Источники 2 страница

Воздержусь от дискуссионных суждений в связи с вышеизложенным, чтобы не отклоняться от предмета исследования. Замечу лишь, что советская историография требует очень осторожного подхода к анализу, который исключил бы сползание исследователей и к огульному нигилизму, упакованному в красивые яркие публицистические обертки, и к апологетике в духе «Краткого курса истории ВКП (б)» или, по крайней мере, «Истории КПСС».

Исследуемая в монографии проблема освещалась, главным образом, в комплексе с вопросами укрепления воинской дисциплины и правопорядка в Вооруженных силах СССР, идейно-политического, воинского, нравственного, правового, героико-патриотического, атеистического, эстетического воспитания личного состава. В количественном отношении такая историография достаточно объемная. По моим подсчетам, она насчитывает более 2500 трудов[101], различных по объему, жанру, научной значимости.

И здесь можно выделить три условных историографических этапа:

— первый — 1921 – 1930 гг.;

— второй — 1930 – первая половина 1950-х гг.;

— третий — вторая половина 1950-х – 1991 гг.

Представляется важным подчеркнуть, что в связи с конкретно-исторической обстановкой данные этапы характеризовались различными чертами и особенностями тематической направленности исследований, конъюнктурными деформациями, соответствующей источниковой базой, которой могли располагать исследователи в то или иное время.

Первый историографический этап (1921 – 1930 гг.) характеризовался рядом явлений, детерминировавших развитие отечественной исторической науки.

Во-первых, историки, по крайней мере, в первой половине 20-х годов минувшего века могли заниматься научными изысканиями в условиях относительной творческой свободы. Шел поиск путей дальнейшего развития исторической науки в условиях молодого Советского государства. Марксистско-ленинская методология пока что не была монопольной. Она сталкивалась с методологическими подходами дореволюционных российских исторических школ.

Естественно, идеологи правящей партии большевиков прикладывали максимум организационных усилий, чтобы оказать действенную помощь в вытеснении старых методологических подходов. В 1921 г. создали Институт Маркса и Энгельса, в 1923 — Институт красной профессуры, в 1923 г. — Российскую ассоциацию научно-исследовательских институтов общественных наук[102]. И уже к 1925 г. новая власть оказалась вполне в силах существенно реорганизовать Академию наук (как раз в год празднования ее 200-летия), внедрив в ее состав чисто марксистские структуры. Именно после этого, во второй половине 20-х гг. XX в., начинается медленное, но уверенное затухание относительной творческой свободы историков.

Во-вторых, приоритетным направлением стало изучение данных процессов применительно к Красной армии. По отношению к Белой армии изучение протекало вяло, находя крайне краткое освещение, главным образом в информационном плане, в ряде трудов советских историков, где исследовался, в комплексе с другими темами, лагерь контрреволюции[103]. Примерно с 1929 г. тенденция затухания интереса к изучению лагеря белых приняла достаточно устойчивый характер. Она стимулировалась государственным и партийным руководством СССР. Если до 1929 г. в нашей стране успели издать свыше 50 мемуаров[104], написанных деятелями Белого движения, а в печати постоянно появлялись рецензии на книги белой эмиграции[105], то вскоре последовал негласный запрет на их публикацию, оформившийся в 1930-е гг. как неукоснительное руководство к действию.

В-третьих, сложилось противоречивое положение с источниковой базой исторических исследований. Здесь можно выделить характерные черты:

— несомненно, положительно, что продолжал совершенствовать свою деятельность архив Красной армии, который осуществлял базовую научную и техническую обработку документов, а также и их опубликование. Уже в 1932 г. в архиве сосредоточилось до 2 млн единиц хранения материалов по Гражданской войне[106]. Однако военные историки жаловались на недостаток архивных материалов. Об этом, в частности, писал А.С.Бубнов в предисловии к первому тому «Истории гражданской войны»[107]. И вряд ли «архивный голод» могло компенсировать то, что, например, в 1921 г. было опубликовано в журнале «Красный архив» 7 подборок документов по Гражданской войне, а в 1922 г. — 9[108].

