Проблемно-поисковые стратегии

В предыдущем параграфе мы рассматривали рефлексивные стра­тегии нейтрализации этнических конфликтов. Эта стратегия основа­на на познании конкретных форм конфликта при активной работе с их участниками и предложении таких форм разрешения конфликтов, которые сочетают позиции, интересы и ценности всех сторон на ос­нове добровольности участия в работе с этнической проблемой.

Как известно, современный культурно-политический процесс характеризуется высокой степенью плюрализма. Различные субъек­ты данного пространства могут иметь самые разные позиции и мне­ния по поводу одних и тех событий. Интерпретации конфликтов, как и любых современных процессов, так же могут быть самыми различ­ными. В этих условиях ресурсов стратегий рефлексивно-когнитивного уровня может быть недостаточно для достижения позитивного результата при попытках нейтрализации конфликта.

В теории конфликтного менеджмента используется проблемно-поисковый подход к конфликту. Термин «проблемно-поисковый под­ход» используют исследователи, изучающие посредническое вмеша­тельство в этнические конфликты. Проблемно-поисковые стратегии мирного урегулирования и трансформации насильственного конф­ликта позволяют находить способы нейтрализации этноконфликтов оригинального, инновационного характера.

Суть подхода состоит в совместном нахождении исхода конфлик­та, предотвращающего повторение насилия и обеспечивающего ус­тойчивую кооперацию сторон. Подобный исход этнического конф­ликта исследователи именуют «решением конфликта». Так, Н. Майер утверждает, что решение конфликта означает, что его исход удов­летворяет обе стороны, выражает интересы и ценностные привержен­ности обеих сторон. Проблемно-поисковый подход направлен на пре­одоление этноцентризма, восстановление толерантности и согласо­вание интересов сторон на основе стратегии уникальности и конк­ретности при интерпретации конфликта и его решение.

Часто проблемно-поисковый подход называют консультативным. Но это, скорее, ролевая характеристика посредничества в организа­ции трехсторонних переговоров. Посредники в конфликтном менед­жменте не могут быть беспристрастными экспертами. Процесс по­средничества в социальном конфликте, отмечает Ю.Г. Запрудский, во многом зависит от позиции, которую занимает сам посредник, от его собственных интересов. Выбор посреднической позиции свиде­тельствует о заинтересованности этнических лидеров и организаций в компромиссном окончании конфликта.

В фазах поиска решения этноконфликта и исхода переговоров посредник применяет проблемно-поисковые и результирующие стра­тегии. Они усиливают мотивацию и стремление сторон к перегово­рам и соглашениям.

Третья фаза посредничества — поиск решения этнического кон­фликта — имеет особый параметр, а именно нахождение решения приемлемого для участников конфликта. Эта фаза имеет стадии пла­нирования и принятия решения. Стадия планирования требует от посредника поиска альтернативных решений, определения критерия оценки альтернатив, обсуждения и оценки альтернатив. На стадии принятия решения стороны выбирают альтернативу, которая соответ­ствует критерию — общим и партикулярным (частным) интересам. Критический характер процесса поиска решения конфликта состоит в переходе от стадии планирования к согласию сторон на основе еди­ной взаимоприемлемой альтернативы. Если согласие достигнуто, фаза поиска решения конфликта становится пройденным этапом.

Финальная фаза переговорного процесса связана с исходом пере­говоров. Они могут завершиться соглашением сторон. В этом случае посредник участвует в оформлении соглашения, определении его институциональных гарантий и механизма реализации. Если в ходе переговоров не был найден взаимоприемлемый вариант решения кон­фликта, переговоры завершаются тупиком. По мнению Д.В. Калаш­никова, «тупик в переговорах» означает, что многочисленные пред­ложения находятся на столе переговоров, а решение вопроса еще «на точке замерзания». Его следует принимать как необходимый момент, который открывает возможность для творчества в поиске принципи­ально новых решений. «Тупик в переговорах» можно понимать как невозможность решения конфликта, но можно понимать как неопре­деленность, которая ждет своего решения. Она может означать воз­врат на стадию планирования поиска решения, а также прерывность посреднического вмешательства в конфликт.

