2020-08-05
52
Дима промолчал, не зная, куда деваться от подобной скотнической осведомлённости председателя. Последний принял молчание Димы за согласие.
- Вот-вот! Вы сулили доверчивой гражданке Лагутиной золотые горы, а в итоге позорно смылись по водосточной трубе. Своим безнравственным, истинно свинским поведением Вы, Дмитрий Иванович, бросили тень на боевой авангард нашей страны - Коммунистическую партию Советского Союза! – сказал важный коротышка и грозно показал на гипсовый герб СССР, вмурованный в стену за президиумом.
В тот момент Диме казалось, что герб застрял в этой стене намертво и, скорее всего, провисит там целую вечность, пережив Мотылькова, этого бюрократа-коротышку, его карикатурных коллег, которые неподвижно замерли, наподобие музейных восковых экспонатов. И очень может быть, что этот серпасто-молоткастый венок переживет вечный город Рим, его преемницу – Москву, и даже таинственные Египетские Пирамиды.
Нет, неправ был наивный отрок Мотыльков. Очень скоро этот герб, расколотый на две половинки, переедет на близлежащую помойку, а парочка туповатых мусорщиков будут чесать свои плешивые репы, не зная как эту гипсовую громадину перетащить в грузовик. Такое не могло привидеться Мотылькову и в самом бредовом кошмаре.
Коротышка снова забрался на стол, и с каждым произнесённым словом он магическим образом становился всё выше и выше, как Алиса из сказки Льюиса Кэрола, которая по совету гусеницы съела кусочек волшебного гриба.
- Прошу заметить уважаемых товарищей, что Дмитрий Иванович до недавнего времени находился на руководящей позиции в райкоме комсомола. Встаёт логичный вопрос: каким образом, будучи человеком во всех смыслах абсолютно аморальным, и я бы даже сказал - опустившимся, как, спрашивается, его всё это время держали на таком ответственном посту? Ведь нельзя же, согласитесь, ходить по райкому пьяным и голым, приставать в таком виде к симпатичным машинисткам, и при этом совершенно спокойно себя чувствовать, не страшась увольнения?
Среди зрителей нашлись такие, которые вслух начали высказывать догадки по этому поводу. Председатель, уже ставший по росту выше среднего, приложил ладонь к уху и громко спросил аудиторию:
- Ась? Не слышу! Вон там, в третьем ряду! Ага, правильно! Совершенно правильно, товарищи! Дмитрия Ивановича покрывал его друг-плакса-собутыльник, первый секретарь райкома Игорь Егорович Седовласов. Именно он не давал волне народного гнева, так сказать, смыть карьеру товарища Мотылькова по паскудным трубам ватерклозета.
- Я прав, Игорь Егорович? – спросил коротышка Седовласова, который был в настолько невменяемом состоянии, что сейчас это зарёванное и всклокоченное существо даже отдалённо перестало напоминать в прошлом строгого и вдумчивого первого секретаря.
Игорь не стал отвечать, а просто провалился сквозь землю, а если точнее, сквозь пол, вымощенный старинным дубовым паркетом. Провалился Игорь вместе со своей детской мебелью отнюдь не в фигуральном, а именно в буквальном смысле, и с такой скоростью, как если бы тяжёлый булыжник бросили в реку. Словно в подтверждении этой гипотезы, по паркету пошли мутные «водяные» круги.
За это время бюрократический субъект успел вымахать ввысь не менее, чем на полтора метра, и сейчас он был практически в два раза выше любого из присутствующих в этом зале. Изменился и его голос, ставший более громким, гулким и басовитым, как медная труба.
- Ушёл от нас плаксивый очковтиратель Седовласов! Скрылся! Это ничего, товарищи, у нас и до него руки дойдут! Ибо длинные! Дайте срок! Что касается Вас, товарищ Мотыльков, - выкрикнул он, снова обратив внимание на затаившегося Диму. - Вашу судьбу мы уже давно решили. Встаньте, Дмитрий Иванович!
