ИЮЛЬ 2013 – пл. Искусств, 3 8 страница

В целом книжный мир русской культуры был большим и разнообразным: по подсчетам исследователей на Руси обращалось около 140 тыс. книг сотен наименований.

Регионализация русской культуры нашла широкое отражение в градостроительстве. К этому времени уже были синтезированы языческие и христианские представления о сакральном характере города, его укреплений и святынь. Так, в магическом восприятии городской стены особое значение придавалось воротам. Они были разрывом в замкнутой защитной цепи, поэтому над воротами, как правило, возводились надвратные церкви, а святые, которым посвящалась церковь, считались покровителями и охранителями ворот.

Священным центром города был храм, который почти всегда строился на месте древнего капища и находился в детинце. Возле него проходили вечевые собрания, в нем хранилась городская казна и наиболее важные городские атрибуты. Города часто назывались по имени главного собора: Новгород и Киев – «домом Святой Софии», Псков – «домом Святой Троицы», Москва – «домом Пресвятой Богородицы». Поэтому горожане до последней капли крови защищали в первую очередь свои храмы. В период политических междуусобиц единоверный враг, напротив, проявлял греховное стремление разрушить главный храм своего противника, чтобы лишить город божественного покровительства.

В городской архитектуре утвердились придворно-княжес­кий, епископский жанр. На княжеских дворах строились компактные кубические храмы, обязательно увенчанные одной главой. Они выполняли роль придворной церкви и были рассчитаны на ограниченное число прихожан – княжескую семью и дворцовую челядь. Этот жанр свидетельствовал о снижении в этот период вселенского и общерусского символического значения архитектуры.

Новая архитектура отличалась большим разнообразием, где ярко проявлялись местные культурные особенности. Новгородский архитектурный стиль отличался монументальной строгостью, соборным демократизмом, простотой форм и украшений. Заказчиками архитектурных сооружений в Новгороде часто выступали бояре, купцы, уличанские общины. Они ориентировали зодчих на быстрое, массовое и относительно дешевое строительство. В результате сложился неповторимый культурный ландшафт, в котором в темной гамме городских деревянных построек Новгорода, Пскова и других северных городов светлыми цветовыми пятнами возникают каменные боярские палаты и церкви.

В поисках новых художественных форм в Юго-Западной Руси, расположенной в контактной зоне православного и католического миров, происходило соединение византийско-славянской традиции с романо-германской. Это нашло отражение в переработке крестово-купольной системы верхней части храмов в башеннообразную, что было неизвестно византийскому зодчеству. В городах Галицко-Волынского княжества формировалась иная цветовая гамма: на фоне побеленных жилых домов высились дворцовые и храмовые здания из красной кирпичной плинфы и розоватого известняка.

Особенно интенсивным было градостроительство во Владимиро-Суздальском княжестве. Здесь работали крупные строительные артели, состоящие из местных, галицких и европейских мастеров. Архитектурный стиль Северо-восточной Руси также испытывал влияние романской культуры, отличался парадностью, изысканностью, великолепием декора. (Успен­ский собор и «Золотые ворота» во Владимире, дворец в Боголюбове, шедевр мировой архитектуры – церковь Покрова на Нерли).

Существенные изменения происходили в живописи, которая все боле стала приобретать национальные формы. Это нашло выражение в «славянизации» ликов святых, отходе от византийских канонов композиции, усилении плоскостности художественного образа. Например, наряду с классическим образом Богоматери Владимирской (византийская икона XII в.) появились иконографически близкие к ней, но стилистически оригинальные местные варианты «Спаса» (иконы Богородицы Белозерской, Богоматери Умиление и др.), авторы которых пытались самостоятельную эстетическую трактовку сложной духовной темы.

