2020-05-25
1519
Своеобразная разновидность идеалистической философии - философия религиозная. Последняя тесно связана не только и не просто с религией, а с такой формой духовной деятельности, которую называют богословием, или теологией. Религиозная философия чаще всего возникала из теологии, а иногда в ходе развития трансформировалась в теологию.
Первоначально религия носила сугубо практический характер: она, конечно, включала в себя верования в сверхъестественные силы, но главным в ней был вопрос не о природе и устройстве этих сил, а о действиях (обрядах), которые необходимо предпринять человеку, чтобы обеспечить благоприятное влияние данных сил на его практическую деятельность и отвратить неблагоприятное. Изначально вся религия сводилась к ритуальным действиям и неразрывно связанным с ними верованиям, которые можно назвать практическими. Она ничего не объясняла и не претендовала на объяснения каких бы то ни было явлений.
В дальнейшем совершенно независимо от религии стали возникать мифы, суть которых заключалась в объяснении тех или иных природных и социальных феноменов действиями героев этих повествований. Позднее наряду с мифами, которые никак не были связаны с религией, возникли религиозные мифы[198]. Так в религию вошел третий компонент, на первых порах не имевший существенного значения.
С переходом от первобытности к классовому обществу стали возникать вначале религиозные идеи, а затем и религиозные учения (вероучения). И религиозные идеи, и религиозные учения первоначально были облечены в мифологическую форму. В этой форме первоначально выражались и основные положения тех или иных религий - религиозные догматы.
В многих случаях стали создаваться тексты, в которых излагались религиозные идеи и вероучения и содержались указания, какие именно обряды и каким именно образом нужно исполнять, чтобы добиться благоволения сверхъестественных сил, которые на этом этапе приобретают облик богов или даже одного единого бога.
И если не всегда и не везде, то в определенных исторических условиях появлялась нужда в истолковании, объяснении и обосновании содержащихся в священных писаниях идей и обрядов. Результатом было возникновение теологии (богословия). Теология в отличие от религии с необходимостью предполагает размышление, что сближает ее с наукой и философией. Именно наличие размышления дает теологии основание претендовать на звание науки, что нашло выражение в ее названии. Как уже говорилось, и размышление может быть формой исследования. Исходя из этого, теологи считают, что они, равно как все другие ученые, включая философов, занимаются исследованием.
Но эти претензии не имеют под собой никакой реальной основы. Ученые исследуют природу и общество, философы - истину. И природа, и общество, и истина существуют на самом деле. Объектом размышления теологов являются сверхъестественные силы, прежде всего боги, если религия является политеистической, или единый бог, если религия является монотеистической. Но сверхъестественных сил в реальности не существует. Таким образом, теология «исследует» то, чего в реальности нет.
Наука исходит из фактов, относящихся к природе и обществу, философия опирается на данные о протекании процесса познания истины. Теология же может исходить только из религиозных текстов: религиозных писаний и религиозных преданий. «Наше богословие, - писал средневековый религиозный философ и христианский богослов Иоанн Дунс Скот (1265-1308), - фактически есть [знание] только того, что содержится в Писании, и того, что может быть из этого выведено... Наше откровенное богословие не может быть знанием, что познается нами естественным образом»[199].
Как насмешливо рассказывал о возникновении христианской теологии выдающийся французский поэт-просветитель Эварист Дезире Дефорж де Парни (1753-1814):
Страсть к богословью всеми овладела,
Ни до чего другого нет им дела,
На полках фолиантов строй возник.
Все заняты разбором, толкованьем,
Подделкою или перевираньем
Священных, хоть недостоверных книг.
Где здравый смысл? Им все пренебрегают[200].
Столь же саркастически пишет поэт о богословских проблемах и предлагаемых теологами их решениях:
«Христос - в дарах», - одни из них кричат.
«Нет, он - на них!» - другие голосят.
«Вокруг даров он!» - третьи говорят.
