Истинные причины церковной смуты XVII века

 

 

Когда опытные преступники совершают преступление, они, как правило, пытаются замести следы – специально создают ложные улики, чтобы следствие ввести в заблуждение. Точно так же поступили и реформаторы, скрыв от народа истинную причину предпринятой ими реформы, и уже более трех веков почти все члены господствующей Церкви думают, что реформа была действительно необходима. Сравнение старого и нового текстов показывает, что новые тексты искажены, но для большинства православных людей это является тайной, а ведь именно здесь находится ключ к пониманию истинных причин, породивших раскол в Русской церкви. Парадокс заключается в том, что этот «ключ» лежит у нас прямо перед глазами, но его никто не видит по верной пословице, которая гласит: «Если хочешь что-то хорошо спрятать, положи на самое видное место». Если бы православные люди узнали, что реформа была предпринята не по богословским причинам, а по политическим, они бы перестали искать оправдания различным нововведениям, появившимся в Церкви после раскола. Но поскольку эта информация долгое время скрывалась от народа, в народном сознании прочно укоренилось ложное представление о причинах раскола и люди, защищающие никоно-алексеевскую реформу, думают, что защищают православие от ересей.

 

Необоснованность церковной реформы настолько очевидна, и причины, ее породившие, настолько просты, что человеческий ум порой отказывается этому верить. Людям кажется, что все гораздо сложнее, чем есть на самом деле, поэтому даже великое множество фактов не всегда помогает человеку выйти из состояния заблуждения, и здесь на ум приходит еще одно изречение, которое гласит: «Только мелкие секреты нужно прятать, большие хранит в тайне неверие толпы». Именно наше неверие очевидным фактам и ложные стереотипы мешают нам просто и трезво взглянуть на то, что произошло в XVII веке. Итак, каковы же были истинные причины никоно-алексеевской реформы?

После завоевания Византии турками на земле осталось только одно непорабощенное православное государство во главе с православным царем. Этим государством была Россия. Весь православный Восток находился в угнетении и духовном упадке, и только Русь Святая укрепляла свои державные позиции. Греки, оказавшиеся под турецким игом, предложили царю Алексею Михайловичу освободить их, чтобы быть царем не только России, но и всех восточных ромеев. Соответственно и патриарх Никон в этом случае становился бы патриархом Вселенским, вместо патриарха Константинопольского. Масштаб этого «греческого проекта» казался настолько грандиозным, что царь и патриарх были всецело поглощены мечтой о создании «Всеправославной единой империи».

Профессор Вандербильского университета С.А. Зеньковский, крупный славист и знаток русской православной культуры, писал: «Неудивительно, что мало разбиравшийся в вопросах внешней политики, недавно попавший почти что прямо из игуменов пустынного и приполярного монастыря в патриархи, Никон чувствовал себя вершителем судеб всего православного мира, терял голову, был готов превратиться в русско-греческого вселенского патриарха и принять за настоящую монету все, что ему говорили льстивые греки».⁷³

 

Подготовка к осуществлению «греческого проекта» началась задолго до появления Никона. Русские люди знали, что греки печатают свои богослужебные книги в иезуитских типографиях и что вера на православном Востоке в упадке. Чтобы как-то реабилитировать греков

в глазах русского народа, реформаторами были выпущены книги, в которых опровергалось мнение о том, что греки веру исказили. Одной из таких книг был «Малый катехизис», являющийся простой перепечаткой «Малого катехизиса» Петра Могилы, составленного им «по латинским книгам и схемам» (прот. Георгий Флоровский), а также грамматика Мелетия Смотрицкого с призывом немедленно исправлять русские книги по греческим образцам.

