Использование и создание оратором литературно-художественных образов

ОЦЕНОЧНОСТЬ ТРОПОВ

Большинство изобразительно-выразительных средств языка, таких, как метафора, сравнение, ирония, олицетворение, содер­жит в себе оценочность. Через них мы оцениваем то, о чем го­ворим.

Например, известный ученый, геолог Александр Евгеньевич Ферсман в лекции, посвященной самоцветам России, характери­зует малахит как “камень яркий, сочный, жизнерадостный и вместе с тем шелковисто-нежной зелени”. Наслаждаясь об­разностью этих эпитетов, мы ощущаем влюбленность оратора в предмет речи, недаром его называли “поэтом камня”.

Историк В. О. Ключевский в своей лекции упоминал об указе императрицы Елизаветы Петровны от 16 августа 1760 г. в таких словах:

Сердитый и цветисто-тягучий указ, внушавший сенаторам, как высшим судьям, в обязанность “почитать свое отечество родством, а честность дружбою”,— проскользнул по законодательству красивым и бесследным облаком.

Блестящий подбор тропов прекрасно выражает пре­зрительно-ироническое отношение ученого к этому указу. Пре­тенциозность, нарочитая изысканность формы, многословность и невнятность переданы авторским эпитетом цветисто-тягучий, раздражение государыни действиями подданных — словом сер­дитый; непродуманность, скороспелость, нежизненность указа — метафорой проскользнул и сравнением облаком, эпитетами кра­сивый и бесследный.

Характеризуя итальянского политического деятеля, историка и писателя XV—XVI вв. Макиавелли, профессор Московского университета, историк Т. Н. Грановский высказывает свою отри­цательную оценку этого исторического персонажа с помощью различных тропов:

Можно сказать, что учения Макиавелли отравили, вошли ядовитою примесью в политические идеи XVI столетия. Безнаказанно таких идей и советов нельзя давать народу; как бы ни велика была цель, безнравственные средства вредят цели.

Метафора отравили, сравнение ядовитой примесью, эпитет безнравственные четко передают отношение Грановского к ма­киавеллизму.

В своих речах ораторы используют различные тропы, однако при их подборе необходимо учитывать уровень подготовки ауди­тории. Так, известный судебный оратор А. Ф. Кони советует: “Лучше не допускать труднопонимаемых иронии, аллегорий и т. п., все это не усваивается неразвитыми умами, пропадает зря, хорошо действует простое наглядное сравнение, параллель,

выразительный эпитет”.

Словесная наглядность создается не только с помощью тропов. Оратор нередко использует литературно-художественные образы, хорошо известные слушателям, и с помощью этих образов делает предмет своего сообщения ярки” осязаемым, близким тем, к кому он обращается с речью.

Например, рассказывая в популярной лекции о камнях-самоцветах, Александр Евгеньевич Ферсман освещает восточные взгляды на изумруд, преломленные в художественном творчестве А. И. Куприна. В одной из своих лекций Климент Аркадьевич Тимирязев сравнивал себя с героем английского писателя Дж. Свифта “Путешествия Гулливера” таким образом:

Когда Гулливер в первый раз осматривал Академию в Лагадо, ему прежде всего бросился в глаза человек сухопарого вида, сидевший, уставив глаза на огурец, запаянный в стеклянном сосуде. На вопрос Гулливера диковинный человек пояснил ему, что вот уже восемь лет, как он погружен в созерцание этого предмета в надежде разрешить задачу улавливания солнечных лучей и их дальнейшего применения. Для первого знакомства я должен откровенно признаться, что перед вами именно такой чудак. Более тридцати пяти лет провел я, уставившись если не на зеленый огурец, закупоренный в стеклянную посудину, то на нечто вполне равнозначащее— на зеленый лист в стеклянной трубке, ломая себе голову над разрешением вопроса о запасении впрок солнечных лучей.

Этот образ позволяет полнее ощутить титанический труд уче­ного и результаты труда, которые выявляются постепенно. Сила образного слова захватывает слушателей, заставляет более глу­боко осознать и более остро почувствовать то, что ранее каза­лось смутным или само собой разумеющимся.

Художественная литература помогает доходчивее донести мысль до слушателей. В конце лекций о листе, например, чтобы еще более заострить внимание на важности вопроса, на правильном понимании функции листа, К. А. Тимирязев обращается к басне И. А. Крылова “Листы и Корни”. Разбирая ее, он отме­чает, что басня основана на совершенно ошибочном понимании естественного значения листа; эта ошибка проистекала из неверного представления тогдашней науки о назначении листьев, что и отразилось в басне. Ученый удачно пользуется приемом разбора художественного произведения, чтобы в заключительной части подвести итог всему сказанному, кратко повторить основные моменты лекции:

Итак, листья Крылова совсем не похожи на настоя­щие листья. Если сравнение с его бесполезными листь­ями может быть только позорно и оскорбительно, то сравнение с настоящими листьями вполне лестно.

Иногда литературный образ оказывается канвой, на которой оратор создает свой собственный художествен­ный образ. Вот, например, как это получилось в лекции М. А. Мензбира, фрагмент из которой приводится ниже:

Печально положение человека, который в первый раз обращается к морю за добычей. Само море живо: бесконечные переливы тонов, постоянная игра волн производят на вас впечатление чего-то живого, вечно движущегося, вечно меняющего форму; но напрасно вы ищете жи­вых существ, ваши глаза не могут их различить. Где же все то разнообразие морских форм, спрашивает себя неопытный наблюдатель, о котором нам пишут и рассказывают. Где меду­зы, пузырьки, ребровики, поражающие на рисунках своим изя­ществом? Куда скрылись крабы, где искать рыб? Как старик в русской сказке, закидываю я невод, жду богатой добычи, и ни­чего не приносит он мне, кроме обрывков водорослей. Не только золотой рыбки, ничего похожего на какое-либо животное! И, раз­досадованный и огорченный, отходит он от берега моря, не хочет ничего слушать о мириадах населяющих его больших и малых животных. Но минута первого огорчения прошла, еще раз обра­щается он к морю, еще раз закидывает в него невод, и уже не с одной тиной приходит невод: там зацепился краб, там бьется мелкая рыбешка.

Вот он в третий раз закидывает невод и вытаскивает, нако­нец, сказочную золотую рыбку... Да, не сразу дается золотая рыбка натуралисту: громадное большинство морских животных обладает прозрачным телом и такой окраской, что нужен очень опытный глаз, чтобы разглядеть их в морской синеве; другие но­сятся в трещинах скал, третьи походят на последние по окраске и имеют крайне неправильную форму. На всех этих животных сказался закон покровительствующей окраски и покровительст­вующего сходства, только немногие жители моря не под­чинены ему.

Пушкинский образ старика, трижды закидывающего свой не­вод в море, не основной в этом фрагменте, он заслоняется обра­зом нетерпеливого натуралиста, испытывающего досаду, огорче­ние, разочарование из-за того, что море не сразу открывает ему свои тайны, и наконец награжденного за свое терпение и упор­ство созерцанием красоты сказочных обитателей морских глу­бин. Литературный образ создает необходимое лектору настро­ение.

Опытный яркий оратор нередко становится в своей речи ху­дожником, создающим образы, не уступающие по свой вырази-