Буддологические вопросы

В тантрических практиках и учениях, как и в буддизме в це­лом, мы находим стратегические методы разрушения непро­светленного «я», или эго. Толкование любого буддийского тек­ста как способа укрепить эго сомнительно с самого начала, поскольку это не может быть сознательной целью ни одного буддийского текста или практики. Если кто-то объявляет, что эксплуататорское, эгоистичное «я» находит поддержку в целом направлении буддийских текстов, то необходимо объяснить столь радикальный отход от главных буддийских ценностей. Буд­дизм может сосуществовать с общественными условиями, в ко­торых присутствует угнетение, но связь между буддизмом и общественным устройством следует исследовать в каждом кон­кретном случае. Если речь идет о буддийской Тантре, то йога союза дает женщинам и мужчинам средство совместно уничто­жить свои относительные «я», или, говоря языком, Тантры, пережить пустоту и блаженство, что невозможно для закован­ного в броню, ограниченного или эгоистичного «я». Любое тол­кование буддийской Тантры, которое отрицает эту задачу тант­рического союза, — извлечь тантристов из их монастырей и погрузить в интимные взаимоотношения — отрицает и ради­кальную идею воззрения Тантры, заключающуюся в том, что женщины и мужчины могут обрести освобождение вместе.

Составная часть тантрической методологии разрушения обыч­ного «я» — замещение его божественным «я». В тантрическом союзе «я», подобно божеству, соединяется с партнером, кото­рый одновременно тоже воспринимается как божество. Испы­тать переживание божественности партнера — пробный камень тантрического воззрения. Невозможно обожествить себя, уни­жая, презирая или обезличивая другого человека, потому что партнеры отражают друг друга, как в зеркале. Один из атри­бутов божества — обладание достойным супругом. Супруг по определению должен быть равным, и действительно, божеству не приличествует соединяться с кем-либо ниже божества. Та­ким образом, тантрический практикующий не может стать бо­жеством без соответствующей супруги, которая тоже должна быть божеством. Невозможно успешно воссоздать себя как бла­женное божество, сохраняя, а тем более укрепляя, высокомер­ный, презрительный взгляд. Напротив, взгляд божества полон нежности, ясности и

Утверждение, что тантристы-мужчины были безжалостны­ми совратителями, равносильно обвинению всей буддийской традиции в том, что она служила главным образом орудием эксплуатации и угнетения. С этой точки зрения, буддийская Тантра служила орудием создания и укрепления мужских лич­ностей как хищных, эгоистичных манипуляторов, действую­щих под влиянием своих необузданных корыстных побужде­ний, и представляла собой социальную силу, несущую унижение, презрение и страдание. Столь драматическое утверждение нельзя оставить без внимания, поскольку, будь оно верным, вся эта форма буддизма изменила бы вечным целям, лежащим в серд­це этой традиции, а именно: облегчать страдание, служить ос­вобождению и освобождать людей от уз иллюзорной разобщен­ности и замкнутости своего «я». Даже если принять во внимание прагматические уступки общественным, политическим и эконо­мическим условиям, уровень искажения, вкравшийся в класси­ческое воззрение Тантры, заслуживает не более чем просто упо­минания, а вовсе не непосредственного и повсеместного признания историками буддизма.

Утверждение, что буддийская Тантра была целиком творе­нием мужчин, тоже вызывает сомнения с другой точки зрения. Это утверждение отражает ту модель буддийской историогра­фии, которую можно назвать моделью независимого бытия (свабхава), где буддизм представляется изолированным направле­нием, поддерживаемым лишь избранными мужчинами, обитателями монастырей. В этой преобладающей модели могут признавать существование «популярных практик» и «народ­ных традиций», но не считают их составной частью собственно буддизма. Такой подход трактует буддизм как непроницаемый для влияний институт, отгородившийся от окружающей куль­туры, примесей других религий, популяризации народными практиками и искажения интересами женщин. Более предпоч­тительная модель, которую можно было бы назвать моделью взаимозависимого возникновения (пратитъясамутпада), рас­сматривает буддизм как динамичный поток, который постоян­но обогащается откровениями различных людей. По этой моде­ли, буддизм — это динамично меняющееся движение, которое питали различные истоки и поддерживали разные социальные группы и которое, благодаря такой открытости, нашло сред­ства, позволившие ему не только отвечать потребностям разных людей, но и сохранять жизнеспособность в разнообразном куль­турном окружении.

Присутствие женщин и их учений, а также признание жен­ской энергии и духовных способностей — отличительные чер­ты тантрической системы. Если рассмотреть историческое поло­жение Тантры, то приток женских элементов и откровений согласуется с открытостью этого движения для всех слоев обще­ства и его способностью вбирать в себя символы, практики и откровения из новых областей. Монашеский буддизм способ­ствовал тому, что большое внимание уделялось философской диалектике — элитарной дисциплине, занятиям которой луч­ше всего предаваться в монастырях, а те, кто ее практикует, склонны недооценивать другие аспекты жизни, отводя в деле обретения просветления слишком большую роль интеллекту и упуская из виду другие врожденные способности и потенциа­лы, заложенные в теле, чувствах и эмоциях. Тантра появилась как корректив этого неравновесия и как свидетельство того, что доступ к знанию дает не только ум. Страсть и наслаждение — это тоже первостепенные источники знания и силы. Тантра пред­ставляет собой приток в буддизм именно этих элементов и от­кровений, а духовное сотрудничество между мужчинами и жен­щинами — часть этого созвездия идеалов. Толчком к переменам могла послужить возникшая внутри буддизма необходимость расширить ресурсы его символики и социальную базу, но, воз­можно, перемены проникли в буддизм извне. Так или иначе, ясно, что откровения, полученные из традиций почитания бо­гинь, шиваитских школ, различных социальных групп — танцовщиц, куртизанок, членов местных племен, неприкасае­мых — и женщин, наводнили буддизм того времени и дали толчок для невиданного оживления, положившему начало длив­шемуся несколько веков блестящему периоду процветания и усиления влияния этого учения, его распространения в другие страны.