Идея была проста: для того чтобы создать «Всеправославную единую империю», а патриарху Никону стать патриархом Вселенским, нужно было русский обряд унифицировать с греческим, чтобы впоследствии, при объединении, не возникло никаких проблем и разногласий. Греки, конечно же, не могли поставить под сомнение правильность своих новых (униатских) книг и обрядов, так как, во-первых, они хотели продолжать оставаться для нас учителями веры православной, а во-вторых, они просто забыли (так же, как и мы), что старые русские обряды на самом деле являются древлевизантийскими, ибо после принятой ими Лионской (1274г.), а затем и

 

56

Флорентийской унии (1439г.) прошло уже не одно столетие. Неудивительно, что после таких потрясений в Греческой церкви, принятия ими двух уний, греческий обряд перестал во многом совпадать с русским (древлегреческим).

 

Не ошибки в текстах, а желание создать единую с восточными ромеями империю было истинной причиной церковной реформы патриарха Никона и царя Алексея Михайловича, для чего и была создана иллюзия превосходства греческого православия над русским, чтобы в церкви Русской все (книги и обряды) подвести под новые правила соборов отцов греческих. И до сего дня эта иллюзия-мифологема жива в сознании русских людей, ставящих греческое православие всегда выше русского. Другими словами, нас всех просто обманули и пустили по ложному пути, и если мы это поймем, то перестанем блуждать в поисках истинных причин, породивших раскол в Русской церкви.

Б. Кутузов: «Истинные творцы «реформы» старались себя не обнаруживать, держались скрытно. Скрытность верховных правителей была особо в духе того времени, и грекофильствующий кружок во главе с царем длительное время весьма успешно скрывает свою причастность к затеваемой реформе, прячась за фигурой Никона. В особо строгой тайне хранились истинные, политические цели церковной «реформы»… Яркий свет на сущность «греческого проекта» пролили лишь секретные документы русского Генштаба периода Первой мировой войны, опубликованные уже в 1925 году и успешно замолчанные, причем, автор публикации в двух томах, Э.Д. Гримм, бывший профессор-ректор Петербургского университета, был ускоренно расстрелян».⁶⁸

 

Известно, что благими намерениями устлана дорога в ад. «Греческий проект» (термин екатерининского времени), который пытались осуществить царь Алексей Михайлович и патриарх Никон, обернулся катастрофой для нашего государства и Церкви. В жертву своим политическим амбициям царь и патриарх принесли веру, жизни миллионов православных людей и уникальную культуру Святой Руси, созданную соборными усилиями нашего народа. В итоге идея объединения Руси с восточными ромеями так и не осуществилась, но реформа, предпринятая ради этого, расколола русское общество и Церковь, что привело к самым трагическим и непоправимым последствиям, масштабы которых настолько велики и эсхатологичны, что не поддаются никакому описанию. Сколько ни пиши, все равно не опишешь.

 

Освободить Константинополь от турок для реализации своих глобальных планов пытались практически все наследники русского престола после Алексея Михайловича. Было немало «пророчеств», следуя которым цари Романовы начинали эти «крестовые походы», но ни одно из них так и не сбылось, и храм Святой Софии не принадлежит нам и поныне. Причина участия России в Первой мировой войне, успешно замалчиваемая официальной историей, все та же, – именно царьградский престол. Втянуть Россию в борьбу с Турцией – давняя линия стратегической доктрины иезуитов в мировой политике. Византийский престол в качестве фальшивой приманки для русских царей, да и весь «греческий проект» с его латинизированной реформой по греческому образцу органически вписываются в эту доктрину.

На протяжении трех веков критика никоно-алексеевской реформы была практически невозможна, так как власть была кровно заинтересована в осуществлении «греческого проекта», для чего, собственно, и была произведена церковная реформа. Толпы обманутых миссионеров на каждом углу кричали о страшных ошибках в старых текстах и о том, что Константинополь скоро будет наш. По заказу властей было написано огромное количество антистарообрядческой литературы. Все силы были направлены на то, чтобы опорочить старую веру и, по возможности, стереть ее с лица земли, но Бог не попустил осуществиться этому безумию до конца (не то же самое ли хотели сделать большевики с новообрядствующей Греко-российской церковью?).

