Культура и образование: культурологический подход 11 страница

ГУМАНИТАРНАЯ КУЛЬТУРОЛОГИЯ —условное название направления в науке о культуре, по преиму­ществу занимающегося ценностно-смысловыми, «человековедческими» аспектами. Г.к. принципиально близка дру­гим гуманитарным дисциплинам, смежным с нею, ис­кусствознанию и литературоведению, лингвистике и семиоти­ке, философии и исторической антропологии; она активно привлекает методы и принципы этих и иных гумани­тарных наук, использует их достижения и результаты, ин­терпретируя и реинтерпретируя их, анализируя и обоб­щая, осмысляя и оценивая. Однако при этом Г.к. пре­бывая в смысловом пространстве гуманитаристики как таковой, не просто находится в одном ряду с перечис­ленными и иными гуманитарными дисциплинами как одна из них, но предстает как своеобразная «метанаука», обобщающая эмпирические данные и теоретические обобщения сво­их гуманитарных «контрагентов» и не сводимая к ним. Если культурология может быть квалифицирована как общенаучная дисциплина в системе культурологического знания, то филология или история в этой системе пред­стают как частнонаучные подходы к культуре, взятой в отдельных ее аспектах словесном, историческом или каком-либо ином.

Это определяется самой широтой предмета культу­рологии, по сравнению с предметами остальных гуманитар­ных наук едва ли не безграничного: искусство и литература, естественные и искусственные языки, различного рода знаковые систе­мы и модели, философские и исторические концепции, теории, методологические штудии — все это включается в представление о культуре независимо от того, какая при этом имеется в виду историческая эпоха, в рамках какой философской или научной традиции трактуется понятие культуры, к каким дефи­нициям прибегает в саморефлексии. В любом случае культура — это и искусство, и наука, и философия, а также религия, мифология, эзотерика, бытовая повсед­невность, политические доктрины, житейское поведение лю­дей и т.д. и т.п. до бесконечности. Фактически все, с чем имеет дело человек с тех пор, как он осознал себя человеком, это культура; это — освоенный человеком, в той или иной мере им «очеловеченный» (даже когда речь идет о самой жестокой, подчас демонстративной бесчеловечности, выработанной средствами культуры!), в тех или иных параметрах значимый для него ценнос­тно-смысловой мир.

Не само человеческое поведение, бесконечно и непред­сказуемо разнообразное, но его исторически и нацио­нально определенные нормы, идеалы, типологические модели; не сам по себе быт с его рутинными и неодухотворенными фор­мами повседневного бытия, но типологические модели повсед­невности, образы бытийственности, ценности человеческого обихода; не политика как совокупность противоречивых действий классов и партий, правительств и государственных уч­реждений, отдельных политиков и человеческихъ масс, но виртуаль­ная реальность политической топологии — вот что имеется в виду, когда мы включаем в культуру явления, относя­щиеся к социальной реальности: нас интересует не реальность социума как таковая, а его гуманитарное, цен­ностно-смысловое «измерение» и истолкование. В этом смысле нет существенных различий, например, между литературой пушкинской эпохи и поведением «декабриста в повсед­невной жизни», изученным Лотманом;между интелли­гентским богоискательством в русской культуре серебряно­го века и символистским пониманием революции как грядущего Возмездия и Искупления (в творчестве Ме­режковского и Вяч. Иванова, Блока и А. Белого); меж­ду сталинской архитектурой и политической пирамидой тота­литарного общества и т.п., — во всех этих случаях мы име­ем дело со смысловыми структурами, принадлежащими культуре, в данном случае не различающей в себе ду­ховное и материальное начала (а не той или иной соци­альной реальности в ее материальном воплощении). И Г.к. изучает именно эти универсальные смысловые структуры: преодолевая дисциплинарные барьеры и методологические ограничения. В этом смысле Г.к. принципиально междисциплинарна и обобщенна, представляя собой сознательный теоретико-методологический синтез разных конкретнонаучных гуманитарных дисциплин.