«Вы врете все! - четвертые вопят,
Христос, вестимо, спрятан под дарами!»[201]
Не имея права усомниться в истинности всего изложенного в священных книгах, теология лишь толкует и объясняет содержащиеся в них положения. В частности, в результате работы теологов получают достаточно четкую формулировку религиозные догматы. Этим занимается так называемое догматическое богословие. В последующем теологи занимались толкованием не только священных писаний и преданий, но и сочинений авторитетнейших представителей своей конфессии. Естественно, что богословские размышления ни коем случае не являются исследованиями, а теология в целом никогда не была и в принципе не может быть наукой.
Возникает вопрос, является ли вообще теология знанием.
Он в равной мере относится и к религии. Религия даже в самой своей первоначальной и примитивнейшей форме, а таковой является магия, всегда включает в себя знание. Магия предполагает знание об обрядах, которые необходимо совершить, чтобы добиться успеха тех или иных здравых практических действий людей (охоты, рыбной ловли). Это - несомненно, знание, но своеобразное, знание об использовании человеком собственных сверхъестественных сил. Но таковых сил в реальности нет. Поэтому оно есть знание только по видимости, мнимое, пустое знание (пустознание), ложное знание (лжезнание).
И таково не только любое религиозное знание, но и теологическое. Теология есть разработанное, систематизированное, но тем не менее лжезнание.
Разные теологи, даже придерживающиеся одного религиозного учения, могли по-разному истолковывать и объяснять те или иные идеи, те или иные обряды. Как следствие, возникали споры о правильности тех или иных интерпретаций.
Необходимо было умение аргументировать свою точку зрения, обосновывать истинность выдвигаемых положений и опровергать доводы противников, доказывать их ложность. «Ведь мы не сможем, - писал средневековый теолог и философ Пьер (Петр) Абеляр (1079-1142), - опровергнуть нападки еретиков или каких-либо неверных, если не будем в состоянии сокрушить их рассуждения и опровергнуть их софизмы истинными доказательствами так, чтобы ложь уступила место истине и чтобы диалектики подавили софистов, всегда готовые, как увещевает святой Петр, к удовлетворению всякого спрашивающего у нас доказательств об имеющихся у нас надежде или вере»[202]
В результате перед теологами вставал вопрос о том, как отличить истину от заблуждения, и, соответственно, о том, что такое истина и чем она отличается от заблуждения, какие пути ведут к истине, а какие - к заблуждению. А эти проблемы были уже не богословскими, а философскими.
В результате в недрах теологии могли зарождаться и нередко зарождались элементы философии. Затем могло произойти выделение философии в качестве особой области духовной жизни, отличной от богословия. Но и после отделения философии от теологии связь с последней долгое время могла сохраняться. Это часто выражалось в том, что философы одновременно были и богословами. Но главное заключалось в том, что возникшие уже не богословские, а философские учения включали в себя в качестве необходимого момента теизм, то есть веру в существование сверхъестественных сил, от которых зависит судьба каждого конкретного человека. Зародившаяся в недрах богословия философия, по крайней мере на первых порах, с необходимостью была религиозной.
Вызревание философии внутри теологии и последующее ее выделение в особую сферу духовной жизни особенно интенсивно шло тогда, когда споры о правоте разгорались между представителями не одной конфессии, а разных, конкурирующих друг с другом. Даже отделившись от теологии, религиозная философия продолжала сохранять такую ее особенность, как опора на авторитеты. Она тоже чаще всего выступала как толкование текстов. Но в качестве таковых могли теперь выступать уже не только священные писания и предания, но и тексты иных авторитетов.
Яркий пример такого рода развития дает Индия 1 тысячелетия до н. э. Отправным пунктом движения, которое привело к возникновению философских учений - даршан, были религиозные тексты. Самые ранние из них принято назвать самхитами. Именуют их также ведами (буквально - знание, в данном случае - священное знание). На ранних порах понятия самхитов и вед полностью совпадало. В последующем слово «веды» приобрело более широкий смысл. Существовало четыре самхиты: Ригведа, Самаведа, Яджурведа и Атхарваведа, из которых самой ранней и важной была первая. В самхитах излагались мифы, предания, гимны богам и обращения и ним, правила совершения молитв и ритуальных действий. Затем появились комментарии и разъяснения к самхитам - брахманы, араньяки и, наконец, упанишады. Каждая самхита имела свои собственные брахманы, араньяки и упанишады. С появлением этих комментариев понятие вед расширилось. Ведами стали называть самхиты вместе с тремя видами комментариев к ним.