Знаменательно, что идея византийского престолонаследия дожила именно только до 1917 года. Этот призрак, бывший причиной политической табуизации никоновой «реформы» на протяжении почти трех веков, после 1917 года растаял, «яко исчезает дым», как это и положено призракам, выполнившим свою задачу.

Несмотря на то, что критика никоновой реформы была под запретом, попытки сказать правду о расколе XVII века предпринимались и до революции 1917 года. Профессор Московской духовной академии Н.Ф. Каптерев указал ужасные последствия церковной реформы. Помимо этого, он был одним из первых историков, который взял под сомнение теорию неправильности старорусского обряда и указал, что русские книги и обряды были вовсе не испорчены, а наоборот, сохранили ранние древлевизантийские обряды, в том числе и двоеперстие, которое греки сами же

 

57

изменили в XV- XVI веках. Эффект, произведенный книгой проф. Каптерева, был настолько значителен, что обер-прокурор Победоносцев приостановил академическую карьеру этого ученого, но остановить дальнейшее изучение этого вопроса было уже невозможно.

 

Сегодня можно с уверенностью сказать, что покров с тайны церковного раскола XVII века полностью снят такими выдающимися историками и богословами, как епископ Арсений Уральский, писатель Ф.Е. Мельников, историк- медиевист Б.П. Кутузов, проф. С.А. Зеньковский, профессор Н.Ф. Каптерев и многие другие. Но, к сожалению, мало кто знаком с творениями этих писателей и историков. По этой причине мифы и сказки об ошибках в старых богослужебных книгах продолжают жить в сознании православных людей, тем самым препятствуя преодолению раскола.

Проф. Зеньковский в своей книге «Русское старообрядчество» пишет: «Никон, казалось, очень умно старался везде показать, что инициатива унификации обряда исходила не от него, а от патриархов Греческой церкви. А патриархи, к сожалению, для того чтобы сохранить расположение к ним Никона, согласились принять участие в этой недостойной и трагичной для Русской церкви комедии. После того как они постоянно приезжали в Россию, прославляли русскую веру, спокойно взирали на русские обряды и даже благословляли по-русски царя, эти проклятия, направленные теперь на сторонников обряда и на сам обряд, были, по меньшей мере, бессмысленны и нелогичны. Но трудно и осуждать их за участие в эллинизации русского обряда, затеянное русским патриархом, который, казалось, должен был знать, что и зачем он делает. Во всяком случае, ужасное по последствиям для русского православия семя раздора было посеяно».

Проф. Зеньковский успешно пользуется в своих исторических исследованиях методом психологического анализа. Вот как, например, он объясняет попытку очернить Русскую церковь во всем ее быту и укладе: «Еще более по-гречески, казалось, выглядел сам патриарх, о чем он особенно старался. В Русской церкви была введена греческая одежда, а русский монашеский клобук… был заменен греческим «котелком» – турецкой феской, введенной турками насильственным образом в Греческой церкви вместе с турецкими халатами (рясами с расширенными рукавами), некое подобие которых сегодня носит православное духовенство и монашество. Знаменитый белый клобук русского патриарха был также заменен греческим – курсив авт. Грекомания патриарха зашла так далеко и была так наивна, что он даже завел в патриаршей кухне греческую еду. Теперь он мог думать, что выглядит и действует так же, как и патриархи восточные, и что в случае освобождения православного Востока Россией он сможет возглавить весь православный мир… Комплекс неполноценности и провинциальности, желание стать как все патриархи, выглядеть и служить, как служили… столь соблазнительные византийцы, несомненно, играли очень значительную роль в развитии обрядовой политики патриарха из простых крестьян, пробывшего почти всю свою жизнь в глубокой провинции. Весь его «эллинизм» вытекал не из преклонения перед греческой культурой и греческим богословием, а из мелкого тщеславия и легковесных надежд на вселенскую роль».