Разумеется, не одна только Г.к. обладает междис­циплинарным общенаучным статусом в современном гумани­тарном знании. Вполне можно представить иную схему иерархии гуманитарных дисциплин: в роли «метазна­ния» может выступать, например, история, семиотика, фи­лософия, антропология: и в этом случае все иные на­уки, в том числе и культурология, могут быть подчинены со­ответствующему дискурсу и выполнять частнонаучную функцию по отношению к той или иной метанауке. Так, история культуры в системе исторических наук может выступать наряду с социальной и политической историей, исторической антропологией, методологией истории, историей исторической науки, археологией и археографией, источниковедени­ем и др., в том числе вспомогательными историческими дисциплинами. В си­стеме философского знания философия культуры может сосу­ществовать с философией познания, философия исто­рии с историей философии, философия природы с со­циальной философией и философской антропологией.

В зависимости от того или иного дискурса сама си­стема гуманитарного знания способна перестраиваться, поворачиваясь к исследователю или потребителю раз­ными своими сторонами, аспектами, ракурсами — фи­лосовским, историческим, психологическим, социологическим, политологическим, семиотичес­ким. Один из таких «срезов» гуманитарного знания — культурологический, обретающий со временем все большую актуальность и значимость. В отличие от бо­лее прикладных социологического и политологического «срезов» гуманитар­ного знания, характеризующихся своей практической направленностью и реальным «выходом» в социальную реальность, культурология занимается ценностно-смысловым аспектом всех явлений действительности, коллективного или индивидуального сознания, творчества в любых сферах человеческой деятельности. В этом от­ношении культурологический подход принципиально бли­зок философскому (в т.ч. эпистемологическому, онтологическому, философско-эстетическому, философско-этическому, историко-философскому и т.п.), психологическому и семиотическому.

Однако культурология, обращаясь к всеобщему, не абстрагируется, как философия, от конкретных форм культу­ры научных и художественных, философских и бытовых, но, напротив, связывает свои обобщения с их своеобразием национально-этническим, религиозно-конфессиональным и реги­ональным, историческим, социально-групповым (реже индивидуально-личностным); не унифицирует любые зна­ковые системы в плане механизмов коммуникативных процессов, как семиотика; не рассматривает человека и его деятельность с точки зрения лежащих в их основании уни­версальных психических процессов, сознаваемых или неосознаваемых, как психология. Даже обращаясь к соот­ветствующим гуманитарным подходам философскому, семиотическому, психологическому, культуролог в рамках филосо­фии культуры, семиотики культуры, психологии куль­туры изучает культуру с философской, семиотической или психологической точки зрения, тем самым ограничивая в определенном смысле предмет своего рассмотрения (в других отношениях весьма ши­рокий, а подчас и безграничный).

В системе культурологических дисциплин Г.к. также за­нимает свое особое место. Она отличается, с одной сто­роны, от социальной культурологии; с другой, от исто­рической в содержательном плане; и от теории культуры, с од­ной стороны, и прикладной культурологии, с другой, в методологическом плане. Социальная культурология в системе культурологического знания аналогична социологии культу­ры в системе социологического знания с той разницей, что соци­альная культурология сосредоточена на социальном (социально-философском) объяснении явлений и процессов культуры, а социология культуры как разновидность социологии занимается приложением общесоциологических за­конов к области культурных феноменов. Историческая культу­рология в системе наук о культуре во многом аналогич­на истории культуры в системе исторических наук с той разни­цей, что историческая культурология — составная часть знания о культуре и ее историческом функционировании и развитии, а история культуры — часть исторического знания, специально посвященного сфере культуры, отечественной или мировой. По сравнению с названными дисциплинами Г.к. специа­лизируется не на социальной или исторической проблематике культуры, но на общегуманитарных аспектах культуры, связанных с ее многообразным ценностно-смысловым содержанием (включая его социальные и исторические характерис­тики наряду с культурфилоскими, психолого-эвристическими, лингво-семиотическими, художественно-эстетическими и др.). Поэтому для нее характерен комплексный, прин­ципиально многомерный подход к феноменам культу­ры, редко применяемый в социальной или исторической куль­турологии.

