Жизнь внутри монастыря

Монастыри, даже самые известные, представляли собой закрытые общества, поэтому про их внутренний строй известны только общие черты. По уставу монастыри делились на общежительные, необщежительные. В общежительных монахи всё получали от монастыря, а свой труд по священнослужению и различным послушаниям отдавали в пользу обители.  В необщежительных монастырях никто не имел собственность, монахи получали пищу от обители, а одежду и другое необходимое покупали сами, получая жалование от монастыря. Такие монахи больше контактировали с внешним миром, вступали в имущественные отношения, и порой, заставляли людей усомниться в своей праведности.  Ввиду нареканий в 1869 году Синод предложил провести реформу: все монастыри сделать общественными, однако идея была встречена монашескими протестами, и проект не был воплощен в жизнь.[31] Однако, некоторые монастыри все же были переведены в общественные, так же такой режим вводили во вновь открытых монастырях. Таким образом, к 1896 году насчитывалось 46 общественных мужских монастырей (11 на Кавказе) и 101 женский.

Внутреннее устройство общежительных и необщежительных монастырей сильно отличалось. Настоятелей необщежительных монастырей назначал Синод по представлению от епархиальных архиереев двух кандидатов. Настоятель общежительного монастыря избирался всеми обитающими в нем монахами преимущественно из своей среды, а в случае необходимости – из другого монастыря, тоже общежительного. Представляя в Синод избранного кандидата, архиерей мог выразить свое несогласие и назвать своего кандидата – не иначе, как из того же монастыря. Окончательное решение принимал Синод. В 1688 году патриарх признал самоуправление первой лавры – Киево-Печерской, в 1853 – Александро-Невской. Внутренние дела лавры решались настоятелем совместно с Духовным собором и оформлялись в виде протокола. Этой же коллегии принадлежали и некоторые судебные функции. Кандидаты в члены собора намечались «общим избранием» по мере образования вакансий. Например, в Духовный собор Троице-Сергиевской лавры входило 12 монахов, в том числе, наместник и казначей. Каждый день в монастыре начинался с того, что будильный за полчаса до благовеста обходил кельи. Присутствие на утренней литургии было обязательно для всех. Монахи и послушники находились в церкви в стороне от других людей, запрещалось оглядываться по сторонам и выходить из церкви (только в случае крайней нужды), по пути в церковь и из церкви запрещалось останавливаться и разговаривать с кем либо. После службы братия шла на трапезу. Она начиналась и заканчивалась молитвой. Пища была постная. Во время трапезы читались священные книги, разговаривать было запрещено. В келью пищу разрешалось брать только старым или тяжелобольным. Время, свободное от монастырских обязанностей, монахи могли проводить в своих кельях, занимаясь молитвами, чтением душеполезных книг, упражнениями в церковном чтении и нотном пении. Очень поощрялось занятие иконописанием и такими «рукоделиями», которые благоприятствуют здоровью «посредством телодвижения» (например, столярным или токарным делом). В келье следовало поддерживать чистоту и порядок. Для совместного чтения можно было ходить в кельи друг друга. С утреннего благовеста монастырь открывался для посторонних лиц, а закрывался в семь или восемь часов вечера, в летние же праздники – по окончании всенощного бдения. Внешних посетителей можно было принимать в кельях лишь после поздней литургии и до вечерни – с разрешения настоятеля. Женщины не могли входить в кельи мужского монастыря. Их можно было принимать в трапезной (не во время трапезы) или в специально отведенной комнате, в присутствии одного из старцев. Настоятель мог принимать посетителей, руководствуясь «собственным благорассуждением». Выход кого-либо из братии за монастырские ворота разрешался лишь по уважительным причинам, днем, с возвратом до вечерней трапезы. Послушники, молодые и не внушающие доверия монахи шли в сопровождении опытных старцев. Настоятель должен был знать, кто из братии и с кем переписывается по почте. Он мог потребовать, чтобы письма были ему показаны. Найдя переписку бесполезной, мог распорядиться о ее прекращении. Неявка на молитву, опоздание на трапезу и другие нарушения карались санкциями, вплоть до лишения еды. В некоторых монастырях были своеобразные «карцеры», комнаты для нарушителей. Пока человек пребывал в такой комнате, его кормили лиш хлебом, водою, квасом и другой скудной пищей. Такие комнаты назывались «смиренными». В конце ХIХ – начале ХХ веков дисциплина в монастырях начала падать. Появлялись изысканные блюда, водка и вино.

Доходы монастырей.

