Основные тенденции и формы княжеского попечительства

Княжеское попечительство слабозащищенньгх слоев населения - нищих, убогих, вдов, сирот — явление сложное и неоднозначное, обусловленное факто­рами экономического, социального, духовно-нравственного характера. Княже­ское попечительство развивается вместе с церковно-монастырской системой помощи и поддержки в контексте существующих семейно-родовых форм защи­ты.

В своем становлении и развитии княжеское попечительство проходит два этапа. Первый связан с распространением христианства в Киевской Руси начи­ная с момента крещения Владимира 1 до второй половины ХП в. (образование удельных княжеств и распространение христианства на окраинах восточносла­вянских земель). И границы второго этапа - вторая половина XII в. по XIII в. (включительно), когда благотворительные функции князя постепенно сливают­ся с монастырско-церковными формами призрения.

Первый этап княжеской социальной помощи наименее защищенных слоев населения несет в себе языческие и христианские тенденции. В этом сим­биозе формируется княжье право в отношении защиты и «наряда» людей, не связанных с семейно-родовыми отношениями: вдов, сирот, прощеников и про­чих людей церкви.

Изменение социальных отношений к середине X в. приводит к тому, что постепенно старая система социальной защиты разрушается «повышается об­щественно-устроительное значение князя дружины». Русская Правда Ярослава Мудрого так отражает эти тенденции - под защиту княжьего суда берутся из­гои.

Изгой - это субъект, в силу каких-либо обстоятельств не связанный с крестьянской, родовой, семейной общностью [14, 225].

Проблемы княжеского попечительства и защиты, нуждающихся не имеют однозначного трактования в российской исторической науке.

В XIX в. А. Стог одним из первых предпринял попытку исследования процесса социальной поддержки и защиты. Начальные формы общественного призрения он относит к деятельности русских князей и Русской православной церкви. Блатворительная деятельность князей рассматривается ученым как древнейшая форма общественного призрения.

Е. Максимов, оценивая княжескую систему поддержки как благотворение на основе внутренних, индивидуальных мотивов и потребностей отдельных личностей в контексте христианских представлений о сущности милосердия, приходит к выводу, что «нищелюбие» князей не было связано с «государствен­ными обязанностями», а носило благотворительный, добровольный характер, исходя из «религиозно-нравственных побуждений». С этих позиций он объяс­нял причины, по которым русские князья поручают церкви дела милосердия.

Подходы к данному вопросу в XX в. в отечественной исторической лите­ратуре достаточно разноречивы. Так, В. Горемыкина считает, что в основе кня­жеского «нищелюбия» лежит, прежде всего, классовый и политический харак­тер действий, утверждая, что «нищелюбие» как феномен социально-политичес­ких отношений в зарождающемся классовом обществе есть средство поддержа­ния авторитета власти и механизм ослабления социальной напряженности.

Нищелюбие - добродетель, состоящая в оказании помощи нищим, одна из обязательных добродетелей канонизированных русских князей [14, 226J.

В период разрушения единого родового пространства появляется не­сколько субъектов помощи, где наряду с семейно-родовым субъектом под­держки появляется княжеская и церковно-монастырская защита. Поначалу она незначительна и охватывает только города. Постепенно горизонты княжеской власти расширяются: князь выступает не только в качестве военачальника и со­бирателя дани как основной формы обогащения, но и как правитель земель. Причем теперь нужны иные средства управления. Это становится тем более ак­туальным, когда возникает прослойка изгоев, оторванных от своих родовых корней, не имеющих социального статуса и защиты. Именно в этой ситуации происходит переориентация в княжеских функциях защиты, у нее появляются социальные охранные функции.

Особенности княжеской благотворительности четко прослеживаются в периоды правления первых князей Владимира I Святого, Ярослава Мудрого, Владимира Мономаха.

Рассматривая благотворительность князя Владимира, можно увидеть два эпизода-противопоставления: установление памятников князем Владимиром языческим кумирам и возведение храма, можно сказать, что первый этап соци­альной помощи незащищенных слоев населения несет в себе языческие и хри­стианские тенденции.

Князю Владимиру I приписывают создание первых училищ для обучения детей знатных, среднего сословия и убогих людей; богаделен, странноприим­ных домов, а также первых больниц. В своем Уставе 996, князь Владимир I вы­деляет четыре основные категории 150 призреваемых: вдовы, убогие, странни­ки и нищие. В этом же уставе определена десятина на содержание монастырей и церквей, а также богаделен, больниц и неимущих. Десятина представляет со­бой церковный налог, составлявший десятую часть доходов от хозяйственной деятельности. Устав Владимира I предписывал содержать неимущих, убогих и нищих при церквях. Первое место в благотворительности князя занимает «ни­щелюбие».