Голова председателя-великана упёрлась в потолок, и его огромная несуразная туша угрожающе нависала над Мотыльковым. Дима попытался встать, но ноги не послушались его, и он обессилено плюхнулся на свою табуретку. Великана это обстоятельство ничуть не смутило.
- За Ваше вопиющее поведение, злоупотребление служебными полномочиями, а также принимая во внимание тот очевидный факт, что Вы, Дмитрий Иванович, просто козёл, Вы исключаетесь из Коммунистической партии Советского Союза без права на восстановление! Вы также снимаетесь с должности второго секретаря Мазуткинского райкома комсомола и не можете занимать командные административные и партийные должности в течение пятнадцати лет. К сожалению, мы не можем обойти стандартную процедуру и обязаны предоставить Вам последнее слово. У Вас есть, что сказать нашему высокому собранию, товарищ Мотыльков?
У Димы началась истерика. Он захохотал, встал во весь рост и даже убрал руки с причинного места. Его страх куда-то ушёл, уступив место бурному веселью. Дима бесстрашно заглянул бывшему карлику в его несуразно огромные очки, размером с легковой автомобиль ВАЗ 2101, и коротко и ясно проговорил:
- Да пошли вы все на…
Конкретизировать то место, куда он с чувством посылал всех присутствующих в этом зале, Дима не успел. В следующую секунду торжественный, строгий зал горкома превратился в жуткий балаган, взорвавшийся буйством самых невообразимых, почти потусторонних красок.
Не выдержав Диминого площадного хамства, нерушимый великан раздулся как огромный воздушный шар, а затем с громким хлопком лопнул, забрызгав весь зал какой-то коричневой пахучей жидкостью. Основная масса жидкости пролилась на карикатурных коллег главного товарища.
Таинственная субстанция смыла вздорную, напускную фальшь и обнаружила нелицеприятную правду: под маской живых людей в президиуме сидели самые обыкновенные манекены с криво намалеванными лицами. Манекены, словно не понимая, как они попали из витрины магазина в президиум горкома, удивленно скалились на Мотылькова своими искусственными ртами и безмолвно взирали на Диму своими неживыми, рисованными глазницами.
За его спиной раздалось зловещее похрюкивание. Дима резко обернулся и обнаружил, что вместо пёстрой, но всё же человеческой аудитории, на стульях сидят совершенно одинаковые свиньи, все как один похожие на того самого борова-смутьяна. Многочисленная популяция свинок тупо созерцала происходящее и ела дубовые желуди из одинаковых бумажных пакетиков. От этого чудного зрелища на Мотылькова нашёл ступор.
- Получается, что нормальный здесь только я! – холодея от ужаса, выкрикнул он.
Громкое натуралистическое чавканье свиней переросло в самый настоящий грохот, и у Мотылькова подкосились ноги. Он упал на пол, и потолок перед его глазами закрутился в разноцветном фантасмагорическом калейдоскопе.
В этой сюрреалистической театральной постановке близился занавес.
И когда сумасшедший калейдоскоп превратился в чёрную космическую дыру, Мотыльков очнулся на больничной койке.
***
Привычная обстановка палаты сразу же успокоила его. Хотя, по правде говоря, по-настоящему привычной и узнаваемой была только его койка, да разве что стойка с капельницей. Всё остальное за время его сна кардинально переменилось. Пока Мотыльков спал, кто-то выкрасил стены комнаты в кричащий ярко-красный цвет, а над его кроватью зачем-то повесили портрет товарища Берии, последнего сталинского наркома госбезопасности.
- И кому только понадобилось делать здесь ремонт? – сказал вслух Дима, покрутив своей израненной головой, на которой, вопреки его ожиданиям, не обнаружилось ни бинтов, ни повязок.
- Кому понадобилось, тот и сделал, - раздался голос Юры Матросова.
