На поиски новой семьи 7 страница

А почему бы и нет? Что, такой большой и сильный зверь, как Шерхан, с коровой не справится? Еще как справится! А то, что от этой коровы останется, он любезно подарит услужливому, полезному, преданному шакалу.

Шакал свернул с проторенной тропы и рванул напрямик, через заросли, к скрытой в глубине джунглей неприметной поляне, от которой в обычное время всегда старался держаться как можно дальше. Поляна, на которой жил Шерхан, была известна каждому обитателю джунглей, и мало находилось желающих оказаться вблизи этого места по своей воле.

– Прошу простить меня за вторжение, о, великий Шерхан! – заискивающим тоном проскулил шакал, выходя на поляну с низко опущенной головой.

– Гость? – удивился Шерхан, чутко дремавший до этого на солнышке. – В последнее время у меня редко бывают гости.

– Не сердитесь за то, что посмел потревожить вас, о, Могущественный, – продолжил шакал, – но я принес весть, которая, полагаю, будет интересна и приятна для ваших ушей.

– Весть? Какую же интересную и приятную для меня весть ты мог принести, шелудивый трупоед? Ну‑ка, подойди ближе. Посмотрим, может, я найду для тебя лучшее применение, чем слухи по джунглям собирать, – сказал Шерхан и облизнулся, а шакал вздрогнул так, словно ему окатили спину струей ледяной речной воды.

– Я узнал кое‑что о человеческом детеныше, – промямлил шакал, спеша сделать это раньше, чем тигр что‑нибудь сделает с ним самим.

Тигр поднялся с земли и немигающим взглядом уставился на шакала.

– Говори, – приказал Шерхан. – Выкладывай все, что знаешь.

– Он... Он здесь, – заикаясь, пролепетал шакал, по‑прежнему опустив голову. Разве он смел, разве нашел бы он силы взглянуть в беспощадные, горящие янтарным огнем глаза повелителя джунглей?

– Здесь? – пророкотал Шерхан.

– Ну, не прямо здесь, – поправил себя самого шакал. – Но близко. Человеческий детеныш по‑прежнему в джунглях. Он не ушел в деревню к людям. Его видели в нескольких днях пути отсюда. Со стадом слонов.

– Со слонами? – удивился Шерхан. – Странно. Очень странно.

– Моя весть была вам полезна? – с надеждой в голосе спросил шакал.

– Да‑да, понимаю, – кивнул Шерхан, медленно приближаясь к своему гостю. – Ведь ты спешил принести ее мне в надежде набить свое брюхо, не так ли?

– Да, это так, мой повелитель, – еще ниже склонился перед тигром шакал. – Надеюсь, я сумел угодить вам, о, сиятельный Шерхан.

– Ну, если твоим намерением было угодить мне, то могу заверить, что тебе это удалось, – улыбнулся тигр.

Шерхан бросился на шакала, и в мгновение ока все было кончено. Шакал угодил тигру, и Шерхан был доволен, как бывает доволен любой сытый тигр.

 

Обезьяна

 

МАУГЛИ БЫЛ В ДЖУНГЛЯХ один.

Он сидел на широкой ветке фигового дерева, где его не могли найти ни пантера, ни медведь. Маугли рассеянно ковырял светло‑серую кору дерева и болтал ногами в воздухе. Голову человеческого детеныша переполняли грустные мысли.

Выходило так, что куда бы он ни попал, все пытались диктовать ему, что он должен делать и куда идти. А сам он, похоже, никому не нужен, разве только тигру, да и то лишь для того, чтобы отправить его в свою пасть.

Маугли чувствовал себя рассерженным, обманутым и одиноким, напоминал самому себе вывалившегося из гнезда птенца, которого никто не хочет вернуть назад. Нигде ему нет места, нигде. Ни с волками. Ни с Балу. Ни, конечно же, среди людей.

