Содержательная часть. Одной из важных сторон жизни человека яв­ляется то, что от момента рождения до смерти его присутствие в мире протекает в контакте с другими людьми

Одной из важных сторон жизни человека яв­ляется то, что от момента рождения до смерти его присутствие в мире протекает в контакте с другими людьми. Психика человека устроена таким образом, что даже в условиях кратковременного одиночества он продолжает ощущать себя частью человеческого сообщества и принимать решения с учетом правил социальной игры, усвоенных им в течение жизни. Человек — социальное существо. Многие его качест­ва представляют собой не что иное, как производную от устоявшихся в обществе норм и правил поведения. Если в человеческом сообществе (будь то семья, груп­па или коллектив) доминирует представление о необ­ходимости делания добра другому, то становится воз­можным формирование у членов этого сообщества такого личностного качества, как доброта. Если же в сообществе основой взаимоотношений является эго­изм, то вполне объяснимым становится то, что члены этого сообщества становятся эгоистами.

Любой человек, живущий в той или иной социаль­ной среде и так или иначе реализующий принятые в сообществе поведенческие установки, всегда субъек­тивно переживает и пытается осмыслить то, насколь­ко он соответствует или не соответствует идеальным представлениям о правильной жизни среди себе по­добных. Именно эти переживания и то, как влияет на эти переживания социальное окружение, составляют предмет социальной психологии — одной из самых интересных отрас­лей психологического знания. Формирование личностных качеств под влиянием социальной среды также выступает предметом этой научной дисциплины.

Взаимосвязь индивида и общества исследовалась социальной психо­логией под разными углами зрения. На сегодняшний день психологи­ей накоплен колоссальный материал, демонстрирующий зависимость мышления и поведения людей от особенностей социальной среды, н которую погружен человек. Факты, которыми располагает современная наука, дают возможность вполне определенно типологизировать фено­мены, находящиеся в центре социально-психологических исследований. В рамках такой типологии находят свое место социальное мышление (социальные убеждения и суждения), социальное влияние (конформизм, деиндивидуализация, подчинение авторитету), социальные отношения (антипатия, предрассудки, агрессивность, дружба, любовь, альтруизм). Приведенный перечень составляющих проблемного поля социальной психологии, конечно же, не исчерпывает всего многообразия изучаемых этой дисциплиной феноменов. Вместе с тем можно утверждать, что на исследовательской карте социальной психологии проблемы социально­го мышления, социального влияния и социальных отношений выступа­ют зонами главного интереса.

Социальное мышление

Человеческое мышление почти никогда не бывает замкнуто на самом себе. В содержании мышления практически всегда находят отражение факты внешней жизни человека. Такие факты внешней жизни, как оценка другими людьми поступков человека, их реальные действия, связанные с поведением этого человека, и т.д., становясь содержанием его мышле­ния, начинают влиять и на ход его интеллектуальной деятельности, и на характер его субъективных переживаний. Сосредоточиваясь на них, социальная психология прилагает усилия для установления закономер­ностей и механизмов социального мышления индивида, т.е. мышления, в значительной степени обусловленного давлением социальной среды.

Одним из примеров неконструктивного социального мышления мо­жет послужить периодически появляющееся ироническое отношение обывателя к достижениям социальной психологии. Иногда такие выпа­ды позволяют себе и высокообразованные люди. Так, в 1990-х годах пи­сатель, исполнительный редактор THE Athlantic Кален Мерфи высказал мнение о том, что якобы психология, социология и другие гуманитар­ные науки «слишком часто констатируют очевидное или подтверждают общеизвестное», а также «день за днем они убеждаются в том, что пове­дение людей во многом именно такое, какого и следовало ожидать». Вы­сказывая свои сомнения, К. Мерфи, очевидно, не знал, что на них уже су­ществует вполне научный и весьма остроумный ответ. А именно: в 1949 г., когда социальные психологи получили результаты изучения поведения американских солдат, историк Артур Шлезингер-младший иронично прокомментировал их как очевидные. Тогда социолог Пол Лазарсфельд решил сверить реакцию А. Шлезингера-младшего с реакцией массово­го рядового читателя, также руководствующегося при оценке научных гуманитарных достижений пресловутым здравым смыслом. Приведем результаты, полученные американскими психологами (при цифрах), и объяснительные комментарии П. Лазарсфельда к ним (в скобках).

«1. Чем образованнее солдаты, тем труднее они адаптируются. (Интеллектуалы менее подготовлены к стрессам, связанным с военным временем, чем люди, воспитанные улицей.)

2. Уроженцы Юга лучше переносят жаркий климат островов, расположенных в южной части Тихого океана, нежели выходцы из северных штатов. (Для южан жаркая погода — более привычное дело.)

3. Белые рядовые с большим нетерпением ждали повышения по службе, чем афроамериканцы. (Годы угнетения не прошли бесследно для мотивации достижений.)

4. Афроамериканцы из южных штатов отдавали предпочтение белым офицерам-южанам. (У офицеров-южан более богатый опыт общения с чернокожими солдатами, чем у офицеров-северян)»

П. Лазарсфельд, приводя эти данные и комментируя их, предполо­жил, что они покажутся читателю банальными и очевидными. Так и произошло: читатели сочли выводы совершенно предсказуемыми, а объяснения правильными и тривиальными. Однако удовольствие от собственной прозорливости у читателя длилось недолго, ровно до тех пор, пока он не доходил до следующих строк П. Лазарсфельда: «Все эти выводы диаметрально противоположны тому, что в действительности установили авторы исследования». Пол Лазарсфельд признавался, что он намеренно слукавил, а на самом деле:

• более образованные солдаты адаптируются лучше, чем менее об­разованные;

• солдаты-северяне лучше адаптируются к климату тропиков, чем южане;

• для афроамериканцев повышение по службе было более важным и ожидаемым событием, чем для белых и т.д.

В заключение П. Лазарсфельд утверждает, что если бы он первыми предъявил читателю настоящие, реальные результаты исследования, то и они были бы приняты как очевидные. Пол Лазарсфельд уверен, что А. Шлезингер-младший и выступил жертвой так называемой ошибки хиндсайта, заключающейся в том, что результат психологического экс­перимента, после того как о нем объявили как о научно доказанном, начинает казаться простым, не требующим доказательств. Ряд ученых считают, что это происходит из-за того, что в тот момент, когда наша память обогащается новым знанием, она тут же освобождается от про­тиворечащих ему представлений как от устаревших, и человеку кажется, что в новых сведениях нет ничего удивительного, они такие, какими он и ожидал их видеть.

Подтверждением этих выводов может служить анализ народных по­словиц и поговорок населения разных стран. Считается, что в поговор­ках и пословицах сосредоточен кристаллизованный опыт жизни, дея­тельности и межличностных отношений людей («Жизнь прожить — не поле перейти», «Хочешь есть калачи, так не сиди на печи»), однако пред­ставляется не вполне обоснованным полагаться на поговорки и посло­вицы как на научную истину. Одной из веских причин этого выступает наличие в фольклоре поговорок и пословиц, которые уверенно утверж­дают совершенно противоположные истины: «Тише едешь — дальше будешь», «Поспешишь — людей насмешишь», но «Промедление смер­ти подобно»; «Век живи — век учись», но «Всю мудрость не изучишь, а себя измучишь»; «Слово не обух, а от него люди гибнут», но «Слово не обух, в лоб не бьет»; «Работа не волк, в лес не убежит», но «Делу время, а потехе — час».

Психология — наука. И как наука она использует для познания свои научные методы, которые часто не похожи на способы обыден­ного познания. Здравый смысл обыденного познания отнюдь не всегда является нитью Ариадны для науки, ведущей к пониманию сущности явления. Описанный выше феномен хиндсайта и приведенные посло­вицы наглядно свидетельствуют о несводимости научного постиже­ния действительности к здравому смыслу, торжествующему в обыден­ной жизни.