Дима посмотрел на своего соседа и с трудом его узнал. Нет, его исписанный фломастерами гипс и волосатая грудь никуда не делись, но странной Мотылькову показалась именно его одежда: на Юре красовалась парадная форма капитана КГБ. Надо сказать, что форма эта смотрелась на нём отнюдь не празднично, а как-то совершенно по-буднишнему. Похоже, что такой во всех отношениях обязательный элемент одежды, как рубашка, Юра принципиально не признавал, посему китель был одет прямо на его голое, мохнатое и, по-видимому, не очень чистое тело. Форменная фуражка с синим кантом была надвинута на глаза, а в руках у Матросова дымилась дешёвая и довольно вонючая сигарета. От этого убийственного запаха даже заядлый курильщик Мотыльков закашлялся и замахал перед своим лицом ладонью, пытаясь отогнать едкий дым, заполонивший своими ядовитыми клубами маленькую больничную палату. Дима даже подумал, что он проснулся именно от нестерпимой вони этих пренеприятнейших папирос.
- Я вижу папироски мои тебе не нравятся, Димыч, - как ни в чём не бывало, продолжил беседу Матросов, затягиваясь своей сизодымной дрянью. - Ну, это ты, братец, зря! Говорят, табачок «Герцеговины Флор» предпочитал не только несчастный романтик Володя Маяковский, но и суровый садист-прагматик Иосиф Сталин. Неужели, ты никогда не слышал о таком прелюбопытнейшем факте?
Дима показательно прокашлялся.
- Слышал, конечно. А ты что же, подражательством, Юра, занимаешься? – подковырнул он Матросова.
- Конечно нет, просто я считаю, что два великих человека не могли ошибаться. Крепковатые, конечно, цигарки, но что-то в этом резковатом, маслянистом вкусе есть. Ты не считаешь?
- Ничего в них нет, дерьмо оно и в Африке дерьмо! Скажи, с каких это пор в палате курить разрешают?
- А кто тебе сказал, что это палата? – деланно удивляясь, спросил Матросов. – Если ты не заметил, это и не палата вовсе.
Теперь пришёл Димин черёд удивляться.
- А что же это?
- Разве ты ещё не догадался? Это комната для допросов.
- Допросов кого? - уточнил Дима.
- Ну, прежде всего для допросов опасных преступников или асоциальных личностей, планирующих совершить противоправные действия в отношении Советской власти.
- А я-то здесь причём? Я к нашей власти абсолютно лоялен! – возмутился Дима, но на душе у него почему-то очень нехорошо заскреблись кошки.
- Сейчас узнаешь причём! - угрожающе прошипел новоиспеченный капитан госбезопасности, выбросил тлеющий окурок и деловито засучил рукава.
Не успел Мотыльков опомниться, как Юра схватился обеими руками за гипс у основания своей повреждённой ноги и, поднатужившись, потянул его книзу, пытаясь его снять. Гипс соскочил с лёгкостью колпачка от фломастера, обнажив нечто страшное.
Нет, старый гипс не скрывал ужасные абсцессы мягких тканей или влажную гангрену. Просто вот ноги у Юры под гипсом не оказалось. Там, где должна была быть нога, росла большущая бутылка водки. Бутылка прочно вросла в Юрино тело, и на манер пиратского протеза располагалась горлышком вниз. Бутылка была не пустая, в ней бултыхалось, по меньшей мере, 5-6 литров прозрачной жидкости. Дима присмотрелся, и смог прочитать название на этикетке. Водка называлась «Радость чекиста», и если верить написанному, содержание этанола в напитке составляло не менее восьмидесяти процентов. Был бы этот процентик чуть выше, и это пойло могло бы смело именоваться спиртом, тем самым став на порядок «радостнее».
Не успел у Димы пройти первый шок после открытия особенностей Юриной анатомии, как атипичный капитан Матросов огорошил его ещё больше. Юра спрыгнул со своей койки на пол и стремительно подскочил к Мотылькову. Никакого прихрамывания или же неуклюжества у Матросова больше не наблюдалось, скорее напротив, его скорости и грации позавидовал бы даже такой стремительный и смертельный хищник, как ягуар.
