Мой лагерный номер 45411

 

Илюхина (Оленичева) Наталья Петровна

1929 г.р., ур. Жиздринского района Калужской обл., прож. в пос. Середейск Сухиничского района

 

Я родилась 19 декабря 1929 г. в Жиздринском районе Калужской области. В июне 1943 г. немецкие солдаты выгнали нас из домов, взять с собой ничего не разрешили, и погнали, куда мы не знали. Вслед за нами сожгли нашу деревню. Мы шли пешком, подгоняли нас немцы с собаками.

Семья наша была большая. Двое взрослых – мама и ее сестра и пять человек детей. Пригнали нас в Брянский концлагерь, обнесенный со всех сторон колючей проволокой в несколько рядов. Началась тяжелая лагерная жизнь узников, которыми мы стали. Еду нам давали один раз в сутки, нам всегда хотелось есть, нас морили голодом. Маленькие дети умирали от голода.

Из Брянска повезли нас в Белоруссию, в лагерь, который был в лесу. Через несколько дней немцы стали сортировать семьи для угона в Германию. Отбирали сначала семьи, в которых было больше трудоспособных женщин и детей – в одну сторону, а семьи с маленькими детьми – в другую сторону. Детей 11 лет и старше отбирали у родителей в дом, отдельно от взрослых. Дети плакали, кричали, цеплялись за родителей, но немцы оттаскивали их силой. Охраняли нас двое мужчин и одна женщина. Потом нас перевели в другую комнату, где охранял нас немец с винтовкой. Затем нас вывели на улицу, сортировали опять. Взрослых в одну сторону, детей в другую.

Нас готовили для угона в Германию. Ночь мы провели в закрытом сарае. Утром посадили в машины, дали по буханке хлеба и кусочку колбасы. Я отломила хлеба и колбасы и бросила через проволоку своим. Родители с маленькими детьми стояли за проволокой.

Нас повезли на станцию, погрузили в вагоны, закрыли их. Было очень душно, дети плакали и просили пить.

Эшелон остановился на какой‑то станции, открыли вагоны. Мы могли дышать свежим воздухом. С нами, детьми, были и взрослые. Семьи с малолетними детьми остались в лагере, моя семья осталась тоже. Меня разлучили с родными.

Женщины собрали на поле пшеницу, на костре сварили ее, покормили нас, детей. На станции было много горелых вагонов, станция была разрушена. На земле лежало много сожженого сахара и семечек. Дети собирали все это. Охранники разрешили нам собирать сахар и семечки. Я тосковала и плакала по своим родным.

После небольшого отдыха нас повезли дальше. Привезли в Польшу. Когда нас гнали этапом, рядом шли польские женщины с большими кулями и хлебом. Немцы от нас их отгоняли, но женщины давали нам хлеб. Нас загнали в сарай. Польские женщины нашли возможность и еще давали нам хлеб и кто что мог. Они нам сочувствовали и помогали как только могли. Я всегда вспоминаю их с благодарностью.

Нас поместили в двухэтажный дом. Обедать выводили во двор. Надзирателями над нами были польские мужчины. Обращались они с нами грубо и жестко. Условия жизни были тяжелые, мы терпели оскорбления, унижения, побои, нас за людей не считали. Так мы провели некоторое время, трудное время.

Из Польши нас повезли в Германию, привезли в г. Лейпциг. Поместили в двухэтажное здание, вокруг которого была высокая стена на уровне первого этажа, очень толстые стены, сверху усыпанные битыми бутылками и стеклом. Это была настоящая тюрьма. Нам было очень голодно и холодно, теплой одежды у нас не было. Кто слабел, того отправляли в лагерь смертников.

Не помню, сколько времени мы провели в этой тюрьме, когда приехали за нами хозяева. Хозяин, к которому попала и я, повесил нам на шею дощечку с буквами М.К.М. Это было название фабрики – Марклеберг. Нас привезли в лагерь, в бараки. Маленьких детей оставили в бараке, а детей постарше, в том числе и меня, погнали куда‑то. Шли мы долго. Немецкие женщины кричали «швайн рус» – русские свиньи. Но не все женщины так кричали, некоторые жалели нас. Я в это время согласилась бы, чтобы меня пристрелили.

Нас пригнали в баню, продезинфецировали одежду. Нас всех переписали, и взрослых, и детей. В нашей семье работало четыре человека. Кто работал, тому давали по 300 г хлеба с опилками, а кто не работал – 150 г, и всем – по одному половнику супа, если его можно было назвать супом. Это была настоящая баланда. Эту еду давали один раз в день. Нам всегда хотелось есть, мы голодали.