Социальное мышление людей действительно весьма часто опирается не на научные выкладки, а на так называемый здравый смысл. Ставя его во главу угла, люди приходят к выводам, не совпадающим с научным видением, что в полной мере и подтверждается оригинальным экспери­ментом П. Лазарсфельда.

Начиная свои эксперименты, С. Аш предполагал, что групповое дав­ление сыграет свою роль и небольшая часть испытуемых, поддавшись ему, откажутся от признания очевидного, однако результаты превзошли его ожидания. В серии из 12 экспериментов 75% испытуемых хотя бы раз согласились с мнением большинства.

Самым поразительным в экспериментах С. Аша было, пожалуй, то, что испытуемые меняли свое правильное мнение на неправильное мне­ние большинства без какого-либо принуждения, безо всяких ограниче­ний на проявление индивидуальности со стороны экспериментатора. Вероятнее всего, это произошло либо потому, что люди убедили себя в том, что их решение неверное, либо потому, что из-за желания быть принятыми группой не решились озвучить решение, противоречащее решению остальных членов группы.

Эксперименты С. Аша положили начало волне сходным исследовани­ям. Проводились такие эксперименты и отечественными психологами. В 1972 г. режиссером Феликсом Соболевым был снят научно-популяр­ный фильм «Я и другие» (сценарий Ю. Аликова), многие эксперименты которого были выстроены как уникальная модификация метода под­ставной группы С. Аша. Психологом-экспериментатором в этом фильме выступила B.C. Мухина, а консультантом — А.В. Петровский. Зритель видит, как под давлением мнения подставной группы испытуемые, видя перед собой черную и белую пирамидки, говорят экспериментатору, что «обе пирамидки белые»; разглядывая портреты совершенно разных людей и слыша чужие мнения по поводу сходства диаметрально проти­воположных изображений, тоже находят в них несомненное сходство. Поразительно выглядит экспериментальный сюжет, разработанный психологом B.C. Мухиной. В этом эпизоде экспериментатор предлага­ет детям тарелку каши, в целом сладкой, которая только в одном месте посыпана большим слоем соли. Всем детям, кроме последнего, экспе­риментатор дает по ложке сладкой каши, а последнему — соленой. Все дети, получившие сладкую кашу, улыбаются и говорят, что каша слад­кая. Последний же ребенок морщится, отказывается от добавки, но все равно сообщает: каша сладкая. Справедливости ради надо вспомнить и мальчика,- который назвал соленую кашу соленой, несмотря на мнения всех предыдущих детей.

Вышеописанное явление, демонстрирующее, как под давлением груп­пы содержательно изменяется мышление индивида, его позиция и пове­дение, в социальной психологии носит название конформизма. В этом разделе эксперимент С. Аша был приведен с целью подтверждения того, что индивидуальное человеческое мышление многочисленными незри­мыми нитями связано с мышлением людей, окружающих индивида. Ок­ружение, влияющее на мышление конкретного человека, — мощнейшая сила, способная радикально преобразить его ментальные установки. Каждый из нас испытывал на себе воздействие этой силы. Можно ут­верждать и то, что именно эта сила и позволяет рассчитывать на эффек­тивность образовательных и воспитательных мероприятий, оказываю­щих решающее воздействие на строй и содержание мышления людей, входящих в социальное пространство. Абсолютно всем знаком феномен: чтение интересной книги, прослушивание любимой музыки, просмотр хорошего фильма меняют происходящее во внутреннем мире челове­ка. Причиной таких изменений выступает другой человек — создатель этой книги, этой мелодии, этого фильма. Феномен косвенного влияния другого — через книгу, музыку, фильм — красноречиво подтверждает, что мышление человека лишь условно автономно. Степень социального влияния на мышление индивида настолько высока, что позволяет пси­хологам делать вывод о неустранимом присутствии другого в человече­ском мышлении.

Упомянутый выше феномен конформного мышления имеет две сто­роны: отрицательную и положительную. Об отрицательной мы говорим тогда, когда человек, невзирая на свои установки, воззрения, прини­мает взгляды окружения и руководствуется ими в своей жизни. Поло­жительная сторона заключается в том, что под влиянием социального давления индивид начинает вести себя социально одобряемым образом, становясь тем лицом, которое поддерживает социальный порядок и со­циальные установки. Мы все постоянно сталкиваемся с подобными при­мерами. Факт позитивного конформистского поведения изучали экспе­риментально Элиот Аронсон и Майкл О'Лири. Вот его краткое описание: «...в мужской душевой нашего университетского стадиона висит таблич­ка, на которой содержится призыв экономить воду, закрывая кран во время намыливания. Поскольку такая процедура связана с определен­ными неудобствами, я не был удивлен, когда проведенное нами система­тическое наблюдение дало следующий результат: только 6% студентов внимают призыву. Вместе с Майклом О'Лири мы провели простенький эксперимент с целью убедить большее число людей экономить воду и энергию, необходимую для ее нагревания.

В результате мы пришли к заключению, что люди с большей охотой будут выключать душ, намыливаясь, если они убедятся, что другие сту­денты тоже вполне серьёзно относятся к данной просьбе. В соответствии с нашим планом мы наняли нескольких студентов, которые моделирова­ли желаемое поведение. Но поскольку нам не хотелось, чтобы остальные подражали им из страха неодобрения или наказания, то эксперимент был организован таким образом, что исключал эту возможность. Наш моде­лирующий поведение студент входил в душевую - открытое помещение с восемью одинаковыми отсеками, когда там никого не было. Он прохо­дил в самый дальний отсек, поворачивался спиной ко входу в душевую и открывал воду. Стоило ему только услышать, как в душевую входит кто-то еще, он тут же выключал душ, намыливался, опять включал его, быстро ополаскивался и уходил из душевой, стараясь не задерживать­ся взглядом на только что вошедшем студенте. Как только моделирую­щий поведение студент покидал помещение душевой, туда заходил еще один — на сей раз это был наш наблюдатель — и тайком следил за тем, выключает ли испытуемый кран, когда намыливается, или нет.

Мы обнаружили, что 49% студентов ходили в масть! Более того, когда должную модель поведения одновременно демонстрировали два студен­та, число подчинившихся призыву к экономии взметнулось до 67%»

Социальная психология, сосредоточиваясь на изучении особен­ностей человеческого мышления в условиях давления на него мнений, взглядов, образцов поведения других людей, показывает, что граница, разделяющая ментальность одного человека с ментальностью другого, весьма условна. Она демонстрирует, что люди — в полной мере существа социальные, что их внутренняя жизнь во многом зависит от внешних обстоятельств. Именно поэтому представляет особый научный интерес выявление того, насколько человеческое мышление автономно, а на­сколько подвержено трансформации под воздействием извне.

Социальное влияние

Социальная психология исследует не только то, что связано с соци­альным мышлением человека, но и то, как люди, будучи связанными друг с другом, влияют друг на друга. Ученые пытаются объяснить, какие силы влекут людей к сближению, какие отталкивают и разъединяют их. Социальная психология пытается найти методы и способы количест­венной и качественной оценки этих сил. Вполне естественно, что в поле зрения социальных психологов, изучающих закономерности феномена социального влияния, находятся проблемы пола (влияние пола на ха­рактер социальных явлений), наследственности (влияние наследуемых человеком свойств на характер социальных взаимодействий), культуры (влияние социальных стереотипов на характер социальных отношений), влияния группы на мышление и поведение индивида и т.д.