Диме было совершенно непонятно, каким образом, имея великоразмерную бутылку вместо ноги можно передвигаться со скоростью олимпийского марафонца. Ещё больше встревожился Мотыльков, когда Юра выкрутил бутылку-протез, которая, как оказалось, была вкручена в его торс наподобие гигантского стеклянного винта, а затем взял её двумя руками за горлышко как дубину. Вопреки всем законам физики, Матросов, стоя на одной ноге, не только не падал, но и, что характерно, довольно устойчиво держался.
Уразумев кровожадные намерения одноногого чекиста, Мотыльков попытался встать с кровати. К сожалению, этого сделать не удалось, потому что он по рукам и ногам был стянут сыромятными кожаными путами. Капитан предусмотрел все варианты. Дима понял, что сейчас его будут бить, и он попробовал вступить в переговоры с этим мясником в погонах, коварно связавшим его, пока он спал:
- Юра, я ничего такого не сделал! Отпусти меня!
Мотылькову сразу же вспомнился его недавний противный сон про беспощадную Машу Одинцову с её пугающим шприцом-банкой. В этом сне он тоже испытывал ощущение тотальной беспомощности. Только вот Юра Матросов был почти в два раза шире беременной комсомолки и, наверное, гораздо сильнее. Эти мысли пришли ему на ум, когда Юра склонился над ним и кровожадно облизнулся, видимо, предвкушая интересную беседу со своим обездвиженным пленником. Мотыльков понял, что сопротивление бесполезно.
- Слушай меня внимательно, проштрафившийся пионервожатый. Слушай и запоминай. Метода у меня, знаешь ли, весьма нестандартная. Первое! - произнёс Юра и, для наглядности загнул указательный палец. - На вопросы отвечать чётко, правдиво, сопли не жевать, маму не звать. Ибо бесполезно: всё равно не придёт. Если почувствую, что ты мне врёшь, получишь бутылкой по башке.
Юра загнул ещё один палец.
- Далее! Повторять дважды не буду. Не поймёшь с первого раза – опять бутылкой по башке. И, наконец, третье, оно же самое приятное. За каждый правильный ответ ты получаешь стакан «Радости». И можешь мордой не крутить, отказов я не приму. Положено пить - значит, будешь пить! Если потребуется, то и насильно в тебя волью.
Словно в подтверждение своих слов, капитан Матросов похрустел мозолистыми пальцами, напомнив Диме опасного бойца, разминающегося перед решающим поединком.
- Очень советую тебе, Дмитрий, не ёрничать и не юлить. Бутылка тяжелая, килограммов десять в ней будет. Бью я сильно, с размахом. Поэтому, как ты уже понял, аттракцион нам с тобой предстоит интересный. Я думаю тебе не надо напоминать, что отрубиться от перепоя для твоего организма будет гораздо ненапряжнее, чем сдохнуть от проломленного черепа. Я, кстати, уже выпил! - признался Юра и крутанул гигантское бутылище с такой лёгкостью, будто это была обыкновенная зубочистка. – Нет, не думай, не для храбрости, конечно! Просто когда мышцы расслаблены, удары увесистей получаются!
От нехорошего предчувствия, Дима ещё сильнее вжался головой в подушку.
Вдоволь наигравшись со своей «радостью», Матросов солнечно улыбнулся и объявил затравленному Мотылькову:
- Ну что же, сосед Дмитрий, пора начинать. А то, как говорится, водка стынет!
Свободной рукой Юра придвинул к себе табурет, поставил на него немытый гранёный стакан и наполнил его до краёв из своей громадной бутылки. Затем Матросов достал из-за пазухи серую картонную папку с аккуратной надписью «Дело № 13», открыл её на нужной странице, достал ручку и приготовился записывать. После этого его обычная дружелюбная улыбка мигом сошла с его сосредоточенного лица. Юра нахмурил брови и прокашлялся. Дима понял, что допрос начался.