 

Выделяют 3 основные формы княжеской благотворительности:

1)раздача милостыни;

2) кормление на княжеском дворе;
      3) развоз продовольствия по городу для убогих, которые не могли ходить

 

Начинания Владимира продолжил его сын Ярослав. Ярослав Мудрый ос­новал училище на 300 человек. Это училище было первым настоящим учебным заведением в России. При Ярославе переписывались многие книги, многое пе­реводилось с греческого языка на русский. Обилие «книжных людей» позволи­ло Ярославу создать при дворе своеобразную средневековую академию. Яро­слав составил целую библиотеку переводных славянских церковно-учительских И богослужебных книг, но более всего он прославился составлением первого письменного русского свода законов - «Русской Правды». «Русская Правда» Состоит из 37 глав, кроме статей уголовного характера, имеет статьи социаль­ной направленности. Так глава XXXI, касается раздела наследства, где указы­вается, что право на наследство принадлежит младшему сыну. «Русская прав­да» явилась первым славянским законом, включающим в себя подобие соци­альной программы. Целых 8 статей закона было посвящено проблемам детской запущенности. Эта первая попытка составления русского свода законов, так или иначе, определила все дальнейшее законотворчество на Руси. Так, в рус­ской юридической практике с самого начала прочно утверждались основы со­циальной политики.

В этот период появляются новые тенденции для восточнославянского мира, характеризующие трансформацию общественных языческих братчин на основе христианских моральных и идеологических установок. Это механизм перехода к новым структурам поддержки через узнаваемые, привычные формы коллективной защиты, включение в область поддержки всех новых слоев со­общества.

Братчина - древнейший обрядовый обычай славян. «Братья» - люди, объединенные общими занятиями, условиями жизни; праздник, праздничный ритуал. Братчиной назывались также совместные праздники в складчину: ссылщина, ссыпка, мирщина. У южных славян Братчина выражалась в призре­нии больных и бедных, погребении усопших [14, 221].

Переход к новой системе княжеского патернализма - христианской -осуществлялся не только на основе новых идеологических установок, но и че-. рез реформирование княжеских обычаев и традиций. Происходит переосмыс­ление, переориентация института праздников. Изменяется идеология праздни­ков и ее ритуальная суть, хотя языческие элементы полностью не изживаются. Институт праздников связан с важнейшими этапами деятельности князя, с его семейными и общественными событиями. Поводом к празднику могли быть личные события, но возводящиеся, как правило, в ранг общественных (рожде­ние ребенка и закладка по этому случаю храма).

 

В 1070 г. у князя Всеволода родился сын Мстислав, в честь этого события заложена церковь Святого Михаила во Всеволожском монастыре. В 1173 г. у князя Рюрика Ростиславича родился сын, и по этому случаю заложили церковь Святого Михаила. Нельзя сказать, что праздники были с одной только «христи анской тематикой», но роль князя как главного «учредителя» таких действий -бесспорна. Так, в 1148 г. Изяслав Мстиславич по прибытию в Новгород дает пир, где «гуляет» вместе с народом, в 1195 г. Рюрик Ростиславич дает пир в честь Давида Смоленского, где присутствовали не только знатные люди, но и «торки, черенцы и нищие».

Однако княжеское нищелитательство явление более сложное и противо­речивое. В летописях практически не зафиксировано его проявление в экстре­мальных ситуациях; в периоды голода, мора, наводнений. Пока не найдено сви­детельств «милосердия» в эти периоды. Возможно, что проблемы массового голода находились вне княжеского попечения, к тому же они требовали дли­тельных форм помощи, что не характерно для практики княжеской об­щественной поддержки.

Нищепитательство - кормление нищих; в XVI веке одна из открытых форм поддержки крайне бедных и убогих [14, 226].

В 1034 г. в Ярославле вспыхнул голод, князь Ярослав не предпринял ни­каких действий по его ликвидации. Аналогичная ситуация наблюдалась в 1128 и 1230 гг. в Новгороде. В период массового голода резко поднимались цены на продукты питания, тем не менее, эти вопросы не регулируются княжеской вла­стью, помощь чаще всего приходила из-за границы.