Психологами давно отмечено, что поведение человека меняется в за­висимости от того, находится он один или в присутствии другого челове­ка, других людей. Даже косвенное присутствие другого в виде видео- или фотокамеры способно повлиять на поведение человека. Это в полной мере продемонстрировали различные эксперименты и наблюдения. Но они показали и то, что присутствие другого может по-разному сказы­ваться на поведении человека. В психологической литературе можно встретить примеры положительного и отрицательного влияния другого на поведение индивида. Вот, например, несколько фактов, описанных социальными психологами, проводившими специальные исследования того, как в тех или иных конкретных жизненных ситуациях присутс­твие другого отражается на поведении человека. Сначала примеры, под­тверждающие положительное влияние другого:

• спортсмены-велосипедисты показывают лучший результат не на индивидуальных тренировках, а во время коллективных заездов;

• дети наматывают леску на катушку спиннинга с большей скоро­стью в присутствии других детей и в соревновании с ними;

• точность движений при удерживании металлическим стержнем монеты на вращающемся диске проигрывателя увеличивается.

Теперь примеры, свидетельствующие об отрицательном влиянии другого:

• скорость заучивания бессмысленных слогов в присутствии других людей уменьшается;

• прохождение лабиринта в присутствии зрителей затрудняется;

• в присутствии посторонних уменьшается скорость решения слож­ных примеров на умножение и т.д.

Проанализировал и примирил такие различные экспериментальные результаты социальный психолог Роберт Зайонц (Zajonc Robert). При­миряющую и расставляющую все экспериментальные данные на свои места гипотезу Р. Зайонц сформулировал так: «Возбуждение благопри­ятствует доминирующим реакциям». Так, если действие, которое дол­жен совершить человек, или задачка, которую он должен решить, лег­кие, то доминирующая реакция - быстрое, беспроблемное, правильное решение; если действие или задание сложные, то доминирующая реак­ция - медленное, затрудненное, зачастую неправильное решение, т.е. социальное возбуждение, которое человек испытывает в присутствии других людей, благоприятствует выполнению легких заданий и мешает выполнению сложных.

Свою гипотезу о закономерностях социального влияния Р. Зайонц с помощниками проверил экспериментально. Экспериментаторы созда­вали доминирующие реакции и проверяли, усиливаются ли они в при­сутствии наблюдателей. Так, например, испытуемым предлагалось не­однократно произнести вслед за экспериментатором несуществующие, бессмысленные слова. Одни слова они повторяли меньшее количество раз, другие - большее. Затем испытуемым говорили, что эти же слова будут на короткое время появляться на экране и им надо успеть дога­даться, какое именно слово появилось. Однако то, что экспериментато­ры демонстрировали испытуемому на экране, было не словами, а появ­ляющимися на сотые доли секунды черными линиями. Доминирующей реакцией для выполнения задания, создаваемой экспериментаторами, было «узнавание» слов, которые в тренировочной серии испытуемый произносил большее число раз. Часть испытуемых проходили тест на «узнавание» слов без присутствия наблюдателей (других испытуемых), а часть — в присутствии других испытуемых. Результат эксперимента полностью подтвердил гипотезу Р. Зайонца. Все испытуемые чаще «узна­вали» те слова, которые им пришлось чаще повторять в первой части эксперимента, однако у испытуемых, тестируемых в присутствии наблю­дателей, эта доминирующая реакция была выражена гораздо сильнее.

Таким образом, говоря о социальном влиянии, в данном случае о влиянии присутствия наблюдателей, на результаты деятельности, следу­ет признать, что их присутствие:

• улучшает результаты хорошо отработанных действий, скорость и правильность решения легких задач и т.д.;

• ухудшает результаты впервые выполняемых или мало отработан­ных действий, замедляет скорость, искажает правильность реше­ния сложных задач.

Говоря о социальном влиянии, следует особо остановиться на фено­мене убеждения, которое является методом воздействия, приводящим к изменению и интеллектуальных установок, и поведения человека. Этот метод используется повсеместно (осознанно и бессознательно), он вы­ступает одним из основных средств направления мышления и поведе­ния другого человека в ту сторону, которая устраивает воздействующего. Для человеческого общества, в котором вербальная коммуникация иг­рает значимую роль, убеждение как метод становится мощным рычагом социального влияния. Именно этим методом активно пользуются среде­тва массовой информации для формирования ментальных установок и поведенческих стереотипов больших групп людей.

О колоссальных возможностях убеждения, в первую очередь раци­онального, люди знали уже в древности. Более 2000 лет назад Аристо­тель в своей «Риторике» сформулировал принципы убеждения, дающие возможность эффективно воздействовать на другого. Он попытался последовательно рассмотреть основные компоненты убеждающей дру­гого речи, зависящей, по его мнению, и от «характера говорящего», и от «склада ума» тех, кто эту речь воспринимает. Уделил внимание он и тому, какой должна быть сама речь. Для Аристотеля «методология убеждения» — это верный путь к завоеванию умов. Он считал, что пра­вильно выстроенная в риторическом отношении речь должна опираться на логику. При этом речь обязательно должна учитывать то, как люди в обыденной жизни формулируют свои суждения: как восхваляют одно, как ниспровергают другое, как защищают одно мнение и как отрицают другое. Аристотель достаточно подробно описал различия между строго логической аргументацией и той, которая присуща повседневности. Он показал, что в контексте повседневности доказательство правильности того или иного мнения обычно выстраивается, минуя логические пас­сажи, и ведется от общепринятого мнения к соответствующему выводу. Если это не учитывать, то трудно рассчитывать, считал Аристотель, на то, чтобы удержать внимание слушателей. Другим хорошо работающим способом убеждения (риторический прием) он называл рассуждение от примера. Его эффективность основывается на том, полагал Аристотель, что такое рассуждение интуитивно очевидно. Использование этих и мно­гих других средств убеждения, описанных и раскрытых в «Риторике», сможет сделать искусство убеждения действенным орудием влияния, был уверен Аристотель. Следует признать, что наблюдения Аристотеля, ка­сающиеся эффективного убеждения, продолжают во многом оставаться актуальными и сегодня. Многие проводимые в настоящее время психоло­гические исследования лишь подтверждают и конкретизируют многое из того, что было сказано в эпоху Античности великим мудрецом.

Хотя проблема убеждения и исследуется психологами достаточно глубоко, она во многом остается недостаточно изученной. Это хорошо заметно при осмыслении практики отучения людей от вредных привы­чек, осуществляемой различными инстанциями, в том числе и системой здравоохранения. Опытным путем было установлено, каким должен быть образ жизни, что следует и чего не следует делать человеку, жела­ющему сохранить свое здоровье, и сформулированы рекомендации для тех, кто считает здоровье наивысшей ценностью:

• не курить;

• регулярно выполнять физические упражнения;

• спать не менее 7-8 ч в сутки;

• следить за своей массой тела, поддерживать ее на уровне нормы;

• регулярно, но умеренно питаться;

• не употреблять (или умеренно употреблять) алкоголь.

Система здравоохранения через средства массовой информации ак­тивно взялась за пропаганду здорового образа жизни. Но, к сожалению, она дала далеко не тот эффект, на который делалась ставка вначале. По­чему же люди, услышавшие столь необходимую для себя информацию, не изменяют своих поведенческих стереотипов, негативно сказываю­щихся на их здоровье? Проводимая средствами массовой информации работа всерьез повысила знания населения о здоровье, но радикально не повлияла на изменение поведенческих установок. Вполне очевидно, что пропаганда здорового образа жизни натолкнулась на серьезные препятс­твия. Социальные психологи пришли к заключению, что среди этих пре­пятствий особую роль играет то, что привычки нездорового поведения зачастую доставляют удовольствие; люди испытывают необоснованный оптимизм по поводу резервов своего здоровья; население скептически оценивает предлагаемую ему форму здорового поведения; помимо со­общений о здоровом образе жизни, люди сталкиваются с рекламой при­влекательности нездорового образа жизни.