С методологической точки зрения, Г.к. тяготеет не столько к построе­нию теоретических моделей культуры или рефлексии методов и принципов культурологического анализа, как теория культу­ры, не столько к приложению культурологических теорий и методологических положений к конкретной культурной практике со­временности (работе творческих организаций, музеев, выс­тавок, культурно-просветительных учреждений, клубов и т.п.), как прикладная культурология, сколько к интер­претации и оценке самих текстов культуры. Тексты культуры, которыми оперирует Т.к., могут быть самыми разными: это и произведения литерары или искусства, и философские или публицистические сочинения, и социально-по­литические стратегии, проекты, исторические сценарии, модели поведения, механизмы порождения тех или иных культур­ных явлений, национальные образы и картины мира, город как текст и т.п. Интерпретация этих текстов может быть сравнительно-исторической и типологической, морфологической и структур­но-семиотической; важно подчеркнуть, что все сопря­гаемые здесь тексты культуры в принципе сопостави­мы, а подчас и изоморфны как смысловые структуры и как компоненты гуманитарного знания. Г.к. рассматри­вает культуру вообще во всех ее аспектах и проявлени­ях как сложный, многомерный текст и применяет к его анализу и интерпретации методы и принципы, выработанные всеми гуманитарными науками, общими и ча­стными, изучающими тексты. Однако при этом любые интерпретации текстов культуры, с точки зрения Т.к.,являются равноправными с ними текстами культуры; источники семантически сближаются или даже идентифицируют­ся с их первичными, вторичными и прочими интерпретаци­ями и оценками; массив материальных предметов куль­туры неотделим от их интерпретативной «оболочки», того ценностно-смыслового «ореола», который постепен­но «окутывает» эти предметы в процессе их исторического бы­тования и функционирования.

С точки зрения Т.к., принципиально меняются представления о верифицируемости феноменов культуры. В самом деле, рассмотрение культуры как единого сложно орга­низованного текста приводит к тому, что в одном смыс­ловом пространстве соединяются тексты научные и ху­дожественные, политические и религиозные, философские и бытовые, представляю­щие в совокупности одну культурно-историческую эпоху или различные эпохи,одну национальную культуру или различные культуры, ти­пологически близкие или контрастные, смежные или удаленные, одну философско-познавательную традицию или традиции разные, даже взаимоисключающие. Подобная пестрота, мозаичность, нередко сознательный эклектизм со­единяемых при анализе и интерпретации текстов куль­туры делает проблему верификации культурных феноме­нов, как и соблюдение принципов научности культуро­логического анализа трудно решаемыми, а иногда и вообще лишает их смысла.

Это ставит Г.к. в особое положение среди других гу­манитарных наук: фальсифицированные исторические источники и документы, ошибочные научные теории и вненаучные аргументы, утопичные доктрины и проекты, дискредити­ровавшие себя философские модели и концепции, мифологические и религиозно-мистические представления, предсказания, про­гнозы, псевдо-художественные произведения и идеологические предписа­ния официальной культуры, заблуждения и обман, норматив­ные или эпатирующие суждения культурных и общественных деятелей — все это является безусловными историческими фактами культуры, а значит, становится материалом для анализа и интерпретации Г.к. независимо от того, в ка­кой степени они соответствуют критериям «истинного/ложного», «сущего/должного», «необходимого/воз­можного» и т.д. Любые оценочные суждения подобно­го рода в Г.к. оказываются релятивными и условными; их значимость определяется смысловым или историческим контекстом, вне которого дефиниции этого рода лишь выявляют мировоззренческую (философскую, политическую, религиозную, идеологическую и проч.) ограниченность или ангажированность исследо­вателя.