Ну, а если никто не хочет взять его к себе, если он для всех как колючка в лапе, то, наверное, ему лучше всего оставаться одному. Самому все решать, самому искать свое место в жизни. Только где его искать, это место? Маугли сорвал спелую фигу и раздраженно швырнул ее о ствол дерева. Фига с глухим стуком ударилась о кору, и тут же раздался... второй такой же стук. Как странно!

Маугли сорвал еще одну фигу, швырнул ее, и вновь раздался такой звук, словно о дерево одна за другой ударились две фиги. Маугли поднял голову и увидел обезьяну, сидевшую на ветке чуть выше и позади него. Обезьяна выглядела вполне дружелюбно, и Маугли обрадовался такой компании. Это лучше, чем быть совершенно одному.

– Эй, привет, – сказал Маугли. Он сорвал третью фигу и швырнул ее. Рядом с ней о ствол дерева шлепнулась фига, брошенная обезьяной. Маугли повернул голову и увидел, что обезьяна уже сорвала новую ягоду и весело переминается с лапы на лапу, готовясь продолжить игру. Маленькая проказница в точности повторяла все, что делает Маугли.

Он сорвал следующую фигу, но не швырнул ее о ствол дерева, а просто подкинул в воздух. Обезьяна бросила в воздух и свою фигу тоже. Маугли перевернулся головой вниз и повис, цепляясь за ветку ногами. Обезьянка повторила тот же трюк.

– А ты забавная, – сказал Маугли и невольно улыбнулся, даже повеселел слегка.

Словно почувствовав перемену в настроении человеческого детеныша, обезьяна соскочила вниз и села на той же ветке, что и Маугли, всего в нескольких шагах от него.

Маугли обхватил себя руками за голову, обезьянка повторила его жест, и это было так смешно! Маугли рассмеялся, затем вскочил, балансируя на ветке на одной ноге – обезьяна тоже встала на одну лапу. Игра оказалась такой занятной, такой забавной, что Маугли зазевался и не заметил, как на ветках вокруг него собралось еще десятка два обезьян.

А затем... А затем с верхней ветки протянулась пара сильных волосатых лап и схватила человеческого детеныша под мышки.

– Эй! Эй! – крикнул Маугли, взлетая в воздух. Косо поглядывая на Маугли и скаля зубы, обезьяны начали передавать его из лап в лапы. Нет, это была уже не игра. Обезьяны похищали человеческого детеныша. Взаправду похищали.

Еще никогда Маугли не чувствовал себя таким беззащитным, когда обезьяны передавали его все выше с ветки на ветку. Он барахтался, пытался уцепиться за что‑нибудь, но хватал руками только воздух.

Вскоре Маугли оказался над вершинами тиковых и баньяновых деревьев, и здесь его подкинуло в воздух.

Мир с бешеной скоростью завертелся вокруг него.

Деревья вдруг оказались вверху, а облака внизу, под ногами. Потом человеческого детеныша подхватили и снова подбросили в воздух.

Обезьяны были сильнее и проворнее его, и Маугли охватил испуг. Он оказался во власти десятков визгливо кричавших волосатых существ. Его жизнь в буквальном смысле оказалась в их лапах.

 

 

* * *

Багира был в отчаянии.

На поиски человеческого детеныша они с Балу бросились сразу же после того, как он выбежал из пещеры, но никак не были готовы именно к такому повороту событий. Услышав пронзительные крики, они тревожно подняли головы и увидели скачущих по вершинам деревьев обезьян и взлетающее в воздух, словно перышко, маленькое коричневое тельце.

– Маугли! – закричал Багира, испугавшись, что мальчик может погибнуть прямо у него на глазах. А там, наверху, одна из обезьян перехватила летевшего в воздухе человеческого детеныша и перебросила в руки своим товарищам.

– Держись, Маугли! – взревел Балу. – Мы идем к тебе!

Чтобы задержать Багиру и Балу, обезьяны принялись швырять в них ветками, фигами – чем попало.