Прием огромного числа богомольцев и содержание монашеской жизни требовало больших расходов. На протяжении веков доходы монастырей тщательно скрывались. Нарочитая скромность не уходила от внимания от публицистов, и появлялись слухи о неимоверных монастырских богатствах. Казенные субсидии были невелики. В 1873 году, например, монастыри получили от государства 407 тысяч рублей, а в 1910 году – 397263 тысячи рублей (551 рубль на мужские и 153712 на женские), что составили 1,1% от сметы Синода.[32] Гораздо более значительными были частные пожертвования. Даже простые богомольцы старались чем-то отблагодарить монастырь за гостеприимство, за возможность помолиться в святом месте. Например, крестьянки несли пряжу. Нилова пустынь в 1874 г. получила 26,8 тыс. аршин ткани.[33] Многие дворяне-меценаты брали монастыри на попечение. Например, женский Иверский монастырь в Самаре содержал дворянин Петр Алабин, на территории монастыря он и похоронен. Знаменитой жертвовательницей была графиня Анна Алексеевна Орлова-Чесменская, единственная дочь фаворита Екатерины Великой. Она была очень религиозной, и даже ради религии отказалась от замужества. Ее духовный отец был иеромонах Фотий, настоятель Юрьевого монастыря, даже после смерти Фотия она продолжала обеспечивать монастырь. Умерла дворянка в 1848 году, находясь в том самом монастыре. [34] В период реформ женщины императорской семьи (императрица Мария и жена брата императора Александра II – Александра) занимались созданием женских монашеских общин. Сборщицей средств была игуменья Серпуховского монастыря Митрофания (в миру: баронесса Прасковья Розен). Теневые стороны и ненадежность такого способа поддержки монастырей, как частные пожертвования, показало дело игуменьи Митрофании. Против игуменьи возбудили уголовное дело о присвоение частных средств и подделке векселей, женщину приговорили к 14 годам ссылки в Сибирь. [35] Имея избирательный характер, пожертвования стекались в особо чтимые монастыри, где часто лежали втуне. Другие же монастыри испытывали нужду. Отсутствовали средства на развитие общей сети монастырей. Особенно остро это почувствовалось в пореформенный период, когда была сделана попытка применительно к новым условиям сориентировать монастыри на новые цели.  Большую часть доходов обеспечивали землевладения. В 1797 секуляризация церковных земель, введенная Екатериной Великой, частично приостановилась. Император Павел приказал отмежевать монастырям по 30 десятин земли. С 1838 года монастырям выделялось с 50 до 150 десятин леса. Также монастыри получали угодья казенных дач, а также в дар от частных лиц, но  некоторые монастыри приобретали земли самостоятельно. Однако, относительно церковных, монастырское землевладение было невелико. В 1905 году монастырям Европейской части Российской Империи принадлежало 739 777 десятин земли в 50 губерниях. Для сравнения: церквям принадлежало 1,8 млн десятин, помещикам – 79 млн, крестьянским наделам – 124 млн.[36] Доходность земель зависела от характера угодий. Леса давали меньше всего дохода, поэтому монастыри Севера находились в более бедном положении, чем монастыри Южной и Средней России. Пахотная, луговая и огородная земля частично сдавалась в аренду, частично обрабатывалась силами монастыря либо наемными рабочими. На землях, которые монахи обрабатывали сами, производили пшеницу, рожь, ячмень, овощи, фрукты, ягоды, в основном, для нужд монастыря. Излишки продавались. Так же почти все монастыри владели рогатым скотом, лошадьми и птичьим двором. Животные приносили хороший доход, например, Савво-Вишерский монастырь заработал от продажи лошадей и коров 514 рублей в 1874 году. Молоко, яйца, масло обычно шло на нужды монахов, излишки продавались

Монастыри имели собственные мельницы. Многие монастыри владели гостиницами. Свято-Троицкий Творожковский женский монастырь имел жилой дом в Петербурге, приносивший 2 тыс. руб. ежегодного дохода. Доходы крупных монастырей, слагаясь из перечисленных источников, превышали расходы. Разница между доходами и расходами либо шла на благоустройство монастыря, расширение тех или иных производств, либо скапливалась в виде капитала. Женские монастыри обычно были беднее мужских. Очень бедны были Вологодские и монастыри Севера и Сибири. Капиталами свыше 100 тыс. руб. обладали 12 монастырей (7,1% из 167). В общей сложности им принадлежало 2 556 620 руб. (36,7%). В число богатейших монастырей входило два женских – Введенский Тихвинский и Горицкий Воскресенский (оба в Новгородской епархии). [37] Имея свободные капиталы, богатые монастыри старались выгодно их вложить – чаще всего в частные банки, пока не вышел указ 5 февраля 1883 г., обязавший их перевести свои вклады в Государственный банк.[38]