Национально-православные мотивы отчетливо проявлялись в художественных рельефах и скульптуре, пришедших на Русь в основном из европейской (романской) культуры. Но если там упор делался на устрашение загробными муками, силами зла, на Руси на первый план выдвигалась тема победы добра над злом. В свободном сочетании растительных, зооморфных и антропоморфных форм орнамента отражалось образное возрождение в христианизированном виде древнерусского фольклорного сознания, основанного на гармонии человека со Вселенной.

В целом древнерусская культура в условиях территориального разнообразия форм и направлений сохраняла свою целостность и яркость. Расширяя свой ареал, православная культура преодолевала язычество, одухотворяя его главные этические и эстетические ценности (чувство единения с природой, поэтику природы и художественного творчества). Стал складываться новый культурный архетип, основу которого составляли ценностно-рациональный стиль мышления и нравственно-эстетичес­кая сторона духовной деятельности, что являлось важным фактором национальной самоидентификации русского общества.

Накануне татаро-монгольского нашествия Древняя Русь была достаточно развитым в культурном отношении регионом христианского мира.

4. СТАНОВЛЕНИЕ РОССИЙСКОЙ (ЕВРАЗИЙСКОЙ) ЦИВИЛИЗАЦИИ:

МОСКОВСКАЯ СУБЦИВИЛИЗАЦИЯ

4.1. Проблемы изучения истории России хiv-хvii вв.

Особенности Московской субцивилизации – Образование Московского государства – Роль монголов на Руси – Влияние Византии на Россию – Происхождение крепостного права – Смута начала XVII в. – Особенности политического режима – Специфика «нового периода» русской истории – Сущность крестьянских войн.

Особенности Московской субцивилизации

Некоторые историки полагают, что татаро-монгольское нашествие привело к гибели Древнерусской (славяно-европейской) цивилизации и формированию новой, Российской (евразийской) цивилизации. Однако большинство ученых склоняется к мнению о том, что в том ареале, который называется Россией, смены цивилизаций не произошло и поэтому историю России с древнейших времен до наших дней они рассматривают как единый цивилизационный процесс.

Еще в ХIХ в. К.Леонтьевым была разработана концепция восточно-христианской (византийской) культурной «прописки» Российской цивилизации. Согласно этой концепции Россия является «преемницей» Византии в силу их религиозного единства. При этом современные авторы обращают внимание на то, что именно в эпоху Московского царства, т.е. после падения Константинополя, Россия становится если не «преемницей», то во всяком случае «наследницей» Византийской цивилизации, превращаясь из «дочернего» ее филиала в самостоятельную Российскую цивилизацию.

В 20-30 гг. ХХ столетия возникла евразийская концепция цивилизационного развития России, начиная с ХIV-ХVI вв. Ее представители отмечали, что громадные пространства России, расположившейся в двух частях света, накладывали отпечаток на историческое ее своеобразие. Специфику Евразийской цивилизации они усматривали в синтезе западных и восточных элементов в культурном мире России. Важное место в евразийской концепции цивилизационного развития России отводилось идеократическому государству как верховному хозяину, обладающему исключительной властью и сохраняющему тесную связь с народными массами. Своеобразие Российской цивилизации виделось также в том, что социальным субстратом ее государственности выступала единая многонациональная евразийская нация.

По мнению А.Ахиезера, Россию ХIV-ХVII вв. следует относить к традиционной цивилизации, которой присуще господство статичного типа воспроизводства, нацеленного на поддержание общества, всей системы социальных отношений, личности в соответствии с некоторым идеализирующим прошлое представлением.

Ряд исследователей полагают, что Россию, начиная с эпохи Московского царства, следует причислять к восточной цивилизации, определяющими чертами которой являются неразделенность собственности и административной власти; деспотическое господство; подчинение общества государству, отсутствие гарантий частной собственности.