Ранние упанашиды - уже явное богословие. В последующем в упанишадах все более явственно просвечивают элементы философии. Самые поздние из них уже считаются философскими текстами. Исследователи индийской философии говорят о философии упанишад. Следующий шаг – создание на базе комментирования как вед, так и упанишад сутр, которые являются во многом уже философскими текстами. Сутры, в свою очередь, истолковывались. В комментариях к ним, которые именовались бхашьями, философия выступает в более или менее чистом виде.
Брахманистекая философия оформилась в ходе упорной борьбы со сторонниками новых религий - джайнизма и, особенно, буддизма, которые также создали собственные теологические и философские учения. И брахманистская философия, признававшая авторитет вед, и буддистская, и джайнистская философии, отрицавшие авторитет вед, в равной степени принадлежали к числу религиозных. Лишь одна философская школа Индии вступила на путь отрицания не только авторитета вед, но и вообще существования каких бы то ни было сверхъестественных сил. Этой нерелигиозной, светской философией была система локаята, или чарвака.
Сходным образом шло формирование философии в Китае того же времени. И здесь все началось с комментирования священных текстов, прежде всего «Книги перемен» («И цзин»), возникло богословие, а вслед за ним и религиозная философия. И здесь несколько позднее некоторые философские школы освободились из-под влияния религии и богословия и стали светскими.
Совершенно иным, чем в древней Индии и древнем Китае, был путь становления философии в Греции того же самого времени - 1 тысячелетия до н. э. Здесь философия возникла не из богословия и с самого начала была не религиозной, а светской. Она зародилась и развивалась вместе с наукой.
Именно это и обеспечило блистательный взлет философской мысли Древней Греции.
Подлинный прогресс философии с необходимостью предполагает полную свободу мысли. Только тот способен стать настоящим философом, кто может поставить под сомнение любое положение, для которого нет непререкаемых авторитетов. Религиозный философ на это в принципе не способен. Для него всегда существует набор положений, в правильности которых он не имеет права усомниться. Его мысль всегда заключена в рамки веры, за которые она не смеет выйти. Религия всегда есть духовное рабство[203]. Как когда-то сказал великий мыслитель средневекового Ближнего Востока, математик, философ и поэт Омар Хайям (1048-1123):
Дух рабства кроется в кумирне и в Каабе,
Трезвон колоколов - язык смиренья рабий
И рабства черная печать равно лежит
На четках и кресте, на церкви и михрабе[204].
И в состоянии унизительного духового рабства находятся не только верующие и богословы, но и все религиозные философы. В результате подобного духовного холопства философская мысль и в Индии, и в Китае с самого начала развивалась крайне вяло и медленно, а затем стала топтаться на месте и деградировать. Не помогло и происшедшее в дальнейшем появление отдельных светских философских систем. Они не могли опираться на науку, ибо таковой ни в Индии, ни в Китае не было. Существовала там лишь преднаука. В результате светская философия на Востоке быстро заглохла.
У древнегреческих философов VI-IV вв. до н. э., во-первых, не было тех внутренних преград, которые сковывали мысль религиозных философов Востока, во-вторых, они имели опору в науке. Именно это и обеспечило целый каскад их открытий.
Высшего своего развития древнегреческая философия достигла в трудах Демокрита, Платона и, наконец, Аристотеля.
После Аристотеля началось оскудение философской мысли, что было связано с общим упадком древнегреческого мира. Это не значит, что никаких философских открытий вообще больше не делалось. Были определенные взлеты, но в целом развитие философии пошло по нисходящей линии, что особенно отчетливо проявилось в первые века нашей эры. Некоторые пер во начально светские философские учения стали постепенно превращаться в религиозно-философские концепции, которые, возникнув, шаг за шагом начали оттеснять на задний план, а затем и вытеснять светскую философию. Следующий шаг - трансформация возникших религиозно-философских учений в богословские. Философия уступает место теологии, а последняя превращается в чистое религиозное учение, предписывающее совершение определенных обрядов, необходимых для обеспечения благоволения сверхъестественных сил.