 

Почти сразу после Брестской Унии 1596 года реформа была произведена и на Украине митрополитом Петром Могилой, взявшим за эталон значительно уже латинизированные после Флорентийской унии современные греческие богослужебные книги, напечатанные в иезуитских типографиях.

В своей книге «Церковная «реформа» XVII века» крупнейший специалист по древнерусскому церковному пению, историк-медиевист Борис Павлович Кутузов пишет о том, какое влияние оказали реформы Петра Могилы на церковную реформу в России: «Никоно-алексеевская реформа была полностью аналогична реформе Петра Могилы и проводилась в основном по украинским новоисправленным книгам руками самих украинцев. Вероятно, главным образом именно для этого патриарх Никон приложил так много усилий для присоединения Украины к России, а затем старательно внедрял украинцев в управленческие церковные и государственные структуры. Помня своего покровителя, современные украинцы все сплошь почитатели Никона… В Москве поначалу скрывали ближайшую цель реформы – единообразие с греками. Ее афишировали всего лишь как исправление накопившихся в славянских переводах неточностей и тому подобных неисправностей. Именно в этом ключе шла подготовка реформы в Москве довольно длительное время. Расчет был верен – против такой реформы никто особенно протестовать не будет, так как подобная правка текстов велась периодически. Когда же дело дошло до самой реформы, то правка текстов начала производиться не только по новогреческим, но и по современным украинским книгам, которые незадолго до этого были приведены в

 

58

единообразие с современными греческими. Причина реформы политическая – достижение единообразия с греками в церковной практике для будущего политического единения под скипетром русского царя. Естественно, при таких целях творцов реформы и ее исполнителей совершенно не интересовали вопросы богословской или канонической обоснованности реформы, не было стремления и к улучшению качества текстов. В связи с этим становится понятно, почему

 

в новых текстах появилось огромное количество ошибок, неточностей, несуразностей, неисправностей всех видов, перед которыми просто побледнели все прошлые неисправности. Порча текстов вместо правки стала для всех очевидной. Однако официальной пропаганде периода синодального цезарепапизма удалось за три века создать ложное, как бы очевидное для всех общественное мнение, стереотип, бытующий и ныне, якобы в XVII веке наши богослужебные книги были действительно исправлены от накопившихся ошибок».⁷⁴

 

Прокатолическую деятельность Петра Могилы хорошо описал проф. С.А. Зеньковский: «Каким был сам Петр Могила, такой же была и его церковная политика. В противоположность линии своих предшественников и настроению большинства населения Украины, Могила теперь уже делает ставку не на единоверную Москву, а на единокультурную ему Польшу. Сношения с Москвой почти прекращаются. Наоборот, связи с польским правительством все более и более крепнут. Особенно сказалась пропольская политика Петра Могилы в школьном деле… Богословие преподавалось по католическим богословам, все другие науки – по латинским учебникам католических школ… Студенты, воспитанники академии, говорили и переписывались между собой по-латыни или же по-польски и почти не пользовались родным русским языком. Бывали нередко случаи, что посланные за границу для усовершенствования своих знаний в богословии студенты временно переходили в католицизм – на время учения в заграничных католических университетах. По окончании же образования, возвращаясь домой, они становились православными и нередко – православными епископами. По образному выражению о.Георгия Флоровского, новое направление, руководимое Петром Могилой на Украине, было «своеобразным униатством, скрытым романизмом». Оставаясь православной по догме, западно-русская церковь стала католической по стилю, культуре и духу… Католический дух, введенный Могилой в жизнь южнорусской церкви и в подготовку кадров, конечно, не ограничился ни системой преподавания в Киево-Могилянской академии, ни катехизисом. Могила внес совершенно новый стиль в жизнь церкви и всего высшего сословия Южной Руси, которое проходило через школу этого молдаванина. В результате реформ Могилы церковь и русское дворянство, жившее под Польшей, в значительной степени утратили свой национальный дух, причем русское дворянство еще в большей степени ополячилось, чем раньше, и вскоре на западном берегу Днепра совершенно не осталось ни православной аристократии, ни дворянства. Недаром ведь в Киевской богословской академии студенты лучше говорили по-польски, чем по-русски… Слухи о латинизации западной русской церкви, которые разносились приходившим в Москву и бежавшим из Киева духовенством, не могли не смущать москвичей. Если Киевская академия священникам и епископам, видевшим религиозную борьбу в Польше, казалась местом, где «уфундовался» антихрист, то еще более странными должны были представляться духовенству Московской Руси методы и цели Петра Могилы. Там, в Москве, выходцев из Киева опасались как тайных еретиков. Даже патриарх Никон в 1640-х годах с тревогой смотрел на эволюцию киевского православия: греки да малороссы, – говаривал он, – потеряли веру, и добрых нравов у них нет…».⁷⁵