Действительно, обильное питание (сладкая и жареная пища), упот­ребление алкоголя, курение многим людям доставляют удовольствие. Рациональные призывы отказаться от этих удовольствий, как показы­вает статистика, оказываются действенными только для некоторых.

Человек устроен так, что, пока он здоров, ему трудно поверить в воз­можность серьезно заболеть. Ему кажется, что риск потерять здоровье хотя и наличествует, но крайне мал. Такое неоправданно оптимистическое отношение к своему здоровью — серьезная помеха для рационального убеждения, призывающего человека к ведению здорового образа жизни.

Серьезной помехой для принятия норм здорового образа жизни вы­ступает чрезмерный скептицизм, заключающийся в недоверии к источ­никам информации. Обыденная схема скептического мышления такова: вчера я слышал одно, сегодня — другое, а завтра, быть может, я услышу третье; как же я могу верить источнику информации и брать на вооруже­ние то, что мне предлагается.

Реклама (прямая и скрытая) нездорового образа жизни — серьезный конкурент пропаганде здоровьесберегающего поведения. Производите­ли табачной продукции, алкоголя, нездоровой пищи тратят колоссаль­ные средства на то, чтобы довести до потребителя информацию о непра­вомерности утверждений о вреде этих товаров.

Невольно возникает вопрос о том, можно ли оказать на население та­кое социальное влияние, которое выполнит функцию «прививки» от не­здорового образа жизни. Исследователями был поставлен эксперимент, призванный дать ответ на этот вопрос. Цель эксперимента состояла в том, чтобы выяснить, каким образом лучше всего вести просветитель­скую работу среди взрослого населения, способствующую выработке у людей поведения, снижающего риск сердечно-сосудистых заболеваний. На основании данных эксперимента впоследствии была разработана программа профилактики сердечно-сосудистых заболеваний (Stanford Heart Disease Prevention Program).

Эксперимент, проводившийся в течение трех лет, состоял в том, что­бы определить, с помощью каких средств целесообразнее всего вести среди населения пропаганду здорового образа жизни. В качестве «испы­туемых» выступили 42 ООО жителей трех городов: контрольный город А и два экспериментальных города — Б и В.

С жителями контрольного города А специальная просветительская работа не велась.

С жителями города Б с помощью средств массовой информации ве­лась активная работа по пропаганде здорового образа жизни. Жителей регулярно обеспечивали информацией о причинах сердечно-сосудистых заболеваний и моделях здорового поведения. Им рассказывали о пра­вильном питании, вреде курения и пользе физических упражнений, а также о целесообразности и способах поддержания нормального уровня холестерина в крови и нормального артериального давления.

В городе В проводилась такая же, как и в городе Б, информационная кампания, но она была дополнена большой серией обучающих занятий, проводимых со 100 добровольцами — жителями этого города. В группу из 100 человек вошли те, кто имел привычки, повышающие риск сер­дечно-сосудистых заболеваний. Этих людей учили анализировать свое поведение с точки зрения его влияния на здоровье; обучали тому, как отбирать полезные для здоровья продукты, как их хранить и готовить; помогали использовать средства, позволяющие бросить курить; различ­ными способами поощряли их успехи в снижении массы тела и умень­шении количества выкуренных сигарет; стимулировали взятие участ­никами на себя обязательств по выполнению правил здорового образа жизни, использование ими способов самоубеждения и т.д.

Специальные мероприятия с жителями городов Б и В длились два года, а наблюдения не прекращались еще и в течение года после окончания этих мероприятий. Во время эксперимента регулярно оценивались знания участ­ников о способах профилактики сердечно-сосудистых заболеваний, их по­ведение оценивалось с точки зрения его соответствия имеющимся знаниям, измерялись артериальное давление и уровень холестерина в крови.

По окончании эксперимента ученые выяснили, что жители контроль­ного города В осведомлены о здоровом образе жизни и факторах риска сердечно-сосудистых заболеваний лучше, чем жители города Б и города А. Жители города А, которые не участвовали в программе пропаганды здорового образа жизни, имеют минимум таких знаний. Эксперимент продемонстрировал также, что по мере увеличения объема знаний у жителей экспериментальных городов уменьшалось количество нездо­ровых привычек (факторов риска сердечно-сосудистых заболеваний) и улучшались объективные показатели здоровья — снижались уровень холестерина в крови и артериальное давление.

Таким образом, в эксперименте по выявлению предпочтительных способов пропаганды здоровьесберегающего поведения было выясне­но, что хорошо организованная просветительская кампания в средствах массовой информации положительно влияет на здоровьесообразное по­ведение людей; а также что персонализация (приближение к конкретно­му человеку) такой информационной кампании, т.е. оказание прямого межличностного влияния, значительно усиливает эффективность про­светительских мероприятий.

В целом эксперимент подтвердил то, что эффективность рациональ­ного убеждения во многом зависит от того, носит оно абстрактный, обез­личенный, общий характер или оно личностно ориентировано, персо­нально конкретизировано, сосредоточено на индивиде. Из этого вывода, продиктованного результатами эксперимента, следует и то, что помехи, ослабляющие действенность убеждения, могут быть в той или иной сте­пени преодолены приданием информации, помимо логического, еще и личностного звучания.

Социальная психология, изучающая феномен социального влияния, рассматривает его в разных ракурсах, делая предметом внимания те или иные его стороны. Социальную психологию интересует то, как меняется индивид в силовом поле социального влияния, как влияют на этот про­цесс различные факторы: культура, тендерные различия, группа и т.д. Ставя в фокус своего внимания феномен социального влияния, соци­альная психология неизменно с разных сторон приходит к заключению: социальное влияние — явление, структурирующее общественное бытие, а познание его психологических закономерностей — путь к гармонично­му обновлению общества.

Социальные отношения

Человеческое взаимодействие — многосложный феномен. Люди, взаимодействуя, не только думают друг о друге, не только сознательно или бессознательно влияют друг на друга, но и формируют в процессе взаимодействия вполне определенные отношения друг с другом. Скла­дывающиеся между людьми отношения также становятся предметом изучения социальной психологии, которая пытается дать выверенные ответы на вопросы, почему мы любим или ненавидим друг друга, что подталкивает нас к дружеским контактам, что заставляет одних людей стремиться к ограничению контактов (к одиночеству), а других — к их беспрерывному умножению. Особый интерес социальных психологов привлекают такие явления, как оказание помощи людей друг другу, со­циальный конфликт, эффективность групповой деятельности, конструк­тивность межличностного общения.

Яркий пример доказательства значимости для человека социальных отношений представляют труды Джона Боулби (Bowlby John). Этого известного американского психолога, исследовавшего различные аспек­ты психологического здоровья детей, заинтересовало, какую роль в их жизни играют их взаимоотношения с матерью, точнее, какие отношения с матерью способствуют нормальному, а какие провоцируют аномаль­ное психологическое развитие ребенка. Идея знаменитого исследования Д. Боулби родилась из его наблюдений за детьми, в раннем детстве раз­лученными с матерью и помещенными в специализированные детские учреждения. Задуманная Д. Боулби широкая исследовательская работа предполагала длительное наблюдение за такими детьми (скрытая кино­съемка), поэтому для проведения киносъемок им был приглашен колле­га Джеймс Робертсон.