Результирующие стратегии могут быть двух типов: недиректив­ные и директивные. Недирективные стратегии предусматривают по­средническое влияние на контекст и процесс переговоров. К страте­гиям воздействия на контекст или условия переговоров относятся контроль гласности и контроль окружения переговоров. Гласность хода трехсторонних переговоров дисфункциональна для конфликт­ного менеджмента. Она увеличивает давление радикальных полити­ческих групп на лидеров и может приводить к срыву переговоров. Соблюдение секретности хода переговоров уменьшает внешнее дав­ление. Например, Н. Гулатги, посредник ООН на переговорах между Индией и Пакистаном по кашмирской проблеме, отмечал, что толь­ко сохранение строгой конфиденциальности переговоров позволило сторонам достигнуть соглашения о совместном использовании реки Инда. Аналогичную стратегию контроля гласности применял посред­ник США Г. Киссинджер на арабо-израильских переговорах в 1975-1977 гг. Она содействовала уступчивости сторон, что подтвердили кэмп-дэвидские соглашения 1978 г.

Контроль окружения переговоров предполагает выбор нейтраль­ного места встречи представителей враждующих сторон. Оно означа­ет симметрию ситуационных сил и исключает психологические пре­имущества переговоров на родной территории. Место встречи пред­лагает посредник. Так, чтобы уменьшить внешнее давление радикаль­ных сил на участников переговоров, президент Д. Картер изолировал от окружения А. Садата и М. Бегина в Кэмп-Дэвиде (США) и содей­ствовал египетско-израильским соглашениям 1978 г.

Двойственность позиции представителей на переговорах по эт­ническому конфликту состоит в том, что они должны искать комп­ромисс при одновременном сохранении позиции своего государства или политической организации. Взаимные уступки сторон не могут быть достигнуты за счет уменьшения престижа представителей в глазах своего окружений. Дж. Беркович по результатам экспертного опроса 22 международных посредников приводит характерное выс­казывание респондента. Он утверждал, зачастую, существует про­пасть между публичными заявлениями сторон и тем, что они дове­рительно сообщают посреднику. Респондент утверждал, что посред­ник должен быть чувствителен к государственным обязательствам и побуждать стороны к уступкам. Через регулирование процесса пе­реговоров посредник способен сохранить лицо участников конф­ликта. Этому способствует согласование процедуры переговоров, повестки заседаний, а также «челночная дипломатия», в ходе кото­рой посредник убеждает каждую сторону в преимуществах мирного соглашения.

Лучшим образом достижению устойчивого мирного решения, с точки зрения В. Зартмана, способствует не патовая формула (равен­ство сил обеих сторон и невозможность навязать свое решение в од­ностороннем порядке), а процессуальная форма, которая предпола­гает поддержание переговорного процесса между сторонами. Пере­говоры о форме новых государственных институтов призваны не толь­ко транслировать власть, которую стороны имели в ходе конфликта, в форме политического авторитета в рамках новой системы, но также и гарантировать всем участвующим в конституционном процессе партиям защиту независимо от занимаемых ими позиций в споре. Они также должны обеспечить всем участникам стимулы и заинтересован­ность в сохранении созданного в результате переговоров режима.

Иллюстрацией управляемости/неуправляемости этноконфликта в постсоветском пространстве может послужить конфликт в Нагор­ном Карабахе. Для Карабахского конфликта как раз характерно «па­товое» состояние, поскольку каждая из сторон заявляет, что другая сторона не имеет права на существование. Еще Р. Дарендорф, один из классиков конфликтологии, заявлял, что одним из трех обстоя­тельств, необходимых для урегулирования конфликтов, является на­личие ценностной определенности, которая побуждает стороны при­знать реальность самой конфликтной ситуации.