Однако многие историки рассматривают Россию в качестве самостоятельной цивилизации, но при этом подчеркивают, что в ХIV-ХVI вв. в ее развитии произошли, с одной стороны, существенные цивизизационные изменения по сравнению с эпохой Древней Руси. С другой стороны, усилились цивилизационные различия между Россией и Западом. Если в Древнерусской цивилизации системообразующим фактором было, как и в Западной Европе, христианство, то в Московской субцивилизации таким фактором становится государственность. Если Древняя Русь была традиционным обществом (как и западноевропейское того времени) и ее цивилизационной основой являлся эволюционный тип общественного развития, то в эпоху Московского царства Россия перешла на мобилизационный вариант развития.

Цивилизационный сдвиг в Западной Европе в ХIV-ХVI вв. был связан с тем, что вместо католицизма доминантной формой социальной интеграции стал либерализм, эволюционный тип развития уступил место инновационному. Западноевропейское общество из традиционного постепенно стало превращаться в инновационное. Россия же в это время перешла от традиционного общества к мобилизационному, а ее цивилизационной «матрицей» стала государственность.

В современной литературе к наиболее часто выделяемым признакам Московской субцивилизации относят самодержавную форму государственной власти, или, как определил этот тип власти еще в конце ХIХ в. историк М.Довнар-Запольский, «вотчинное государство»; незначительный объем экономической и политической свободы; подчинение общества государству; православие; коллективистскую ментальность.

При рассмотрении вопроса о специфике Московской субцивилизации отдельные исследователи большое значение придают геополитическому фактору. По их мнению, непрерывная военная угроза со стороны Западной Европы требовала постоянных мобилизационных усилий со стороны государства как в области хозяйственных, так и социальных отношений. Постоянное вмешательство государства в хозяйственную жизнь общества сопровождалось закрепощением сословий.

В связи с этим отмечается, что российская государственность развивалась на манер азиатских деспотий, и это подкреплялось этатизированным православием, что привело к своеобразному растворению общества в государстве. Российское государство из геополитических и религиозных соображений стремилось к автаркии, проводя политику «закрытых дверей» по отношению к Западной Европе. Стремясь «обезопасить» себя от влияния Запада, российская государственность способствовала усилению цивилизационного своеобразия России.

Образование Московского государства

Образование Московского государства, или объединение русских земель вокруг Москвы, привлекало внимание уже средневековых писателей. Летописцы московской ориентации рассматривали власть Московских князей, а затем царей как преемников власти великих князей владимирских и киевских. Объединение русских земель в XIV–XVI вв. вокруг Москвы представлялось ими в качестве «законной» политики «собирания» московскими князьями своих «вотчин». Летописцы независимых княжеств и земель, вошедших в состав Московского государства (Новгород, Псков, Тверь), напротив, усматривали в этих процессе «злое лукавство» Ивана Калиты и его потомков.

Русские историки-монархисты видели в объединении русских земель вокруг Москвы возрождение «Государства Российского» и, главное, восстановление монархического принципа государственной власти, который, как полагали они, существовал на Руси еще в киевские времена (В.Н.Татищев, Н.М.Карамзин). Распад российского государства, по их мнению, был преодолен, благодаря прежде всего «умной» внутренней и внешней политике московских князей, среди которых Ивана III они считали «идеалом государя». При этом обращалось внимание также на выгодное географическое положение Москвы, упадок Владимира после нашествия Батыя и перенос в Москву в начале ХIV в. митрополичьей кафедры из Владимира (Н.Станкевич).

Историки-государственники объединение русских земель вокруг Москвы и образование Российского государства считали закономерным, «органическим» результатом победы прогрессивного государственного начала над началом родовым (К.Кавелин, Б.Чичерин, С.Соловьев). Объединительные процессы на Руси, по их мнению, ускорялись особенностями географического положения и природными условиями страны, которые предопределяли необходимость постоянной борьбы со Степью, в частности с татаро-монголами, и развитие колонизационного движения населения по Восточно-Европейской равнине. В таких условиях государство выступало в роли организатора обороны и стягивало отдельные части страны, слабо связанные между собой, в единое целое.