— с другой стороны, если судить об археографии 1920-х гг. с точки зрения двух основных форм публикаций (тематические сборники и публикации в исторических журналах), то можно сделать вывод о весьма ее незначительном развитии в количественном отношении. Всего было издано 91 название литературы археографического плана, из них 60 опубликованы в журналах, в том числе в «Красном архиве» — 23. Но из 31 специального сборника документов по истории Гражданской войны 23 сборника содержат в себе только советские документы, 6 сборников — документы из лагеря белых, в остальных двух сборниках имеются документы смешанного характера[109].

Видимо, в данной связи можно согласиться с мнением советских исследователей Т.В.Иваницкой и М.С. Селезнева, высказанном еще в 1962 г. Они писали: «Некоторые публикаторы не ставили перед собой задачу всесторонней характеристики той или иной исторической проблематики с помощью публикации документов. Допускались ошибки в оценке документов в предисловиях, примечаниях и др. В приемах публикаций наблюдался разнобой»[110];

— значительное количество материалов, имеющих отношение к исследуемой теме (как прямое, так и опосредованное), опубликовали военные журналы и газеты. Их издавалось в 1921 г. свыше 100 (!) наименований[111];

— источниковая база значительно пополнилась за счет мемуаров, дневников, эпистоляриев. В исследуемом временном интервале было опубликовано отдельными книгами и в журналах около 600 названий мемуаров[112]. Кроме того, следует выделить в отдельную группу работы, классифицируемые как труды мемуарно-исследовательского характера. В них имеется большое количество документов, отдельные из которых можно расценивать как уникальные. Правда, авторам, не имевшим, как правило, базового исторического образования, не всегда удавалось качественно проанализировать имеющийся в их распоряжении документальный материал. Такие труды можно расценивать как занимающие промежуточное положение между собственно мемуаристикой (видом исторического источника) и собственно научной литературой. И в них имеется некоторый материал, как правило, опосредованного, постановочного, а также и информационного плана и по теме укрепления морального духа красных и белых в годы Гражданской войны[113].

В-четвертых, авторы, которые специализировались на истории Гражданской войны, практиковали разные подходы к использованию источниковой базы. Имелось два подхода. Сторонники первого подхода призывали критически относиться к мемуарной литературе, о чем заявляли со страниц журнала «Пролетарская революция»[114]. Другие историки предостерегали от фетишизации архивных документов[115]. Налицо две крайности. Архивные документы — чрезвычайно важный источник, который может способствовать максимальному приближению к исторической правде. Но это возможно только при научном подходе к анализу архивных документов и материалов. В противном случае из них можно сложить любую мозаику, выгодную исследователю. Тогда и появляется фетишизация. В то же время, аксиоматично, что мемуары — достаточно субъективный исторический источник.

В-пятых, в историографии произошел солидный сдвиг в сторону увеличения научно-исследовательских работ по общим проблемам истории Гражданской войны. Это отмечал в 1928 г. Истпарт[116]. Действительно, из 504 работ по общим проблемам Гражданской войны, изданных в 1920-х гг., к числу работ исследовательского характера можно отнести около 250 произведений[117].

Между тем, нельзя не отметить доминирование чисто военной проблематики в изучении ее истории. Из приведенного выше количества опубликованных по общим проблемам работ, изданных в 20-х гг. (504 названия), 400 названий, то есть более 80% относится к трудам, в которых освещен общий ход боевых действий на фронтах, а также в тылу и других, связанных с этим аспектом[118]. Той же теме посвящено 75% публикаций по археографии[119].

Тем не менее, высшее военно-политическое руководство страны отмечало не слишком удовлетворительные темпы развития военно-научной и военно-исторической работы[120]. Данный вопрос оживленно обсуждался в военной периодике того времени[121].

