наряду с ними частные «банки» достигли, очевидно, значительных размеров.

Почти все главные деловые формы денежного хозяйст­ва, хотя по большей части и в архаическом виде, уже наме­чаются. Упомянутые выше займы натурой — хлебом, фи­никами, кирпичами и т. д. — стоят рядом с займами зекелями (причем, вероятно, нередко эти зекели представляли только установленную в договоре стоимость данных взай­мы натуральных продуктов) с процентами, которые при займе зерном доходят до Уз суммы долга, а при денежном займе составляют всего лишь ¹/^. Встречается и залог, при закладывании рабов и в земельном обороте принимающий форму антихрезы³¹ (например, беспроцентной денежной ссу­ды за право бесплатного пользования домом), а также зе­мельной ипотеки, первоначально еще без ясного правового развития вторичных ипотек; позже иногда ясно выражен­ное оставляемое за кредитором право искать удовлетворе­ния прежде других или установление факта, что заложен­ный участок уже заложен был в другом месте, показывает, что это право ипотеки почти соответствует эллинскому (так было, во всяком случае, в эпоху персидского владычества). Далее, мы наталкиваемся иногда и на имеющее прерыва­емый характер капиталистическое пред­приятие и притом в его характерной примитивной фор­ме, господствовавшей и у нас в эпоху раннего Средневеко­вья, — в форме комменды. Корни ее расходятся в стороны. Часть, может быть, берет свое начало в сельском хозяйст­ве (хотя представляется более вероятным, что товарищеские отношения, например, в преследующей мелиорацион­ные цели аренде, наоборот, были заимствованы из области торговли). Наряду с уже упомянутой сдачей в аренду мел­ких участков держателям за часть продук­та (в большинстве случаев Уз) определенный чинш натурой, или деньгами мы встречаем: 1) сдачу в аренду в крупных размерах храмами, 2) рядом с дол­госрочной арендой с целью устройства насаждений (предшественница эллинистического эмфитевсиса) комменду для поднятия нови. Берущий комменду строит — в таком именно виде пред­ставляется это отношение — на земле свою хижину, живет продуктами с земли, дает первые годы «барыш, состоящий из того, что он собирает сверх нужного ему для удовлетворения его потребностей, а впоследствии делит до­ход с дающим комменду, например, по кодексу Хаммурапи через пять лет после того, как взял землю для приведения ее в культурное состояние. Уже в древневавилонском праве в качестве параллельно существующих яв­лений встречаются товарная и денежная комменда как формы помещения капитала во вне­шнюю торговлю', точный смысл относящихся к ней статей еще во многом не вполне установлен, но в принципе они однородны со средневековыми исламскими и генуэзскими постановлениями (только в большинстве случаев здесь доля коммендатора равняется ^\/6 прибыли вместо типичной ге­нуэзской. Позже встречается комменда в ме­лочной торговле как форма капита­листического предприятия внутри страны.

Чтобы определить, в какой мере в древней Месопотамии еще до проникновения туда эллинизма был развит откуп податей, нужны точные изыскания. До сих пор они, на­сколько мне известно, не были сделаны. Еще при Артаксерксе встречается в самом широком масштабе уплата каз­не вперед натуральных податей, следуемых с землевла­дельцев, какой-нибудь компанией, которой эти последние, со своей стороны, дают обеспечение в форме залога (ипоте­ки) своих земель. В частности, это вмешательство капи­тала имело место там, где следовало платить царю хлебом (мукой), а плательщик развел на обложенной податью зем­ле, например, плантацию фиников. Кредитор покупает муку и доставляет ее царю, получает за это от должника финики и продает их. Далее, встречаются (это достоверно известно относительно эпох персидского владычества) случаи спеку­ляции с отдачей внаем в крупных размерах, причем отдававший внаем, может быть, нередко был толь­ко кредитором, дававшим внаем вещь, которую он получил в обеспечение долга вместе с правом пользования ею.

