Глава 18 Игры разума и менталитета

Время от времени читатели задают мне риторический во­прос: «Зачем ты все это пишешь? Россия — не Финляндия, не Корея, не Япония и не Франция. У нас другой ментали­тет, и поэтому иностранный опыт в России неприменим». Порой к таким рассуждениям примешивается изрядная доля издевательства: мол, мы ленивы, безынициативны, не приспособлены к предпринимательской деятельности, при­выкли полагаться на государство. А вот на Западе человек сам себе хозяин: заплатил налоги — и больше знать ничего о государстве не хочет.

Разумеется, все это чепуха. На множестве примеров мы уже убедились в том, сколь высока роль государства в жиз­ни экономически успешных держав. Как получать дешевый кредит, прямые дотации, налоговые льготы и даже субси­дирование экспорта, так западный бизнесмен со всех ног бежит к родному государству за помощью. А государство, в свою очередь, всемерно способствует деятельности от­ечественного предпринимателя, вплоть до того, что первое лицо страны лоббирует экономические интересы конкрет­ных производителей.

«Я держал в руках копию письма президента США пре­зиденту России с просьбой облегчить доступ комбайнов

205

Запрещенная экономика: что сделало Запад богатым, а Россию бедной

американского производства на рынок России»¹, — свиде­тельствует промышленник Константин Бабкин.

Так что плюньте на все эти сказки о самостоятельности западного бизнеса. Львиная доля его эффективности обе­спечена мощью государства.

А вот что касается менталитета нашего народа, то счи­таю необходимым подробнее осветить этот вопрос. Я об­щался со множеством известных публицистов, журналистов и писателей, одним словом — с теми, кто оказывает влияние на общественное мнение. Беседуя с ними, я заметил, что и либералы-западники, и современные славянофилы-поч­венники разделяют одну и ту же историческую концепцию формирования менталитета нашего народа. Конечно, дают­ся диаметрально противоположные оценки, но в главном и те и другие придерживаются одной и той же точки зрения.

Согласно типичным рассуждениям, менталитет сформи­ровался в эпоху, когда абсолютное большинство населения проживало в деревнях и занималось крестьянским трудом. Тяжелые климатические условия России приводили к тому, что, даже трудясь на пределе сил, крестьянин едва был спо­собен прокормить себя и свою семью. Поскольку излишек продукта практически отсутствовал, то рыночные отно­шения складывались очень медленно (торговать попросту нечем). Суровый климат резко затруднял ведение инди­видуального хозяйства, заставляя крестьян стягиваться в общину, и способствовал формированию уравнительных и коллективистских принципов.

Исходя из этих предпосылок, современные славянофи­лы-почвенники делают следующие выводы.

¹ Бабкин К. А. Разумная промышленная политика, или Как нам выйти из кризиса. — М.: Манн, Иванов и Фербер, 2009. С. 34.

206

Глава 18. Игры разума и менталитета

1. Наш народ — коллективист, и это очень хорошо.

2. Мы не рвачи по натуре, не гонимся за прибылью, капи­тализм с его культом наживы нам не подходит.

3. Мы — высокодуховны и миросозерцательны. А вот что говорят отдельные либералы-западники:

 

1. Наш человек не миросозерцатель, а лентяй и бездельник, вечно уповающий на авось Емеля, лежащий на печке.

2. Общинное мышление до сих пор мешает России строить капитализм. Нет уважения к частной жизни, а немногих талантливых и инициативных людей с предпринима­тельской жилкой считают выскочками и всячески давят.

3. В России не гонятся за прибылью не по причине высокой духовности, а потому что привыкли, что от нас ничего не зависит, прибыли просто нет, едва на проживу хватает, отсюда и проклятая уравнительность.

4. В течение сотен лет экономических стимулов быть дис­циплинированным просто не существовало, и поэтому наш человек расхлябан, не приучен к порядку.