Утрачивают смысл в Г.к. и различения современного и исто­рического: в сознании исследователя или его адресата могут совмещаться и сравниваться разновременные яв­ления культуры, культурологические концепции и модели, далеко отстоящие друг от друга произведения искусст­ва, науки, философии, общественной мысли; при этом они могут быть соотнесены между собой как звенья одной традиции или сходные между собой «узлы» циклического раз­вития истории культуры, или типологически родственные феномены различных в национально-этническом, историческом и т.п. от­ношениях культур. Современность может осмысляться не только как следствие и результатт определенных исторических тенденций (как в исторической культурологии), но и как предпосылка «гуманитарно-археологического», ретроспективного анализа истории культуры. Аналогичным образом обстоит дело и с соот­ношением социального и культурного: если в социаль­ной культурологии, как правило, социальное первично, а культурное вторично и последней объяснительной те­орией культуры оказывается социология, то Г.к. объяс­няет социодинамику культуры двойственно: и соци­альные, и культурные факторы могут быть как первич­ными, так и вторичными; далее, социальные процессы и явления могут иметь культурологическое объяснение, в то время как культурные явления и процессы должны быть осмыслены прежде всего в русле имманентных, собственно культурологических закономерностей.

Рассмотрение культуры с позиций Г.к. предполага­ет выявление движущих ее общественных факторов, осмыс­ление социокультурных механизмов и одновременно культурной семантики (значений, смыслов и мотивов) социальной деятельности, анализ ценностей, норм и традиций, регулирующих отношения и процессы в обществе и обеспечивающих его целостность. Если социальная культурология делает упор на социально-генетические ас­пекты культурных явлений и процессов, в Г.к. преобла­дающим оказывается акцент на значениях, ценностях и нормах, а социально-генетические аспекты исследования культуры уходят на второй план.

Современные гуманитарные исследования (особенно в об­ласти истории русской и мировой культуры) стимулирова­ли развитие и распространение новых методологических подхо­дов к изучению культуры. Сегодня стала очевидной от­носительность различения материальных и духовных, социальных и культурных, экономических и идеологических факторов ис­торического процесса, условность определения первичных (по­рождающих) и вторичных (производных) компонентов исторического развития. Сами исторические и теоретические концепции, как оказалось, находятся в зависимости от методологических устано­вок и гипотез исследователей, будучи прежде всего результатом соответствующей культурной интерпретации (а значит, и верификации) событий, фактов, документаль­ных и иных источников, а не их непосредственным следстви­ем. В свою очередь, события и факты, а тем более ис­точники предстали во многих случаях как уже интер­претированные, т.е. имплицитно включающие в себя оценочность, субъективные преобразования исходного материала (его домысливание, реконструкцию, декон­струкцию, различные проекции теории в практику и наобо­рот, смещение соотносимых масштабов, внесение до­полнительных смысловых акцентов и т.п.). Сама история предстала как феномен культуры.

Если взглянуть на социальную историю с точки зрения гума­нитарной, становится очевидно, что во многих конкретных случаях не литературные или художественные произведения, не философские или религиозные идеи, не политико-идеологические доктрины или соци­альные теории следовали за событиями социально-по­литическими или экономическими, выражая их или иллюстри­руя, но совсем напротив: культурные явления по своим идеям, пафосу, образным смыслам предшествовали экономике, социальным преобразованиям и политическим ре­шениям, предвосхищали их, подготавливали общественное мнение к их практической реализации, к их осуществлению в материальной форме. В самом деле, освободительные или иные радикальные идеи, возникая в творческом воображе­нии представителей культурной элиты в образной или теоретической форме, постепенно, через журналистику, книги, художественные или научные, философские или религиозные сообщества, политические партии и движения и т.п., проникают в более широкие слои реципиентов, материализуются в практической дея­тельности людей в политике и экономике, когда для этого складываются объективно-исторические условия или когда такие условия моделируются субъективно, например, средствами насилия или монополизированной государством пропаганды. Литература и философия, искусство и обще­ственно-политическая мысль, научные теории и религиозные учения, как правило, интенционально опережают жизнь, а за­тем ведут ее в том или ином направлении, побуждают к развитию в духе порождаемых ими идеалов и теорий, стимулируют те или иные тенденции социально-исторического процесса. В свою очередь, произошедшие в обществе соци­альные изменения порождают соответствующий гума­нитарный «ответ» культуры — созвучный, контрапунк­тирующий или перечащий. Показательны в этом отно­шении культурологические концепции Р. Вагнера, Ницше, Чернышевского, Вл. Соловьева, Плеханова, Бердяева, Богданова, Камю, Сартра, Адорно, Маркузе и др.