Разгневанный черный кот крутился, ловко уклоняясь от снарядов, а вот Балу получил‑таки острым суком прямо по носу.

– Ну, вы, проклятые пожиратели древесных жуков! – еще громче заревел он.

Они потеряли из виду исчезнувшего среди ветвей Маугли, но продолжали бежать вперед.

– Вот он! – крикнул Багира, когда среди листвы вновь мелькнуло тело мальчика. Он рванулся вперед, сокращая расстояние между собой и Маугли и оставив Балу далеко позади себя. Он знал, что должен добраться до человеческого детеныша раньше, чем он вновь скроется из глаз.

И тут Багира обнаружил, что они приближаются к краю леса, а дальше открывается крутой склон, ведущий в расположенную внизу долину. Обрыв был уже совсем близко, на расстоянии всего лишь нескольких больших скачков. Багира понял: сейчас или никогда. И он высоко подпрыгнул в воздух.

На какой‑то миг время словно застыло – летящий в отчаянном прыжке Багира и падающий вниз с вершин деревьев Маугли. Человеческий детеныш оказался почти рядом, в каких‑то сантиметрах от пантеры. Черный мех Багиры даже коснулся кончиков грязных коричневых пальцев Маугли... Однако ухватить его Багира не смог.

– Багира! – отчаянно крикнул Маугли, но пролетел мимо своего спасителя, снова оказался в руках у обезьян, и они с визгом уволокли его вниз, в ущелье.

Багира тяжело приземлился на лапы и, молотя по воздуху хвостом, проклиная себя и с трудом переводя дыхание, беспомощно следил за тем, как Маугли исчезает за краем обрыва. К Багире, пыхтя и отдуваясь, подбежал Балу, тоже ужасно огорченный тем, что произошло.

– Маугли! – ревел он. – Маугли‑и‑и!

Но человеческий детеныш исчез.

– Что это было? – тяжело сопя, спросил у Багиры Балу. – Что им нужно от человеческого детеныша, этим обезьянам? И куда они его потащили?

– Мне кажется, я знаю, куда, – ответил Багира. – Но это далеко отсюда, и я не хочу брать тебя с собой. Ты только будешь меня задерживать.

С этими словами он двинулся к обрыву.

– Погоди, – сказал Балу. – Обезьян слишком много, без моей помощи тебе с ними не справиться.

– Мне неприятно признавать это, но ты, пожалуй, прав, и помощь мне действительно была бы не лишней, – неприязненно ответил Багира. – Но я не приму помощь от того, на кого нельзя положиться. На того, кто может исчезнуть, чтобы набить себе брюхо или лечь поспать, причем в самый неподходящий момент. Нет, спасибо. Я уж как‑нибудь сам попробую справиться.

– Ну что ты все старое вспоминаешь? – взревел Балу. – Ведь мы с тобой были тогда совсем маленькими, и я был голоден. Очень‑очень голоден. Откуда мне было знать, что ты вдруг возьмешь и свалишься в реку?

– Я свалился, потому что понадеялся на тебя, это ты должен был страховать меня! Именно так мы с тобой тогда договаривались. И я едва не утонул только потому, что тебе вдруг захотелось съесть папайю!

– Да, там было много папайи. Спелой...

– Много, мало, какая разница, – фыркнул Багира. – Ну, все, я ухожу.

– Нет, погоди, теперь послушай меня, – сказал Балу, придвигаясь вплотную к пантере. Вообще‑то, настолько приближаться к разгневанной пантере не рекомендуется никому, особенно тем, кто не нравится этому зверю. Багира в любой момент был готов сорваться и выместить на медведе всю свою досаду.

– Что было, того не изменишь, – продолжил Балу. – Мне до сих пор очень жаль, что все тогда так получилось. Но сейчас мальчик в опасности, и помочь ему – наш общий с тобой долг. Поэтому, что бы ты ни говорил, меня не остановишь. Я тоже пойду его спасать.