Эта эволюция более чем наглядно прослеживается на примере неоплатонизма. Неоплатоники Аммоний Саккас (ок. 175-242) и Плотин (205-270) все еще в основном философы, хотя и религиозные. Основатель же сирийской школы неоплатоников Ямвлих (ок. 245 - ок. 330) уже меньше всего философ. Он создал богословскую систему, возродил на новой основе религиозную мифологию. Но одним только богосозерцанием он не ограничился, а дополнил его теургией - системой обрядов, имеющих целью обеспечить благоволение богов.
Иначе говоря, Ямвлих создал не просто и не только богословие, но подлинное религиозное учение с присущим ему культом. И религия была объявлена им более высокой формой духовной жизни, чем философия. И так как, согласно его взглядам, только божественное откровение дает реальную возможность общения с богами, то священники стоят выше философов. Сам он выступал в роли первосвященника созданной им на основе объединения всех- языческих религий древнего мира новой конфессии. В Пергамской школе, основанной учеником Ямвлиха Эдесием, философским размышлениям места вообще не нашлось. Перед нами практически чистая религия, в которой на первом плане находится теургия (культ). Эволюция полностью завершилась.
Правда, не следует думать, что развитие неоплатонизма шло по прямой нисходящей линии. В одной из поздних неоплатонических школ - Афинской, самым крупным представителем которой был Прокл (410-48 5), наблюдалось известное возрождение интереса к философским проблемам. Но это было временным отступлением от преобладающей тенденции. В целом античная философская мысль иссякла, исчерпала себя.
И датированный 529 г. н. э. эдикт императора Юстиннана о закрытии основанной Платоном Академии и полном запрете преподавания философского знания был всего лишь выдачей официального свидетельства о кончине античной философии.
Еще две религиозные философии - средневековая арабская исламская и христианская схоластика Средних веков, так же как и брахманистская и древнекитайская, возникли в недрах богословия и были с ним тесно связаны. Но в отличие от древней Индии и древнего Китая, где философская мысль зародилась совершенно без всякого влияния извне, впервые и совершенно заново, исламская и западноевропейская схоластическая философии усвоили многие достижения античной философии. Величайшим авторитетом и для арабских, и для западноевропейских религиозных философов стал Аристотель.
В результате и перед арабскими, и перед средневековыми западными философами с особой остротой встал вопрос, который в принципе не существует для светской философии, но с которым рано или поздно должна столкнуться любая религиозная философия. Это - проблема отношения веры и разума. Для теологии такой проблемы не было. Здесь разум выступал в роли слуги веры: уточнял и разрабатывал религиозные догматы. Когда теологи столкнулись с философскими проблемами и тем самым стали одновременно и философами, положение начало меняться. Образовалась область, где религиозной вере места не было. Если была вера, то в философские авторитеты, в частности в положения Аристотеля. Результатом было постепенное выделение философии из теологии. В истории западной философии уже Альберт Великий (Альберт фон Больштедт) (1 193 или 1 206/07 - 1 280), а затем Фома Аквинский признали богословие и философию двумя тесно связанными, но разными областями знания. В теологии вера как была, так и осталась господствующей. В философии, которая и после отделения от теологии принимала догматы религии и тем самым была религиозной, разум выдвинулся на первый план. Ни богословы, ни философы не ставили под сомнение законность признания ни веры, ни разума. Споры шли по вопросу о том, кому принадлежит первенство. Фома Аквинский не сомневался в том, что теология, имеющая дело с «истинами откровения», выше философии с ее «истинами разума», а тем самым и вера выше разума. Поскольку конечным источником и первых, и вторых истин является бог, то не может быть принципиального противоречия между откровением и правильно действующим разумом. Конечно, Аквинат не мог не заметить, что существуют такие «истины откровения», которые разум не способен доказать. Он объявлял их не «противоразумными», а «сверхразумными». Но были, причем еще до Фомы Аквинского, средневековые мыслители, ни в малейшей степени не сомневавшиеся в необходимости веры, но считавшие, что разум все же выше ее. Такого взгляда придерживался из числа ранних схоластов Пьер Абеляр.
