Современники и историки о М.М. Сперанском

Из воспоминаний государственного деятеля и литератора Ф.П. Лубяновского

Ум его в делах с первого шага резко обозначился отличною способностью по одному слову, по лёгкому намёку разгадывать и развивать чужую мысль в полном объёме, ещё более редким умением прививать другому свою мысль так, чтобы тот не заметил, что то не его мысль. И все он имел для этого: разнородные сведения от непрестанного чтения с разборчивым и тонким рассудком, богатство от того мыслей и стройную в расположении их последовательность, счастливую память, пылкое воображение, быстрый полёт от ветхого к новому, лёгкость в работе… власть над собою и со всегдашней готовностью отразить противоречие… приятную, мужественную наружность; лицо спокойное и тогда, когда глаза не то говорили; речь не только в добром расположении духа, но и в разгаре сердца ровную, кроткую, увлекательную.

Из дневника российского государственного деятеля барона (впоследствии графа) М.А. Корфа. Запись от 12 февраля 1839 года

Сперанский был, конечно, гений в полном смысле слова, гений с недостатками и пороками, без которых никто не бывает в бедном нашем человечестве, но едва ли не превзошедший всех прежних государственных людей наших – если в прибавок к великому уму его взять огромную массу его сведений, теоретических и практических. Имя его глубоко врезалось в историю. Сперва ничтожный семинарист, потом всемогущий временщик, знаменитый изгнанник, восставший от падения с неувядшими силами, наконец, бессмертный зиждитель Свода законов, столь же исполинского в мысли, как и в исполнении, – он и гением своим, и чудными своими судьбами стал каким-то гигантом над всеми современниками.

Из «Старой записной книжки» русского государственного деятеля и литератора П.А. Вяземского

Сперанский был ум светлый, гибкий, восприимчивый, может быть, слишком восприимчивый; но с другой стороны, ум его был более объёмистый, нежели глубокий, ум более сообразительный, нежели заключительный. При всей наклонности своей к нововведениям, он мало имел в себе почина и творчества. В нововведениях своих был он более подражатель... Кем-то сказано, что Сперанский был преимущественно чиновник огромного размера. Есть люди, которые веруют во всемогущество и всетворчество редакции. Они в пере своём видят рычаг Архимеда, а в листе бумаги точку опоры, о которой он тосковал. Едва ли не приближается Сперанский к этому разряду людей. Он оставил по себе много письменных памятников: проекты, уложения, регламентации, издательские, многотомные и весьма полезные, как справки, труды по части кодификации. Всё это вообще, если не строго и придирчиво вникать в подробности, незабвенные и многоценные заслуги. Но всё это мог оставить по себе и учёный профессор, не выходивший из кабинета своего. Государственной личности всё ещё тут не выказывается. Как бы то ни было, Сперанский займёт видное место в нашей гражданской истории. Но существенных, прочных, вполне государственных следов его отыщется немного на отечественной почве... Он был то, что позднее стали называть идеологом и доктринёром, то есть человеком, который крепко держится нескольких предвзятых понятий и правил и хочет без разбору подчинять им действительность, а не их согласовывать с нею и с условиями и требованиями её.

Из книги путешественника и писателя Е.П. Ковалевского «Граф Блудов и его время. Царствование императора Александра I»

…С обширным образованием, с умом, на лету улавливающим идеи и слова Александра, и излагающий их в прекрасной форме на бумаге, с манерами вкрадчивыми, льстивыми без унижения, с побуждениями возвышенными, со страстями благородными…

…В пылком воображении своём хотел создать для России храм славы, в который бы мог внести своё окруженное блеском имя… Сперанский считал себя слишком высоко поставленным над людьми по уму и по способностям, обходился без них и принимал безусловную приверженность к себе… как должную дань, не обращая на них самих никакого внимания…

Из книги С.М. Середонина «Граф М.М. Сперанский. Очерк государственной деятельности» (СПб., 1909)

Действительно, Сперанский был совершенно исключительным явлением в нашей высшей администрации первой половины ХIХ века. Без особого преувеличения он может быть назван организатором бюрократии в России... До Сперанского гражданская служба в общественном мнении стояла очень невысоко; Сперанский поднял её на чрезвычайную высоту, он сообщил ей важность, ибо стянул управление Россией в центральные учреждения, сделал их распорядителями народного блага; гражданской служебной карьере он сообщил своеобразную привлекательность, возможность постоянного движения вперёд, движения в ту эпоху чрезвычайного; мало того, он придал ей прелесть возможных опасностей и таинственности. Сперанский был своего рода Пушкиным для бюрократии; как великий поэт, точно чародей, владел думами и чувствами поколений, так точно над развивавшимся бюрократизмом долго парил образ Сперанского.