Вот характернейший пример изложенного, отрывок из интервью радикального либерала, публициста и писателя Александра Никонова:

«Что же такого есть в русском крестьянском быте, что сделало русских русскими — ленивыми, необязательными, неаккуратными, безалаберными раздолбаями, вечно рас­считывающими на авось?.. Россия очень холодная страна с плохими почвами, поэтому здесь живут именно такие люди, а не иные. В Европе сельскохозяйственный период десять месяцев, а в России пять… Разница — в два раза. В Европе не работают в поле только в декабре и январе. В ноябре, например, можно сеять озимую пшеницу, об этом знали английские агрономы еще в XVIII веке.

207

Запрещенная экономика: что сделало Запад богатым, а Россию бедной

В феврале проводить другие работы. Так вот, если просчи­тать, то получится, что русский крестьянин имеет на пашенные работы, кроме обмолота зерна, 100 дней. И 30 дней уходят на сенокос. Что получается? А то, что он жилы рвет и еле управляется. Глава семьи из четырех человек (однотягловый крестьянин) успевает физически вспахать две с половиной десятины. А в Европе — в два раза больше. … Средний урожай при тех орудиях труда был сам-3. То есть из одного зернышка вырастало три. Из 12 пудов — 36. Ми­нус один пуд на семена, получается 24 пуда — чистый сбор с десятины. С двух с половиной десятин — 60 пудов. Это на семью из 4 человек. А семья из четырех человек, учитывая, что женщины и дети едят меньше, равна 2,8 взрослого.

При том, что годовая норма потребления — 24 пуда на человека. То есть нужно без малого 70 пудов. А есть только 60. Причем из них еще нужно вычесть часть для прокорма скота — овес лошади, подсыпка корове. И вместо 24 по­ложенных по биологической норме россиянин потреблял 12–15–16 пудов. 1500 ккал в сутки вместо потребных ор­ганизму 3000. Вот вам средняя Россия — страна, где хлеба всегда не хватало. Где жизнь была всегда на пределе возмож­ности. Вечная борьба, вечный страх голода…

Но если вы вдруг подумали: “Зато наши крестьяне 7 месяцев в году отдыхали! На печи зимой лежали”, то глубоко ошиблись. Зимой работы было тоже невпроворот. …Из-за перманент­ной нищеты русский крестьянин, в отличие от европейского, в сапогах не ходил. Для того чтобы обуть всю семью — 4 че­ловека — в сапоги, крестьянин должен был продать три четверти своего зерна. Это нереально. Сапоги были просто недоступны. Россия ходила в лаптях. В год крестьянин вына­шивал от 50 до 60 пар лаптей. Умножим на всю семью. Делали лапти, естественно, зимой, летом некогда было. Купить ткань на рынке крестьянин не мог. Точнее, мог, но в каче-

208

Глава 18. Игры разума и менталитета

стве какого-то редкого роскошного подарка и то только жене, дочке никогда не покупал… А одеваться надо. Поэтому женщины зимой пряли и ткали. Плюс приготовление ремней, сбруи, седелок… Заготовка леса на дрова…

Между прочим, до конца XVIII века в России не было даже пил, и лес валили топорами. Причем, поскольку печи были несовершенные, а потолков в избах не было вовсе (потолки как дополнительные теплоизоляторы начали появляться только во второй половине XVIII века), дров требовалось просто уйма — примерно 20 кубометров… отупляющий ежедневный труд, не приносящий, однако, сколько-нибудь значимых плодов и не сулящий перспектив; черный беспро­светный быт; жизнь на грани постоянного голода; абсолют­ная зависимость от погодных условий не могли не сказаться на формировании русского психотипа.

Сколько бы ты ни работал, все равно все в руках божьих, захочет — даст, не захочет — сдохнешь. Работай, не рабо­тай — от тебя почти ничего не зависит. Отсюда в русских эта вечная зависимость от “решений свыше”. Все жизненное время русского человека, кроме сна, с самого детства уходи­ло на простое физическое выживание… Есть мнение, что только потому и прижились сталинские колхозы, что были они абсолютно в духе народном.