В том самом XIII в., когда жили и творили Альберт Великий и Фома Аквинский, число мыслителей, придерживавшихся иных, чем эти столпы ортодоксии, взглядов на отношение веры и разума, возросло. Им становилось ясно, что истины, получаемые с помощью разума, все в большей степени вступают в противоречие с «истинами откровения». Но прямо выступить против религии и теологии они не могли. В результате они выдвинули концепцию двух истин, или двойственной истины, о которой выше уже шла речь. Принято считать, что начало этой концепции положил выдающийся арабский философ Абу-ль-Валид Мухаммед ибн Ахмед ибн Рушд (Рошд), которого на Западе называли Аверроэсом (1126-1198). Это мнение сейчас оспаривается. Но несомненно, что концепции двойственной истины придерживались западноевропейские средневековые философы, которых обычно называют латинскими аверроистами: Сигер Брабантский (ок. 1240 - ок. 1282), Боэций Дакский (р. ок. 1240) и др. Эта концепция возникла для того, чтобы оградить философию, в которой ведущая роль окончательно перешла к разуму, от вмешательства со стороны теологии и вообще религии. Но она имела и другую сторону. Она провозглашала не только невмешательство теологии в дела философии, но и философии - в область богословия. И так как теологи все с большей тревогой наблюдали, как разум не только не обосновывает религиозные догматы, на что рассчитывали, например, Альберт Великий и Фома Аквинский, но безжалостно их опровергает, вскрывая всю их нелепость, то некоторым из них концепция двойственной истины пришлась по душе.
Окончательное свое оформление концепция двойственной истины нашла в трудах последних выдающихся представителей западной схоластики, богословов и философов - уже упоминавшегося Иоанна Дунса Скота и Уильяма Оккама (ок. 1284-1349). Оба они считали, что религиозные догматы (бытие бога, троица, бессмертие души и т. п.) основываются исключительно на вере. Доказать их разумом абсолютно невозможно, и заниматься этим не имеет никакого смысла. Они в принципе не поддаются никакому разумному объяснению и обоснованию. Вера в них вообще не связана с познанием.
Отсюда следовало, что теология в отличие от философии не может быть и не является наукой. Она есть дисциплина не теоретическая, а чисто практическая. Она дает лишь нормы и правила, следование которым обеспечивает спасение человеческих душ. «Поскольку, - утверждал Иоанн Дунс Скот, - первый объект богословия (то есть бог. - Ю. С.) является конечной целью, а принципы, взятые в сотворенном разуме от конечной цели, суть принципы практические, постольку, следовательно, принципы богословия являются практическими; следовательно, и выводы из них - практические»[205].
Следующим шагом могло быть только полное освобождение философии от религии, то есть превращение ее из религиозной в светскую, а затем и провозглашение существования только одной единственной истины - истины разума.
Были времена, когда и в рамках религиозной философии возможно было некоторое движение вперед. Так обстояло дело и в арабском мире в IX-XII вв., и в Западной Европе IX-XIV вв.
Но рано или поздно дальнейшее развертывание философской мысли в религиозной оболочке становилось абсолютно невозможным. Необходимым для философии был разрыв с религией, превращение ее в светскую, что и произошло в Западной Европе Нового времени. Одновременно с этим возникла современная наука, что создало условия и обеспечило новый блистательный взлет философской мысли в XVII - первой половине XIX в. Это отнюдь не означает, что начиная с этого времени вся западноевропейская философия стала светской.
Религиозная философия сохранилась, но отошла на задний план. Всерьез ее принимать перестали. Светской стала и идеалистическая философия, даже та, где объективное сознание именовалось, помимо всего прочего, также и богом. И попытка, например, русского религиозного философа Ивана Александровича Ильина (1852-1954) доказать в книге «Учение Гегеля о конкретности бога и человека» (1918), что философия этого мыслителя была религиозной, оказалась совершенно несостоятельной. Как с горечью вынужден был признать другой религиозный же мыслитель Н. А. Бердяев: «Философия Гегеля... безбожна»[206].
В арабском мире ничего подобного не произошло, что и привело к полному параличу философской мысли. Начиная с XIII в. арабская философия не просто стала топтаться на месте, а полностью деградировала.