По мнению В.Ключевского, образование российского государства явилось результатом как труда народа по колонизации страны, так и усилий князей по «собиранию» земель под властью Москвы.

П.Милюков считал, что политическое объединение Руси происходило не «органическим» путем, а, напротив, вопреки внутреннему ее развитию. Поэтому объединение русских земель при отсутствии материальных предпосылок не «снизу вверх», а «сверху вниз», при ускоряющей роли великокняжеской власти.

Советские историки рассматривали объединение русских земель вокруг Москвы как процесс образования русского централизованного государства. Опираясь на теорию общественно-экономических формаций, они полагали, что этот процесс в России протекал также, как и в странах Западной Европы. Главную причину образования русского централизованного государства историки усматривали в возникновении экономических связей между отдельными русскими землями и княжествами, в развитии феодальных отношений и обострении классовой борьбы (Л.Черепнин).

Однако в советской историографии была и несколько иная точка зрения, с обоснованием которой выступил А.Сахаров. Исследователь подчеркивал, что ни о каких развитых хозяйственных связях между русскими землями в ХIV-ХV вв. говорить не приходится, поэтому в России в отличие от Запада вначале произошло политическое объединение и лишь затем экономическое. Историк в связи с этим предложил отказаться от термина «русское централизованное государство» применительно к эпохе Московского царства, предложив взамен другое понятие «единое российское государство». По его мнению, это понятие отражает, во-первых, то, что возникшее государство было многонациональным, а во-вторых, то, что его нельзя называть централизованным, поскольку никакой экономической интеграции в это время не произошло. Оставаясь в рамках формационного подхода, А.Сахаров считал, что единое российское государство возникло не на предбуржуазной, а на феодальной основе. Основную причину его возникновения он видел в широком распространении условного (помещичьего) землевладения, в стремлении к закрепощению крестьян, что было возможным только в условиях политического единства страны. Другую причину образования государства историк связывал с необходимостью борьбы с внешней угрозой и, в первую очередь, с задачами освобождения от татаро-монгольского ига.

Некоторые современные историки, рассматривая особенности образования Московского государства, исходят из концепции русского историка М.Довнар-Запольского и американского исследователя Р.Пайпса, создателей концепции «вотчинного государства». В частности, Р.Пайпс полагает, что отсутствие в России феодальных институтов западноевропейского типа в значительной мере обусловили специфику Московского государства. Он считает также, что Северо-Восточная Русь была колонизирована по инициативе и под водительством князей; здесь власть предвосхитила заселение.

В последнее время в отечественной историографии был поставлен вопрос о последствиях объединения русских земель. И если в литературе предшествовавшего времени этому процессу давалась в целом положительная оценка, то в современных исследованиях высказывается мысль о том, что последствием объединения русских земель было установление не только крепостного права, но и деспотической власти московских государей, а также замедление по сравнению со странами Западной Европы темпов исторического развития (А.Зимин, Д.Альшиц, В.Кобрин, А.Юрганов).

Проблема роли монголов в русской истории эпохи средневековья относится к центральным проблемам историографии истории России.

Роль монголов на Руси

Летописцы подчеркивали разрушительный характер татарских «ратей» на русские земли начиная с Батыева нашествия. Установление ханской власти на Руси они рассматривали как кару Божью русской земле за грехи ее князей, погрязших в усобицах и смутах, а успехи русских князей в борьбе с Ордой – как неизбежную победу христиан над «безбожными» и «погаными» «царями» Орды.

Русский историк конца XVII – начала XVIII вв. А.Лызлов рассматривал взаимоотношения между монголо-татарами и Русью XIII–XV вв. в свете борьбы европейского мира, частью которого он считал русские земли, с постоянно угрожавшим ему «скифским» миром степных кочевых народов, к которым относились монголы, татары и ногаи. В свержении власти ханов над Русью при Иване III он видел выражение неизбежности конечного торжества европейского христианского мира над миром «скифским».