В промышленности наряду с рабочим, получающим по данным кодекса Хаммурапи плату по установленному тари­фу, следовательно, наряду с (рабочим за пла­ту — ред.), по терминологии Бюхера (например, ткачи, порт­ные, кузнецы, а также золотых дел мастера получали сы­рой материал от заказчиков по весу), стоит (т. е. ремесленник, работающий на продажу) (например, ткачи, ткавшие пестрые ткани, по-видимому, принадлежа­ли к их числу, очень вероятно, что к ним принадлежали также и столяры и др.), а впоследствии — и эксплуатация рабов в промышленном производстве для сбыта, по обык­новению не в форме крупного производства с рабским тру­дом, а в виде свободной комменды, состоящей в предостав­лении господином рабу собственности, чтобы дать ему воз­можность начать дело. Особенно распространена, как един­ственная форма «предпринимательской» организации про­мышленного труда, «несвободная работа на дому», в осо­бенности среди рабов, принадлежавших храму, которые по­лучают сырой материал и нередко орудия производства и доставляют в храм готовый продукт. О существовавших в древнейшие времена царских ремесленниках, несших бар­щину, упоминалось выше. По свидетельству памятников, относящихся и к позднейшему (даже персидскому) време­ни, царь и принцы оказываются владельцами обученных ремеслу рабов (к ним, например, частные лица отдают дру­гих рабов в учение). Каким именно образом рядом с литур­гиями возникла и развилась «свободная» промышленность и работа на частных лиц и для «рынка», об этом источники сведений не дают; тут, разумеется, совершались постепен­ные переходы в зависимости от потребности царя в литур­гиях, от числа ремесленников вообще, от наличия взятых в качестве военнопленных обученных ремесленников. Во вся­ком случае несвободные ремесленники, обучающие чужих рабов, встречаются в памятниках часто. Эксплуатация ра­бов-ремесленников в качестве источника ренты составляла обычное явление в особенности в поздней­шее время. Цены на рабов в позднейшее время, если раб ничему не был обучен (а обучение, смотря по ремеслу, дли­лось иногда годы, у ткачей 5 лет), были умеренные. Рабы­ни в этом случае ценились дороже.

Наряду с примитивными формами арендной платы, пред­принимательского и ссудного процента встре­чается — в известной мере соответствующий современному помещению капитала в дающие процент государственные займы — в качестве предмета менового оборота, заклада и приданого, выступающий уже в древневавилонском цар­стве оклад чиновников  в особенности чи­новников, служащих при храмах. В Вавилоне эти оклады становятся предметом правильного оборота. Оклады со­стоят из получений натурой, которые отчасти заменили со­бой первоначально существовавшее право на даровой стол, т. е. право на участие в общих обедах жрецов и на даровую квартиру, оплачиваемые из дохо­дов храма, а отчасти заменили прежнее наделение (в форме ленного пожалования) чиновников землей, а затем превра­тились в наследственные и, наконец, в отчуждаемые пра­ва на получаемую натурой ренту. В памятниках мы очень часто встречаем упоминания о землях, обложенных раз­личного рода натуральными повинностями в пользу хра­мов, приуроченными к определенным числам месяца — на­пример, к 30-му числу каждого месяца — в силу ли добро­вольного пожертвования доходов с этих земель в пользу храма, в силу ли того, что эти земли первоначально при­надлежали храму и были им сданы в пользование под усло­вием уплаты этих сборов. Из этих и иных получаемых на­турой доходов храм выплачивал натурой (мясом, хлебом, пивом, одеждой и т. д.) оклады своим служащим, которые в определенные дни — например, каждое 15-е и 30-е чис­ло — отчуждали их и делали их предметом оборота.