В-шестых, были предприняты первые попытки дать историографический анализ публикаций о Гражданской войне в форме обзоров литературы[122]. Появилось несколько работ, оценивающих литературу о Гражданской войне и иностранной военной интервенции[123].

Особого внимания заслуживает статья историографического плана, написанная Д.А. Фурмановым. Автор достаточно глубоко и образно рассматривает большое количество книг и брошюр, вышедших в местных издательствах и посвященных показу борьбы с белогвардейцами и интервентами в различных районах страны. Ценность обзорной статьи и в том, что в ней, наряду с критическим анализом показа авторами боевых действий Красной армии, подчеркивалась необходимость создания трудов, более полно раскрывающих партийно-политическую работу большевиков среди красноармейцев[124].

В-седьмых, вышла в свет некоторая научно-справочная литература, что способствовало повышению качества научных исследований. Особое место занимает первый военно-библиографический журнал «Военная книга», начавший издаваться в 1923 – 1924 гг.[125] Здесь современный историк обнаружит немало работ, имеющих отношение к предмету исследования моей монографии. Определенный интерес представляют и справочные издания, где можно найти те или иные сведения, анализ которых, в целом, способствует выявлению содержания Гражданской войны[126].

В-восьмых, издание работ, особенно в первой половине 1920-х гг., которые отличались популярностью и краткостью изложения, ограниченным привлечением документальных источников.

В-девятых, историография проблемы оперативно реагировала на важнейшие события в жизни страны и ее Вооруженных сил. Одним из таких событий стала военная реформа. Не могла историческая наука не отреагировать адекватно на все набирающую силу в 20-х гг. минувшего века борьбу за власть в высших политических эшелонах нашей страны.

Характерная черта историографии рассматриваемой проблемы — повышенное внимание к теме Гражданской в 1921 – 1922 гг., то есть в тот момент, когда советская власть успешно ликвидировала последние очаги безумия братоубийства. Тогда литературы в количественном отношении вышло в свет больше, чем в 1917 – 1920 гг. Причем, налицо тенденция наращивания массива издаваемой литературы. Если в 1921 г. на книжные прилавки поступило 97 наименований изданий, в том числе 60 научных и научно-популярных публикаций (из них по военной историографии 19 книг), то в 1922 г. — уже 159 наименований изданий, в том числе 66 научных и научно-популярных[127].

В это двухлетие тема укрепления морального духа бойцов и командиров Красной армии нашла самое общее и краткое отражение в трудах Военно-научного общества, издававшего соответствующие сборники[128]. Такие труды посвящались, главным образом, собственно военным аспектам проблем Гражданской войны. Однако здесь можно найти рациональные зерна, которые, по крайне мере, могут быть использованы для компаративного анализа с материалами последующих работ, выполненных на уровне историков-профессионалов.

Появились труды, которые, с определенной долей условности, можно считать научными сочинениями. Конечно, далекими от академических канонов выполнения научных трудов, но уже и ушедшими от сугубо публицистического характера если не в форме изложения, то, по крайней мере, в содержании. Тому способствовало, по моему мнению, как минимум, три существенных обстоятельства:

1. Проблемами истории советского общества начинают вплотную заниматься такие ведущие научные центры, как Социалистическая академия, Истпарт со всеми его отделениями на местах, Институт красной профессуры, Центроархив, Архив Октябрьской революции и др. В 1922 г. Истпарт обратился к общественности страны с призывом: «Истпарт… считает необходимым теперь же приступить к широкой постановке исторической работы за минувшее четырехлетие (с февраля 1917 по февраль 1921 г.), к подведению первых итогов революции. Необходимость таких итогов вызывает не только интересами научного характера, но и требованиями практической — советской и партийной работы»[129].

