2021-12-25
259
В предложенной Анаксагором картине мира вселенная – это бесконечное множество вечных, мельчайших, не доступных чувственному восприятию частиц, которые он называл «семенами», а Аристотель потом назвал «гомеомериями» (т. е. телами, состоящими из однородных частей).
Одного начала, считал Анаксагор, нет, а есть смесь, соединение (бесконечные варианты) всех элементов: «любая из частиц есть смесь, подобная целому» и «начала неограниченны [по числу]»; «никакая вещь не возникает и не уничтожается, но [каждая] составляется из смешения существующих вещей или выделяется из них» [8].
Первичных элементов или «семян» столько, сколько качественно различных вещей. Частицы смешиваются и разделяются, но свойства элементов, из которых они состоят, не превращаются одно в другое, не возникают и не уничтожаются, а существуют вечно.
Так, горячее и холодное – две противоположности, а между ними ‑ непрерывный ряд изменений от горячего к холодному и от холодного к горячему. Между этими противоположностями можно посредине найти точку равновесия, которая поделит ряд изменений на две противоположные части – на горячую и на холодную.
Эта промежуточная точка будет в тоже время выступать двояко: как холодная точка относительно горячей стороны и как горячая точка относительно холодной стороны. Получается, что промежуточное состояние содержит в себе и холодное, и горячее, так как соотносится с двумя противоположностями.
Но между промежуточным и холодным концом существует свое (второе) промежуточное, которое делит уже эту часть на две части. И это, второе промежуточное состояние будет, естественно, также противоречиво. И так можно делить до бесконечности на две противоположные части каждый из отрезков между промежуточным (первым, вторым, третьим, … n -промежуточным) и одной из противоположностей. Единое, таким образом, бесконечно делимо и потому непрерывно.
Бесконечная делимость – не произвол исследователя, а объективная данность: противоположности самопроизвольно стремятся к состоянию равновесия как в едином, так и во всех его частях, одна противоположность в состоянии равновесия компенсируется другой. Поэтому единое состоит из бесконечного множества частиц, в каждой из которых есть противоположности и промежуточное состояние, включающее эти противоположности.
«Гомеомерия» ‑ это введенное Аристотелем понятие при изложении учения Анаксагора указывает на такую раздельность целого, где все части подобны одна другой и общему целому, где «всё во всем»: все бесконечно делимо, и каждая частица содержит кое-что от каждого элемента материи. «…Должно думать, что во всех соединениях заключается много различных веществ и находятся семена всех вещей, имеющие разнообразные формы, цвета, вкусы и запахи» [9].
Аристотель, отмечая новаторство онтологических идей Анаксагора, заметил, что из его утверждений оказываются возможны скептические гносеологические выводы: «…Получается … у Анаксагора: «все вещи вместе», и, следовательно, ничего не существует истинно» [10]. «…По учению Анаксагора, есть нечто посредине между членами противоречия, а потому все ложно; в самом деле, когда все мешалось, тогда смесь уже не будет ни хорошее, ни нехорошее, так что [о ней уже] ничего нельзя сказать правильно» [11]. «В самом деле, если [Анаксагор] говорит, что во всяком есть часть всякого, то он тем самым говорит, что всякая вещь столь же сладкая, сколь и горькая (и так в отношении любой из остальных противоположностей), раз во всяком находится всякое не только в возможности, но и в действительности и в обособленном виде» [12]. «Поскольку начала [у Анаксагора] бесконечны и по количеству и по виду, то познать образованные из них [вещи] невозможно: ведь мы только тогда полагаем, что познали сложную вещь, когда узнаем, из каких и из скольких [начал] она состоит» [13].
В истории западноевропейской философии анаксагоровская идея «всё во всем», когда каждая вещь в той или иной мере содержит в себе все остальные вещи, имела отклик и развитие в разных вариантах. Например, своеобразным отражением этой идеи является принцип Николая Кузанского, который через две тысячи лет после Анаксагора утверждал: «Бог во всем так, что все ‑ в нем», бог во всем как бы через посредничество Вселенной, где «все ‑ во всем и каждое ‑ в каждом» [14]. Подобную идею выразил в XVII веке Г.-В. Лейбниц в учении о монадах ‑ о бесконечно малых душах-телах, в каждой из которых содержится весь строй мира [15].