В не меньшей степени культурно и гуманитарно обус­ловлены охранительно-консервативные тенденции в об­щественной жизни, по определению связанные с традицией, с устоявшимися нормативами и системами ценностей, с искусственным «удержанием» социальной истории в рам­ках, освященных культурной историей. Характерны здесь фигуры Ж. де Местра, А. Хомякова, М. Каткова, К. Леон­тьева, Н. Данилевского, К. Победоносцева, Шпенглера, В. Розанова, Н. Трубецкого, Сталина.

 Показательна и апелляция в культурно-идеологических спо­рах к социальной действительности, к «правде жизни». В этом случае сама «социальная действительность» вы­ступает гуманитарно преломленной как знак или сово­купность культурных значений, как особая смысловая структура, отражающая эталонные представления акту­альной культуры о действительности должной или же­лаемой, критически отвергаемой или апологетизируемой, нормативной, с точки зрения обыденного сознания, или чрезвычайной, т.е. сама является феноменом культуры культурно-исторически обусловленным, релятивным; она обладает, как правило, субъективно интерпретиру­емым, переменным смыслом и в то же время очевидной интерсубъективностью. Характерный пример — трак­товка социальной действительности русской «реальной критикой», поздним Белинским, Чернышевским, Доб­ролюбовым, Писаревым, чрезвычайно предвзятая и да­лекая от реальности.

Для того, чтобы в гуманитарном исследовании ми­нимизировать последствия теоретико-методологической и цен­ностно-смысловой (шире вообще социокультурной) заданности, а также рефлективной экспансии, необходи­мо отрешиться от «монистического взгляда на историю» (во всевозможных его семантических вариантах материалистическом и идеалистическом, объективистском и субъективистском, марксистском и клерикальном, социоцентристском или культуроцентристском и т.д.). Однозначности и однолинейности исторического познания в этом случае будет проти­востоять заведомо плюралистическая, многомерная гумани­тарная картина истории, складывающаяся из несколь­ких, а подчас и множества возможных интерпретаций исторического процесса (в том числе полярных по своему смыс­лу, взаимоисключающих по идейной направленности). Особенно важно и показательно столкновение именно противоположных интерпретаций одних и тех же фак­тов, событий, процессов, когда обостряется выражен­ный в их соотнесенности конфликт интерпретаций, который наглядно демонстрирует самый механизм динами­ки культуры, ведущее смысловое противоречие куль­турной эпохи (если противоречащие друг другу концеп­ции порождены одним временем) или разных культур­ных эпох (если в конфликте интерпретаций заключено противоборство старого и нового в истории культуры).

Все многообразие концепций, интерпретаций и оценок, порожденных одной и той же культурной эпо­хой (или различными эпохами, встретившимися на историческом пе­реломе), может быть объяснено культурно-исторически и феноменологически. Каждое социокультурное явле­ние обретает свой внутренний смысл, будучи поставлено в тот или иной семантический контекст, который может быть произвольным, субъективным или объективным, под­готовленным определенными социокультурными процессами. Культурно-исторический контекст объективно складывается как целое из таких ценностно-смысловых элементов (различных текстов), которые могли существовать прежде дан­ного контекстуального синтеза, но не позже (в против­ном случае мы имеем дело с более или менее осознан­ной смысловой модернизацией культурного единства). Подобная субъективная модернизация культуры про­шлого, демонстративно апеллирующая к обратимости культурного времени, может быть в процессе рефлек­сии культуры (и в художественном творчестве, и при научном изучении культуры) адекватно понятна и объяснена как разновидность гуманитарного (в том числе и художественного) мысленного эксперимента над конкретно-историческим куль­турным материалом, как творческое пересоздание реально­сти в воображении, как смысловая модификация куль­турного текста под влиянием изменчивой контексту­альности и т.п. Впрочем, в культуре постмодерна кон­фликт интерпретаций и нарочитая модернизация куль­туры прошлого, как любая игра с культурным матери­алом, могут вообще не нуждаться в объяснении или оп­равдании, являясь частью культурного замысла, твор­ческой интенцией, конструктивным элементом проти­воречивого целого [Культурология. ХХ век. Энциклопедия. Т.1. С.156-159].