Два могучих зверя долго смотрели в глаза друг другу, и, наконец, Багира уступил медведю.

– Хорошо, не будем тратить драгоценное время на пустые споры, – сказал он. – Если ты говоришь искренне, пойдем вместе. Только учти, нам нужно спешить. Изо всех сил. Боюсь только, как бы не было уже слишком поздно.

 

Затерянный город

 

ЧЕЛОВЕЧЕСКИЙ ДЕТЕНЫШ продолжал лететь по воздуху.

Его то и дело перебрасывали от одной большой обезьяны к другой, причем зачастую то вверх, то вниз головой, поэтому Маугли быстро потерял представление о том, куда его тащат. Из лап в лапы, с лианы на лиану, то вниз, то вверх по крутому склону – обезьяны несли своего пленника все дальше и дальше, пока не достигли земли бандерлогов.

В принципе Маугли не боялся в джунглях никого – ну да, за одним‑единственным исключением, и это Багира всегда считала его главной, фатальной ошибкой. Но сейчас человеческому детенышу стало не по себе в окружении такого количества возбужденных, злобных существ, в лапах которых он очутился. Маугли надеялся на то, что они не почувствуют, как он испуган, но скрыть страх от себя самого был не в силах.

Казалось, прошла целая вечность, когда Маугли, наконец, поставили на твердую землю.

Пошатываясь, он огляделся по сторонам и застыл от удивления. То, что Маугли увидел, казалось совершенно невероятным. Перед ним открылось колоссальное сооружение, ничего подобного он никогда не встречал в джунглях. Плавные силуэты деревьев и пышные краски листвы исчезли, их сменили ровные линии и прямые углы уныло‑серой каменной постройки, перед которой стоял Маугли.

Это сооружение нависало над ним словно огромная гора с вырезанными в ней ступенями, площадками и проходами. Постройка была прочной, холодной и твердой, она закрывала собой солнце, словно высокий холм, если смотреть на него снизу. Это место казалось Маугли совершенно чужим, враждебным и страшным.

Обезьяны начали подталкивать человеческого детеныша в спину, и он, повинуясь им, неохотно пройдя сквозь древнюю, заросшую мхом и обвитую лианами каменную арку, оказался внутри огромного пустого пространства.

Оно напоминало странный, мрачный каменный лес.

Маугли медленно продвигался сквозь чередующиеся полосы света и тени, и, конечно, даже не догадывался о том, что находится в древнем храме, давным‑давно покинутом людьми, но с самой первой секунды ему ужасно захотелось как можно скорее уйти отсюда.

Это странное, пугающее место не принадлежало ни джунглям, ни людям из деревни. Зачем обезьяны принесли его сюда?

Колонны – высокие, похожие на могучие прямые стволы деревьев, только вырезанные из камня, поддерживали массивный свод, погружавший в тень все окружающее пространство. Пол под ногами был выложен неровными камнями. Когда‑то они были плотно пригнаны друг к другу, но теперь разошлись, покосились, в щелях между ними проросла трава и какие‑то корни. Все здесь было для Маугли в новинку, все было удивительно, но больше всего внимание человеческого детеныша привлекли не эти чудеса, а глаза.

Темнота между колоннами казалась живой, она дышала, она наблюдала за Маугли сотнями своих глаз, горевших во всех уголках этой странной пещеры. Обезьяны. Они то наклонялись вперед, угрожающе ворча, то снова откидывались назад, но приближаться к человеческому детенышу не решались и все смотрели, смотрели на него своими горящими круглыми глазами.

Маугли старался не дрожать и не отступать назад, хотя давалось ему это, прямо скажем, нелегко.

Он не хотел, не мог показать свой испуг, свою слабость, и продолжал медленно идти вперед.

