2020-06-12
54
Если представить себе школу в виде усилителя, а ученика – в виде некоего более-менее прямоугольного импульса, то гармоничным развитием было бы получение на выходе того же самого прямоугольного, тупого (в хорошем смысле слова) импульса большего размера. То есть большого ребенка. Древние греки могли себе это позволить, поскольку число изучаемых предметов пересчитывалось пальцами одной руки, и не было надобности в спектральном анализе. Может быть, потому они и погибли – играли дети в своей песочнице, пришли однажды взрослые дяди и все порушили.
Сегодня мы знаем, что любой импульс можно составить из гармоник: синусоид, прекрасных гладких линий, описываемых простыми формулами. Хорошая, но простая (простая, но хорошая) школа, вроде сто тридцать первой, берет первую, самую очевидную гармонику и усиливает ее по мере своих нехитрых возможностей, получая в результате высокоузкоквалифицированного, в каком-то смысле гармоничного (обтекаемого, ровного, симметричного) человека. Неизбежно наделяя этого прекрасного человека почти не решаемой проблемой: он обречен на монастырскую жизнь, вне кельи его деятельность поглотится шумами, отфильтруется и т.п.
Школа следующего уровня, по идее, должна развивать две или три гармоники. Такой человек более помехоустойчив, широкополосен и человечен. Это большое утешение, но далеко не предел совершенства. Потому что на самом деле, как импульс не состоит из гармоник (это мы его так изображаем для удобства), так человек не состоит из способностей. Как в природе не существует синусоид, чисел, метров и т.д., так в человеке нет отдельных способностей. Это мы ему говорим: «ты физик», «ты биолог», «ты лингвист» (как сказали когда-то и нам), и он сам начинает так думать.
Психика чем-то похожа на одноклеточный организм: она может то и дело выпускать «щупальца», что-то захватывать, обволакивать, что-то отторгать, и в каждый конкретный момент может казаться, что эти «щупальца» - ее постоянные органы, но в динамике они исчезают и снова появляются в другом месте, все перемежается и мерцает, не поддаваясь циркулярам и программам озабоченных официальных лиц. У нас речь постоянно заходит об индивидуальном обучении, о личных программах, о блочном обучении и т.п. именно потому, что здравый смысл или интуиция подсказывает нам (людям вообще) химеричность отдельных, специализированных способностей. Если бы существовала общая для всех способность к математике, общая для всех способность к химии, то менять ничего и не надо было бы, а только усиливать преподавание математики и химии, улучшать и улучшать комплекс поощрений и наказаний, совершенствовать и совершенствовать систему оценивания и выявления.
Это все, в общих чертах. Нем знаю, какие конкретные выводы тут можно сделать.
P.S.
Развивая способность (согласимся на минуту с ее существованием), мы приспосабливаем человека к профессии (А их число не соответствует числу способностей. Что было бы с Резерфордом в Древнем Египте? Он бы обтачивал статую фараона). Гармоничность же, на мой взгляд, это приспособление профессии к человеку. Профильные классы не имеют смысла, если под профилем понимается существующий вид деятельности: мы будем воспроизводить автоматы по производству мостов, оперных арий, политических шоу и патриотических слез на пьедестале почета. Если уж идти к профильности, это должны быть классы не по предметам, а по темпераментам: в одном люди азартны до олимпиад, в другом – любят сидеть на месте и долго обсуждать какой-то проект, смакуя удачные предложения. Не хотел бы я выглядеть расистом, но мне кажется, что человечество разделится (или уже) на тех, кто согласен отбывать роль – математика, баскетболиста, притесняемого палестинца, короля, – и на тех, кто сам пишет свою пьесу.
Щас. Минуточку.
К сожалению для духовных лентяев, я рекомендовал бы забыть о конкурсах. В рай по конкурсу не попадешь. Конкурс – это хитрый способ увильнуть от ответственности за свою жизнь. Если я отдаю оценку своей деятельности в чужие руки, то и спрос с меня нулевой: все мои удачи и неудачи, перемещения по карьерным и пр. лестницам совершаются благодаря чьему-то представлению о прекрасном. Этот кто-то – никогда не я. Так проще жить, особенно амбициозным родителям, воспитанным в советском зазеркалье.
Это справедливо и для оценок. Ученику важнее (лучше даже сказать – единственное для него важное) – получить развернутый комментарий о своей работе от человека, которого он уважает, чем коллекционировать цифры в дневнике, причем обсуждаемый комментарий.