Каково было значение намеченных выше, во всяком слу­чае уже достаточно сложных явлений оборота для структу­ры хозяйства, об этом мы пока не можем составить себе вполне достоверного и ясного представления. Несмотря на то, что этот оборот был технически высоко развит, образо­вание цен, даже и в тех случаях, когда они не регламенти­ровались непосредственно властью как в Вавилонии в эпо­ху Хаммурапи, находится, очевидно, под громадным влиянием царских и принадлежащих храмам магазинов (скла­дов). В Ассирии, не говоря уже об упоминаемой в царство­вание Ашшурбанипала продаже ассирийцам по твердым ценам доставшегося в добычу скота, в период царствования Саргона хранившимися в царских магазинах запасами хле­ба и сезама воспользовались, во время борьбы с дороговиз­ной, для урегулирования цен на оба эти продукта: поста­новление того же царя об «ограничении обедов» имело, по-видимому, смысл ограничения потребления как одну из мер борьбы с дороговизной, поскольку оно не объяснялось стремлением не терпеть рядом с царем никаких других со­циально выдвинувшихся вперед классов. Ту же роль, что и царские магазины, играли нередко и запасы храмов, и, не­сомненно, типичный размер процента, установленный хра­мом, фактически — делалось ли это сознательно, остается неизвестным — способствовал регулированию и фиксиро­ванию высоты частного процента. Поэтому, когда в древне-вавилонском праве (где уже вполне развито комиссионер­ство в караванной торговле в виде взятия на комиссию закупки скота и рабов) мы встречаем поручения купить «по цене, которая будет», то это едва ли установленная конкуренцией рыночная цена; скорее это про­дажная цена царских или принадлежащих храму магази­нов.

Из всего количества клинописных текстов, число кото­рых достигает чуть ли не 200 тыс., переведена такая не­большая часть, причем переводы так разбросаны, а некото­рые из них (и как раз очень важные памятники) так спор­ны, что я, по крайней мере, не могу решиться на попытку построить на доступном мне материале настоящую исто­рию развития.

Вебер М.

Аграрная история Древнего мира /Пер. с нем.

– М.: «КАНОН-пресс-Ц», «Кучково поле». 2001

М., С.148-172

 

 

2.2. Виноградов И.В.Раннее и древнее царства Египта.

Неизвестно, Шумер или Египет был колыбелью древнейшей цивилизации мира; возможно, что цивилизация, возникшая на северо-востоке Африки, на берегах великого Нила, была более древней.

Границы собственно древнего Египта резко очерчены самой природой: южным его пределом были труднопроходимые первые нильские пороги, находившиеся близ современного Асуана, в 1200 км от Средиземноморского побережья; с запада к реке, тес­нились песчаные уступы Ливийского плоскогорья, с востока под­ступали безжизненные каменистые горные отроги. Ниже первых порогов Нил нес свои воды строго на север по узкой длинной до-липе (Верхний Египет), ширина которой колебалась от 1 до 20 км; лишь в двухстах километрах от устья, там, где река в древности разветвлялась на несколько рукавов, долина расширя­лась, образуя знаменитую нильскую Дельту (Нижний Египет)» Истоки Нила, расположенные за тысячи километров от Египта, не были известны египтянам, а именно там следует искать при­чины своеобразного водного режима реки, тех ее особенностей, которые на протяжении тысячелетий оказывали огромное влия­ние на многие стороны жизни древних жителей страны. В двух тысячах километрах к югу от первых нильских порогов, у ны­нешней столицы Судана Хартума соединяются две реки—Белый и Голубой Нил. Стремительный Голубой Нил берет свое начало из высокогорного эфиопского озера Тана, навстречу ему через, цепь великих озер и заболоченные равнины Центральной Афри­ки течет спокойный полноводный Белый Нил. Весной, когда в горах Эфиопии интенсивно тает снег, а в Тропической Африке в разгаре дождливый сезон, реки, питающие Нил, одновременно вбирают в себя громадное количество избыточной воды, несущей с собой мельчайшие частицы размытых горных пород и органи­ческие остатки буйной тропической растительности. В середине июля паводок достигает южных границ Египта. Поток воды, порой в десять раз превосходящий обычную норму, пробившись через горловину первых нильских порогов, постепенно затопляет весь Египет. Наводнение достигает своей высшей точки в авгу­сте — сентябре, когда уровень воды на юге страны повышается на 14м, а на севере — на 8—10 м выше ординара. В середине ноября начинается быстрый спад воды, и река снова входит в свои берега. За эти четыре месяца принесенные Нилом органиче­ские и минеральные частицы тонким слоем оседают на залитое в период паводка водой пространство.