Дж. Робертсон снимал детей 2-3-го года жизни из благополучных семей, временно разлученных с родителями для госпитализации. Съем­ки продемонстрировали поразившую Д. Боулби универсальность пове­дения детей, разлученных с родителями. Это поведение представляло собой либо последовательность определенных фаз (трех), либо прояв­ление только некоторых из этих зафиксированных трех фаз. Других ва­риантов поведения, кроме этих трех, дети не демонстрировали. Этими так называемыми фазами поведения были протест, отчаяние и отчуж­денность.

Чаще всего первой реакцией ребенка на отсутствие матери является резкий, отчаянный протест. Он проявляется в громком плаче, взбива­нии постели, тряске, настороженном прислушивании к звукам, которые могут хоть как-то напоминать материнские шаги или голос. Ребенок в этой фазе отвергает всех, кто пытается его успокоить или с ним взаимо­действовать. Он ждет только свою мать. Такое поведение может длиться от нескольких часов до недели. Продолжительность периода протеста зависит от уровня привязанности ребенка к матери и качества их взаи­моотношений.

Поняв бесполезность своего бурного протеста, не дождавшийся по­явления матери ребенок впадает в отчаяние. Физические силы и эмо­циональный накал ребенка израсходованы в фазе протеста, обессилен­ный, он впадает в состояние безысходности и апатии. Ребенок выглядит крайне печальным, он ни на что не реагирует.

Затем наступает третья фаза. Ребенок выглядит оправившимся от потрясения, смирившимся с потерей матери. Он начинает взаимодейс­твовать с персоналом учреждения, общается с медсестрами. Внешнему наблюдателю ребенок кажется безмятежным и даже счастливым. Одна­ко пережитый стресс проявляет свои последствия тогда, когда мать по­является — ребенок не проявляет к ней привязанности, не бросается с радостными возгласами или плачем. Напротив, ребенок ведет себя так, как будто он мало знаком с нею — он продолжает заниматься своими делами, безразличен, иногда равнодушно отворачивается. Это не поза, не нарочитость — так проявляет себя фаза отчужденности.

Факт универсальности поведения детей, разлученных с родителями, навел Д. Боулби на мысль о врожденности такого поведенческого реа­гирования у детей. Это поведенческое реагирование Д. Боулби назвал системой привязанности. Размышляя над причинами появления у человека системы привязанности, Д. Боулби поставил перед собой два вопроса: «Какие факторы способствуют проявлению у ребенка врожден­ного, непреодолимого желания быть рядом с матерью?» и «Какие фак­торы порождают всепоглощающее стремление матери быть рядом со своим ребенком?» Пытаясь найти ответы на эти вопросы, он обратился к этологии с ее знаменитым учением об импринтинге (запечатлении). Как известно, эксперименты Конрада Лоренца с новорожденными утятами и гусятами обнаружили, что для выживания этих птенцов в дикой природе им необходимо сразу после вылупливания импринтироваться на нахо­дящийся поблизости движущийся объект. Движение за этим объектом (в природе этим объектом, как правило, выступает мать) впоследствии и обеспечивает им физическое выживание (обнаружение пищи, защиту). Таким образом, нахождение возле матери (объекта импринтинга) в жи­вотном мире — залог адаптации и выживания для детеныша.

Д. Боулби предположил, что механизм импринтинга свойствен и человеку. Импринтинг так проявляет себя в отношениях матери и ре­бенка: младенцы выделяют из всех окружающих объектов лицо матери как предпочтительное для наблюдения; в отсутствие матери младенец проявляет значительное беспокойство, в ее присутствии он спокоен, а на появление чужих людей реагирует плачем; дети постарше стараются держаться поближе к матери, следят за ней, когда она удаляется. Привя­занность ребенка к матери, обусловленная импринтингом, даже сильнее, чем в животном мире, поскольку, кроме физического комфорта и безо­пасности, ребенок нуждается и в психологическом комфорте и безопас­ности, которые ему также обеспечивает мать. Таким образом, Д. Боулби именно импринтингом объяснил привязанность ребенка к матери.

На второй вопрос: «Какие факторы порождают стремление мате­ри быть со своим ребенком?» Д. Боулби ответил, что одной из состав­ляющих материнской привязанности является материнский инстинкт. «Согласно критериям Боулби, — комментирует его построения детский психолог Уоллес Диксон, — материнская забота носит инстинктивный характер, потому, что: (1) она реализуется согласно прогнозируемой модели, универсальной для представителей большинства животных ви­дов; (2) это не просто реакция на единичный стимул, а прогнозируемая последовательность действий; (3) эта последовательность действий в значительной степени обеспечивает выживание отдельной особи (чело­века) или всего вида в целом; (4) поведение реализуется даже при пол­ном отсутствии возможностей научения... Одна из вероятных причин того, что матери бросаются защищать своих детей, заключается в том, что, возможно, в доисторические времена, хватая и пряча детей в ми­нуту опасности, люди повышали тем самым свои шансы на выживание. В свою очередь, выживание вида способствовало селекции генов, благо­даря которым следующие поколения матерей тоже хватали и прятали своих детей, в результате чего эти формы поведения просуществовали вместе с обществом до сегодняшнего дня».

Другим фактором, объясняющим желание матери заботиться о ре­бенке, выступают сигналы, которые подают дети своим матерям. Эти­ми сигналами являются, конечно, обращенные к матери плач и улыбка ребенка. Плач, сигнализирующий о неблагополучии ребенка, заставля­ет мать немедленно реагировать устранением этого неблагополучия, а улыбка, свидетельствующая о том, что с ребенком все хорошо, возна­граждает мать за все ее заботы, доставляет ей бесконечное счастье. Удо­вольствие от улыбки здорового малыша, желание как можно чаще полу­чать это удовольствие заставляют мать с большей энергией реагировать и на его плач, что в значительной степени повышает его шансы на вы­живание.

Изучение Д. Боулби взаимной привязанности матери и ребенка про­демонстрировало огромную важность этого явления для выживания и нормального развития ребенка. Отсутствие такой привязанности, ис­кусственное ее прерывание или сбой, заключающийся в эмоциональной холодности матери по отношению к ребенку, — факторы, способные спровоцировать психические или поведенческие нарушения у ребенка. Д. Боулби в своей книге «Создание и разрушение эмоциональных свя­зей» приводит многочисленные статистические данные, подтверждаю­щие его мысль о неизбежности пагубных последствий разрыва эмоцио­нальной связи ребенка и матери (материнской депривации). Особенно частыми последствиями материнской депривации выступает, по мнению Д. Боулби, формирующаяся у ребенка впоследствии психопатия или социопатия. Д. Боулби пишет: «Психопат (или социопат) — это человек, который, не будучи психотиком или психически субнормальным, посто­янно участвует в (1) действиях против общества, например в преступле­ниях; (2) действиях против семьи, например не заботится о нуждах се­мьи, проявляет жестокость, сексуальную неразборчивость в связях или перверсию; (3) действиях, направленных против самого себя, например, испытывая пристрастие к наркотикам, совершая или пытаясь совершить самоубийство, неоднократно бросая свою работу... Достаточно часто об­наруживается, что детство таких индивидов было чрезвычайно отягоще­но... событиями, ведущими к разрыву привязанностей... Беря в качестве критерия отсутствие матери в течение шести или более месяцев до до­стижения ребенком шестилетнего возраста, авторы обнаружили встре­чаемость этого критерия в 41% случаев для социопатов и в 5% случаев для остальных больных».