Учение Анаксагора справедливо считается среди первых философских учений о космосе наиболее отвечающим собственно теоретическому объяснению мира. Но в этой идее и принципе «всё во всем» заложена глубинная основа целостного видения мира, слиянности философского и эстетического, теоретического и художественного осмысления. Анаксагор обосновывал, как он считал, объективное устройство мира. Искусство отстаивает свое исключительное право через единичное творить как бы анаксагоровскую бесконечность через особый дар видения совокупности всех отношений вещи в ней одной и в каждой ее отдельной, уникальной детали. В строчках английского поэта XVIII века Уильяма Блейка, замечательно выражающих суть художественного видения мира, слышится эхо идеи Анаксагора:
«В одном мгновенье видеть вечность,
Огромный мир – в зерне песка,
В единой горсти – бесконечность
И небо – в чашечке цветка».
Но если каждая частица содержит всё, как получается по Анаксагору, то откуда многообразие вещей?
В каждой частице любой вещи, по Анаксагору, присутствуют качества всех вещей, но ‑ в различных пропорциях. Определенность вещи дает то, чего в них содержится больше всего. «Все заключается во всем, каждая же [вещь] характеризуется тем, что в ней преобладает. Так золотом кажется то, в чем много золотого, хотя в нем есть все» [16]. В жидкостях больше воды, хотя в них есть и огонь, и земля (взвесь), и воздух; в огне же преобладает огонь, хотя огонь понемногу, но содержится во всем. Причем, мы воспринимаем только эти преобладающие элементы, в соответствии с которыми мы вещь и называем. Другие элементы, которые также заключены в вещах, нельзя заметить, а можно постигнуть их наличие лишь разумом.
Космос заполнен бесконечным множеством частиц. Даже то, что кажется пустым, на самом деле заполнено хотя бы частицами воздуха.
В этих малых частицах «нет никогда наименьшего, но всегда имеется еще меньшее», «и в большом, и в малом [находится] бесконечность и нельзя получить ни наименьшего, ни наибольшего» [17]. Иными словами, частицы обладают делимостью, которая не имеет предела. Дойти до предела делимости, по Анаксагору, значит дойти до Ничто. Но Ничто не существует потому, что нет предела делимости.
Анаксагор был первым, кто высказал идею бесконечной делимости материи (здесь, безусловно, просматривается «перекличка» с темой бесконечной делимости у Зенона Элейского, заявленной в его знаменитых апориях, но у него речь не шла о бесконечной делимости вещества вселенной). Вселенная есть бесконечное множество частиц (гомеомерий), каждая из которых также содержит в себе бесконечность. Каждая частица подобна вселенной, так как «содержит в себе всё», представляет собой целую вселенную, все ее множество свойств и сущностей. Но также каждая частица подобна вселенной количественно в своей бесконечной делимости. В бытии в каждой точке всегда есть бесконечно малые частицы, содержащие бесконечные множества.
Анаксагор по сути дела ввел новое понимание бесконечности космоса – бесконечности «глубины». У английского философа XVIII века Эдмунда Бёрка отмечен возвышенный (эстетический) аспект идеи бесконечности, в том числе, и бесконечности «глубины»: «Когда мы принимаем во внимание бесконечную делимость материи, когда мы обнаруживаем жизнь в этих чрезвычайно малых, но, тем не менее, организованных существах, которые не поддаются точному изучению с помощью самых тонких органов чувств, когда мы переносим свои изыскания еще дальше … еще на много порядков меньше, …все уменьшающиеся ступени лестницы существования, мы изумляемся и поражаемся чудесам миниатюрности и крохотности; а по воздействию мы не в состоянии отличить эту крайне малую величину от самόй величественности. Ибо как деление, так и сложение должны быть бесконечны, потому что идея совершенного единства может быть только идеей законченного целого, к которому нельзя ничего добавить, и никакую другую идеею представить нельзя» [18].
В каждой гомеомерии как бы мала она ни была, содержится бесчисленное множество частиц, качественно отличных друг от друга и расположенных определенным образом ‑ это ее особая форма, ее сущность, благодаря чему она есть определенная «вещь», именно данный, а не какой-нибудь другой вид начала.