Этот осадок постепенно и создавал египетскую почву. Вся почва страны — наносного происхождения, результат многоты­сячелетней деятельности реки в период ее ежегодных наводне­ний. И узкое каменное ложе верхнеегипетской долины, и бывший когда-то морским заливом Нижний Египет сплошь покрыты глу­боким слоем речных отложений — мягким, пористым нильским илом. Именно эта очень плодородная, легкая для обработки поч­ва и есть основное богатство страны, источник ее стабильных высоких урожаев. Увлажненная, готовая к посеву земля Ниль­ской долины блестит как черный лак. Кемет, что значит Черная, называли свою страну ее древние жители, отмечая весьма суще­ственный признак: в суровых природных условиях Северной Аф­рики с ее жарким и сухим климатом, в окружении безводных пространств каменисто-песчаных пустынь, только на почве, соз­данной и обводненной Нилом, только на этой наносной черной земле появилась и сама возможность поселения людей, основным источником существования которых стало ирригационное земле­делие.

Неприветливо должна была встретить первых людей пойма Нила: непроходимые заросли нильского тростника — папируса — и акаций вдоль берегов, обширные болота низменной Дельты;

тучи насекомых, хищные звери и ядовитые змеи окрестных пу­стынь, множество крокодилов и бегемотов в реке и, наконец, сама необузданная река, в период паводка могучим потоком сметающая все на своем пути. Не удивительно поэтому, что впер­вые люди поселились в самой долине только на стадии неолита, имея уже довольно совершенные каменные орудия и разнообраз­ные производственные навыки, да № пришли они сюда под давле­нием внешних условий.

Климат Северной Африки 10—12 тыс. лет тому назад был менее засушлив, чем теперь. Еще недавно завершилось таяние льдов, покрывавших часть Европы в конце ледникового периода; над Северной Африкой проносились влажные ветры, выпадали обильные дожди, и на месте теперешних пустынь была саванна с высоким травяным покровом, с богатым животным миром. Охот

ничьи племена, находившиеся на стадии, мезолита и раннего нео­лита, жили на просторах теперешней Сахары. Это они оставили нам наскальные рисунки, изображающие слонов, страусов, жирафов, антилоп, буйволов, динамичные сцены охоты на них. Все эти животные — не обитатели пустынь. Свидетелями более мяг­кого климата в прошлом служат и многочисленные води — сухие русла рек, некогда с запада и с востока впадавших в Нил.

К V тысячелетию до н. э. ослабляется влияние влажных вет­ров, в Северной Африке наступает засушливая пора, понижается уровень грунтовых вод, саванна постепенно превращается в пу­стыню. Тем временем некоторые охотничьи племена, приручая животных, успели стать пастушескими. Наступающая сушь все более заставляет эти племена тянуться к иссякающим притокам Пила. Именно вдоль вади и были обнаружены многочисленные стоянки племен, находившихся на стадии позднего палеолита.

Наступление пустыни продолжалось, высыхали последние нильские притоки, люди вынуждены были все ближе и ближе подступать к самому Нилу. Эпоха неолита (вплоть до IV тысяче­летия до п. э.) связана с появлением пастушеских племен у пре­дела самой Нильской долины, с приобретением ими первых на­выков земледелия.