«Другая психиатрическая группа, которая показывает намного боль­шую распространенность утраты любимого лица в детстве, — сообщает Д. Боулби, — это группа суицидальных пациентов, как тех, которые пы­тались совершить самоубийство, так и тех, кому это удалось... Серии вы­борок из 156 пытавшихся покончить самоубийством лиц сравнивались с аналогичными по размеру выборками психиатрических пациентов, не покушавшихся на свою жизнь, и с пациентами... без психиатрической па­тологии... Беря в качестве критерия утраты постоянное отсутствие одно­го или обоих родителей в течение по крайней мере двенадцати месяцев, Гриэр обнаруживает, что такие события происходили до пятилетнего возраста ребенка втрое чаще в группе лиц, пытавшихся совершить са­моубийство, чем в любой из групп сравнения...».

В целом Д. Боулби считает очень важным «признать, что в каждом типе случаев нарушенное поведение взрослого представляет собой пе­ренесенные через годы девиантные паттерны поведения привязанности, которые были установлены как результат разрывов эмоциональных свя­зей, происходящих в детстве».

Привязанность, о которой рассуждает Д. Боулби, действительно во многом определяет отношения, складывающиеся у индивида с социаль­ным окружением. Значимость этого феномена и предопределила то, что он стал интересен многим исследователям. Вместе с тем, занимая важ­ное место в проблеме социальных отношений, этот феномен - отнюдь не единственный из скрупулезно изучаемых социальными психологами. Социальных психологов интересуют разные стороны отношений, скла­дывающихся между людьми: взаимная приязнь и неприятие друг друга; расовые, культурные, тендерные установки и предрассудки, влияющие на характер человеческих отношений; причины агрессии, источники конфликтов; специфика межгрупповых и межличностных коммуника­ций и т.д.

В последнее время существенно возросло количество научных пуб­ликаций, посвященных теме тендерных стереотипов, лежащих в основе того, как структурируются в том или ином обществе отношения между полами, как относятся к человеку как к носителю того или иного пола дру­гие люди, различные группы людей, культурное сообщество в целом.

Социальные психологи не отождествляют понятия «гендер» и «пол». Говоря о поле, обычно они имеют в виду те особенности взаимоотно­шений, которые задаются биологией, а говоря о тендере, — те, которые задаются культурой. Исследуются разные аспекты отношений между людьми, обусловленные принятием ими тех тендерных ролей, которые одобряются и считаются нормой в обществе.

В частности, социальные психологи ведут речь о том, как подчинение тендерным нормам влияет на характер отношений, складывающихся у людей в повседневной жизни. Вот как об этом писала Шон Берн, извест­ный специалист в области тендерной психологии: «Хотя в подавляющем большинстве случаев нашей реакцией будет почти автоматическое под­чинение социальным нормам, бесспорно, существуют ситуации, когда мы этого не желаем. Социальные психологи признают, что если люди подчиняются, это совсем не обязательно означает, что они согласны с социальным договором. Иногда мы изменяем свое поведение, чтобы привести его в соответствие с социальными нормами, даже если в дейс­твительности их не приемлем. Этот тип подчинения получил название уступчивость (желание избежать социального наказания и завоевать со­циальное одобрение), а основу его составляет нормативное давление...

Когда Диана посещает свою бабушку, то сталкивается с некоторыми неудобствами. Например, в этом доме принято, что женщины во время обеда подают мужчинам блюда, уносят их грязную посуду, занимаются уборкой. Диана не считает это правильным, но в доме своей бабушки делает — ведь если она откажется, то обидит родственников. За столом Диана обслуживает своего мужа, который соответственно ей подыгры­вает. Обычно муж Дианы не ждет, пока женщины обслужат его, но дома у бабушки подчиняется норме, оставаясь сидеть, вместо того чтобы по­мочь. Этот пример иллюстрирует важный признак уступчивости: если угроза наказания за неподчинение отсутствует, то поведение становится другим.

Нередко бывает, что внутренне мы полностью соглашаемся с норма­ми, которым подчиняемся. Такой тип подчинения называется одобрени­ем или интернализацией. Когда я была еще ребенком, мать практически полностью обслуживала моего отца и выполняла все его приказы, го­воря, что так и должно быть, потому что "мужчины главнее женщин". При этом она не просто внешне подчинялась этой норме, но и внутренне принимала ее. Часто именно влиянию информации мы обязаны тому, что принимаем социальные нормы и модели поведения, не поддающи­еся трансформации из-за того, что человек в них безоговорочно верит. Однако когда ситуация социального контекста меняется (например, если женщина начинает зарабатывать деньги), то человек тоже может измениться. Моя мать тоже изменилась и с тех пор больше не верит, что "мужчины главнее женщин" и что женщины должны делать всю работу по дому.

Третий тип подчинения, называемый идентификацией, имеет место, когда мы повторяем действия ролевых моделей просто потому, что хотим быть похожими на них. В качестве примера можно привести мальчика, который восхищается своим традиционно мужественным отцом и пос­тепенно впитывает большую часть его взглядов. Одна из моих студенток описала, как в детстве идентифицировалась с героиней телевизионного сериала "Маленький дом в прерии", которую звали Мэри:

До того как я начала смотреть "Маленький дом в прерии", меня, без сомнения, можно было назвать сорванцом. Положение дел изме­нилось, как только я начала смотреть "Маленький дом". Я стала все менять, лишь бы быть похожей на Мэри. Я никогда не видела Мэри в шортах или штанах, она всегда носила чистое платье. Тогда я тоже начала носить платье и стремилась быть аккуратной, чтобы не запач­каться. Мэри старательно училась в школе, учитель любил ее, и, глядя на нее, я тоже стала усердно заниматься. Я с большей заинтересован­ностью начала относиться к работе по дому. Я видела, как Мэри помо­гает матери, и под влиянием Мэри тоже начала готовить и накрывать на стол, даже когда меня об этом не просили. Я помогала маме сор­тировать бельё и взяла за привычку заправлять постель, поскольку заметила, что у Мэри постель всегда была аккуратно заправлена. Ученые еще не знают, какой из процессов чаще заставляет людей подчиняться тендерным ролям: уступчивость, одобрение или иденти­фикация К сожалению, эта тема пока мало разработана, но, по данным нескольких исследований, и мужчины, и женщины сильнее выражают свою приверженность тендерным стереотипам на публике, чем среди близких людей».

Приведенная выше цитата показывает, как подчинение человека при­нятым в обществе тендерным нормам влияет на отношения между людь­ми. Принятие тендерных норм в немалой степени обусловливает стиль отношений, складывающихся у людей в контексте их взаимодействия.

Распространенными темами в социальной психологии традиционно являются темы конфликта и агрессии. Практика взаимодействия людей демонстрирует невозможность окончательного устранения конфликтов из человеческого общества. Эта особенность человеческого существова­ния охватывает все виды и уровни отношений человека с действитель­ностью и базируется на факте наличия «противоположно направленных целей, интересов, позиций, мнений или взглядов... субъектов взаимо­действия», т.е. любой конфликт может быть рассмотрен как столкнове­ние разнонаправленных целей, интересов, позиций, мнений или взгля­дов взаимодействующих субъектов (как при наличии конфликтных дей­ствий, так и без них). Один из наиболее видных теоретиков в области конфликтологии М. Дойч (Deutsch М.) выделяет два вида конфликтов: конструктивный (или продуктивный) и деструктивный.

По пути продуктивного конфликта, несущего в себе конструктивное, положительное начало, ситуация развивается в том случае, когда сторо­ны оценивают ситуацию как порожденную лишь различием точек зре­ния на какую-либо проблему, а не несовместимостью личностей участ­ников переговоров. При таком подходе к проблеме конфликт начинает способствовать формированию лучшего понимания существа проблемы, мотивации партнера и в конечном счете поиску приемлемого для обеих сторон решения.

Деструктивный конфликт возникает в том случае, когда стороны при­бегают к нравственно осуждаемым методам, стремятся психологически подавить друг друга, переводят конфликт в русло личностного противо­стояния. Деструктивный конфликт играет негативную роль в человечес­ких взаимодействиях. Он ведет к рассогласованию этих взаимодействий, их расшатыванию.