2. Намеченная Истпартом программа исследовательской работы включала в себя обширный круг проблем по военной тематике, в разработке которой приняли активное участие видные военачальники. Они приступили к осмыслению опыта затухающей Гражданской войны, имея в своем распоряжении небезынтересные документы, почерпнутые из архивных учреждений страны и личных архивов. Примером вдумчивого подхода к анализу событий Гражданской войны, обобщения исторического опыта могут служить работы С.С.Каменева, занимавшего в 1918 – 1920 гг. высшие посты в РККА, в том числе главнокомандующего всеми Вооруженными силами Республики. В трудах, опубликованных в различных изданиях военной периодики, а также изданных по отдельности, Каменев затронул и проблему, рассматриваемую в моей монографии. Преимущественно ее военные аспекты (анализ армейских и фронтовых операций)[130]. Правда, такой материал носит у Каменева более констатирующий, нежели аналитический характер. Есть материалы, имеющие косвенное отношение к теме монографии, и в сборнике, посвященному четырехлетию РККА[131]. Но здесь доминируют агитационно-пропагандистские аспекты.

3. Повышенное внимание исследователей к осмыслению опыта партийно-политической работы в Красной армии в годы Гражданской войны со стороны крупных военно-политических деятелей. А подобное обстоятельство требовало дать характеристику морально-психологического состояния войск противника[132]. Однако указанный выше аспект рассматривался косвенно, с элементами контрпропаганды.

В целом, в 1920 – 1922 г. вышла небольшая по количеству и несовершенная по содержанию литература. Нет ни одной работы, в которой бы в прямой постановке освещались основные аспекты исследуемой в монографии проблемы. Между тем, такие публикации мы можем расценивать как предтечу той работы, которую провели исследователи Гражданской войны после окончательного ее завершения. Подобная деятельность проходила в специфических условиях, показанных выше, и ее историографический анализ позволяет заключить, что тема монографии нашла фрагментарное выражение в ряде публикаций, которые можно разбить на две группы.

Первая группа — работы, где, в основном опосредованно, в комплексе с военными аспектами операций, сражений и боев Гражданской войны[133], затрагивалась, правда достаточно конспективно, и наша проблема.

Вторая группа — первые научные обобщающие труды по истории Гражданской войны[134]. Они заслуживают отдельного анализа.

Н. Какурин, к примеру, в фундаментальном обобщающем неординарном[135] двухтомнике «Как сражалась революция» смог показать, что революционные военные советы, политические органы фронтов и армий постоянно держали в поле зрения вопросы укрепления морального духа красноармейцев. В данном контексте раскрывались и взгляды военно-политического руководства Советской России и командования красных на проблему морального духа[136]. Однако конкретного анализа сущности и содержания данных взглядов историку раскрыть не удалось.

В «Очерках истории гражданской войны», написанных А. Анишевым в 1925 г., тема нашла лишь опосредованное выражение в контексте описания мер красного командования по укреплению морального духа войск. Тем более, данный труд носит очерковый характер, поэтому глубины даже постановки проблемы укрепления морального духа войск ученому достигнуть не удалось[137].

Как видно, все сводилось, главным образом, к констатации значимости деятельности по укреплению морального духа войск, без надлежащего раскрытия существа проблемы. Даже в сочинениях, посвященных изучению опыта партийно-политической работы в Красной армии в годы Гражданской войны[138], данная тенденция, имела место. В то же время, нельзя не отметить, что в анализируемых трудах имеется определенное количество архивных документов (правда, авторы больше пользуются иллюстративным методом). Историки умело опираются на материалы военной периодики. Особенно много таких материалов заимствовано из журналов «Политработник» и «Толмачевец».

Заслуживают отдельного анализа работы С.И. Гусева. Он показывает взгляды военно-политического руководства Советской России и командования красных на проблему морального духа, а также некоторые методы и формы работы по его укреплению[139]. Между тем, не стоит забывать, что эти труды написаны крупным военно-политическим деятелем. Отсюда — императивный стиль изложения многих небезынтересных мыслей, что снижает научный потенциал трудов Гусева.