Археологические раскопки поселений эпохи позднего неолита,, относящихся к VI—IV тысячелетиям до п. э., показывают, что жители их вели уже вполне оседлый образ жизни, занимались земледелием (до нас дошли каменные зернотерки, деревянные серпы с кремневыми зубцами, зерна ячменя и пшеницы-двузер­нянки), скотоводством (кости быков, баранов, свиней), охотой,. рыболовством, собирательством. Жители этих поселений, распо­ложенных, как правило, по краям долины, еще робели перед Ни­лом и не предпринимали попыток обуздания реки.

С появлением медных орудий производства, со вступлением в эпоху энеолита (медно-каменный век) люди начинают реши­тельное наступление на Нильскую долину. В течение тысячеле­тий Нил создал своими наносами более высокие по сравнению с уровнем самой долины берега, поэтому существовал естествен­ный уклон от берега к краям долины, и вода в период паводка распространялась по ней самотеком. Чтобы обуздать реку, сде­лать поток воды в период наводнения управляемым, люди укреп­ляли берега, возводили береговые дамбы, насыпали поперечные плотины от берегов реки до предгорий, чтобы задержать воду на Нолях до тех пор, пока достаточно не насытится влагой почва, а находящийся в воде во взвешенном состоянии ил не осядет на поля. Много сил потребовало и прорытие водоотводных кана­лов, через которые сбрасывалась в Нил перед посевом остав­шаяся на поле вода.

Так в первой половине IV тысячелетия до н. э. в древнем Египте создается бассейновая система орошения, ставшая осно­вой ирригационного хозяйства страны на многие тысячелетия вплоть до первой половины нашего века. Древняя система оро­шения была тесно связана с водным режимом Нила и обеспечи­вала выращивание одного урожая в год, который в тамошних ус­ловиях созревал зимой (посев начинался только в ноябре, после наводка) и собирался ранней весной. Обильные и устойчивые урожаи обеспечивались тем, что во время разлива египетская почва ежегодно восстанавливала свое плодородие, обогащаясь новыми отложениями ила, который под воздействием, солнечного тепла имел способность выделять соединения азота и фосфора, - столь необходимые для будущего урожая. Следовательно, егип­тянам не надо было заботиться об искусственном поддержании плодородия почвы, которая не нуждалась в дополнительных ми­неральных или органических удобрениях. Процесс обуздания реки, приспособления ее к нуждам людей был длительным и ох­ватывал, по-видимому, целиком все IV тысячелетие до н. э.

Каждый коллектив людей, каждое племя, осмелившееся спуститься в долину Нила и поселиться в ней на немногих возвы­шенных и недоступных наводнению местах, немедленно вступает в героическое единоборство с природой. Приобретенный опыт и навыки, целенаправленная организация людей, упорный труд все­го племени в конце концов приносят успех—осваивается малая часть долины, создается небольшая автономная ирригационная система, основа хозяйственной жизни коллектива, соорудив­шего ее.

Вероятно, уже в процессе борьбы за создание ирригационной: системы происходят серьезные изменения в общественной жизни родоплеменной общины, связанные с резким изменением усло­вий жизни, труда и организации производства в специфических условиях Нильской долины. О происходивших событиях мы не имеем почти никаких данных и вынуждены реконструировать их совершенно гипотетически. По всей вероятности, в это время су­ществовала соседская земельная община (В исторический период фараонского Египта явственных следов су­ществования сельской общины не обнаружено). Претерпевали изменения и традиционные функции племенных вождей и жрецов — на них теперь ложится ответственность за организацию сложного ирригационного хозяйства и управление им; таким образом, в руках вождей и их ближайшего окружения концентрируются в экономические рычаги управления. Это с неизбежностью долж­но было повлечь за собой начало имущественного расслоения. Экономически господствующая группа нуждается в создании средств для сохранения сложившегося в ее пользу полож