- Имя! – басовито проревел Матросов.
- Ты и так его прекрасно знаешь! – закричал в ответ Дима.
У капитана помутнели глаза, и в следующую секунду больничная палата закачалась у Мотылькова перед глазами. Странно, но больно ему не было, зато от ощущения раскачивающейся комнаты его начало сильно тошнить, как на «Чёртовом колесе» в парке аттракционов Выставки Достижений Народного Хозяйства, на котором он как-то имел несчастье покататься. Наконец, когда картинка перед его глазами приобрела некое подобие статичности, Юра повторил свой вопрос.
- Имя! – теперь в его голосе Мотыльков уловил явную угрозу и поэтому сразу же поспешил дать правильный ответ.
- Дмитрий.
- Полное! – агрессивно рявкнул его мучитель.
Дима судорожно сглотнул.
- Мотыльков Дмитрий Иванович.
- Дата рождения!
- 13 июня 1968 года.
Матросов усиленно заскрипел ручкой по бумаге.
- Место рождения?
- Город Москва.
Теперь в Юрином голосе наметилось мартовское потепление.
- Молодец, Димка! Это уже третий правильный ответ. Оказывается, ты всё-таки не полный дурак, сечёшь фишку. Ты только не подумай, что мы не знаем такие пустяки, как, где и когда ты соизволил произвестись на свет. Просто таковы правила. Ты думаешь, мне самому хочется этой долбанной писаниной заниматься? – доверительно сообщил Матросов. - Совсем не охота! Но инструкцию ведь тоже не полные дураки писали. Кстати об инструкциях. Я тебе сейчас одну руку освобожу, чтобы ты смог до «беленькой» дотянуться. Чай, не инвалид. Пока ещё не инвалид, - на всякий случай решил уточнить Юра и немедленно ослабил путы, стягивающие руки Мотылькова.
Дима тут же вытащил руку из-под сыромятного ремешка и несколько раз сжал и разжал кисть, пытаясь восстановить кровообращение, страдающее от садистских усилий не в меру усердного капитана Матросова. Последний же с фальшивым участием созерцал эту картину и даже скорчил Мотылькову рожу.
- Я ждууу! - ласково пропел он, видя, что связанный не проявляет должной инициативы.
Диме не хотелось пить эту дрянь, но куда больше он страшился опять разозлить не совсем уравновешенного Матросова, к тому же, у которого, как выяснилось, слова с делом не расходятся. Дима протянул руку, и коснулся гранёной поверхности стакана. Поверхность оказалась обжигающе холодной, и Мотыльков рефлекторно убрал руку. Матросов опять усмехнулся:
- Что, студёная у меня водочка?
- Зачем ты заморозил бутылку? – обиженно спросил Дима, дуя на обожжённые пальцы.
- А где ты видел, чтобы порядочные люди водку тёплой пили? – удивился Матросов. – Это только алкаши дешёвые пьют водку комнатной температуры. К тому же этот стакан вполне себе можно как холодный компресс использовать. У тебя, как я погляжу, уже сиреневый фонарь под глазом расплывается. Эх, Мотыльков, Мотыльков! Рука-то у меня тяжелая, но тебя ведь предупреждали! Так? Так! А то, что стакан холодный – это и не беда вовсе. На вот тряпочку! - сказал Юра и достал из кармана скомканный и явно не очень чистый клетчатый носовой платок и протянул его Мотылькову.
Дима с сомнением взял в руку этот бывший в употреблении предмет личной гигиены и обернул им ненавистный, покрытый изморосью стакан. Двумя пальцами, большим и указательным, он брезгливо взял эту противную, пахнущую спиртом ледышку и под пристальным взглядом Матросова поднёс стакан к губам. При этом на больничные простыни пролилось несколько капель, и навязчивый водочный запах стал чувствоваться ещё сильнее.