Характерная черта многих работ, особенно первой половины 20-х гг. XX в., — популярность и краткость изложения, ограниченное привлечение документальных источников. В данном массиве имелись и просто воспоминания, и воспоминания с элементами исследования, и личные наблюдения. Но во второй половине 1920-х гг. появились и первые обобщающие научные исследования по истории Гражданской войны. В них нашла отражение и проблема, которой посвящено мое монографическое исследование.

В целом же, за первое десятилетие после окончания Гражданской войны советской историографией было много сделано для ее изучения. Тематический указатель литературы по Гражданской войне, выпущенный Военно-политической академией в 1929 г., включал в себя 3750 названий[140]. Поэтому я выражаю несогласие с оценкой исторической литературы исследуемого периода как «крайне бедной»[141].

Анализ истории изучения рассматриваемой проблемы на первом историографическом этапе советской историографии (1921 – 1930 гг.) позволяет выявить основные историографические тенденции ее развития.

1. Научный поиск авторов в рамках освещения взглядов военно-политического руководства Республики Советов и командования красных на проблему морального духа и его укрепления. Благодатным фактором оказались условия относительной творческой свободы, положительный потенциал которых, однако, так и не был использован до конца.

2. Рассмотрение проблемы применительно к Красной армии. Попытки затронуть тему относительно Белой армии так и остались на уровне попыток.

3. Обоснованное выделение советскими военными историками в числе основных направлений партийно-политической работы в РККА в годы Гражданской войны деятельности по укреплению морального духа войск. Правда, тема освещалась довольно кратко, фрагментарно, без достаточно четких дефиниций.

4. Недостаточная опора в исследованиях на архивные документы и материалы, некоторая недооценка их отдельными историками.

5. Изучение темы по восходящей линии: от сугубо агитационно-пропагандистской, популярной к научно-популярной к научной литературе. Причем, проблема изучалась, как правило, не в рамках предмета самостоятельного научного осмысления, а в комплексе с вопросами укрепления воинской дисциплины и правопорядка, политического и воинского воспитания личного состава, других аспектов партийно-политической работы в Красной армии в годы Гражданской войны.

6. Исследование темы морального духа войск и его укрепления в рамках первых обобщающих трудов по истории Гражданской войны (правда, в основном, в постановочном, декларативном плане).

7. Недостаточно глубокое исследование истории изучения рассматриваемой проблемы. Не было издано ни одной обобщающей статьи историографического плана.

Второй историографический этап (1930 – первая половина 1950-х гг.). Его главное содержание определялось социально-политической атмосферой, начавшей утверждаться в стране в результате культа личности Сталина. Та относительная творческая свобода, что была у историков в 1920-х гг., исчезла. Конечно, это произошло не в один момент. По моему суждению, на окончательное уничтожение творческой свободы в исторической науке ушли примерно все 1930-е годы. Данный процесс протекал сложно, противоречиво. Он имеет поучительную историю[142]. Но, в конечном итоге, советская историческая наука попала под жесткий пресс культа личности Сталина, где нельзя было, даже в кошмарном сне, думать об инакомыслии[143].

Получилось, как у Г. Р. Державина:

Поймали птичку голосисту

И ну сжимать ее рукой.

Пищит бедняжка вместо свисту,

А ей твердят: «Пой, птичка пой!»

Культ личности Сталина привел к тому, что советская историческая наука развивалась под влиянием ряда новых обстоятельств.

Во-первых, теоретическая и методологическая база исторических исследований закостенела в рамках догматизированного марксизма, преломленного сталинскими идеологами в политических интересах тоталитарного режима. Марксизм-ленинизм, в большевистском его измерении, стал, по емкому определению Б. Рассела, данного ученым еще в 1920 г., не просто политической доктриной, но еще и религией со «своими догмами и священным писанием»[144].

Правда, в 1933 г. в работе М. Н. Покровского, недавно умершего, но пока что до конца еще неошельмованного, можно прочитать о том, что не стоит ограничиваться только цитированием классиков марксизма ленинизма, что цитатничеством не заменить исторические исследования[145]. Но это уже был «глас вопиющего в пустыне». В исторической науке на долгое время в теории исторического познания занял ведущее место догматизм. А его главную характерную черту четко определил великий Гегель — одностороннее рассудочное мышление, когда «исключаются противоположные определения»[146].

