Тамара Астафьева (Двойница)

Г. Август

 

– Я же тебе говорил, что на вопрос, сколько времени займет составление крака, – виновато бурчал в телефонную трубку Лэрд, – тебе не сможет ответить и сам Господь Бог. Быть может, месяц, быть может, полгода, быть может, всю жизнь. Все не так просто в этой программе, как я надеялся. Там использованы несимметричные ключи кодирования. Надо править не сам код, а искать дыры в алгоритме информации. Для этого нужен математик. Мне придется привлечь в команду еще одного человека.

– Чтобы это понять, тебе понадобилось целых шесть дней, – недовольно заметила Тамара. – Не слишком ли расточительно ты обращаешься со своим временем? Впрочем, мне начхать на тебя. Меня беспокоят другие, куда более важные, очень серьезные люди. Они доверили тебе эту работу, но не видят пока даже намека на результат.

– Ты смотришь на то, что поручила мне, как обычный «лайнер», который имеет какое‑то представление о том, как ползать по «паутине». Но никогда не пробовал написать хоть один самый простенький крак. Извини за откровенность, но ты относишься ко всему этому с дилетантским максимализмом. И требуешь, чтобы я совершил чудо. Прояви хоть немного терпения…

– Не больше недели, – жестко определила Тамара. – Через семь дней у меня должен быть подробный отчет. О том, что сделано, что не получается, почему не получается, и какая вам требуется помощь. До свидания, Лэрд.

– У тебя все?

– У меня все. А у тебя ничего. Сосредоточься, приятель. Не бухай, не бездельничай. Порадуй меня результатами. Тогда мы с тобой не поссоримся. А ссориться не рекомендую. Я умею быть очень жестокой. Успехов, Лэрд. Позвоню тебе вечером.

– Я буду ждать. До свидания, – совершенно убито просипел в ответ Аристарх, а развалившаяся в кресле напротив Тамары и внимательно вслушивавшаяся в телефонный разговор Энглер громко расхохоталась:

– Ты просто бездушная бестия! Доведешь его до сердечного приступа. Не сомневаюсь, что его уже и так не по‑детски колбасит бессонница и ни о чем другом, как об этом дурацком зипе, он думать сейчас не способен. За неделю ты его затерзала. Звонишь и звонишь, душишь и душишь. Мой тебе добрый совет: ослабь пресс, а не то добьешься, что эта балана[43] начнет от тебя чулковаться по самым дальним углам. И придется искать других исполнителей.

– Боюсь, и без того придется искать кого‑то другого. От этих двоих мы ничего не дождемся.

– Во‑первых, не торопись. Дай мальчикам время – его у нас сейчас хоть отбавляй. А во‑вторых, я сама на досуге чуть‑чуть покопалась в этом зипе. Я, конечно, не профи, но в свое время кое‑какие знания по взлому приобрела и заверяю тебя, что пытаться влезть в эту дискету – не сахар. За неделю или за две сделать это можно только случайно. Не все в жизни так, как в «Никите» у Люка Бессонна, – поставила дешифратор, и вот, пожалуйста, через десять минут результат. Такое бывает только в кино. А в жизни надо уметь набираться терпения и ждать.

– Самое‑то паршивое как раз в другом: на то, чтобы сидеть дома, пялиться в телевизор, ходить в лес за брусникой и тупо ждать хоть каких‑то событий, больше не достает никакого терпения! – поднявшись с дивана, принялась жаловаться Тамара. – Еще недели три назад я просто наслаждалась этой спокойной квартиркой: деревенская природа, беспроблемность и тишина. Это тебе не вонючий барак и постоянное ожидание удара исподтишка. Но все изменяется, и теперь меня просто тошнит от бездействия и одиночества. В Новомосковске мы хотя бы на пару мутузили твой дурацкий мешок, иногда влезали в какие‑нибудь разборки, участвовали в прав и лах. А здесь ты погрязла в каких‑то секретных делишках, целыми днями не появляешься дома и даже не думаешь рассказать мне, чем таким занимаешься. А ведь еще месяц назад мы делили все пополам! Или ты больше мне не доверяешь?!! Или я больше тебе не подруга? – Тамара, отшвырнув в сторону оказавшийся под ногами стул, принялась мерить шагами комнату.

«Будто тигрица в клетке», – молча наблюдала за все больше и больше накалявшейся подругой Виктория. И та словно услышала это сравнение.