Нельзя сказать, что комсомолец Дима Мотыльков совсем не злоупотреблял водкой. Более того, когда-то он с большим и искренним уважением относился к этому исконно русскому напитку. Особенно если водочка пьётся под хорошую закуску и с душевной компанией. Компания была, прямо скажем, не из приятных, и закуску ему тоже пока не предлагали. Но это было ещё полбеды.
Дело в том, что Мотыльков очень боялся напитков, в которых было больше, чем 40 градусов. Эта нелюбовь прочно укоренилась в его сознании ещё с босоногих пионерских времён. Первое, оно же и последнее знакомство с химической субстанцией под названием «спирт» произошло, когда он учился в восьмом классе. На каком-то дне рождения одноклассники решили над ним подшутить и вместо воды плеснули ему в стакан медицинского спирту.
Спирт этот бережно хранила в небольшой баночке бабка одного из мальчишек, которая регулярно протирала им свои фурункулы на ногах. Надо сказать, шутка удалась на славу. На тот момент наивный отрок Дима был совершенно неискушён в вопросах выпивки, поэтому перед тем, как к нему пришло запоздалое осознание того, что с этой «водой» что-то не так, он уже сделал пару глотков. Ему страшно обожгло горло, и в следующий момент он уже бежал на кухню за чайником с кипячёной водой. Он долго и жадно пил прямо из чайного носика, безуспешно пытаясь потушить «пожар», разгорающийся в его желудке и пищеводе. Всё это происходило под издевательский хохот его не в меру остроумных одноклассников. Инициатору затеи, правда, повезло меньше всех. Его бабка умудрилась заметить пропажу пятидесяти грамм спирта и, несмотря на многочисленные болезни и преклонный возраст, в клочья разодрала ремнём жопу будущего юмориста.
После этого случая Мотыльков зарёкся использовать спирт иначе, как в медицинских целях и исключительно наружно. Догадывался ли об этом Матросов или нет, Диме было неведомо. Но, судя по его злорадной ухмылке, Юра попал прямо в цель. Перед Мотыльковым встала непростая дилемма: пить – противно, не пить - опасно.
Коротко взвесив свои шансы на выживание в случае отказа выпить, и сразу же признав их ничтожными, Дима выбрал первый вариант, ибо так повелевал вечный инстинкт самосохранения. Он выдохнул и залпом выпил крепчайшее содержимое аномально морозного стакана. Чудовищной силой воли он проглотил последнюю каплю, при этом сделав такое лицо, будто его только что заставили съесть целый лимон. Употреблённая жидкость больше всего напоминала по вкусу детский сироп от кашля, замешанный на спирту, гадостность неимоверная.
Юра покачал головой, отнял у Мотылькова стакан, поставил его на табурет и снова наполнил его из своей волшебной бутылки. Дима почувствовал, что начинает пьянеть.
Тем временем, странный допрос продолжался. Юрин голос опять изменился, и теперь в нём преобладали скрипучие канцелярские модуляции, похожие на блеянье козла. Дима в который раз удивился умению этого человека так удачно управлять своим голосовым аппаратом в зависимости от конкретной ситуации.
- С какого времени в КПСС?
- С апреля 1986 года.
Лицо Юры приняло особо торжественное выражение. Он отставил бутылку в сторону и с чувством приложил правую ладонь туда, где у него, по идее, должно было биться горячее чекистское сердце:
- Ответь мне правду, товарищ Мотыльков! Любишь ли ты нашу великую марксистко-ленинскую партию?
- Люблю! – коротко выдохнул Дима и для правдоподобности даже попытался прослезиться, но, сколько не тужился, ничего у него не вышло.
Зато лицо у него перекосилось на славу: такое выражение бывает у человека, когда он мягким местом садится на гвоздь.
- Хорошо, - сразу же расчувствовался суровый Матросов. – И я верю тебе! Ибо любить партию для советского гражданина так же естественно, как любить выпивку, женщин и солнечный свет. Другого ответа я от тебя, товарищ Дима, и не ожидал. Тем не менее, за партию не грех и выпить!