В конечном итоге, Сталин, сделав марксизм-ленинизм государственным мировоззрением, оградив его от критики, создал все условия, чтобы тот, вместо утверждения себя в качестве одного из путей исторического познания, окончательно закостенел.

Во-вторых, противоречивое, со многими деформациями, развитие источниковой базы. Казалось, что большее число документов следовало ввести в научный оборот. Однако вместо увеличения фактического материала иногда происходило его сокращение. В научный оборот не только не вводились новые документы и факты, но и замалчивались многие из тех, которые широко распространялись в исторической литературе. Огромное количество документов, идущих вразрез со сталинскими идеологическими установками, засекречивалось.

В-третьих, особый период занимает в историографии Великая Отечественная война советского народа против немецко-фашистских захватчиков (1941 – 1945 гг.). Она выдвинула перед историками новые задачи. Первостепенное значение приобрела историческая тематика, связанная с воспитанием патриотизма, укрепления единства армии и народа.

В-четвертых, в историографии обязательным атрибутом научных работ стало всемерное восхваление Сталина. Причем, тон здесь задавало высшее партийно-политическое звено руководства страны. К.Е.Ворошилов писал: «Нужно быть Сталиным и обладать его крупнейшими организаторскими способностями, чтобы, не имея никакой военной подготовки (товарищ Сталин никогда не служил на военной службе), так хорошо понимать специальные вопросы в тогдашней трудной обстановке»[147].

В-пятых, на историографию проблемы наложила неизгладимый отпечаток эскалация беззакония, которая не только принимала все более грандиозные масштабы во всех сферах жизни, но и находила всемерное оправдание в литературе.

Это особенно ярко прослеживается в военной периодике. Со второй половины 1930-х гг. в ней все чаще появляется информация, подобная следующей: работники политуправления РККА, собравшись по поводу вынесения смертных приговоров в июне 1937 г. М.Н.Тухачевскому и др., попутно заклеймили позором Я. Гамарника. Пока СССР находится в капиталистическом окружении, «каждый красноармеец, каждый политработник должен быть передовым разведчиком нашей социалистической Родины. Мы обязуемся стать активными добровольцами НКВД по разоблачению врагов народа»[148].

В-шестых, даже не предпринимались попытки комплексно исследовать процессы, происходившие в Белой армии. Культ личности создал все условия, чтобы проблемы Белого движения анализировались узко, тенденциозно, предвзято. Ориентиром для историков стали оценки, заданные сталинским кратким курсом истории ВКП (б): белая армия — это «белогвардейские банды»[149]. А в банде не может быть высокого морального духа. И вообще: фактически прекратилось освещение лагеря контрреволюции, так как утвердилось мнение, он «не заслуживает внимания исследователей»[150].

Вышеизложенные негативные аспекты нашли, например, рельефное отражение в том, что историографическая работа советских историков в 1930-е – 1940-е гг. не получила должного развития[151]. Трудов, анализирующих литературу о Гражданской войне, было явно недостаточно[152]. Ситуация не изменилась радикальным образом в начале 1950-х гг.

Относительно же рассматриваемой темы приходится констатировать, что она практически не нашла историографической разработки — не издали в данной связи ни одной, хотя бы обобщающей статьи историографического плана.

Однако неправильно полагать, что в той непростой обстановке вовсе отсутствовали благоприятные факторы для того, чтобы исторические исследования все-таки продолжали выходить в свет. Они имелись.