Азербайджанская сторона фактически отрицала само право суще­ствования Карабаха в составе Армении, опровергая армянское про­исхождение древних жителей Карабаха. Армянская сторона, в свою очередь, не признает идею исторической принадлежности Нагорно­го Карабаха — Арцаха Азербайджану и упоминает Азербайджан как бывшую армянскую территорию. Здесь можно было бы отметить, что национальное самосознание армян и азербайджанцев, видимо, было, есть и будет различным. Это различия идентичности и они не могут стать предметом переговоров, быть рационально выявлены и устра­нены. Идентичность имеют более глубокие, культурные истоки, та­кие, например, как древние каменные кресты (хачкары).

В период распада СССР, как отметили специалисты, азербайджан­ские власти предприняли определенные шаги по разрыву связей НКАО с Арменией и проводили политику культурной деарменизации облас­ти, планомерно заселяли ее азербайджанцами, тем самым выдавливая армянское население. Нагорный Карабах так и не смирился со своим статусом автономии АзССР, там были проведены два референдума, подтвердившие желание народа воссоединиться с Арменией. Ответом на эти решения стал Сумгаитский погром. Второго сентября 1991 г. была провозглашена Нагорно-Карабахская республика. Началось вооружен­ное противостояние, завершившееся взятием Карабахской армией Шуши и Лачина и выходом к границам Армении. Кроме того, были захвачены азербайджанские районы, города Кельбаджар и Физили (примыкающие к бывшей НКАО). После принятия закавказских госу­дарств Армении и Азербайджана в члены ООН (2 марта 1992 г.) и СБСЕ (30—31 января 1992 г.) вопрос о конфликте в Нагорном Карабахе и Грузии стал рассматриваться уже в рамках этих международных организа­ций. ООН и СБСЕ получили реальную возможность для действий в Закавказье с начала 1992 г., поскольку до этого преобладал принцип невмешательства во внутренние дела.

Советом Безопасности были приняты резолюции по Нагорному Карабаху, подтверждающие принципы международного права, кото­рыми стороны должны руководствоваться при любом решении кон­фликта. В данном случае ситуацию определяли принципы суверени­тета и территориальной целостности для Азербайджана. Эти пункты касаются и Грузии (в случае абхазского конфликта).

Принципы международного права предписывают, что любое раз­решение текущих споров и любое территориальное изменение долж­ны быть свободно признаны законными представителями этих стран. Поэтому ни Нагорный Карабах, ни Абхазия не могут быть признаны независимыми государствами без согласия как азербайджанской, так, и грузинской власти.

Для управления нагорно-карабахским кризисом СБСЕ/ОБСЕ использовало все свои ресурсы, за исключением такого инструмента, как операции по поддержанию мира. Совещание направляло сюда миссии наблюдателей, прибегало к инструменту политических кон­сультаций, как это было на специальной встрече Совета министров СБСЕ/ОБСЕ и его Председателя, к чрезвычайным механизмам и со­зданию специально в связи с данным кризисом временной группы.

Совет безопасности ООН, начиная с 1981 г., все чаще упоминает о мирных усилиях отдельных государств или региональных организа­ций, работающих в Закавказье. В этой связи были отмечены только миротворческие возможности СБСЕ и России. Посреднические по­пытки других государств, таких как Иран, Турция и Казахстан не были поддержаны. В этой ситуации Россия старалась добиться сохранения равновесия между Арменией и Азербайджаном, не допуская дости­жения одной из сторон решающего превосходства. Россия не могла пойти на поддержку Армении в ее тяжбе с Азербайджаном по Кара­бахскому вопросу, несмотря на понимание ценности Армении как важного стратегического союзника России на ее южных рубежах. При посредничестве России командующий армией обороны Нагорного Карабаха и министры обороны Армении и Азербайджана подписали соглашение о прекращении огня (12 мая 1994 г.). Это дало возможность начать переговоры между тремя сторонами (при посредниче­стве России) о прекращении вооруженного конфликта.