Часто деструктивный конфликт сопровождается агрессивным пове­дением сторон. Установлено, что свою негативную лепту в развитие кон­фликтных ситуаций по агрессивному сценарию часто вносят массмедиа. К такому неутешительному выводу приходят психологи, изучающие де­структивное влияние массовой культуры, пропагандирующей насилие посредством телевидения, Интернета, кино, компьютерных игр.

Об этом же достаточно подробно, с обилием примеров говорит из­вестный современный исследователь в области психологии агрессии Леонард Берковиц (Berkowitz L.) в своей ставшей бестселлером книге «Агрессия: причины, последствия и контроль». Один из разделов главы «Насилие в массмедиа» носит название «Насилие на экранах и печатных страницах: немедленный эффект». В этом разделе Л. Берковиц предо­ставляет читателю убедительные данные о заразительности насилия, распространяемого СМИ, об «эпидемии преступлений», распростра­няющейся «по линиям телеграфа». Вот взятое из этой книги описание эксперимента Венди Джозефсон, подтверждающего то, что насилие, де­монстрируемое в СМИ, повышает агрессивность зрителя.

«Нескольким небольшим группам учеников второго и третьего класса средней школы показывали короткие телепередачи со сценами насилия (кадры полицейской операции, в которой бойцы отряда спе­циального назначения SWAT обезвреживают стрелков-убийц) и без таковых (офицеры полиции готовятся к соревнованиям по мотогон­кам). После просмотра испытуемым предложили поиграть в хоккей с мячом в спортзале. (Но перед этим всех мальчиков обидели, якобы случайно.) Перед началом игры взрослый инструктор взял у каждо­го мальчика интервью в стиле прямого репортажа. Для интервью он использовал в одних случаях магнитофон, а в других — переносной радиопередатчик. Таким же передатчиком пользовались в фильме со сценами насилия. Предположительно мальчики, видевшие на экране насилие, должны были вспомнить об агрессии, увидев рацию в ру­ках интервьюера. По окончании интервью началась девятиминутная игра, во время которой два независимых наблюдателя фиксировали все агрессивные действия на площадке.

Главный результат эксперимента заключался в том, что самыми агрессивными оказались именно те мальчики, которые смотрели фильм с кадрами насилия и позже видели рацию (связанный с аг­рессией сигнал). Эти мальчики не просто подражали показанной на экране агрессии — они толкали, пинали и били друг друга. Конечно, отдельные испытуемые были особенно восприимчивы к влиянию агрессивных стимулов. Тщательно анализируя результаты экспери­мента, Джозефсон предположила, что просмотр передачи со сценами насилия наряду с сигналом в виде рации очень быстро вызвали агрес­сивность в склонных к агрессии мальчиках из каждой группы, а их атакующие действия, в свою очередь, спровоцировали ответную ре­акцию со стороны остальных. Один вид радиопередатчика явно реак­тивировал агрессивные мысли и моторные реакции, ранее вызванные наблюдением сцен насилия. Эти реакции оказались легковосстано­вимы, возможно, потому, что несколькими минутами раньше маль­чиков расстроили, а также в силу их собственной агрессивности». Социальные отношения — одновременно и причина, и следствие об­щественного бытия людей. Изучая специфику социальных отношений, характерных для того или иного общества, исследователь получает доступ к святая святых — механизму организации совместной жизни людей.

Значимость социальных отношений для становления личности чело­века подтверждается исследованиями психологов, представляющих разные школы, течения и направления в социальной психологии. Человек, говорят они, во многом соткан из многообразных социальных отноше­ний, устанавливаемых им с другими, - таков общий вывод социальной психологии. Изучая особенности социальных отношений, она не сом­невается, что постигает закономерности формирования человеческого в человеке. Такое видение придает социальной психологии особый статус, ставя ее в один ряд с другими антропологическими дисциплинами.

Социальная психология, сосредоточенная на исследовании феноменов социального мышления, социального влияния, социальных отношений, разработала ряд взвешенных подходов, позволяющих получать научные представления о сущности, природе, специфике этих явлений. Разнород­ность существующих в современной социальной психологии подходов не позволяет рассуждать о них обобщенно. Для того чтобы получить пред­ставления о современной социальной психологии, целесообразно гово­рить о каждом из наиболее распространенных подходов в отдельности.

Социометрический метол изучения внутригрупповых отношений

Разработчиком социометрического метода изучения внутригрупповых отношений является Якоб Леви Морено (Moreno J.L.). Ученый был убежден, что большинство проблем общественного бытия человека не­зависимо от причин их возникновения (политические, экономические, классовые, этнические и др.) могут быть решены с помощью «социоме­трической революции». Суть этой революции, по мнению Морено, со­стоит в устройстве такого общества, в котором будут в максимальной степени учтены эмоциональные предпочтения людей. Только в таком обществе, считал Морено, удастся гармонизировать отношения людей друг с другом. В таком обществе силы межличностных предпочтений или отвержений станут структурирующей основой устойчивой обществен­ной жизни. «Если бы мы смогли, — писал он, — составить диаграмму со­циальной структуры нации, диаграмму человеческих отношений — как позитивных, так и негативных симпатий и предрассудков нации, — мы, вероятно, увидели бы миллионы маленьких группок, каждая из которых вращалась бы вокруг своего собственного центра, причем в большин­стве случаев связи между ними или отсутствовали бы вовсе, или были бы слабыми или ослабленными. Это приводит к выводу, что необходимо скрепляющее средство, чтобы связать между собою отдельные части». Но для этого необходимо иметь реальные представления о степени «со­трудничества и взаимодействия возможно большего количества под­групп и их членов». На выявление показателей сотрудничества и взаи­модействия членов группы, их принятия и отвержения друг друга и была направлена оригинальная социометрическая методика, разработанная Я.Л. Морено.

О том, насколько сам автор социометрической методики верил в ее действенность, можно судить по текстам его произведений. Нижепри­водимые выдержки из его «Социометрических тезисов» подтверждают уверенность Я.Л. Морено в том, что социометрии как методу под силу качественное переустройство и обновление общества:

«1. Человеческое общество имеет собственную структуру, которая не идентична социальному порядку или существующей форме правления. Его структура находится под влиянием, но никогда полностью не опре­деляется инструментом, ведающим его делами, например государством. Государство может "исчезнуть", но основополагающая социодинамическая структура общества продолжает существовать в той или иной форме. Поэтому, чтобы добиться стойкого и подлинного исцеления социальных недугов, именно в эту структуру социума должны проникнуть револю­ционные усилия.

2. Социометрия разработала две разновидности инструментов: инс­трументы для диагностики социальных структур и инструменты для их изменения. Социометрический тест, психодрама, социодрама и аксиодрама могут использоваться, помимо прочего как для диагностики, так и для социальной революции.

3. Самым древним и самым большим по численности пролетариатом в человеческом обществе является социометрический пролетариат. Он состоит из всех людей, страдающих от той или иной формы нищеты: психической, социальной, экономической, политической, расовой или религиозной...

4. Социометрический пролетариат не могут "спасти" экономические революции...

5. Социометрия — это социологическая наука людей, осуществляемая людьми для людей. Она учит, что человеческое общество нельзя изме­нить косвенной, механической манипуляцией или применением силы...

6. Чтобы изменить социальный мир, социальные эксперименты должны быть организованы так, чтобы они могли вызвать изменение; чтобы суметь вызвать изменение, люди сами должны быть включены в действие. Нельзя изменить мир ex post facto, это нужно делать здесь и теперь, вместе с людьми и посредством людей...