Вся русская крестьянская психология — это психология коллективизма. С одной стороны, это хорошо: все долж­ны помогать друг другу. Но другой стороной общинности является нетерпимость к “выскочкам” — людям, чем-то выделяющимся — умом, богатством, внешностью… Без этой коллективистской психологии, тормозящей развитие капиталистических отношений (суть которых и состо­ит в большей атомизации, индивидуализации общества), российскому крестьянству было просто не выжить. Ну не мог существовать фермер-одиночка в условиях пахотного

209

Запрещенная экономика: что сделало Запад богатым, а Россию бедной

цейтнота, когда “день год кормит”. Десять-двадцать дней проболел, не вспахал — и твоя семья обречена на голодную

смерть…» ¹

Что сказать по этому поводу? Обратите внимание, вы­воды, которые делает либерал, не отличаются от умоза­ключений славянофилов-почвенников. Оценки разные, но не выводы. То, что почвенник считает миросозерцатель-ностью, у либерала просто названо ленью. Как видим, и те и другие полагают, что ленится крестьянин, сидит на печи день-деньской, но одни думают, что это он так созерцает, а другие — что бездельничает.

Вывод, мягко говоря, очень странный. Сначала долго и подробно рассказывать, что русский человек всю свою жизнь вкалывает с утра до ночи, а потом делается вывод о русской лени. Это логический нонсенс. Но и почвенники ничуть не лучше. Соглашаясь с тем, что жизнь крестьянская была очень и очень тяжела, они по какой-то причине также верят в Емелю-миросозерцателя, который за прибылью не гонится, свистульки деткам мастерит и сказки окружающим рассказывает. Как в одной голове умещаются две взаимо­исключающие идеи, Бог ведает.

Лично мне очевидно, что, напротив, именно российский климат мешает миросозерцательности, или, если хотите, лени. Как можно называть бездельником человека, который годами рвет жилы, и только ради того, чтобы с голоду не умереть? Как можно говорить, что русский человек считает, будто бы «работай, не работай, от тебя почти ничего не за­висит»? Как это не работай? Как это почти не зависит? Как раз наоборот: от труда в России напрямую зависит само фи-¹ http://www.contrtv.ru/print/2185/

210

Глава 18. Игры разума и менталитета

зическое выживание, то есть всё зависит. Это в Европе кре­стьянин, даже работая намного меньше российского коллеги, полностью себя обеспечивает, а дальнейший труд ведется ради получения излишков, которые выгодно продавать на рынке. В таких условиях можно, обеспечив себя, дальше и не работать, от голода не умрешь. Благодатная природа щедро вознаградит даже раздолбая, а в России лентяи-миросозерца-тели автоматически вымирают от голода и холода. У русского все шло в ход, все приспосабливалось к хозяйству.

Опять же по причине страшного климата мы вынуждены быть прагматичными. Считать приходится всегда, а малей­шая ошибка равна смерти от холода и (или) голода.

Здесь уместно процитировать бизнесмена-аграрника XIX века Энгельгардта. В отличие от скучающих бар, лю­бивших поохотиться да послушать байки егеря у костра, а потом со всех ног бежавших домой в Москву и Петербург, чтобы там рассказывать о крестьянах духоносцах-миро-созерцателях, Энгельгардт занимался в деревне бизнесом и контактировал с нашими крестьянами по сугубо практи­ческим вопросам. И вот что он пишет о «деревенских меч­тателях» в своей знаменитой книге «Письма из деревни»:

«Обед граборов (землекопов. — Примеч. Д. Зыкина) со­стоял из вареного картофеля. Это меня удивило, потому что я слыхал, что граборы народ зажиточный, трудолюбивый, получающий обыкновенно высшую, почти двойную против обыкновенных сельских рабочих плату, и едят хорошо.

— Что это? Вы, кажется, одну картошку едите? — обра­тился я к рядчику.

— Одну картошку.

— Что ж так?

— Да не стоит лучше есть, когда с поденщины работаешь.

211

Запрещенная экономика: что сделало Запад богатым, а Россию бедной

— Вот как! А мне говорили, что граборы хорошо едят.

— Да и то! Мы хорошо едим, когда сдельно работаем, когда канавы роем, землю от куба возим, чистку от десяти­ны снимаем.