В декабре 1994 г. СБСЕ на своем Будапештском саммите приняло решение об основании института сопредседательства в процессе мир­ного урегулирования конфликтов. Однако переговоры по конкрет­ным вопросам в этом конфликте — статусе и безопасности Нагорно­го Карабаха — шли очень трудно и часто прерывались. На данный момент ситуация «заморожена», и это главный результат посредни­ческих усилий разных сторон.

На постсоветском пространстве не менее затяжным стал конфликт между Грузией и Абхазией, который подкреплялся силой оружия, т.е. развивался с участием регулярных войск и использованием тяжелого оружия. Конфликт между Грузией и Абхазской автономной республи­кой, входившей в состав Грузинской ССР, вылился в августе 1992 г. в вооруженное противостояние. Грузинские войска тогда вступили на территорию Абхазии. Военное противоборство закончилось пораже­нием Грузии в 1993 г. Более 250 тыс. грузин вынуждены были покинуть абхазский регион, а Абхазия фактически отделилась от Грузии.

Миротворческий контингент СНГ, в котором преобладали россий­ские представители, ввел в действие Соглашение о прекращении огня между двумя конфликтующими сторонами. Процесс переговоров, как отмечают специалисты, так и не перешагнул фазу «переговоры о пере­говорах». Ни на какой стадии переговоров не было достигнуто догово­ренности по составу и порядку повестки дня. Абхазы категорически настаивали на первоочередности политического урегулирования, т.е. обретения суверенного статуса, означающего либо независимое, либо конфедеративное государство. Грузинская сторона исходила из пред­варительного условия начала переговоров — возвращения перемещен­ных лиц и беженцев. Диалог долго не мог начаться.

Отчеты Генерального секретаря ООН о ситуации в Абхазии сви­детельствовали об отсутствии какого-либо реального прогресса и от­сутствии динамики процесса урегулирования. М.Т. Яне отметил, что хотя встречи между абхазами и грузинами были названы переговора­ми, никакого реального торга — одного из важнейших критериев пе­реговоров — не происходило.

Глубинная мотивация абхазской стороны кроется в наличии сле­дующих факторов: затаенный страх за потерю своей идентичности, сильное чувство демографической и культурной незащищенности, чувство опасности растворения абхазского народа в этнокультурной грузинской среде. В разные годы с большей или меньшей интенсивно­стью изменялся национальный состав Абхазии. К примеру, за 20 лет (1937-1959) сюда переселилось около 100 тыс. грузин.

Предложение Грузии о федерации (1996), по мнению абхазов, не в состоянии обеспечить политическое и культурное выживание. В то же время абхазы настаивали на своем полном суверенитете в рамках конфедерации, игнорирующей опасения грузин о недостаточности гарантий сохранения территориальной целостности грузинского го­сударства и будущего грузинского населения в самой Абхазии.

Несмотря на жесткое отстаивание исходных позиций и отказа в уступках, определенные подвижки на пути к политическому урегули­рованию были сделаны. Попытки посредничества России и ООН со­здали предпосылки улучшения отношений между грузинским и аб­хазским правительствами.

Был создан координационный совет (1997), предлагавший различ­ные проекты сотрудничества, направленные на улучшение положения населения обеих сторон. Несмотря на вооруженные столкновения в мае 1998 г., которые отрицательно сказались на посреднических усилиях, абхазской стороной было принято очень важное решение о возможно­сти возвращения грузинских беженцев в свои дома (с 1 марта 1999 г.). Абхазия тем самым сделала шаг к признанию (неполному, частичному) взаимозависимости с противоположной стороной, а ведь факт недо­статочного признания взаимозависимости является одной из принци­пиальных причин, мешающих урегулированию и разрешению этноконфликта. Обе стороны пришли к пониманию того, что они не обладают достаточной силой: для грузин подавить военным путем Абхазию и ликвидировать политическую автономию; для Абхазии — добиться международного признания в качестве независимого государства.