Одним из первых, если не первым, кто в Западной Европе провозгласил существование одной только истины – истины разума, был Джордано Бруно. Он выступил с беспощадной критикой религиозных догматов, объявив их не какой-то другой истиной, существующей наряду с научной, а заблуждением, более того - ложью. «Глупцы мира, - писал Дж. Бруно, - были творцам религий, обрядов, законов, веры, правил жизни; величайшие ослы мира (те, которые, будучи лишенными всякой мысли и знаний, далекие от жизни и цивилизации, загнивают в вечном догматизме) по милости неба реформируют безрассудную и испорченную веру, лечат язвы прогнившей религии и, уничтожая злоупотребления предрассудков, снова заделывают прорехи в ее одежде»[207].
Вот что писал об истине Дж. Бруно: «Она - и в идеях, и в природе, и в познании, она и в метафизике, и в физике, и в логике»[208]. А метафизика есть наука, «изучающая общие основы всего доступного человеческому познанию», не говоря уже о физике и логике, неразрывно связанных с «руководящим разумом», который «обнимает всеобщее и частное»[209].
Великий мыслитель вскрывает пустоту и ничтожество не только теологии, но и религиозной философии. «Нет, говорю я вам, - читаем мы у него, - нет, не существует лучшего зеркала перед человеческими очами, чем ослиность и осел... Нет лучшего или равного средства, которое сопровождало бы, вело и приводило к вечному спасению, чем истинная, одобренная божественным словом мудрость; и наоборот, нет средства, которое более действительно низвергало бы нас в глубь адской пучины, чем философические и рациональные созерцания, рождающиеся из ощущений, растущие со способностью к рассуждению и созревающие в уме человека. Итак, старайтесь, старайтесь сделаться ослами вы, которые еще являются людьми!»[210]
Разящие удары, нанесенные Дж. Бруно теологам и религиозным философам, запомнились представителям этих профессий на века. Немецкий профессор теологии Шредер, выступая 7 июля 1889 г. в Кельне на митинге протеста католиков против открытия памятника Дж. Бруно на Площади цветов в Риме, где тот был сожжен, заявил: «Он выступал против самого бога, в фантастическом заблуждении он отрицал его промысел, его существование, в своих писаниях проповедуя грубейший пантеизм и проводя в своей жизни самый плоский материализм... Кем же был Джордано Бруно? Это был отпавший монах, расстрига-священник, безнравственный человек, мятежник против Христа и церкви, отрицатель бога, враг трона и алтаря, короче говоря, революционер в полнейшем смысле этого слова»[211].
К тому времени, когда жил и творил Дж. Бруно, не просто даже критика, а злое и беспощадное высмеивание богословия и схоластической философии (но не религии) стало привычным для многих авторов-гуманистов. Эразм Роттердамский (1469-1536) в «Похвале глупости» (1 509; 1511) главу, посвященную богословам, начал с вопроса: «Не лучше бы обойти их молчанием, не трогать болота Камаринского, не прикасаться к этому ядовитому растению»[212]. Затем появились знаменитые «Письма темных людей» (1515-1517), созданные кружком немецких гуманистов во главе с Ульрихом фон Гуггеном (1488-1523), в которых теологи и схоласты были заклеймены как обскуранты, мракобесы; «Гаргантюа и Пантагрюэль» (1532-1562) великого сатирика Франсуа Рабле (1494-1553); «Опыты» (1580-1588) Мишеля де Монтеня.
Если Ф. Бэкон еще допускал, что кроме научной истины, истины разума существуют истины откровения, то продолжатель его дела Т. Гоббс категорически настаивал на том, что существует только одна истина - истина разума. Эту истину способно дать только рациональное познание, которое он именовал философией, имея в виду не только и не столько философию, сколько науку. Как подчеркивал Т. Гоббс: «Философия (то есть наука. - Ю. С.) исключает из себя теологию, т. е. учение о природе и атрибутах бога... Исключает и всякое знание, имеющее своим источником божественное внушение или откровение...»[213]
В великий век Просвещения теология не только была окончательно исключена из числа наук, но и стала объектом чуть ли не всеобщего осмеяния. Вот определение теологии, которое давал П. Гольбах в своем сатирическом «Карманном богословии»: «Глубокомысленная и божественная наука, приучающая нас рассуждать о том, чего мы не понимаем, и терять ясное представление о том, что нам вполне понятно. Отсюда следует, что это - самая благородная и самая полезная из всех наук; все остальные не выходят из границ познаваемого и, следовательно, достойны презрения. Без богословия государство не смогло бы существовать, церковь погибла бы, а народы бы не знали, что думать о благодати, о предопределении, о булле Unigenitus - предметы, о которых нужно иметь представление»[214].