Д

ДВОЕМИРИЕ – одна из центральных идей христианского вероучения, согласно которой есть две реальности: мир небесный, совершенный во всех отношениях, обитель Бога; мир земной – несовершенный, жалкая копия мира небесного, место пребывания смертных людей. С эпохи средневековья представители религиозного направления в искусстве стремились по-своему выразить идею двоемирия, противопоставляя мир небесный миру земному. Главная цель, которую они при этом преследовали, заключалась в воплощении божественного начала, в показе красоты и величия Бога, которого отделяет от простых смертных огромная, непреодолимая пропасть. Двоемирие является также одним из важнейших принципов романтизма. Известно, что романтики не принимали безоговорочно современную им действительность (настоящее) и обращались в поисках идеалов либо в прошлое (античность, средневековье), либо в предвосхищаемое ими будущее [Мировая художественная культура: Словарь терминов. Т.1. С.149].

ДЕВИАНТНОЕ ПОВЕДЕНИЕ — отклонение от общепринятых норм. В широком смысле оно подразумевает любые поступки либо действия, которые не соответствуют: а) неписа­ным нормам; б) писаным нормам. В узком смысле «девиация» относится только к пер­вому типу несоответствия, а второй тип полу­чил название делинквентного поведения. Ис­тория социокультурологической разработки проблем Д.п. начинается с Э.Дюркгейма. После него исследование Д.п. разворачива­лось в рамках трех основных направлений: 1) теоретико-методологического (М.Вебер, П.Сорокин, Т.Парсонс); 2) междисциплинар­ного: социологи и юристы М.Хальбвакс, У.То­мас, Ф.Знанецкий, а также представители те­ории конфликта Л.Козер, Р.Дарендорф, психоанализа и социальной этологии; 3) специаль­ной социологической теории, зародившейся в недрах структурного функционализма (Т.Парсонс, Р.Мертон). Основной координирующий центр исследований в области Д.п. сегодня — это Комитет социологии Д.п. и социального контро­ля, работающий в рамках Международной социологической ассоциации. В России с конца 20-х до середины 50-х гг. исследования по Д.п. не проводились. В 60-80-е этими вопросами за­нимались Я.И.Гилинский, В.С.Афанасьев, А.Габиани, Б.М.Левин, А.Лепс, Э.Раска, Ю.Саар и др. В научный обиход вошли термины «социология Д.п.» и «социология отклоняю­щегося поведения». Вслед за Р.Мертоном отечественные социологи признают наличие пяти типов поведенческих реакций: 1) подчинение, конформное поведение (принятие це­лей и средств); 2) инновация, реформизм (принятие целей, устранение средств); 3) ритуализм (неприятие целей, принятие средств); 4) ретритизм, уход (неприятие ни целей, ни средств); 5) мятеж (отказ от целей и средств с заменой их новыми целями и средствами). В строгом смысле отклоняющимися от нор­мы считаются второй, четвертый и пятый типы поведения. Социальные нормы бывают двух ти­пов: 1) писаные — формально зафиксирован­ные в конституции, уголовном праве и др. юридических законах, соблюдение которых га­рантируется государством; 2) неписаные — нефор­мальные нормы и правила поведения, со­блюдение которых не гарантируется правовы­ми аспектами государства. Они закреплены лишь традициями, обычаями, этикетом, манерами, т. е. некоторыми конвенциями или молчаливыми договоренностями между людьми о том, что считать должным, правильным, приличеству­ющим поведением. Нарушение формальных норм называется делинквентным (преступ­ным) поведением, а нарушение неформаль­ных норм — Д.п. (отклоняющимся). Д.п. час­то понимается в широком смысле и включает в себя делинквентное поведение. Поэтому из­насилование и убийство, наркомания и про­ституция включены в разряд Д.п. Его харак­терная черта — культурный релятивизм. Девиацию определяют как отклонение от групповых норм, которое влечет за собой осуждение, нака­зание (вплоть до тюремного заключения), изоляцию (вплоть до изгнания из страны) или лечение. Под группой следует понимать общество в целом либо большую социальную группу — политическую партию, правительство, религиозную общи­ну, социальный класс или слой, молодежь, женщин, пенсионеров и национальные меньшинства. Д.