Дойдя до дальнего конца казавшейся бесконечной колоннады, он добрался до поднимающихся вверх ступеней, освещенных падающими сверху косыми лучами скрытого от его глаз солнца. Маугли не знал, куда ведут эти ступени, но надеялся, что новое место окажется, по крайней мере, не хуже того, где он сейчас находился.

Искрошившиеся ступени вывели Маугли на приподнятую над землей, замощенную каменными плитами площадь, которая когда‑то была центром древнего города. Здесь человеческий детеныш оказался среди удивительных руин. Вдоль боковых сторон площади тянулись массивные, густо заросшие лианами сводчатые переходы, а на самой площади теснились остатки полуразрушенных статуй, изображавших людей и животных. Эти статуи были очень неприятны Маугли, их вид его тревожил. Ничего подобного он не видел еще никогда в своей жизни.

И на каждой статуе, на каждом выступе, в каждом углу сидели обезьяны. Сотни, может быть, тысячи обезьян.

Хотя Маугли был больше, и, пожалуй, сильнее каждой обезьяны по отдельности, противостоять такой армии хвостатых противников он не мог. Это было совершенно безнадежное дело. Маугли был испуган. Ему представилось, что может произойти, если эта орда злобно шипящих обезьян набросится на него, вопьется своими когтями, начнет рвать зубами, раздавит его своим весом. Да, если обезьяны вздумают напасть, ему придет конец, это точно.

Одна из обезьян робко приблизилась к человеческому детенышу, заворчала, топнула, затем рассеянно почесала задней лапой голову и со смехом отбежала прочь.

Тут и все остальные обезьяны вокруг Маугли засмеялись, закричали, затопали. Возможно, это игра у них была такая, но Маугли все происходящее представлялось каким‑то безумием, пугающим и кошмарным.

Затеявшая эту массовую истерику обезьяна вновь вышла вперед и жестом предложила человеческому детенышу отправиться вслед за нею по новому пролету каменных ступеней, еще выше. Маугли медлил. Каждое новое место здесь оказывалось хуже, чем предыдущее. Что, в таком случае, может поджидать его дальше?

Маугли поежился, пытаясь представить это себе, однако обезьяны настойчиво подталкивали его вперед, и было ясно, что выбора у него нет – придется идти дальше.

 

Король

 

МАУГЛИ ПРОШЕЛ за ведущей его обезьяной и поднялся по древним ступеням в огромный зал, освещаемый лучами солнца, проникавшими сквозь прорези в каменных стенах. Медленно двинулся вперед, переходя из коротких полос света в длинные полосы тревожащей его густой тени. Он по‑прежнему ощущал на себе взгляды сотен глаз, но теперь обезьяны замолчали и успокоились, укрывшись в темноте. Это явно было не то место, где можно смеяться и кричать.

Войдя в зал, который когда‑то был святилищем, Маугли первым делом уловил сладковатый запах гниющих фруктов, смешанный с отвратительным резким запахом зверя, много месяцев не погружавшегося в реку. Маугли остановился, борясь с подкатившей к горлу тошнотой, но шедшие у него за спиной обезьяны немедленно начали подталкивать человеческого детеныша, заставляя идти дальше.

Повсюду виднелись сделанные руками давно умерших людей ступени, площадки, помосты, они превращали это место в какое‑то странное каменное ущелье, в котором не могло обитать ни одно животное из тех, кого Маугли когда‑либо встречал в джунглях. Интересно, что это за место и кто здесь живет?

А вот откуда шел сладковатый запах гнили, человеческий детеныш понял очень быстро. Он разливался от огромной, выше Маугли, горы сваленных на полу гниющих фруктов, причем эта груда постоянно росла – оставшиеся снаружи обезьяны то и дело подбрасывали в нее все новые и новые плоды сквозь световые отверстия в стенах. Они что, делают заготовки на случай спячки, о которой ему рассказывал Балу, или... готовятся к чему‑то другому?