10. Социальная природа имеет социометригеский характер; именно поэтому социометрия может быть успешно использована».

Влияние социальных факторов на поведение человека никем не ставится под сомнение. Однако эти влияния настолько разноплановы, непохожи друг на друга, разнятся по силе и настолько по-разному вос­принимаются и переживаются человеком, что изучение влияния соци­альных факторов на человека — чрезвычайно сложная проблема. Если еще учесть, что не существует единого, принимаемого всеми психолога­ми понимания сущности психологической жизни человека, то становит­ся еще более очевидной проблематичность вопросов, исследуемых со­циальной психологией. Тем не менее социальная психология — быстро развивающаяся область психологического знания, о чем, в частности, свидетельствует содержание этой главы.

Взаимоотношения врача и пациента

Ни у кого не вызывает сомнений то, что характер взаимоотношений врача и пациента налагает вполне определенный отпечаток на течение болезни и ход выздоровления. Именно поэтому проблема взаимоотно­шений врача и пациента всегда интересовала тех, кто размышлял о путях повышения эффективности лечебного процесса. Эта проблема, социаль­но-психологическая по своей сути, осмысливается сегодня под разными углами зрения. Предлагаются разные видения того, как нужно опти­мально выстраивать взаимодействие врача и пациента, как выстраивать его таким образом, чтобы это взаимодействие становилось действенным фактором выздоровления пациента.

Усилиями американского ученого Роберта Витча были выделены и обстоятельно описаны четыре наиболее распространенные модели вза­имодействия врача и пациента: инженерная, патерналистская (или па­сторская), коллегиальная и контрактная (или договорная).

Инженерная модель предполагает, что врач относится к пациенту как к механизму, лишенному личностного начала. Врач ведет себя как инженер, нивелирующий поломки механизма. Он хорошо знает устрой­ство тела-агрегата и понимает, каким образом нужно осуществлять его ремонт. Его деятельность базируется на достоверных научных данных. Жестко следуя инженерной логике, он делает объективные замеры со­стояния здоровья, снимает показатели функционирования приборов — органов. Получая достоверные данные о тех или иных поломках, он вырабатывает стратегию ремонта организма. Он пользуется не вызы­вающими сомнения диагностическими средствами, снимающими пока­затели работы элементов, частей организма (биохимические показате­ли, электрокардиограммы, электроэнцефалограммы, рентгенограммы и т.д.) и тем самым определяет неисправности в человеческом теле. Про­водя лечение-ремонт, такой врач оставляет в стороне правила и нормы этики, присущие другим сферам взаимодействия людей, исходя из того, что инженерия лежит по ту сторону добра и зла. Восстанавливая работу организма как механического устройства, врач считает, что делает безу­словно значимую работу, реализуя ее единственно верным путем.

Инженерная модель многократно становилась предметом критики за ее отрыв от человеческой реальности, именуемой душой, внутренним миром. Эта модель, предполагающая манипулятивную практику взаимо­действия с пациентом, не берет в учет его мысли, переживания, чувства, надежды, опасения, сомнения, рассматривает его только как материаль­ную конструкцию, т.е. руководствуется антигуманным антропологичес­ким видением. Такая модель взаимодействия с пациентом унизительна для него, она не использует внутренние резервы человека, его психики, выступающие зачастую мощным фактором выздоровления.

Сегодня в свете позиционирования медицинской науки, как нераз­рывно связанной с миром ценностей человека, критика этой модели взаимодействия врача и пациента приобретает тотальный характер, а борьба с инженерной моделью становится частью процесса изгнания из медицины технократизма — отжившей трактовки человека как неоду­шевленного предмета.

Патерналистская (или пасторская) модель предполагает, что взаи­модействие врача и пациента выстраивается так же, как и взаимодейс­твие отца и ребенка. Эта модель во многом отличается от описанной выше. Ее главное отличие состоит в том, что взаимоотношения врача и пациента основываются на моральных нормах отеческого отношения и заботы.

Врач, согласно этой модели, преисполненный желания помочь стра­дающему больному, ведет себя, как «отец», обладающий необходимыми знаниями и умениями для того, чтобы вернуть здоровье пациенту — не умеющему и не знающему как справиться с недугом «ребенку». Врач и пациент, согласно этой модели, — не равные личности. Один мудрый, знающий, опытный, другой несведущий, беспомощный, неопытный. Их взаимодействие — это безропотное подчинение одного авторитету и мастерству другого. Эта модель имеет длительную историю своего при­менения в медицине. Ее исторические корни легко обнаружить в клятве Гиппократа и ряде последующих кодексов этического поведения врача. Она широко распространена и в современной медицине.

Претензии к этой модели сводятся к тому, что она разводит врача и пациента по разные стороны, отдавая все полномочия по борьбе с болез­нью одному и лишая их другого. Минусом этой модели также признает­ся то, что характер взаимодействия между врачом и пациентом строится исключительно по вертикали, господство «отца» признается незыбле­мым, неприкосновенным, его власть неоспоримой. Вмешательство паци­ента в лечение считается недопустимым, ему не позволено вести диалог с врачом, выстраивая его по горизонтали. Патерналистская модель хотя и учитывает пациента, но не рассматривает его как автономную личность, способную принимать важные решения, когда речь идет о собственном излечении.

Коллегиальная модель предполагает, что врач и пациент — это кол­леги, партнеры, совместно борющиеся с недугом пациента. Реализация такой модели возможна лишь в условиях полноценной информирован­ности больного о состоянии его здоровья, поставленном диагнозе, про­гнозе течения заболевания и предполагаемых методах лечения. Взаимо­действие в рамках этой модели осуществляется по горизонтали, ставя врача и пациента в положение партнеров. Считается, что в таком случае врач и больной преследуют одну и ту же цель — возвращение пациенту здоровья. Они в рамках лечения ориентируются на одно и то же пони­мание здоровья как ценности, действуют сообща, умножая силы друг друга.

Однако, как показывает практика, такой гармонии между врачом и пациентом добиться крайне сложно. Это связано с тем, что далеко не каждый больной обладает достаточными знаниями для того, чтобы по­нять суть медицинского подхода к его лечению, оценить предлагаемые способы лечения, разобраться в перспективах выздоровления. Помимо этого в реальных условиях часто обнаруживается неполное понимание между врачом и больным вследствие принадлежности их к разным куль­турам, традициям, образу жизни. Все это затрудняет достижение полной коллегиальности. Сложность внедрения этой модели, в частности, состо­ит и в том, что она должна вытеснить те модели взаимодействия между врачом и пациентом, которые укоренились в медицинской практике.

Контрактная (или договорная) модель предполагает, что врач и па­циент заключают между собой (иногда устно, иногда письменно) кон­тракт, согласно которому проводится лечение больного. Этот контракт составляется обоими лицами свободно с учетом интересов каждой из сторон. В этом контракте оговаривается практически все, что связано с процессом лечением. Определяется ответственность каждого, формули­руются цели лечения, оговариваются способы борьбы с недугом и т.д. В случае нарушения одной из сторон предусмотренных контрактом обя­зательств он может быть расторгнут. Эта модель взаимодействия, содер­жащая явный отголосок рыночного подхода к жизни, уже достаточно широко вошла в нашу жизнь.

У этой модели есть несомненные плюсы, но в ней немало и мину­сов. К положительным сторонам можно отнести активное участие па­циента в собственном лечении, учет в процессе лечения его интересов, осведомленность во всем, что происходит с ним в процессе лечения, к отрицательным — формализация отношений, замена доверительных, естественных отношений деловым взаимодействием, по существу, на юридической основе.

Действительно, партнерский характер этой модели позволяет не ущемлять автономию личности