— Что же вы тогда едите?

— Тогда? Щи с ветчиной едим, кашу. Прочную, значит, пищу едим, густую. На картошке много ли сделаешь?

— Да разве вам все равно, что есть? Ветчина, каша ведь вкуснее.

Рядчик посмотрел на меня с недоумением. Его, видимо, удивило, как это я не понимаю такой простой вещи, и он стал мне пояснять.

— Нам не стоит хорошо есть теперь, когда мы работаем с поденщины, потому что нам все равно, сколько мы ни сделаем, заработок тот же, все те же 45 копеек в день. Вот если бы мы заработали сдельно — канавы рыли, землю вози ли, — это другое дело, тогда нам было бы выгоднее больше сделать, сработать на 75 копеек, на рубль в день, а этого на одной картошке не выработаешь. Тогда бы мы ели прочную пищу — сало, кашу. Известно, как поедаешь, так и поработаешь. Ешь картошку — на картошку сработаешь, ешь кашу — на кашу сработаешь.

— Ну, а если бы я возвысил поденную плату и потребо­вал, чтобы вы лучше ели?

— Что же, это можно. Отчего же? Если такое будет ваше желание — можно, — усмехнулся рядчик.

— Ну, а работа спорее бы шла тогда?

— Пожалуй, что спорее.

— А выгоднее ли бы мне было?

— Не знаю.

— Почему же?

212

Глава 18. Игры разума и менталитета

— Работа такая. Работа огульная, сообща, счесть ее нель­зя. Мы и теперь не сидим сложа руки, работаем положенное, залогу делаем, как по закону полагается. И тогда так же бы работали — ну, приналегли бы иногда, чтобы удовольствие вам сделать, особенно если б вы ребятам водочки поднесли. Так ведь, ребята? — Ребята, то есть граборы-артельщики, засмеялись…

— Работа не такая, — продолжал рядчик — работа тут ручная, огульная, счесть ее нельзя. Работаем, да не так, как сдельно, все же каждый себя приберегает — не убиться же на работе, — меры тут нет, да и плата все равно поденно».

Этот короткий отрывок разбивает в пух и прах сразу не­сколько мифов. Миф первый — уравнительный идеал, якобы присущий нашему менталитету. Вдумайтесь, крестьянин, вступивший в артель землекопов, до такой степени нена­видит уравниловку, что готов плохо питаться, чтобы хуже работать и «себя поберечь» в тех случаях, когда его наняли на «огульный труд», то есть тот, при котором вклад в общее дело каждого артельщика трудно измерить, и поэтому оплата не дифференцированная, не сдельная. Артельщик говорит прямо: «Меры нет, да оплата все равно поденная». Но если материальное стимулирование рассчитывается индивидуаль­но, то крестьянин делает инвестицию в самого себя — лучше питается, чтобы лучше работать и больше заработать.

Такого предельного прагматизма в Европе еще поискать! То есть второй миф о нерасчетливых миросозерцателях летит ко всем чертям. Крестьянин постоянно искал до­полнительный заработок, организовывал артели, уезжал в города на подработку. И это понятно, голод и мороз мерт­вого с печи погонят. Да-да, и на печи в России особо не за­лежишься — холодно. Не верите? Думаете, что раз Россия

213

Запрещенная экономика: что сделало Запад богатым, а Россию бедной

богата лесами, то уж чего-чего, а топлива всегда достаточно? Ошибаетесь. Это только в сказках про иванушек да емель деревья сами собой в дрова превращаются. Заготовка дров в условиях отсутствия бензопилы — адский труд, а дров надо очень много — в Средней полосе России снег лежит гораздо дольше, чем в Европе.

Так что не правы те, что считают, будто бы ментали­тет нашего народа — это тормоз для развития капитализ­ма в России. Не правы и западники, проклинающие лень и уравнительный идеал, — нет в России ни того, ни другого. Не правы и почвенники-славянофилы, радующиеся мечта­тельности и созерцательности, — выдумка это, и выдумка глупая. Конечно, на одном свидетельстве Энгельгардта нельзя делать глобальных выводов, но поставить под сомне­ние расхожие клише можно. Кстати, а так ли уж напряженно работают европейцы? Специально возьму для примера нем­цев, которых заслуженно считают трудолюбивым народом. В период 2000–2009 годов немец в среднем работал 1437 ча­сов в году¹. Мягко говоря, в Германии не перенапрягаются.