– Чувствую себя, как львица, попавшая из саванны в тесный вольер. Там, в этой саванне, часто голодная жизнь, опасности на каждом шагу, борьба за выживание, охота и… воля, – эффектно выделила последнее слово Тамара. – В вольере – сытая спокойная жизнь… Которая уже начинает меня сводить с ума!

– Это от недостатка адреналина, – улыбнулась Виктория. – Тебе, и правда, пора выбираться наружу. В саванну, где охота, опасности и борьба за выживание. Хочешь, устрою тебе неплохое сафари?

– Если это уступка, выкуп за то, чтобы я заткнулась и не скребла тебе нервы жалобами на скуку, то не хочу. Ну а если у тебя есть для меня что‑то конкретное, так чего ты молчишь? Что за сафари?

– Мой дядюшка и Светлана Петровна, – зловеще отчеканила Энглер. И с не меньшим пафосом подбила черту: – Пробил их час!

– При чем же здесь я? – Тамара перестала метаться по комнате, подняла опрокинутый стул и, оседлав его (спинкой вперед), устроилась напротив Виктории. – Ты вечно твердила, что это дело касается только тебя, что никого постороннего к своей мести ты не подпустишь и близко.

– Прошла куча времени, а со временем, как ты недавно отметила, многое изменяется. И благие намерения. И, в первую очередь, обстоятельства. У меня уже сейчас нету времени вплотную заняться подонками. А в том, что через месяц этого времени не останется вовсе, я готова поклясться на Библии. Впереди меня ждет нечто такое, о чем пока не хочу говорить даже тебе. Какие уж там дядя Игнат и Толстая Задница! Разобраться бы с новыми головняками! Но тянуть с этими недоносками я не хочу. Довольно, пожировали! Пора на стол мясника! Работу этого мясника и придется вместо меня исполнить тебе. Сыграть мою роль…

– Чего?!! Ты хочешь отдать мне…

– Тамара Астафьева! Я предполагала что‑то подобное, еще когда велела Андрюше оформить на тебя ксиву с моими бывшими данными. Неужели ты тогда не задумалась, зачем это надо? А, Тамара Астафьева?

Тамара молчала.

«Конечно, задумалась… В уютном полутемном кафе на одной из узеньких улочек около Лиговки, когда Энглер карябала на салфетке свои бывшие данные.

…примерно такой расклад и возник первым делом в голове. А потом она задумывалась над этим вопросом еще не раз и не два. Вот только молчала, ждала, когда Вика сама заведет разговор на эту тему. Если вообще когда‑нибудь заведет. Уж больно неправдоподобным казалось, что неуступчивая и гордая Герда, главной (и, возможно, единственной) мечтой которой на протяжении нескольких лет было отомстить троим негодяям – своему дяде, Светлане Петровне и Монучару – и при этом сделать все лично…

Исключительно лично! Без вариантов!

…вдруг возьмет и отдаст это дело кому‑нибудь постороннему. Пусть даже и самой закадычной подруге…»

– Томка! Та‑ма‑ра! О чем задумалась? Чего замолчала?

– Пытаюсь понять…

– И уже хоть чего‑нибудь поняла?

Тамара отрицательно покачала головой и опустила подбородок на спинку стула.

– За два с лишним года, что знаю тебя, – сказала она, – ты, наверное, тысячу раз заводила разговор о том, как будешь мстить этим тварям. Не спеша, изощренно, так, чтобы никто из них не издох без мучений. И притом все это ты должна претворить в жизнь сама. В одиночку. Без чьей‑либо помощи. Ты столько раз говорила мне, что дала себе обет, что теперь это слово всякий раз вызывает у меня тошноту. И вдруг ты с легкостью отрекаешься от своих планов… Не понимаю.

– Попробую объяснить. Во‑первых, ни о какой легкости не может идти и речи, идею отдать толстуху и дядьку тебе я рожала в великих мучениях. Сама видишь, что прошло больше месяца между тем, как еще в Новомосковске я задумалась о подобном раскладе, и сегодняшним разговором, когда довожу до тебя свое окончательное решение. Во‑вторых, нарушить обет вынуждает меня не что‑нибудь, а обстоятельства. Еще раз повторяю: впереди у меня очень конкретная раскорячка, а я не могу начинать войну на два фронта с риском потерпеть поражение на обоих: остаться неотомщенной и, возможно, оказаться в могиле. Приходится из двух зол выбрать наибольшее и посвятить себя борьбе с ним. А наибольшее зло – я думаю, ты это понимаешь – заключается в причине, по которой нас с тобой вытащили из Новомосковска. И никоим образом не касается ни толстухи, ни дядюшки, ни Монучара.