Взгляд на монголо-татарское завоевание как на бедствие для Руси, сложившийся в летописный период развития отечественной историографии, в целом был воспринят последующими поколениями российских историков. Однако вопрос о характере и степени воздействия монголо-татар на русскую историю и на народную жизнь разными историками решался по-разному.

Так, И.Болтин (конец XVIII в.) первым подчеркивал, что воздействие монголо-татар на покоренные ими страны, в том числе и на Русь, было незначительным. Противоположную мысль высказал в 1822 г. А.Рихтер, по мнению которого это влияние было настолько серьезным, что русский народ вообще превратился в «народ азиатский», «нравы ожесточились» под воздействием ордынского деспотизма, а военное дело, право, культура и язык подверглись существенным изменениям. Наконец, Н.Карамзин первым из историков высказал мысль о наличии определенных положительных для Руси последствий власти орды, благодаря которым была якобы быстрее изжита раздробленность, возродилась монархия, а Москва была, по его мнению, «обязана своим величием хану».

Эти точки зрения стали в историографии последующего времени основополагающими в оценке роли монголо-татар в истории Руси. Большинство историков разделяло точку зрения, согласно которой монгольское влияние на страну было невелико, а разрушения и грабежи, чинившиеся ханами – не столь уж значительными (С.Соловьев, В.Ключевский, С.Платонов и др.). Напротив, Н.Костомаров, В.Леонтович, В.Сергеевич указывали на значительность этого влияния главным образом на русское право и на формирование «единодержавия». Попытку более конкретного рассмотрения этих последствий предпринял К.Бестужев-Рюмин, который разделил их на «прямые» (убийства, разрушения и т.д.) и «косвенные» (задержка культурного развития Руси и ее отрыв от европейской цивилизации), причем последнее он считал главным.

После октября 1917 г. и гражданской войны в России среди части историков-эммигратов зародилось с 1921 г. евразийское направление (Н.Трубецкой, П.Савицкий, Г.Вернадский и др.; «последним евразийцем» называли Л.Н.Гумилева). Суть воззрений евразийцев выразил в 1927 г. Н.Трубецкой: «Национальным субстратом того государства, которое прежде называлось Российской империей, а теперь называется СССР может быть только вся совокупность народов, населяющих это государство, рассматриваемое как особая многонародная нация и в качестве таковой обладающая особым национализмом. Эту нацию мы называем евразийской, ее территорию – Евразией, ее национализм – евразийством». По мнению евразийцев, Чингисхан выполнил историческую задачу объединения Евразии в рамках своей империи, одним из улусов которой стала Русь. В дальнейшем Русь переняла «монгольскую государственную идею» (хотя и получившую иное, «христианско-византийское обоснование») и взяла на себя дело возрождения единой Евразии, итогом чего стала «замена ордынского хана московским царем с перенесением ханской ставки в Москву» (т.е. Москва – не «третий Рим», а второй Сарай). Евразийцы подчеркивали значительность влияния монголов на русскую культуру, благоприятный ее характер и высказали мысль о защите монголами Руси от европейской агрессии. Само монголо-татарское иго на Руси Л.Гумилев отрицал, считая его позднейшей выдумкой, появившейся с конца XVI в.

С критикой евразийства выступил еще в 1930 г. историк-эмигрант В.Рязановский, указывавший на неправомерность преувеличения роли монголов в русской истории и в то же время считавший, что монгольская власть задержала Русь в культурном развитии, способствовала огрублению нравов, а влияние этой власти проявилось на Руси прежде всего «в создании обстановки подчинения силе, в раболепстве низших перед высшими и сильными».

В работах советских историков 30-50-х годов содержатся идеи, представлявшие собой дополнительное обоснование точки зрения, согласно которой монгольское влияние на Руси было незначительным. Так, вывод Б.Владимерцева о кочевом феодализме предполагал невозможность такого влияния на хозяйственный строй русских земель, а вывод А.Якубовского об эклектичности, несамостоятельности золотоордынской культуры – о невозможности сколько-нибудь серьезного воздействия ее на русскую культуру. Б.Греков и А.Насонов подчеркивали, что никакого ускоряющего воздействия на объединение Руси Орда не оказала, напротив, всячески старалась его задержать.