Посмотрите на карту нашей страны: она и сейчас по территории первая в мире, а еще совсем недавно была зна­чительно больше. Разведать, освоить и отстоять гигантские пространства в кровопролитных войнах с сильными со­седями — способен ли бездельник на такие вещи? Скажут, что все это сделано по указке и под контролем государства. Скажут, но ошибутся. Государство в принципе было неспо­собно управлять землепроходцами, которые уходили на рас­стояние тысяч километров от основных центров России. Ни

¹ Фергюсон Н. Цивилизация: чем Запад отличается от остального мира. — М.: АСТ: CORPUS, 2014. С. 355.

214

Глава 18. Игры разума и менталитета

проверить, что они там делают, ни как-то помочь просто не было возможности. По телефону не позвонишь, навигатор в руки не дашь. Наши торговцы пушниной рассчитывали только на себя, сами строили корабли, шли совершенно не­известными путями, без карт, постоянно рисковали жизнью и участвовали в боевых столкновениях.

Обратите внимание, сколь различны регионы нашей страны. Насколько гибким и предприимчивым должно быть мышление народа, способного успешно жить и в горах, и в снегах, у Черного, Балтийского и Белого морей, в Сибири и на Камчатке. В Заполярье не то что работать, а просто гулять на холоде — и то задача не из легких. А наши геологи, инженеры и рабочие наладили добычу полезных ископаемых. Вот где тяжкий и упорный труд, вот где требуется выносливость и смекалка. Вот где исполь­зуются сложнейшие технологии, а значит, задействованы сильный интеллект, высокая квалификация и качественное образование.

Глупо не учитывать особенности менталитета, но столь же глупо переоценивать его значение. В свое время, когда Китай находился в упадке и другие державы делили его на сферы влияния, было популярно мнение, что конфуциан­ская этика мешает китайцам осуществить промышленный рывок. Однако сейчас, когда Китай уже стал экономическим гигантом, его достижения нередко объясняют именно кон­фуцианскими морально-этическими установками. Мента­литетом легко объяснять как взлеты, так и падения. Но все это оценки постфактум, а мы уже разбирали ряд примеров, когда один и тот же народ, с теми же самыми особенностя­ми поведения сначала долго находился в нищете, но потом в короткий срок добивался процветания.

215

Запрещенная экономика: что сделало Запад богатым, а Россию бедной

Протекционизм приводил к одинаково положитель­ным результатам даже такие разные страны, как Англия XVIII века и Южная Корея второй половины XX столе­тия. Но, разумеется, ни в коем случае нельзя говорить, что протекционизм сам по себе гарантирует успех. Конечно, экономическая жизнь в стране зависит от очень многих параметров, и покровительственная система не является достаточным условием для осуществления промышленно-технологического переворота.

Протекционизм — это тонкий инструмент, требующий точного расчета, дифференцированного подхода к различ­ным отраслям, умения планировать и правильно оценивать конъюнктуру рынка. Им невозможно эффективно пользо­ваться, не обеспечив подавления коррупции. В противном случае льготные кредиты будут выдаваться тому, кто пред­ложил больший размер взятки. То же самое произойдет и с введением высоких пошлин на импорт, квотированием и т. п. Предприятия вместо модернизации превратятся в за­поведники отсталости, а народ будет жить в нищете. Так, собственно, и произошло в ряде стран Латинской Америки, которые во второй половине XX века попытались при­менять протекционистские меры, но получили огромные долги, неустойчивую экономику и нестабильную социаль­ную систему.

Потом, разочаровавшись в протекционизме, они кач­нулись в другую крайность в беспредельный либерализм. Но, как и следовало ожидать, потерпели неудачу. Ни одна латиноамериканская модель, даже широко разреклами­рованная чилийская, не обеспечила таких же показателей устойчивого роста, как в Южной Корее или Японии. И это тоже урок для нас.