Характерно для данной ситуации то, что общественная самопомощь бы­ла, как и в случае голода в г. Ярославле, более эффективной, и она затрагивала различные аспекты. Среди них можно выделить «санитарные мероприятия». Голод в Новгороде 1128 г. сопровождался «мором», эпидемией, новгородцы приглашают «наймитов» для вывоза и похорон мертвых. По некоторым сведе­ниям, в Новгороде за два года было похоронено умерших от голода в скудель­нице 6530 человек.

Скудельницы - первоначально могилы массового захоронения (прибли­зительно XI - XV), куда во время эпидемий свозили покойников; на основе ле­тописных сводов скудельницы определяются как дома для убогих; скудельни­цы - часовня, при общих местах погребения. При скудельницах сооружались сторожки, куда привозились брошенные дети. Занимались их призрением и воспитанием скудельники - старцы и старухи, которые специально подбира­лись и выполняли роль сторожа и воспитателя. Содержались сироты в скудель­ницах за счет подаяний населения окрестных сел и деревень [14, 231].

На втором этапе княжеской благотворительности (вторая половина XII в. - XIII в.) претерпевает существенные изменения в функциях, мерах и средствах ее осуществления. Это обусловлено тем, что, во-первых, наметилась тенденции роста монастырского и церковного призрения, во-вторых - князь становился хозяином-вотчинником своего удела, в-третьих, административное правление князя осложняют монголо-татарские набеги и данничество. Удель­ное княжение вырабатывает свою корпоративную культуру помощи и под­держки. Но все же имеются и общие тенденции, связанные с княжеской помо­щью и поддержкой, - это дальнейший процесс проникновения христианства, строительство городов, защита мигрантов, охрана земель от набегов соседей.

В XIII в. происходит крещение инородческой Руси. К этому времени князь Рязанский Ингвар Игоревич уже стремится проникнуть в глубь Мещер­ских и Муромских лесов, а князь Новгородский Ярослав Всеволодич — в севе­ро-западную часть Новгородских земель, чтобы приобщить к христианской ве­ре, живущие там народы. Процесс этот сопровождается строительством горо­дов, церквей и монастырей. Подобный вид поддержки, особенно в период мон­голо-татарского нашествия, распространяется повсеместно. В 1238 г. князь Ярослав Всеволодович, прибыв во Владимир, осуществил ряд мер по организа­ции восстановления города. «Первою заботой князя было очищение стольного города от трупов, которыми наполнены были не только улицы, дворы и жили­ща, но и сами храмы; нужно было собрать и ободрить разбежавшихся от татар­ского нашествия жителей». Захоронение в братских могилах - скудельницах — тоже функция и задача князя.

В 1252 г. ситуация повторяется. Александр Невский, вступив на княже­ский престол, восстанавливает г. Владимир, строит церкви и собирает разбе­жавшихся жителей.

Как считают историки, князь олицетворял народную власть и не был лишь случайным ее придатком. Он - необходимый орган древней государст­венности для удовлетворения насущных общественных потребностей населе­ния - внешней защиты и внутреннего «наряда». Таковы требования к нему на­селения земли - вотчины. Однако когда русские княжества находились под властью Золотой Орды, выполнение этих требований практически было невоз­можно. Поэтому весь период характеризуется спадом княжеской охранной дея­тельности, и лишь отдельные князья находили новую парадигму действий по защите и поддержке земель - вотчин, а значит, и населения (к ним относятся князья Александр Ярославич, позднее Иван Калита).

Княжеская благотворительность в Древней Руси не переступила рамок ча­стного призрения. Отсюда и ее важнейшие черты:

1. Княжеская благотворительность основывается на личном участии и же­лании нищелюбца, а государственной системы благотворительности не существу­ет.

2. Участие в призрении оказывается не обязанностью, а правом князя. Ни-щелюбие, тем самым, есть черта, достойная подражания, но не обязательная для исполнения, хотя князь Владимир Мономах и попытался в своей «Духовной к де­тям» обязать своих потомков следовать христианским нормам поведения («по­каяние, слезы, то есть сострадание, милостыня») [8, 155].

Итак, важнейшей особенностью благотворительности в Древней Руси явля­лось отсутствие системы государственной социальной помощи. Призрение неиму­щих развивается в форме личностного «нищелюбия». Сложилась своеобразная сис­тема социальной помощи, включающая в себя два основных компонента: подвиж­ничество и нищенство.

Подвижничество проявлялось в форме христианского максимализма: «всё или ничего». Оно не сдерживается житейским благоразумием, не контролируетсявниманием к практическим результатам. Эту черту русской души особенно под­черкивал В. О. Ключевский.