– Что за зло? – Тамара напряглась, выпрямилась на стуле. Глаза азартно блеснули. – Я этого ожидала, но почему ты до сих пор не сказала мне ни слова? Еще раз спрашиваю: что за секреты между нами в последнее время?

– Не секреты. И не недоверие. Просто я сама ничего еще толком не знаю, а впустую гнать пургу не хочу. Вот когда хоть что‑нибудь прояснится… – Не завершив фразы, Виктория ненадолго задумалась. Тамара терпеливо ждала. – А прояснится это, скорее всего, не раньше нашей с Андрюшей поездки в Гибралтар, где я должна исполнять роль Богдановской дочки. Как это все будет выглядеть, даже не представляю. Но почти стопудово уверена, что еще три недели спокойной жизни нам обеспечены. А вот потом может начаться война. И надо к ней подготовиться. Чем я сейчас и занимаюсь. Пытаюсь хотя бы чего‑нибудь выведать у Андрюши. Провожу с ним целые дни. Аккуратно, чтобы не заметил игры, делаю вид, что влюбляюсь в него. К моменту, когда все начнется, хочу убедить этого вафела в том, что я – ослепленная страстью дуреха. Ручная настолько, что из меня можно вить веревки. А Андрюше только это и надо. И он, – рассмеялась Виктория, – по мере сил и возможностей раздувает во мне этот «любовный пожар». Например, вчера торжественно заявил, что еще ни одна женщина не привлекала его так сильно, как я. Я чуть было не разоржалась.

– Уверена, что он тебе верит? – Тамара с сомнением покачала головой. – Андрей далеко не дурак.

– Я тоже не дура. А любая умная женщина всегда обведет вокруг пальца самого умного мужика, – констатировала Виктория. – Ладно, довольно об этом. Возвращаемся к нашим баранам – то бишь, к толстухе и дядюшке. Сперва о том, чего я хочу от тебя. Дальше – о том, что уже успела накопать по этому делу.

– И что же ты хочешь от меня? – Тамара расслабилась, опять оперла подбородок о спинку стула.

– Сначала тебе придется принести небольшую жертву – перекрасить волосы в черный цвет. Когда будешь встречаться с дядюшкой или толстухой, не должно возникнуть ни капли сомнения в том, что ты – это подросшая я.

– Хм, – ухмыльнулась Тамара. – Перекраситься? Хорошо, хоть не обрить башню налысо. Лады, перекрашусь. Что дальше?

– А дальше – все по сценарию, который ты слышала от меня уже тысячу раз.

Викторию приятно поразило то безразличие, с которым подруга отнеслась к ее просьбе изменить цвет волос. Ожидала если не бурных, то хотя бы каких‑нибудь возражений. Но, похоже, эта хитрюга кривила душой, разыграв удивление, что ей предстоит заниматься Игнатом и Светланой Петровной. Сама, наверное, давно подготовила себя к тому, что превратиться в Тамару Астафьеву придется не только по документам, но и внешне.

– Кое‑какую работу я здесь уже провела, – продолжала Виктория. – И почти ничего не добилась. Кроме того, что теперь точно знаю: на старой квартире ни дядюшка, ни толстуха уже не живут. В Пушкинском РОНО Светлана Петровна уже не работает. Была у меня мысль – смотаться к ее родителям в Неблочи. Но не хочу проявляться раньше времени, пусть Толстая Задница и дядя Игнат пока поживут в блаженном неведении – недолго им это осталось. Сама заниматься их розыском не рискнула. Куда мне, дилетантке, соваться не в свое дело – опять же засвечусь раньше времени. Да и от «ухажера» Андрюши отделаться сейчас не так просто. Словом, наняла я частного детектива. Бывший легавый, но парень, на первый взгляд, неплохой. Сама убедишься, когда завтра вас познакомлю. Мало того, что он найдет и толстуху, и дядюшку, он еще будет помогать тебе в дальнейшем. Но будь с ним повнимательнее, не сболтни этому бывшему мусору лишнего.