Во-первых, для придания методологической стройности работам в системе координат, существовавших тогда в советской исторической науке подходов по проблемам Гражданской войны, имело большое значение следующее обстоятельство: в 30-е – 40-е гг. минувшего века появились 2-е и 3-е издания сочинений Ленина. А в 1941 – 1945 гг. институт Маркса — Энгельса — Ленина издал XXXIV-XXXV Ленинские сборники, в которых опубликовали документы Ленина, относящиеся к периоду Гражданской войны (правда, в данное рассуждение необходимо ввести поправку на то, что все более набиравший силу культ личности Сталина отодвигал на второй план методологическую значимость ленинских произведений). И если сегодня, с точки зрения современных подходов к изучению истории Отечества, не приходится говорить о методологической ценности материалов, опубликованных в Ленинских сборниках, то в их источниковедческом значении сомневаться не приходится.

Во-вторых, улучшился качественный состав кадров военных историков, которые занимались и проблематикой Гражданской войны. Только в 1938 – 1939 гг. защитили 459 докторских и кандидатских диссертаций. К началу 1940 – 1941 учебного года 40% преподавателей военных академий имели ученую степень и (или) ученое звание[153].

В-третьих, выпустили сборники документов, что свидетельствовало об определенном количественном приращении источниковой базы. В них вошли достаточно разнообразные, но крайне односторонне трактуемые, что отразилось в пространных комментариях, документы[154]. Особенно много ввели в оборот документов, имевших отношение к обороне Царицына, так как в ней принимал непосредственное участие Сталин[155].

Подготовка данных сборников велась, между тем, более квалифицированно, чем в 1920-е гг. Они стали в большей степени иметь тематическую направленность и выигрывали в археографическом аспекте. Причем, ряд сборников документов, упомянутых выше, появились в годы Великой Отечественной войны (1941 – 1945 гг.). Данные публикации имели, кроме академического, еще и воспитательное значение, так как служили делу патриотического воспитания советских людей, вступивших в великую битву с германским фашизмом.

Рассматриваемая тема нашла опосредованное выражение в ряде крупных научных трудов, а также и научных статей по различным аспектам истории Гражданской войны. Все они выполнены в жесткой системе координат методологии времени все более набиравшего силу культа личности Сталина[156]. Но дальше постановки проблемы в информационном ключе авторы работ, указанных в примечании, не пошли.

Задачи специального рассмотрения темы укрепления морального духа бойцов и командиров Красной армии ни один автор до конца 1940-х гг. не ставил. Те же небольшие труды, обобщающие опыт партийно-политической работы, в которых находила фрагментарное освещение и рассматриваемая в монографии тема, почти не отличались друг от друга в структурном отношении. Им был свойствен набор одних и тех же цитат, в основном Сталина, а самое главное — поверхностный анализ всех проблем.

Таким образом, в 30-е – 40-е гг. прошлого столетия работ научного плана, специально посвященных теме морального духа Красной армии, не говоря уж о Белой армии, создано не было.

Лишь в начале 1950-х гг. наблюдается изменение характера работ, имеющих отношение к предмету исследования данной монографии. Те вопросы, которые наметились только конспективно в литературе 1930-х гг., начинают более подробно рассматриваться в ряде монографических и диссертационных трудов. Так, ряд постановочных проблем в сфере укрепления морального духа красных войск, взглядов на данную тему высшего военно-политического руководства Советской России просматривается в книге Н.И. Шатагина, посвященной теме военного строительства в годы Гражданской войны[157].

Необходимо подчеркнуть, что следствием определенного повышения внимания к изучению темы стало то, что в конце 1940-х – начале 1950-х гг. ее научная разработка осуществлялась посредством выполнения и защиты ряда диссертаций. В них, в комплексе с исследованием отдельных аспектов истории Гражданской войны, анализируются и вопросы, интересующие меня[158]. Наиболее четко подобный материал представлен в кандидатских диссертациях М.Н. Лахтикова, П.А. Вотинцева, В.С. Владимирцева.

Первые два из указанных выше ученых смогли показать, например, значимость решительной борьбы с проявлениями национализма в боевой жизни и деятельности красноармейских коллективов как одного из факторов укрепления морального духа войск. Но данный аспект в анализируемых диссертациях исследован больше в информационном, чем аналитическом плане[159].