Мотыльков приготовился к ещё одной порции водочного «лекарства», но Юра отставил стакан в сторону и вновь потуже затянул кожаные ремни. Дима вопросительно уставился на капитана:
- У меня руки связаны. Будешь меня с ложечки поить?
- О, это слишком долго, - сказал Юра, откупоривая зубами свой бутылёк и выплёвывая пробку на пол. – К счастью для меня и несчастью для тебя, есть более быстрые, но гораздо менее приятные способы!
Матросов зажал бутылку под мышкой, и не успел Дима опомниться, как он схватил его за подбородок, силой разжал ему рот и вставил туда прозрачное бутылочное горлышко.
Сопротивление было бесполезно, и Мотыльков понял, что его собираются упоить до смерти. Ибо такое количество не мог выпить не один человек на Земле. Захлёбываясь в потоках вонючего спиртового раствора, он уже приготовился встретить свой бесславный конец, но его мучения прекратились также внезапно, как и начались. Юра вытащил из Мотыльковской ротовой полости бутылку и с удовольствием к ней приложился. Вытерев губы рукавом своего кителя, он вновь обратился к связанному пленнику.
- Выпили и будет, а то нажрёмся в сливу, и допрос придётся отложить. Ты же не хочешь повторения процедуры? А, комсомол?
Дима бешено завертел головой по подушке, всем своим видом показывая, что повторения процедуры он не жаждет. Голова у Мотылькова совсем закружилась, и происходящее стало очень похоже на какую-то посредственную любительскую постановку из репертуара подмосковной военной части. Страх перед экзекуцией моментально прошёл, и теперь он наблюдал за этими странными событиями как зритель, а не как непосредственный участник. Мотыльков начал глуповато улыбаться, словно догадавшись о чём-то, но капитан истолковал эту улыбку по-своему.
- Вот и славно. Теперь скажи мне, пожалуйста, Дмитрий Иванович, как ты относишься к нашему генсеку, дорогому товарищу Брежневу?
- Что за тупые у тебя, капитан, вопросы? А? Он ведь давно уже помер! Ты бы ещё спросил как я отношусь к Ивану Грозному или Екатерине Второй! Ну, хорошо, так и быть отвечу, - наконец смилостивился Дима. - Я его с детства ненавижу. Мама рассказывала, что когда Леонида Ильича показывали по телевизору, я какался от страха, и в этом случае ей приходилось меня менять. Мне годика три тогда было, не больше. В конце концов, родителям это надоело, и они перестали смотреть телевизор в моём присутствии. Сейчас, когда с той золотой поры прошло столько времени, вид товарища Брежнева не вызывает у меня столь бурную реакцию. Но определённый дискомфорт в животе у меня, честно говоря, всё же ощущается. Так что и отношение у меня к нему соответственное – боюсь ненароком обосраться!
Глаза у Юры немедленно вылезли из орбит, он явно не ожидал такой внезапной и радикальной перемены в Мотыльковском поведении. Из твари хнычущей и дрожащей второй секретарь превратился в бесноватого комсомольского хама, своей безобразной антинародной критикой попирающего самое святое. Он угрожающе оскалился, обнажив полный рот острых кривых зубов, и из-за чего стал моментально похож на крокодила, и стиснул в руках свою бутылку-орудие с такой нечеловеческой силой, что она обиженно хрустнула.
- Ну, всё, контра антисоветская, пришёл твой конец! - процедил Юра и для убедительности тряхнул своей головой так, что с неё слетела фуражка с кокардой. – Пусть меня отдадут под трибунал, но я тебя замочу! Да я тебя, сучонка такого…
Дима не стал дослушивать угрозы хищного капитана. Ему стало неинтересно, и он повернул голову к стене.