Маугли огляделся по сторонам, и у него мурашки побежали по коже, когда он обнаружил, что все‑все обезьяны попрятались, исчезли. Теперь он стоял в центре зала один‑одинешенек, словно муравей посреди пещеры. Один‑одинешенек? Нет. Инстинкт подсказывал Маугли, что в темноте здесь есть кто‑то еще, и этот кто‑то выжидает, следя за ним.

Больше всего Маугли хотелось убежать, оказаться где угодно, только не здесь, но он понимал, что бежать ему нельзя. Да и некуда.

– Эй, кто здесь? – робко спросил Маугли. Его высокий тонкий голосок эхом отразился от окружающих человеческого детеныша со всех сторон каменных поверхностей, но никто не откликнулся.

А потом Маугли уловил какое‑то движение в темноте.

Громадная рука высунулась из тени, выхватила из груды плодов спелую папайю и снова исчезла во тьме. Маугли напряг мозги, пытаясь понять, что это было. Понятно, что серая рука принадлежала какой‑то обезьяне, но ее размеры? Это было что‑то невероятное. Такая рука могла и человеческого детеныша схватить как папайю. Но разве бывают на свете такие огромные обезьяны? Мысли растерявшегося Маугли прервал раздавшийся из темноты громкий властный голос.

– Из какой ты части джунглей?

– Я? – растерянно переспросил Маугли, отступая на шаг назад.

– Ты. Человеческий детеныш. Откуда ты пришел? С юга? С севера? Из какой части джунглей?

– С юга, я думаю, – неуверенно ответил Маугли. Он в самом деле не знал, в каком направлении его унесли обезьяны, а если бы и знал, то вряд ли вспомнил бы, разговаривая с огромным, страшным, невидимым в темноте существом.

Затем в тенях что‑то зашевелилось, Маугли застыл на месте, когда невидимое до этого существо наклонилось вперед и высунулось на свет. Человеческий детеныш запрокидывал свою голову все дальше и дальше назад, разглядывая появившегося перед ним орангутанга. Он действительно был невероятных размеров, рядом с ним Маугли чувствовал себя маленьким, как мангуст перед носорогом.

Тело орангутанга было распухшим – наверное, от многолетнего обжорства и сидячего образа жизни, и казалось живой горой, покрытой космами длинных, свисающих до самой земли, темно‑красных волос.

Маугли переполняли страх и восхищение перед этим невероятным, невозможным гигантом. «Неужели на свете в самом деле бывают такие громадные существа?» – думал он.

Теперь Маугли рассмотрел, что грузный громадный орангутанг сидит на каменном троне, покрытом сотнями пятен от гниющих фруктов. Очевидно, он редко покидал этот трон, если вообще когда‑либо сходил с него. Да и зачем, собственно, гигантскому орангутангу было его покидать? Целый легион подданных исправно приносил все, что требовалось их повелителю, ухаживал за ним. Даже сейчас несколько маленьких обезьянок хлопотало, вычесывая остатки еды из длинной шерсти своего господина и из массивных складок его живота.

– Южные джунгли, – повторил орангутанг, чавкая очередным плодом папайи. – Сионийская долина. Прекрасно. Я слышал о ней, хотя сам никогда там не бывал.

Он проглотил остатки липкой сочной папайи и потянулся за следующим плодом.

– Скажи‑ка, у вас в Сионийской долине растут паупау? – спросил орангутанг.

– Нет, кажется, – пробормотал Маугли. Ему до сих пор не верилось, что эта красная гора живая, и он разговаривает с ней.

– Некоторые называют этот плод папайей, но это... неправильное слово. Я называю его паупау. Так лучше звучит. И похоже на звук, с которым паупау падает на пол.

– Ага, – ответил Маугли. А что он еще мог сказать? Спросить, зачем его привели сюда? О фруктах‑ягодах поболтать с живой горой? Узнать, что нужно от него этому чудищу?