216

Вместо заключения:

Что же случилось

В 1990-е годы?

C начала российских «шоковых реформ» прошла почти четверть века. Как мы уже убедились, такого срока оказа­лось достаточно для того, чтобы целый ряд нищих, эконо­мически отсталых стран превратился в индустриальные и технологические лидеры мира. Но в России ничего по­добного не произошло. Сейчас много говорят о том, что нашей стране необходимо слезть с «нефтяной иглы», но эта цель декларировалась уже тогда, в 1992 году. Сейчас, когда я пишу эти строки, первые лица государства объявили о курсе на импортозамещение. Очевидно, требуется нала­дить собственное производство на уровне лучших мировых стандартов. Я помню, сколько было критики в адрес совет­ских потребительских товаров. Но Советского Союза дав­ным-давно нет, а до сих пор не создано промышленности, которая обеспечила бы Россию разнообразной продукцией высокого качества.

Почему же реформы увенчались успехом в Японии, Гер­мании, Южной Корее, Франции, на Тайване, но не в России? Мало того, «шоковая терапия» 1990-х нанесла нашей стране колоссальный ущерб. С этим почти никто и не спорит. Даже известные всей стране «либералы» и «демократы», за ред-

217

Запрещенная экономика: что сделало Запад богатым, а Россию бедной

чайшим исключением, вынуждены признавать, что «шоко­вая терапия» обернулась для миллионов людей страданием и нищетой. При этом распространено мнение, что реформы проводились наивными западниками, не знавшими обще­ство, в котором живут, и вознамерившимися переделать Россию по чужим чертежам. А поскольку условия в нашей стране отличаются от западных, то и результаты слепого копирования оказались провальными.

Реформаторов сильно критиковали не только за «фа­натичную веру в монетаризм», но и за некомпетентность и преклонение перед всем иностранным. А что на это могли бы ответить «западники-либералы»? Будь я их адвокатом, то посоветовал бы им произнести следующую речь:

«Да, мы полностью согласны с тем, что вы говорите. Да, наше правление обернулось для России крахом, да, милли­оны людей стали нищими. Да, экономика развалилась под нашим чутким руководством. Всё это верно. Но вы же сами множество раз говорили, что мы не знали общества, в ко­тором живем. Да, не знали. И, главное, не могли знать. Мы все — и вы, и мы — воспитаны и получили образование в СССР. Ни для кого не секрет, что целые пласты научного знания были недоступны, поскольку противоречили со­ветской официальной идеологии. Где мы могли получить научные знания, адекватные советским реалиями, если под запретом находилось все, что так или иначе не соот­ветствовало официальной идеологии? Экономике учили по Марксу. Социологии — по Ленину и снова по Марксу. Попыт­ки отдельных энтузиастов изучать советское общество, откинув идеологические шоры, резко пресекались.

Мы пришли к власти, не обладая даже минимумом необхо­димых знаний. И вы сами об этом говорите. Да, мы не знали,

218

Вместо заключения: что же случилось в 1990-е годы?

как надо, а кто же тогда знал? Вы забыли, каким было обще­ство конца 1980-х? Народ бредил Западом, мечтал о при­лавках, полных импортным товаром, видеосалоны не могли вместить толпы желающих посмотреть третьесортный американский боевик. Люди мечтали о западной демокра­тии, о возможности самим выбирать руководителей, гре­зили поездками за границу и так далее. И мы выполняли волю народа. Да, мы — западники и хотели сделать Россию Западом, и если в этом наша вина, то такая же вина лежит и на десятках миллионов жителей России.