Постепенно христианская заповедь любви к ближнему в Древней Руси, по мнению В. О. Ключевского, трансформировалась в «подвиг сострадания к страж­дущему», где первейшей обязанностью становилась милостыня. Человеколюбие на деле становилось нищелюбием, причем последнее мыслилось не как средство об­щественного благоустройства, а как необходимое условие личного нравственного здоровья. Милостыня больше оказывалась нужной самому нищелюбцу, нежели ни­щему.

Поэтому в Древней Руси ценилась в основном только личная, непосредст­венная благотворительность, передаваемая из рук в руки, предпочтительно «тай­ком» от постороннего глаза. Нищий для нищелюбца был лучшим богомольцем, душевным благодетелем. Не случайно именно тогда и зародилась поговорка: «В рай входят святой милостыней: нищий богатью питается, а богатого нищий мо­литвой спасает». Отсюда, важнейшим и лучшим условием этого периода благотво­рительности становилось то, что нищелюбцу требовалось воочию видеть людскую нужду, которую он облегчал, чтобы получить душевную пользу. Нуждающийся же должен был видеть своего милостивца, чтобы знать, за кого ему молиться. Князья накануне больших праздников ходили по тюрьмам и богадельням, где из собствен­ных рук раздавали милостыню арестантам, больным и убогим [8, 156].

Заочная милостыня, то есть через организацию особой системы государст­венной социальной помощи, признавалась недейственной. Таким образом, ни­щенство на Руси оказывалось не экономическим бременем для народа, не язвой нравственного воспитания народа, а одним из главных средств воспитания. Иными словами, в древнерусском обществе позарез был нужен нищий и убогий, чтобы воспитать уменье и навык любить ближнего.

Милостыня оказывалась дополнительным актом церковного богослужения, практическим выражением правила, что вера без дел мертва. Нищий был необходим русскому человеку как живое орудие душевного спасения. Такое отношение опре­делялось в первую очередь религиозной моралью, призывавшей к любви и мило­сердию, добродетельной жизни для спасения души в жизни вечной.

Соприкоснуться с этим своеобразным образцом христианской жизни мог любой человек через подаяние, которое для подающего было религиозным актом, сопровождалось молитвою или крестным знамением. Милостыня стала средст­вом «загладить перед Господом грехи свои, снискать его милости и войти в Цар­ство Небесное». Тем самым общепринятые нормы морали возвели нищенство в своего рода святое ремесло - ремесло замаливания общих грехов.

В связи с этим, на Руси возникает особая категория людей - профес­сиональные нишие, «калики перехожие». Нищие жили преимущественно около монастырей, ходили они артелями (ватагами), во главе которых стояли атаманы. На каликах надеты были сумки и подсумки, в руках у них были клюки. Приходя на место, нищие становились полукругом у ворот монастыря, клюки втыкали в землю, на них вешали сумочки, поджидая выходящих со службы богомольцев. Благочестие, вызывавшееся подачей милостыни, далеко не всегда достигало своей цели. Дело милосердия и христианской любви останавливалось в данном слу­чае на формальной стороне милостыни. Отсюда происходит так называемая, «ко­пеечная подача», которая выработала особую форму «сороковой милостыни». «Сороковая милостьшя» - это своеобразный ритуал, при монастырях специально вьшекали связки крошечных баранок (величиной с полкопейки по 40 штук в связке). Богомольцы покупали эти связочки и, выходя из монастыря после окон­чания службы, оделяли каждого нищего по одной баранке, что и обладало, по по­верью, особенным свойством спасать грешную душу [8,158].

Таким образом, нищенство на Руси рассматривается как своего рода необхо­димость, так как само его существование, по представлениям данного периода, входило в планы Господа, в планы Провидения, чтобы дать возможность подаю­щим милостыню совершить богоугодное дело и тем облегчить себе путь к вечному спасению. Общее же воззрение эпохи на нищенство как на богоугодный институт способствует развитию профессионального нищенства, которое постепенно вы­растает до размеров крупного общественного бедствия. Монастыри и княжеско-боярские дворы становились центрами, привлекавшими целые толпы бездельников и тунеядцев, рассчитывавших найти здесь поживу. При богатых княжеских дворах появляются даже особые «штаты» постоянных нищих.

Государство же мирится с фактом существования нищенства, смотря на него, как на необходимый, ниспосланный Богом крест, а само выступает исключительно в роли частного благотворителя.

 

 

Билет № 12