О прошлом – ради будущего

Крылов Сергей Васильевич

ур. г. Жиздра Калужской обл., проживает в г. Кондрово Калужской области

Родом я из Жиздры. Когда началась война, мне было всего 14 лет. Отца и старшего брата сразу забрали на фронт, а мы остались втроем: бабушка, мама и я. Немцы бомбили наш город и днем и ночью. Вот в одну из таких ночей бомба и упала в саду возле нашего дома. Мать погибла сразу, а меня и бабушку, как говорится, Бог миловал...

После оккупации города немцы начали отбор молодежи для работы в Германии. Меня вместе с другом вызвали в комендатуру, а потом оттуда прямиком направили в Брянский лагерь. Это страшно вспомнить даже спустя много лет. Лагерь считался карантинным, там мы содержались некоторое время до отправки в Германию, проходили, так сказать, профилактику. А заключалась эта «профилактика» вот в чем: в одну небольшую комнату согнали обнаженными мужчин и женщин, девушек и ребят для того, чтобы мы могли «привести себя в порядок», т. е. помыться. Вода капала сверху из небольшой консервной банки, проткнутой для поступления воды, вот под таким «душем» холодной воды мы должны были мыться. Кормили нас просто ужасно. На тех людей, кто находился там уже достаточно долго, страшно было смотреть – это были скелеты, обтянутые кожей.

Спустя некоторое время нас погрузили в вагоны‑телятники с колючей проволокой и отправили в Германию в город Галле, расположенный между Берлином и Дрезденом. Кормили нас дорогой овсом, запаренным кипятком. Есть это было практически невозможно. Когда мы приехали в Германию, сразу нас в лагерь не погнали. Всех поместили в пересыльный пункт, куда привозили военнопленных и угнанных насильно. Там нас выстраивали в ряд, и немцы‑покупатели зубы проверяли. Так тех, кто остался, затем отправляли в различные концлагеря. Мы с другом попали в один из небольших, как их называли, «номерных», то есть под каким‑то номером, концентрационный лагерь.

Этот лагерь только недавно был организован, условия были просто ужасные. Спали мы на нарах, на которых, кроме матраца из мешковины, набитой опилками, да тонкого одеяла, которое чуть не светилось, ничего не было. При очень тяжелой работе – от рассвета до темна мы копали траншеи, разгружали вагоны – кормили нас просто ужасно. От голода мы скоро стали опухать, как говорят, «пухнуть». Некоторых пленных, и нас в том числе, гоняли на работы на паровозоремонтный завод.

Вот у нас с другом и родилась тогда мысль сбежать куда‑нибудь подальше от этого кошмара, хотя куда бежать, мы четко себе и не представляли. Решили, если сумеем, выбраться и спрятаться в каком‑нибудь вагоне: может, удастся выехать куда‑то подальше от лагеря, а дальше – что Бог пошлет. Побег мы совершили, воспользовавшись сумятицей и толкучкой, которые возникали при кормежке узников. В это же время вместе с нами, оказывается, сбежали еще три человека.

Время приближалось к вечеру, но все расстояние мы ползли ползком, боялись, что охрана лагеря нас заметит. Недалеко от лагеря были расположены дачные домики немцев. Кто‑то из жителей этого дачного поселка заметил ребят и сообщил об этом в лагерь. На нас устроили облаву с собаками, и поскольку мы, ослабленные, далеко уйти не могли, через некоторое время всех пятерых и поймали. Нас били палками, ногами. А потом поставили в ряд, вытащили из карманов пистолеты и начали в нас целиться. Мы думали, что все, нас сейчас расстреляют. Попугав таким образом, нас вновь отправили в лагерь. У меня в кармане нашли фотографию матери (на ней она играла в местном театре казачку, а ее подруга изображала казака), и, приняв меня за казака, меня стали бить здоровой доской по рукам, ногам, голове...

Когда я пришел в сознание, находился уже в лагерном лазарете. Помню, первые слова врача‑украинки, которые услышал: «Ой, ребята, что вы делаете, так и погубите себя». Она оказалась хорошей женщиной, выходила меня, подняла на ноги.

Каждый день в лагере кого‑нибудь вешали для устрашения. Подвешивали на крюк в середине цеха или прямо возле того места, мимо которого мы шли на работу. Каждый должен был обязательно смотреть на повешенного, если кто‑то боялся и отворачивался – подгоняли палками и заставляли трогать труп руками. Издевались просто ужасно. Запомнилось мне, что работу палача делал молодой русский парень. Он был высокий, красивый и одевался в ярко‑красную расписную косоворотку, черные хорошие брюки, хромовые сапоги... В таком наряде он и выбивал из‑под ног скамейку тем, кого решили повесить...

Когда я немного окреп, решили мы бежать с другом во второй раз: пытались вместе с немцами, в общей толпе, пройти через проходную завода, куда направлялись работать, и выйти за его пределы. Но и второй раз нам тоже не повезло. Мы решили тогда готовиться к побегу более тщательно.

Вскоре нас стали посылать на работу на железную дорогу, там мы познакомились с вольнонаемными работниками, чехами по национальности. В третий раз побег мне с одним товарищем удалось совершить лишь с их помощью.

Шел уже 1944 год... В Чехословакии в это время начались волнения и восстания рабочих. Переправившись в Чехословакию, мы добровольно вступили в ряды повстанцев и сражались против немцев, освобождая Прагу. В боях за ее освобождение я был ранен, правда, легко.

Бои за освобождение Праги шли кровопролитные, большую помощь в освобождении этого города оказали воинам наши танкисты.

После освобождения мы пришли в комендатуру советских войск, рассказали все о себе и попросили отправить нас домой, на Родину. После прибытия на нашу территорию мы еще некоторое время находились в пересылочном лагере, фильтрационном его еще называли. Там проверяли наши показания, искали документы.

После окончания проверки меня направили в военкомат по месту жительства, то есть в Жиздру. Город свой я не узнал, фашисты его разбомбили, практически все здания были уничтожены, место, где стоял наш дом, нашел с трудом...

Служил потом в стройбате, работал после войны в Москве на Внуковском авиационном заводе. Женился.

Это трудно представить