Да, мы ориентировались на самые богатые страны мира. Но было бы странно, если бы в качестве примера для подра­жания мы выбрали бы нечто иное. Мы хотели, чтобы наша страна также превратилась в процветающую страну. У всех перед глазами пример Японии, в которой западниче­ские реформы увенчались успехом, несмотря на колоссаль­ные различие между японской и европейской культурами. Мы видели, каких успехов достиг азиатский Сингапур, ру­ководство которого проходило обучение на Западе. То же самое относится и к Южной Корее, и к Тайваню, и в какой-то степени к Китаю. Так неужели в России — стране, гораздо более близкой к Европе — западные экономические рецеп­ты неприменимы? Да, мы виноваты, но виноваты не как враги народа, не как сознательные разрушители страны, а как несмышленые дети, делающие кораблики из банкнот, вытащенных из папиного кошелька. Мы — часть народа, такие же, как большинство, и наша безграмотность — это не наша вина, а наша беда».

Ну вот и что на это скажет критик? Он ведь попал в свои же собственные сети. Конечно, можно говорить и об уго­ловных преступлениях, можно посмотреть, как на практике проводилась приватизация, как нарушались договора, за-

219

Запрещенная экономика: что сделало Запад богатым, а Россию бедной

коны, можно и нужно разобраться с фактами коррупции. Но согласитесь, всё это вещи совсем другого порядка. Это переход на частности. А фундаментальные основания, на которых зачастую строится критика в адрес реформаторов 1990-х, никуда не годятся и вредны, поскольку создают ложную картину происходившего.

Реформы, которые проводились у нас в 1990-х годах, не являются попыткой воспроизвести западные методы. Как мы уже убедились, Европа и США поднимались через про­текционизм. А в нашей стране протекционистские барьеры буквально рухнули. Западная промышленность отличается высочайшей концентрацией ресурсов, а у нас во время «шо­ковой терапии» крупнейшие предприятия, напротив, раз­дроблялись. Европейские государства широко используют планирование как инструмент управления. А в России прямо противоположным образом объявили, что рыночная стихия сама урегулирует проблемные вопросы. Западное государ­ство прилагает значительные усилия для того, чтобы поддер­жать науку, и финансирует механизмы внедрения инноваций в промышленность. У нас в 1990-е случился самый настоя­щий погром именно в сфере исследований и разработок.

Этот список принципиальных различий можно про­должать до бесконечности. Российские реформы 1990-х не имеют прецедента в современной истории Запада и поэтому не являются подражанием европейскому или американско­му опыту. Случившееся очень похоже на реалии Латинской Америки, но никак не Германии, Франции или США.

Отмечу, что у реформ 1990-х была предыстория — пере­стройка. Кого сейчас заставишь прочитать законы, прини­мавшиеся в 1980-х? О них забыли, а зря. Кто их изучит, тот поймет, что система уничтожалась сознательно и четко. За-

220

Вместо заключения: что же случилось в 1990-е годы?

коны, разрушившие советскую экономику, были составлены так изящно, что по форме «халва», а по содержанию «секир башка». Это надо уметь, здесь надо быть профессионалом экстра-класса. Выверено каждое слово, и случайности тут быть не может. У некомпетентного, наивного дурачка такое просто не получится.

Странный «дурак» ошибается только в одну сторону, как торговка на базаре, всегда «ошибающаяся» в свою пользу, — то не довесит, то обсчитает, а в особых случаях и не довесит, и обсчитает одновременно. Но у торговки свой интерес, а представляете, как глупо выглядит облапошенный по­купатель, убежденный, что продавец ни считать не умеет, ни весами толком пользоваться не умеет? Его дурят, а он над жуликом хохочет: «гирями научись пользоваться, лох». А «лох» смущенно руками разводит, мол, извините, в школе плохо учились, таблицу умножения не знаем, весы второй раз в жизни видим.

Но на самом деле в СССР было море информации о том, как управляется Западный мир. Опыт французского ди­рижизма, политика концентрации производства и бан­ковского капитала, индикативное планирование и тому подобные вопросы изучались, а результаты исследований широко публиковались в Советском Союзе. Кто хотел об этом знать, тот знал. Знали и про успехи азиатских стран. А главное — прекрасно знали о провале псевдолибераль­ных реформ в Латинской Америке. В начале 1990-х годов уже был накоплен огромный опыт преобразований — как положительный, так и отрицательный. Ссылки на некомпе­тентность и наивность не проходят.