В трудах советских историков 60-80-х годов (М.Сафаргалиев, В.Каргалов, В.Егоров) подчеркивалось, что взаимная борьба составляла основное содержание отношений между русскими землями и Ордой, а отсутствие непосредственных контактов между жителями русских поселений и кочевниками степи – татарами и ногаями – затрудняло диалог культур.

Влияние Византии на Россию

Влиянию Византии на Россию посвящена обширная светская и духовная литература. Так, А.Тойнби считал, что Византия и Россия образуют одну и ту же цивилизацию – православно-христианскую, в которой Русь получила христианство из Византии «как подарок высшей цивилизации». Многие ученые считают, что Россия не выводима только из Византии и не сводима только к Византии, но она также и не объяснима без Византии. Это историческое явление вполне вписывается в концепцию испанского философа Марияса, который ввел понятие «сыновства» как синонима «несводимости» при преемственности.

Существует также теория «культурной эстафеты» (А.Андрушкевич), которая объясняет культурную преемсвенность даже при спорном «сыновстве». В этом смысле можно утверждать, что Россия непосредственно переняла и несет дальше культурную эстафету Византии в новых исторических условиях, при собственных творческих дополнениях и изменениях. Однако при этом остается в научной литературе открытым вопрос о причинах возможности «перенятия» этой культурной эстафеты.

Одни исследователи считают, что византинизм оказал влияние на Россию только в церковно-религиозной и духовно-нравственной сферах, другие полагают, что византийское влияние обнаруживается также в политической области, в плане отношений государства и церкви, государства и общества, государства и человека. Так, В.Ключевский, сравнивая византийское и западное влияние, писал, что греческое влияние, захватывало все общество, но не все стороны его жизни. Византийское влияние, по его мнению, руководило в первую очередь религиозно-нравственной жизнью русского народа. Запад оказывал влияние прежде всего на «тонкий» государственно-политический слой общества, захватывая его целиком.

В научной литературе существуют также различные оценки влияния византийской духовности на Россию, характера и времени этого влияния. Например, К.Леонтьев и некоторые славянофилы (А.Хомяков, И.Киреевский) видели в византинизме не мертвый груз прошлого, а живое настоящее и будущее и положительно оценивали византийское влияние на Россию. В.Соловьев, напротив, открыто заявлял о своей неприязни «деспотической», «полуазиатской Византии», «чуждой русской жизни».

Некоторые исследователи обращают внимание на то, что византинизм оказывал влияние на русскую культуру через исихазм, официально признанное в 1351 г. мистическое течение в православии, представители которого считали единственным средством познания божественной истины и личного спасения молитвенное созерцание, мистическое озарение и аскетизм. Поэтому Г.Прохоров, полагает, что если византийские гуманисты стимулировали итальянское Возрождение, то византийские исихасты – Возрождение русское, иррациональное в своей основе.

Происхождение крепостного права

Происхождению крепостного права посвящена обширная литература. В XIX в. были сформулированы «указная» и «безуказная» теории возникновения крепостничества в России. Согласно «указной» теории крепостничество явилось результатом последовательной серии указов государственной власти (С.Соловьевым). Государство прикрепляло крестьян к земле прежде всего в своих интересах, чтобы для класса служилых землевладельцев и держателей земли обеспечить материальную возможность нести военную службу. Но закрепощая крестьян, государство одновременно прикрепляло к военной службе и служилое сословие. Сторонники «безуказной» теории не отрицали существования указов, прикреплявших крестьян к земле. Однако сами эти указы, по их мнению, были не причиной, а следствием уже сложившихся крепостнических отношений и лишь юридически оформляли их (В.Ключев­ский, М.Дьяконов).