И в свете всего сказанного выше ничего, кроме удивления и возмущения всех подлинных людей науки, не может вызвать предпринятая нашей нынешней государственной властью попытка внедрить теологию в высшие учебные заведения России, создать там кафедры теологии и даже теологические факультеты. В этом отношении наша «демократическая» власть, провозглашающая свободу совести и отделение церкви от государства и школы, переплюнула даже царскую. В дореволюционной России, в которой православие было государственной религией, в государственных высших учебных заведениях богословских факультетов никогда не было.
В 2007 г. с резким протестом против предложения включить теологию в перечень научных специальностей выступили десять крупнейших естествоиспытателей, действительных членов Российской Академии наук: Евгений Борисович Александров, Жорес Иванович Алферов, Гарри Израилевич Абелев, Лев Митрофанович Барков, Андрей Иванович Воробьев, Виталий Лазаревич Гинзбург, Сергей Георгиевич Инге-Внечтомов, Эдуард Павлович Кругляков, Михаил Александрович Садовский, Анатолий Михайлович Черепащук). «А на каком основании спрашивается, - писали они в письме В. В. Путину, - теологию - совокупность религиозных догм - следует причислять к научным дисциплинам? Любая научная дисциплина оперирует фактами, логикой, доказательствами, но отнюдь не верой»[215].
В России конца XIX - начала ХХ в. была предпринята попытка в совсем иную эпоху, чем средневековая, в эпоху расцвета науки и светской философии, вернуться к религиозной философии и тем самым не только снова заковать в религиозные путы давно уже освободившуюся философскую мысль, но и отбросить все ее основные достижения. Все это нельзя охарактеризовать иначе, как огромный шаг назад, как явный регресс. И вполне понятно, что люди, вставшие на этот путь, обрекли себя на полное творческое бесплодие. Они не были способны решить ни одну из философских проблем, не были способны сделать даже малейший шаг вперед.
Когда в нашей стране началась перестройка, в изобилии появились вначале обширные статьи, а затем и монографии, в которых пелась хвала русским религиозным философам XIX - начала ХХ в. Они были объявлены великими или даже величайшими, замечательными, гениальными мыслителями, которые на весь мир прославили русскую философскую мысль. На все лады утверждалось, что ими был внесен неоценимый вклад в сокровищницу мировой культуры, были сделаны величайшие открытия, которые намного продвинули человеческую мысль, что их труды содержат величайшее, неоценимое духовное богатство, без приобщения к которому невозможно никакое дальнейшее развитие, и т. д. и т. п. Единственное, что не сообщалось в этих писаниях, это - что же все-таки открыли русские религиозные философы, в чем же конкретно заключался их вклад в развитие философии. О том, что они гении, утверждалось без конца. Но ни одна из их гениальных мыслей почему-то никогда и нигде не приводилась.
И понятно почему. Все это было чистейшим блефом. Никаких великих открытий русские религиозные философы не совершили, никакого вклада в развитие мировой философской мысли не внесли, ничем мировую культуру не обогатили. И это естественно. Движение по выбранному ими пути никуда, кроме тупика, привести не могло. Многие из них в течение нескольких лет повторили тот путь, по которому шла античная философия времен упадка античного мира. Такой видный представитель русской религиозной философии, как С. Н. Булгаков, от материализма и марксизма перешел к религиозной идеалистической философии, затем занялся богословием и, наконец, принял духовный сан, стал священником[216].
В заключение можно еще раз повторить, что время, когда и в рамках религиозной философии было возможно, хотя и крайне ограниченное, но все же исследование, давно кануло в прошлое. Сейчас религиозная философия является либо лжефилософией, либо, в самом лучшем случае, парафилософией. Это, в частности, относится и к модернизированному учению Фомы Аквинского - неотомизму.