Напоследок считаю необходимым сказать вот еще что. В мире знают, что разумная протекционистская политика

221

Запрещенная экономика: что сделало Запад богатым, а Россию бедной

способна поднимать страны даже из руин. Но дополни­тельные конкуренты никому не нужны, поэтому прикла­дываются всевозможные усилия для того, чтобы на уровне пропаганды дискредитировать идеи протекционизма. Все известные экономические гиганты прошли период про­текционизма. Это никто не отрицает, включая самых ярых либералов. И тогда в ход идет известный демагогический прием: утверждают, что, мол, успехи достигнуты вопреки протекционизму, а не благодаря.

Не стоит верить этой идеологической трескотне. Опыт Германии, США, Японии, Южной Кореи, Франции, Велико­британии, Китая и многих других стран говорит сам за себя и, если вдуматься, не оставляет камня на камне от выдумок о свободном рынке. Но если кто-то решит, что я предлагаю слепо подражать Западу или Востоку, то это будет ошибкой. Однако ряд успешных стратегий стоит перенять, не забывая учитывать реалии нашей жизни и собственный историче­ский опыт.

«Ну хорошо, убедили, — притворно согласится хитрый оппонент, на самом деле лишь отходя на заранее приготов­ленные позиции. — Давайте строить протекционизм, я го­тов даже переплачивать за отечественную продукцию, пусть из бюджета субсидируется экспорт, выдаются льготные кредиты предпринимателям и так далее. А кто гарантирует, что наш бизнесмен, получив столь серьезные преференции, просто не переведет деньги за рубеж? Мы всей страной будем обеспечивать ему веселую жизнь, а он вместо модер­низации производства, повышения качества и понижения цены своих товаров просто начнет почивать на лаврах».

Это действительно серьезный аргумент. Нельзя допу­скать, чтобы протекционизм превратился в кормушку для

222

Вместо заключения: что же случилось в 1990-е годы?

горстки предпринимателей. Если мы помогаем отечествен­ному производителю, то и он обязан помочь нам. Как в Юж­ной Корее решали эту проблему? Очень просто: делаешь то, что тебе рекомендует правительство, получаешь льготы, не делаешь — получаешь налоговую проверку со всеми выте­кающими последствиями.

Кредиты выделяются под конкретные цели, они про­писываются четко, и проверить, выполнена задача или нет, не составляет труда. Вот вам ассигнования на постройку завода. Прошли годы, деньги потрачены, и где завод? Не появился? Ну тогда пожалуйте в суд, а затем в тюрьму да с конфискацией имущества. И это не вывихи тоталитариз­ма, а норма, по которой живут успешные страны. Уклонение от налогов, финансовые махинации, коррупция — все это тяжкие преступления, с которыми жестко борется госу­дарственный аппарат в Корее, Японии, США, Франции, да где угодно.

Не руководство страны было игрушкой в руках чеболей, а чеболи были и остаются инструментом государства для развития Южной Кореи. Конечно, это не значит, что там полностью побеждена коррупция, но по крайней мере она придавлена до уровня, при котором экономика растет быстрым темпом и страна преображается буквально на глазах.

Так что механизмы контроля бизнеса и чиновников есть, они известны и хорошо отлажены на опыте целого ряда стран. Например, существует декларация не только о доходах, но и о расходах. Если расходы больше, чем до­ходы, — то это признак незаконного обогащения и основа­ние для проверки. Заметьте, презумпция невиновности не нарушается, ведь сам по себе факт появления имущества,

223

Запрещенная экономика: что сделало Запад богатым, а Россию бедной

на приобретение которого у человека в принципе не было средств, еще не влечет тюремного срока. В конечном счете все решит суд, и только он может признать человека пре­ступником.

Ну а если и судья взяточник? Как быть, если сложилась тотальная система подкупа всего и вся? А вот это дело президента лично. Он курирует силовой блок и кадровые назначения там, и если необходимо, то пусть лично вмеша­ется в ситуацию. Пак Чжон Хи вмешивался. Правда, он был диктатором, но по нашей Конституции глава государства имеет очень широкие полномочия, достаточные, чтобы на­вести порядок.