– Попробуй, – предложил орангутанг, протягивая Маугли папайю. Маугли взял ее, с опаской косясь на лапищу, которая протягивала ему этот плод. Такая лапа одним движением может прихлопнуть его, как муху Человеческий детеныш продолжал стоять, держа в руке папайю, и от волнения не мог ни откусить от нее, ни просто сдвинуться с места.

– Тебе известно, кто я? – спросил красный гигант.

– Нет, – честно ответил Маугли.

Орангутанг наклонился ближе к мальчику, и он впервые отчетливо рассмотрел его ужасное лицо. Маугли стоило больших усилий, чтобы не отпрянуть назад и не поморщиться от омерзения. Оно было болезненно серым, с огромными мешками под глазами и презрительно опущенными вниз уголками громадного рта, над которым торчали рыжие, слипшиеся от фруктового сока, усы.

Сверкнули маленькие, близко посаженные под густыми бровями глазки, приподнялась верхняя губа, обнажив чудовищные пожелтевшие зубы.

– Я повелитель бандерлогов. Называй меня... король Луи.

 

Восхождение

 

БАГИРА И БАЛУ пересекли неширокую долину и остановились перед уходящим вверх крутым склоном.

Они дружно подняли головы, чтобы взглянуть на вершину скалы, за которой лежало обезьянье царство, и так же дружно, не сказав ни слова, начали трудный подъем вверх.

– Если бы утром я начал составлять список дел на сегодня, – пропыхтел спустя некоторое время Балу, – подъем на скалу значился бы там на одном из самых последних мест. Сразу после пункта «Вылизать языком носорога».

Острые когти Багиры и его мускулистое тело были отлично приспособлены для лазания по деревьям, но с подъемом по крутым каменистым склонам справлялись намного хуже. Огромные когти и могучие лапы позволяли Балу карабкаться по камням гораздо легче, чем Багире, но быстро подниматься он тоже не мог – слишком тяжелой была его туша, которую нужно было тянуть наверх. Так что восхождение медведя и пантеры получалось довольно медленным.

– Когда я был медвежонком, в два раза быстрее такие горки брал, – тяжело сопя, сказал Балу.

– Ну, так ты и легче был тогда раза в четыре, – сухо заметил Багира.

Как показалось недолюбливавшим друг друга спутникам, прошли часы, пока им удалось, наконец, выбраться на вершину склона. Здесь они задерживаться не стали, и, даже не отдышавшись как следует, скатились – кто кубарем, кто сидя – вниз, в долину, где находилось царство бандерлогов. Пантера и медведь спешили изо всех сил, интуиция подсказывала им, что отпущенное на спасение Маугли время истекает.

Проламываясь напрямик сквозь кусты и заросли, Багира и Балу довольно скоро оказались перед огромной каменной аркой. Это был вход в затерянный город.

– А что, он мне нравится. Город как город. Неплохой город, – с наигранной бодростью заявил Балу. – Чем он может не понравиться?

Словно в ответ на слова медведя над затерянным городом раскатился, многократно отражаясь от каменных стен, пронзительный визг сотен, а может быть, и тысяч бандерлогов.

– Ладно, ладно, это был риторический вопрос, – проревел Балу. – Отвечать на него было совсем не обязательно!

Багира показал Балу, чтобы тот замолчал, склонил голову набок и внимательно вслушался в доносящиеся из темных сооружений бессмысленные крики.

– Здесь их сотни. Много сотен, – прошептал Багира, и Балу впервые заметил, что старый кот чувствует себя неуверенно. А уж если сам Багира нервничает, то значит, дело плохо.

Но как бы там ни было, Балу знал, что человеческому детенышу нужна его помощь, а все остальное не имело никакого значения. Некогда размышлять, некогда колебаться, нужно идти вперед.

– У меня... э... есть план, – сказал Балу.

– План? У тебя? Ох, почему‑то мне это не прибавляет уверенности, – вздохнул Багира.