Крик
Всю дорогу я должен отчитываться перед этим государством, советским, постсоветским, царским, любым. А его задача, похоже, одна: доказать, что я безбилетник.
Пусть оно передо мной отчитается хоть раз: например, министерство образования докажет мне свою причастность к образованию. А я выдам ему квалификацию.
Письмо
Пришло письмо под названием «О конкурсе грантовой поддержки профессионального роста учителей».
Шесть существительных только в заголовке.
Дальше пуще:
«В целях стимулирования учителей общеобразовательных организаций республики к повышению уровня владения профессиональными компетенциями в педагогической деятельности и развитию их творческого потенциала…»
Эти люди собираются оценивать… что бы то ни было. Мир сошел с ума или еще есть надежда?
Стратегия как реформа. (к семинару)
Все реформы начинаются по-разному, а не заканчиваются одинаково.
Это яснее на примере экономики, недаром реально алчущий знать будущее смотрит на биржи, а не на выражение телевизионных лиц, тем более не на их речи.
Предположим, страна хочет крупно реформироваться. За один день это не сделаешь. Умные люди составляют план преобразований, условно говоря, на пять лет. Через год появляется, скажем, пять процентов населения, уже довольных ситуацией, им больше ничего не надо. Реформа бодро движется дальше, не реагируя на этих оппортунистов. Через два года отступившихся становится пятнадцать процентов, через три – двадцать восемь. Реформа поутрачивает пыл и решительность, там и сям раздаются голоса, что неплохо бы вспомнить о стабильности, о традициях и корнях. Через четыре года устроившихся, как говорится, в жизни – шестьдесят процентов. Они знают, как заработают деньги на машину, куда поедут отдыхать, в какую школу отдадут детей, где будут лечиться и какой гаджет подарят на День рождения другу. Они считают, что реформа закончилась. Стремление к дальнейшим преобразованиям они называют раскачиванием лодки, а реформаторов – антипатриотами. От ставшихся сорока процентов, мало что получивших и наименее властьимущих, ситуация не зависит. Вроде бы, действительно, можно на этом остановиться и дальше понемногу как-то что-то улучшать, подкрашивать заборы, повышать удои и поругивать управдомов. Но реформа-то имела смысл как целое. Не доведенная до конца, она сдувается, как воздушный шар, опуская парящих к светлому будущему граждан в дореформенное прошлое, и накрывает их, как теплое одеяло – до будущего пробуждения в следующей реформе.
Со школьной реформой ситуация примерно такая же. Она никогда не приближалась к триумфу разума – ни с ЕГЭ, ни с произвольными программами, ни с бюджетами. Имеется, пусть будет та же цифра для симметрии, шестьдесят процентов учеников и родителей, довольных ситуацией: олимпиадники – своей олимпиадностью, егэшники – своей егэшностью, хулиганы, полухулиганы и будущие Эйнштейны – тем, что к ним не пристают с олимпиадностью и егэшностью. Прогноз неутешителен: неизбежно сползание в советскость, тем более, что в пединститутах и университетах реформа даже не ночевала. Конечно, всегда есть надежда, что конкретная школа проложит свой путь к своей вершине, со своими, не сизифовыми реформами, особенно если этому способствуют обстоятельства, вроде национального возрождения, что бы это ни означало.
Конкретно о поощрениях и наказаниях. Если твердо встать на этот путь, надо иметь в виду, что он бесконечен. Придется придумывать все новые и новые – иначе они перестанут действовать. И они должны быть неожиданны. Иначе адаптация сведет их на нет. А неожиданность имеет ужасную обратную сторону: когда человека поощряют или наказывают непредсказуемо, он быстро перестает быть человеком – это открытие немецких «экспериментаторов» в концлагерях.
Конкретно о целях. Они прекрасны как таковые. Но они не могут быть общими. Не может быть у ста учеников одна цель. Задача в том, чтобы разглядеть их множественность, и чтобы дети могли их формулировать.
Конкретно о тишине на втором этаже. Если там будет интеллектуальный рай, а внизу – интеллектуальный ад, где-то между ними должно быть чистилище. Скорее всего, оно будет мобильным и ситуативным, неуловимым и мешающим всем.
Конкретно о профильных классах. Если есть профиль, можно создать и класс-анфас. Там будут люди, прямо смотрящие в глаза жизни и критикующие ее во всех проявлениях – от профильности собратьев до тропизма политиков.
Главное – что бы ни менялось – надо доизменять до намеченного, иначе довольные оппортунисты утянут обратно и дальше, в каменный век.
