Всего потребуется – 1.049.834руб

Как видно из документа, власти на помощь Дону не спешили. Причем, эти данные характеризуют "благополучный" 24 год, что же тогда творилось в страшном 22-ом? "Советский Юг" (№156) сообщает: "На Юго-Востоке насчитывается до 3-х млн. голодающих, но край не признан официально голодающим, и потому чрезвычайно слаба помощь…". Но разве то, что край не признан официально голодающим, такая серьезная причина? Возможно, здесь роковую роль сыграло опять-таки отношение большевиков к казакам, ярлык, навешенный на казачье сословие. Конечно, безосновательно думать, что голод на Дону был результатом продуманной политики большевиков, просто, спасая от голода крестьян Поволжья, к казакам на помощь советское правительство не спешило.  

Но это статистика, а "живые" воспоминания гораздо страшнее: "В 21-ом году голод был очень жестокий. Я работала в х. Верхней Кундрючке в детском доме. Кормить их было нечем, потом прислали муки, но мукой разве накормишь? Кормили кабаками, пока они были еще свои. Детей было много, и много умерло. У фельдшера старший брат на Кубани был, с ним что-то случилось, а жена этого брата сдала в детдом троих детей – Веру, Юру и Всеволода – и опять вышла замуж. И эти дети попали к нам в детский дом, девочка только ходить начала. Вот, помню, сидит она, качается и говорит: "Дайте мне пышечку!" Я ей: "Верочка, я бы дала, но у меня нет!" А она так уверенно: "Да есть у вас!" Просто сердце разрывается на них смотреть! В детдоме умерли все дети: есть было нечего…" [32].

Голод порождал и такие крайности как людоедство. Статья в той же газете за 24 апреля 22-го года, №219: "За торговлю человеческим мясом: 25 сентября намечено слушание дела по обвинению Семешекиной Ольги в сбыте женских грудных желез под видом скотского сала".

Очевидцев подобного мы не нашли, хотя это не означает отсутствие подобных случаев, зато немало было и других проявлении жестокости в годы, когда голод снял с сознания людей все моральные ограничения. Работник Раздорского музея передала нам то, что услышала от Самойленко Александры Васильевны о том, как во время голода за какой-то незначительный проступок убили двух мальчишек (к сожалению, с самой Александрой Васильевной нам поговорить не удалось: она переехала жить в Шахты). Две женщины, Нина Ильинична Бахталова и Щедракова Валентина Стефановна, в х. Ольховом рассказывали, что в голод одна женщина, Огаркова, залезла к людям в бочку с капустой. За это ее живой закопали в землю, повезло только, что другие соседи это видели и успели откопать. А вот что вспомнила Анна Ильинична, хотя, пожалуй, "вспомнила" – не совсем подходящее слово, о таком невозможно забыть: "…А в 21-ом случилось еще одно жуткое событие. Одна из дочерей моей родной покойной тетки (родители умерли, и старшая сестра осталась за мать, а было четверо детей) бедовая была и воровать ходила: голод, нужно же как-то жить. Ходила воровать она одна, а брат ее Леша уже и ходить совсем не мог: он уже опух от голода и все на крыльце лежал. И вот родные дяди этих детей поймали на воровстве девчонку, стали бить. Спрашивают: "Одна ходила воровать", а она возьми да и скажи, мол, нет, не одна, брат со мной ходил. И их с братом родные же дяди бросили в Дон и потопили, чтоб не воровали – в голод этого не прощали. Дети выплывают, плачут: "Дяденьки, отпустите, мы больше не будем!" Леша кричит: "Отпустите, пожалуйста, я же не мог с ней воровать, я уже и ходить не могу!". А те их баграми от берега… Мальчик всего два раза выплыл и все, а девочка выплывает и просит: "Дяденьки, не топите, я больше не буду", но ее отталкивают. Она раз пять выплывала, у нее сил было больше. Мне крикнули, и я пошла к реке. Тут и на меня накинулись: "Может, и она воровала?!" – но кто-то вступился: "Они все уже опухли от голода, значит, не воровали". Так и отпустили" [33]. Потом стало уже полегче, голодным стали давать кукурузу, картошку. И вот чистят картошку, она прелая, а маленькая Аня лазит под столом и собирает очистки. Потом их пекли и ели. Собирала она в подол и рассыпавшуюся по дороге кукурузу. Так и выжили потихоньку, с Божьей помощью.

Мы слушала эти леденящие сердце истории, а в памяти всплывали "Донские рассказы" Шолохова, его Алешка, едва не убитый богатой соседкой, сестренки, погибшие от голода[34]. То, что раньше казалось выдумкой автора, преувеличением, оказалось настоящей реальностью.