– Доверься мне, – озорно улыбнулся Балу и решительно шагнул в таинственную темноту, поджидавшую их за дверным проемом.

– Прекрасные предсмертные слова, – проворчал себе под нос Багира, надеясь в глубине души на то, что он ошибается, и не все так уж безнадежно.

 

Громадный орангутанг вновь заговорил, и слова скатывались с его губ словно скользкие ядовитые змеи.

– Итак, ты – человеческий детеныш. И ты при этом хочешь жить в джунглях?

Король Луи протянул лапу за новой папайей, продолжая строго, как судья, смотреть на стоявшего у его ног мальчишку.

– Откуда вы это знаете? – спросил Маугли. Действительно, откуда такому великому – во всяком случае, если говорить о размерах – правителю, как король Луи, знать о каком‑то маленьком человеческом детеныше?

– У меня есть уши, – фыркнул орангутанг и небрежным жестом указал в темноту, из которой за их разговором наблюдали сотни его подданных. – И у моих ушей тоже есть уши. Я знаю все.

Маугли сомневался в том, что кто‑нибудь на самом деле может знать все‑все на свете, однако король знал о нем гораздо больше, чем можно было ожидать, с этим не поспоришь. В голове Маугли всплыли слова Багиры, которые он часто повторял ему: «Всегда лучше переоценить противника, чем недооценить».

– Мне о тебе и еще кое‑что известно, – продолжил Луи, словно прочитав мысли Маугли. – Тебе нужна стая. Чтобы защитить тебя.

– У меня есть стая, – гордо возразил Маугли. Если честно, он сам не очень‑то был уверен в том, что у него эта самая стая есть.

– Кто твоя стая? – рассмеялся царь. – Медведь?

Луи расхохотался, его громкий смех эхом отразился от каменных стен, а обвисшие серые щеки царя захлопали, словно плавники выброшенной на песок рыбы. Сидевшие в темноте бандерлоги тоже засмеялись, завизжали. Вряд ли обезьяны понимали, над чем именно смеется Луи, но раз король возрадовался, то и они веселиться должны.

– Ну, и где он теперь, твой медведь? – спросил Луи, обводя вокруг своей громадной лапой. – Не может он тебя защитить, согласен? А кто может? Только я!

Защитить его? От кого? Он что, и про Шерхана знает?

Вполне возможно. К этому моменту Маугли уже убедился в том, что король Луи и его подданные обладают огромной силой, и оказаться под их защитой было бы очень даже неплохо, однако интуиция подсказывала человеческому детенышу, что такое решение принимать нельзя. Неправильно это будет, неверно. Если он ищет свою стаю, свое место, свой дом, то они явно не здесь, не в этом странном, насквозь пропитанном страхом, дворце.

– И я согласен взять тебя под свою защиту, – сделал щедрое предложение Луи, но тут же уточнил: – За определенную плату, разумеется.

Маугли взглянул, прищурившись, на гигантского орангутанга, поиграл бровями. В принципе, все ясно. Король предлагает ему сделку. Бандерлоги готовы обеспечить Маугли безопасность – в обмен на что, интересно?

– Но мне нечего предложить тебе взамен. У меня ничего нет, – пожал плечами Маугли.

– А я думаю, есть, – ответил Луи.

– Что именно?

Король наклонился ближе к мальчику, и стало совершенно ясно, что одна только голова орангутанга больше, чем весь Маугли, от макушки до пяток.

– Посмотри вокруг, человеческий детеныш, – сказал Луи. – У меня есть все. Сколько хочешь еды, несметные сокровища. Я сижу на троне в самом большом, а точнее, в единственном дворце во всех джунглях. Невозможно сосчитать подданных, которыми я повелеваю, им нет числа. Нет у меня лишь одной‑единственной вещи, той самой, которую можешь дать мне ты.

Маугли склонил голову набок, вопросительно взглянул на орангутанга.

– Красный Цветок.