В советской историографии вопрос о возникновении крепостного права в России решался с точки зрения классового подхода. По мнению советских историков, крепостничество было следствием обострения классовой борьбы в ХIV-ХVI вв. между крестьянами и феодалами-помещиками, интересы которых выражало «централизованное государство».

Смута начала XVII в.

О «смуте» начала ХVII в., ее причинах и последствиях писали уже современники. В качестве основной ее причины отмечалось насильственное «пресечение старой династии» и заточение связанных с этой династией бояр Романовых. Вина за все это возлагалась на Бориса Годунова. Смута рассматривалась как «божья кара» за все эти прегрешения, следствием чего стало самозванчество и нашествие иноземцев. Завершением Смуты они считали избрание на престол Михаила Романова.

Историки XVIII в. полагали, что Смута – эта «безумная распря шляхетских родов» – была следствием издания крепостнических законов (В.Татищев, М.Щербатов). В ХIХ в. С.Соловьев полагал, что причина Смуты кроется в общем «дурном состоянии нравственности» в стран. В Смуте он видел «борьбу между общественным и противообщественным элементом», относя к последним боярские верхи и казачество.

В историографии конца XIX – начала XX в. сложился взгляд на Смуту как на глубокий общественный кризис в стране. Историки выделяли три ее этапа – «династический», «социальный» и «националь­ный», в ходе которых в Смуту последовательно втягивались разные слои общества: вначале – боярство, затем – дворянство и, наконец, – народные низы (С.Платонов). В результате Смуты проиграли «верхи» и «низы» русского общества, победили «средние слои», что позволило восстановить российскую государственность.

Советские историки рассматривали события начала XVII в. с классовых позиций. Они отказались от термина «Смута», заменив его понятием «крестьянская война и польско-шведская интервенция». При такой характеристике исчезло понимание целостности событий в России. Акцент делался на социально-классовой и национально-освободи­тельной борьбе, а не менее важная, политическая сторона Смуты отодвигалась на второй план.

В современной отечественной историографии начался пересмотр этих представлений. В исследованиях последних лет показана неправомерность характеристики этих событий в качестве крестьянской войны (Р.Скрынникова, А.Станиславского, В.Кобрина, А.Юрганова). По мнению некоторых историков, Смута представляла собой первую в истории России гражданскую войну, происходившую в условиях иностранной интервенции. Смута, полагают они, являлась результатом глубокого кризиса в России, охватившего страну к концу XVI в., а по мере развертывания иноземного вмешательства социально-полити­чес­­кая борьба переросла в национально-освободительную.

Особенности политического режима

Значительное внимание в отечественной историографии уделялось истории политического строя России XVI–XVII вв. Особенно большая литература посвящена опричнине Ивана Грозного. С.Соловьев видел причину опричнины в противоречии между боярами, носителями старого родового начала, и дворянами, сторонниками нового государственного порядка. По мнению В.Ключевского, опричнина не имела какого-либо политического смысла и была вызвана исключительно мнительностью душевнобольного царя.

Дореволюционная историография осуждала опричный террор в России. На фоне этого резким диссонансом выглядит стремление советских историков сталинского времени оправдать действия царя, якобы руководствовавшегося высшими интересами государства.

В послесталинский период историки вновь заговорили о кровавом и ничем не оправданном опричном терроре. Однако направленность ее они раскрывали по-разному. Так, А.Зимин полагал, что опричнина была направлена против таких остатков старины, как Старицкое княжество, Новгород и самостоятельная церковь. Д.Альшиц видел в ней средство подготовки дальнейшего закрепощения крестьян. В.Кобрин и Р.Скрын­ников считали, что опричнина призвана была укрепить устои самодержавия. Но если В.Кобрин не разделял традиционной для русской историографии точки зрения об антибоярской направленности опричнины, то Р.Скрынников связывал ее со стремлением самодержавия конфисковать боярские вотчины.