Майоров Иван Петрович

Проживает в г. Кирове, Калужской области. Председатель Кировского отделения Союза бывших малолетних узников фашизма.

 

Воспоминания о детстве остаются на всю жизнь. По моей жизни в раннем детстве черной чертой прошла страшная трагедия – довелось быть узником концлагеря. Мне трудно вспоминать то, что врезалось в память до самой смерти. Еще труднее рассказывать об этом кому‑либо. Делаю это во имя тех, кто погиб за колючей проволокой от истощения, издевательств или был сожжен в печах крематория. И еще хочу, чтобы подобное никогда и нигде не повторилось.

В 1942 году нашу семью вместе с другими фашисты погнали в Рославльский лагерь Смоленской области. Это было лишь начало пути, закончившегося для многих смертью. Дальше шла дорога в Германию, и пролегала она через Белоруссию. Здесь в городе Кричев был расположен лагерь на реке Березина, затем были перевалочные лагеря в городах Бобруйск, Минск, Барановичи, ст. Слоним, лагерь Лесная деревня Яворь. Были в концлагерях под номерными знаками 307–317.

Что пришлось пережить в каждом лагере, названия которых навсегда врезались в память, и в пути? Как описать тот страх и ужас, который видел каждый день? Взрослых заставляли копать траншеи. Мы находились рядом. Охраняли нас с собаками. Помню, однажды появились в небе два самолета и хотели, наверное, нас отбить. Начали немчуру косить из пулеметов. Все стали прятаться в траншею. Рядом со мной сидела тетка Марья. Вдруг на нас, прямо тетке на голову, попадает немец. Тетка Марья, из‑под немца просит его, задыхаясь, «Пан, а пан, милый, слезь с меня, ты меня задавил». Поднимаю голову посмотреть, что сейчас тетке Марье будет: то ли по голове удар, то ли освобождение. А немец‑то мертвый. Вот это была радость! У нас словно сил у всех прибавилось. И надежды на то, что когда‑нибудь наши нас обязательно освободят.

Страшно вспомнить санобработку. Раздели донага. Одежду – в газовую камеру, а нас обмазали вонючим раствором. Теснота, вода холодная льется со стен, с потолка, дети падают на бетонный пол. В этой «бане» держали нас три часа. Когда открыли дверь и выпустили из нее – на полу осталось 20 мертвых детей.

Нас не считали за людей. Даже со скотом так не обращаются, как обращались с нами. Около города Минска нас выгрузили в открытый лагерь, обтянутый проволокой. Охрана с собаками. Но чтобы исключить побег – подключили ток к проволоке. Дети в концлагере оставались детьми, хотелось все потрогать, и об осторожности не думали. В результате убило током несколько детей и матерей, которые пытались снять детей с проволоки. В баланду‑суп добавляли отраву: многие умирали. Трупы закапывали в землю и жгли в печи.

Преступление против человечества, совершенное нацистами, должны помнить люди во имя жизни и во имя памяти безвинно загубленных жертв фашизма. 11 апреля – это день скорби и предупреждения: такое не должно повториться!

 

Путь в Германию

 

Мацегори (Носорогова) Вера Архиповна

Род. в с. Полюдово Жиздринского района, прож. в пос. Середейск Сухиничского района.

 

Родилась я в Жиздринском районе, с. Полюдово. Когда началась война, мне было семь лет, но о войне я помню многое, что с нашей семьей произошло.

В 1942–1943 гг. в нашем селе немцы появлялись время от времени. Постоянно их не было. Появлялись, чтобы забрать у жителей села яйца, кур, свиней, и все, что можно было забрать. Мы жили недалеко от ст. Зикеево, которую бомбили и днем, и ночью.

В 1943 г. немцы выгнали нас из наших домов, построили в колонну и погнали. Куда, мы не знали. Вместе с нами гнали коров и лошадей. Сопровождали нас немцы с собаками и с резиновыми прутьями. Наши самолеты бросали листовки, чтобы мы отошли подальше от немцев. Немцы читали эти листовки и сделали так, чтобы ни один человек не смог уйти. Так и гнали нас до Брянска, в концлагерь, в котором мы содержались как узники три месяца. В лагере мы испытали все муки ада, нас унижали, называли «русские свиньи», морили голодом.

Из Брянска погнали нас в Литву, в лагерь г. Алитус, за колючую проволоку. В этом лагере было все так же, как и в Брянске. Еду давали один раз в день – гороховый суп, иногда давали картошку. Люди болели. Были случаи заболевания сыпным тифом. Наша семья тоже болела. Семья была очень большая – две сестры со своими семьями и нас шесть человек: отец, мать и четверо детей.

Мы, шесть человек, попали в Германию. Там было очень плохо и тяжело жить. Лагерь был закрытый в г. Бохуме. В этом лагере были военнопленные и иностранцы. Гражданских туда не допускали. Охраняли пленных узников немцы.

В нашем лагере был военный завод. Все взрослые работали на этом заводе. За малейшую провинность и без нее людей жестоко избивали, издевались над ними, подавляли их волю, превращали в бессловесный рабочий скот. Как все узники в этом лагере, мы носили деревянные колодки‑дощечки, которые закреплялись ремешками. В такой обуви ходить было тяжело. У каждого из нас на груди был лагерный номер, который выбивался на дощечке. Когда мы были в Литве, немцы отбирали детей с голубыми или серыми глазами и светлыми волосами. Заманивали их музыкой, шоколадом. Мы, дети, ничего не подозревали, для чего они это делают, и убегали от своих родителей. Немцы нас ловили как доноров. У многих детей взяли кровь. Но мы этому испытанию не подверглись, мы были все время с родителями.

Моя сестра 1927 г.р. работала на заводе. Ее часто били за то, что она не хотела работать крановщицей. Она часто портила детали для танков, за это ее и били. Отец тоже там работал. Все видел, как бьют дочь, но помочь не мог. Очень тяжелое время было для нашей семьи и всех узников, которые были в концлагерях.

В 1945 г. нас освободили американцы. Какое это было счастье! Мы свободны, мы больше не рабы! Домой мы приехали в августе 1945 г. Деревню нашу сожгли немцы в 1943 г. Но жизнь продолжалась, и потихоньку стали обживаться.

Война, фашистская неволя оставили глубокий след в наших душах. Мы не знали детства, приобрели болезни. Очень тяжело вспоминать, что нам и всему нашему народу пришлось пережить в военное лихолетье.

 

Вечный узник