Взрослые работали по 12–14 часов, а дети по 7 часов на фабрике. Она находилась близко от лагеря. Было очень неспокойно, т.к. самолеты бомбили каждую ночь. В лагере было небольшое бомбоубежище, сделанное руками узников. Мы спасались от бомбежки в этом бомбоубежище. А утром опять на работу. При очередном налете самолетов лагерь сгорел. Много узников погибло. А нас поместили в старое здание театра. Бомбежки продолжались, земля дрожала от взрывов, было очень страшно, каждую минуту нас могли убить.

Я была оторвана от своей семьи и не знала, где они и что с ними. В лагере я жила в семье из деревни, которая находилась рядом с нашей деревней. Мы были соседи и однофамильцы – Оленичевы.

За работу я получила три марки в конверте. Мой лагерный номер был 45411, который выбили на жестяной дощечке. Когда мы получали зарплату, мы должны были показывать эту дощечку, а позже на немецком языке мы называли номер, не показывая дощечки. На эти деньги мы не могли ничего покупать.

Два раза в году давали нам деревянные туфли, ходить в которых было очень плохо. Недалеко от лагеря был сарай, в нем было много брюквы. И когда мы шли с работы, то забирались в сарай и воровали брюкву. Но если нас захватывали, то очень жестоко избивали. Ели мы брюкву ночью, чтобы не увидели охранники лагеря.

Вскоре мы почувствовали приближение наших войск, сердца наши переполнились радостью. Мы надеялись, что скоро нас освободят и мы сможем вернуться на Родину. Нас освободили американцы. Пять месяцев я добиралась до своего дома. Шли через многие немецкие деревни и помогали убирать урожай. За это нас кормили. Мои родители вернулись домой раньше меня. Это были слезы радости и горя, которые мы пережили в фашистской неволе. Мы были свободны, но детства были лишены. С болью вспоминаю то время, со слезами, что нам, малолетним узникам, пришлось пережить в трудные военные годы.

 

Мы носили знак «ОСТ»

 

Исаева (Миничева) Александра Карповна

1924 г.р., ур. д. Голосиловка Людиновского р‑на Калужской обл., проживает в г. Киеве

 

Родилась 2 апреля 1924 г. в д. Голосиловка Людиновского р‑на Куяво‑Кургановского с/совета (в то время – Орловская область). Когда оккупировали нашу деревню, то мирные жители все из деревни ушли в лес и жили там неделю. Обстреливали нас, потом листовки кинули, чтобы мы выходили из леса, но мы продолжали оставаться в лесу. Они зверски всех расстреливали – мы боялись.

Прошла неделя. Деревню сожгли дотла. Кушать было нечего, воды нет. Ночами ходили на пожарище, где кое‑что доставали, а так только корова спасала – молоко. Партизаны тоже были с нами, а потом они от нас ушли дальше, чтобы нам было безопасней. И только они ушли от нас, на второй день в июне месяце пошли на нас делать облаву с овчарками и с автоматами. Наших в лесу всех почти мирных жителей и с детьми порасстреляли. Я вдали стояла за деревом, все видела. Мне было 16 лет, на моих глазах расстреляли 18 человек, там сейчас братская могила. А остальные, кто вышел позднее, всех забрали и погнали, куда – мы не знали. На Людиново, потом на Брянск, а потом – телячьи вагоны закрытые. Нас погрузили и повезли в Германию, мы уже потом поняли.

В Германию нас привезли в июне месяце 1942 г. Я работала на заводе «Юнкерс» – авиационный завод в г. Дессау. Лагеря были обнесены колючей проволокой, охрана – собаки‑овчарки и полицаи. Водили нас на работу и с работы под охраной. Эти лагеря назывались «Брахмарай», знак мы носили ОСТ, по‑немецки OST. Прошли 42‑й, и 43‑й, и 44‑й года, пошел уже 45‑й год. Пошли слухи в лагерях, что наши приближаются. Начались бомбежки, очень наших много погибло. Наш завод, где мы работали, разделили на две части и вывезли ночью в другое место. Куда – нам было неизвестно. И после так бомбили этот город, что уже нельзя нам было оставаться.

Немцы уезжали, куда – неизвестно. Мы оставались на произвол судьбы голодные, холодные, раздетые. И пошли мы навстречу к своим, кто как мог.

В 1945 г. в мае месяце нас освободили американские войска в г. Дрездене, после перешли мы в Советскую Армию. Домой на свою землю возвратились в 1946 году, примерно в июне месяце, кто как мог. Армии было не до нас, у них было много своих обязанностей.