 

С.А. Зеньковский: «В модах, одежде и украшениях польское влияние быстро проникает (и

в Россию – прим. авт.) и растет с каждым годом… Близкий родственник царя, Никита Романов, одевает своих слуг в польское и немецкое платье. В 1645-57гг. дворец царя украшается мебелью западного стиля, а на троне Алексея Михайловича делается не славянская или греческая, а латинская надпись. К концу царствования этого второго Романова дворцовые порядки уже напоминают скорее будущие петровские ассамблеи». При царе Алексее Михайловиче Запад приблизился к Москве – происходила европеизация московской жизни, в то время как процесс ослабления влияния Церкви все более усиливался. «Да и как могло быть иначе, – замечает Зеньковский, – если сам царь надевает польское платье, зовет во дворец заморских актеров, которые, по всей вероятности, были еще менее церковны, чем русские скоморохи, а сама патриаршая власть подрывает уважение к Церкви и богослужению, высмеивая и даже предавая анафеме дорогие русскому сердцу перстосложение и обряды».⁷⁴

 

59

Вот как описывает последствия никоновой реформы крупнейший специалист по истории Церкви А.В. Карташев: «Нетактично проводимая Никоном правка книг … не могла не вызвать протеста. Протест был по глубине всеобщий: и епископата, и белого, и черного духовенства, и мирян, и простых людей… Макарий, митрополит Новгородский, скорбел, что он подписался под никоновыми соборами, сам служил по старому и свое духовенство благословлял на то же. Маркел Вологодский шел за Александром Вятским. Но все внешне покорялись, всех страшила судьба еп. Павла Коломенского (по одной из версий его сожгли на костре за старую веру – прим. авт.)».⁷⁶

 

Проф. Зеньковский пишет: «С открытым протестом и резкой критикой правки устава выступили наиболее опытные священники, которые хорошо понимали, что перемена в уставе, осмеивание старого обряда, наложение проклятий на двуперстие неизбежно вели только к подрыву веры, а не к «вящей славе Господа». Кроме того, после выхода нового Служебника оказалось, что отдельные его новые издания не сходятся между собой. Действительно, в каких-нибудь десяти изданиях Служебника… тексты постоянно разнились, так как… правщики сами постоянно сбивались, путали и делали новые ошибки… Доверие к новому Служебнику было подорвано. Психологический эффект всей правки Служебника, к чему фактически и свелись все реформы Никона, был ужасен… Сам глава Русской церкви необоснованно и легкомысленно начал нарушать «лепоту» русского богослужения… На ум невольно приходила мысль, что новая прихоть патриарха была подсказана ему злой силой, что русская иерархия с Никоном во главе впала в соблазн и что руководители «правки», греки и южноруссы, только являются исполнителями страшного заговора сил тьмы».⁷⁷

 

Масштабы разрушений, произведенных никоновой реформой, поражают воображение даже далеких от Церкви людей, ибо кажутся нереальными. Видимо, действительно темные силы в этом деле сыграли свою не последнюю роль.