На стенке, прямо на уровне Диминого лица сидел большущий рыжий таракан. Мотыльков сразу же заметил жука и очень удивился. Казалось бы, чего тут такого необыкновенного? Тараканы в городских больницах – вещь, в сущности, совершенно обыкновенная и даже, можно сказать, банальная. Но, тем не менее, связанный Мотыльков смотрел на таракана с открытым ртом, и для этого были причины.
Во-первых, этот таракан был размером с ладонь, что, согласитесь, не часто встречается в наших суровых широтах. А во-вторых, в передних лапках этого таракана дымилась самая настоящая курительная трубка, от которой исходил приятный вишнёвый запах. Ну, а самым странным было то, что таракан заговорил с ним человеческим голосом:
- Здравствуй, товарищ Дима, - сказал таракан, обнаружив при этом сильный южный акцент.
Так может быть, это был вовсе не южный, а тараканий акцент? Весьма может быть. Дима никогда не слышал, как общаются между собой тараканы, и разговаривают ли они друг с другом вообще, поэтому наверняка сказать было трудно. Скорей всего, русский язык приходился усатому насекомому не родным. Как бы там ни было, а тараканище с ним поздоровался, и со стороны Мотылькова было крайне невежливо играть в молчанку. Весь вопрос был в том, как нужно обращаться к усатому насекомому, на «ты» или на «вы». Немного поразмыслив, и решив, что они пока ещё мало знакомы, он выбрал второй вариант.
- Здравствуйте, товарищ таракан, - поздоровался Дима.
Над его головой недовольно запыхтел Юра, о котором Мотыльков уже и думать забыл. А зря! Краешком глаза Дима заметил, как он заносил свою стеклянную дубину для того, чтобы нанести ему страшный и, видимо, последний удар.
- Отставить, капитан! – велел таракан командным и не терпящим возражения голосом. – Ты что же, братец, не видишь, что мы с заключённым разговариваем!
Юра тут же поставил бутылку на пол и вытянулся по стойке смирно.
- Виноват, товарищ Генералиссимус! Больше не повториться!
Таракан пошевелил усами и затянулся трубкой, выпустив в воздух крохотное облачко дыма.
«Какая большая шишка этот таракан, если Юра его так беспрекословно слушается!», - подумал Дима.
Таракан действительно отдалённо напоминал сосновую шишку и цветом, и фактурой. Мотыльков читал, что насекомые таких размеров водятся только на далёком острове Мадагаскар. Передняя половина тела у курящего таракашки была чёрного цвета, а задняя – ярко рыжей.
- Скажите, пожалуйста, товарищ таракан, а все представители Вашего вида владеют русским языком? – спросил Мотыльков.
- Нет, – прошелестел таракан. – Только руководящий состав. Как правило, от полковника и выше.
- Неужели тараканам присваивают воинские звания?
- А чем мы хужее других? – ответил вопросом на вопрос таракан, и Мотыльков уловил в его голосе лёгкую обиду.
-Ничем, конечно! - быстро поправился Дима. - Не обижайтесь, пожалуйста!
Таракан гордо промолчал и с видом оскорблённого достоинства убрался на потолок.
- Подождите, товарищ таракан! - воскликнул Мотыльков. - Я хотел у Вас кое-что спросить! Не будете ли Вы так любезны спуститься ко мне поближе?
Это было сказано так подчёркнуто вежливо, что обидчивый таракан не устоял перед Мотыльковским обаянием и спланировал со стены прямо к нему на подушку. Его рыжие длинные усики были так близко, что их кончики даже касались его лица, и Диме стало как-то немного не по себе.
- Говори! – милостиво разрешил таракаш, совершенно растаявший от Диминых ласковых слов.
- Товарищ Генералиссимус, - начал Дима и понял, что подобрал ключик к сердцу амбициозного и непримиримого насекомого.
Таракан от важности стал красным и гордо выпятил хитиновую грудь.
- Товарищ Главнокомандующий, - продолжил Мотыльков, видя, что его лесть попала в цель. – А можно мне домой? К маме, и к…Дане?