п. с точки зрения одной группы может считаться нормальным с точки зрения другой. Непосещение церковной службы — девиация с позиций веру­ющего человека. Д.п.— всякое поведение, которое не согласуется с некоторыми стандартами. Социальным стандартом является социальная норма, которая говорит людям, как они должны себя вести. Определенная степень неподчинения нормам существует в любой социальной группе. Если несогласие с нормами наносит личный ущерб, оно наказывается обществом в меньшей степени или не наказывается вовсе, чем нарушение, при­носящее коллективный вред. Если отклоне­ние от нормы угрожает жизни человека, оно наказывается сильнее, нежели ущерб имуществу или общественному порядку. Д. п., наносящее большор материальный ущерб, реально угрожающее человеческой жизни или чести, либо ставящее под угрозу государственную безо­пасность, переходит в другую категорию поведения и квалифицируется как преступ­ление. Д.п. должно рассматриваться лишь с точки зрения степени выполнения и невыполнения ус­тановленных стандартов группы или сообщества. Одобряемое отклонение так или иначе воз­награждается, формы вознаграждения — денежные выплаты, наделение привилегиями, повышение статуса или престижа. Минималь­ные неодобряемые отклонения переносятся обществом спокойно, т. к. считаются случайным событием, которое может случиться со всяким человеком. Границы терпимости общества к отклонениям различны в разных культурах или в разных ситуациях в одной и той же культу­ре. Убийство человека в современном обществе расцени­вается как преступление, а в первобытном обществе оно являлось принесением жертвы бо­гам. Нападение на человека и его убийство в современном обществе — преступление. Но защита от преступника, повлекшая смерть нападавшего, общественным мнением может быть расцене­на как героизм. Убийство соотечественника в мирное время жестоко карается, но убийство чужестранца, который в военное время считает­ся врагом или захватчиком, вызывает почте­ние и приносит славу. Особенно часто Д.п. наблюдается у подростков. Оно встречается чаще, чем в других возрастных группах. Причи­ны — социальная незрелость и физиологические особенности формирующегося организма. Проявляются они в стремлении испытать ос­трые ощущения, любопытстве, в недостаточ­ной способности прогнозировать последствия своих действий, гипертрофированном стрем­лении быть независимым. Подросток часто не соответствует требованиям, которые предъяв­ляет к нему общество, он не готов к выполнению определенных социальных ролей в той мере, в какой ожидают от него окружающие. В свою оче­редь, он считает, что не получает от общества того, на что вправе рассчитывать. Противоре­чие между биологической и социальной незрелостью подростков, с одной стороны, и требованиям общества — с другой, служит реальным источником девиации. Д.п. нередко наносит серьез­ный ущерб культурной микрофлоре общества, по­скольку ведет к разрушению сложившихся культ, норм, обычаев и традиций, приводит к разрушению культурных памятников и зданий, над­ругательству над общественными и религиозными святынями и т. п. [Культура и культурология: Словарь. С.284-285].

ДЕГРАДАЦИЯ (фр. degradation ─ упадок ) постепенное ухудшение, вырождение, упадок; снижение или утрата позитивных качеств, движение назад [(Комлев Н.Г. Словарь иностранных слов. С.103].

ДЕГУМАНИЗАЦИЯ (лат. dе — от, приставка, обозначающая уничтожение, и лат. humanus — человеческий; человечный) — утра­та человеческих черт, например, творческого начала или социальных установок (стремлений к контактам с другими людьми, к участию в общественных делах и т. п.), в результате нечеловеческих условий существования. Дегуманизация означает отрицание ценности чело­века как личности; игнорирование его права на свободу, счастье, раз­витие и проявление своих способностей; попрание принципов равен­ства, справедливости,человечности [Лихвар В.Д., Погорелый В.Д., Подольская Е.А. Культурология. –М.: Эксмо, 2008. С.99.].