Беженцы не только серьезно затрудняли экономическое восста­новление Грузии, но и Абхазия испытывала экономическую блокаду со стороны Грузии и России, и была фактически изолирована от внеш­него мира. Абхазские власти сделали уступку по сравнению с ранни­ми заявлениями о том, что политическое урегулирование должно предшествовать возвращению беженцев. Абхазская сторона, избегая обвинения в «этнической чистке», рассчитывала на то, что можно и нужно прийти к согласию с теми грузинами, которые решили бы вер­нуться при отсутствии гарантии их безопасности. Беженцам позво­лили вернуться без заключения двухстороннего соглашения, регули­рующего долгосрочные гарантии грузинскому населению на терри­тории Абхазии. Абхазы рассматривали эту процедуру как внутренне дело, как шаг к укреплению независимого статуса Абхазии.

Подобные односторонние мероприятия (референдумы, выборы, возвращения беженцев и т.д.), конечно, не способствуют продвиже­нию сторон к более компромиссной стратегии ведения переговоров. Но, как представляется, возможность возвращения беженцев в свои дома свидетельствует о том, что психологическое препятствие для про­цесса урегулирования постепенно преодолевается.

Другим важным шагом в этом направлении является академичес­кое сотрудничество между исследователями обеих противоборству­ющих групп, направленное на выявление подлинных причин этноконфликта и его возможных политических решений.

Эту миссию взял на себя Свободный Брюссельский университет (Бельгия), организовав ряд конференций в 1997 г., на которых абхаз­ские и грузинские ученые, высокопоставленные официальные лица и политики могли обсудить актуальный теоретический и практичес­кий опыт ряда европейских стран в регулировании этнических конф­ликтов. Специалисты по медиации рассмотрели механизм урегули­рования этнокофликтов. Они обсуждали разнообразные формы фе­дерального государственного устройства, в которых могут конститу­ционно регулироваться самоуправление и разделенное правление в мультиэтнических (многосоставных) обществах.

В этих академических дискуссиях присутствует и политическая составляющая. Политическое измерение в академическом сотрудни­честве актуализируется в связи с тем, что налаживание сотрудниче­ства ученых происходило в ситуации, когда любая форма контактов между конфликтующими сторонами по необходимости имела ярко выраженный политический контекст. Другой момент — основные сюжетные линии такого сотрудничества касались истории и полити­ки. Кроме того, участниками конференций были и активные полити­ки. Станислав Лакоба, к примеру, был вице-председателем парламента Абхазии предшествующего созыва; Вячеслав Чирикба — представи­тель Абхазии в странах Западной Европы; Реваз Гачечилидзе — грузинский посол в Израиле, Гоча Лордкипанидзе — сотрудник диппред-ставительства Грузии в ООН, Ивштан Хайндрава — председатель Рес­публиканской партии Грузии. Более того, европейские международ­ные организации (Европейская комиссия) рассматривали научно-практические конференции как определенный вклад в урегулирова­ние конфликта на основе политической толерантности. Книги, из­данные по материалам этой конференции, имели еще одну важную цель: авторы должны были принять во внимание восприятие аудито­рии «другой стороны». Это важный момент, поскольку развитие ре­альных событий привело к резкому возрастанию взаимной антипа­тии между грузинами и абхазами. В массовом сознании сложились негативные оценки нациями друг друга. Доминирующими стали уни­чижительные характеристики. К примеру, психологические установ­ки грузин начали направляться на восприятие абхазов как диких, не­цивилизованных и мало культурных людей, не имеющих собствен­ных этнокультурных потенций.

Грузинские и абхазские власти надеялись на то, что рефлектив­ные и проблемно-поисковые стратегии экспертов помогут им полу­чить более полную информацию по всему спектру позиций, отстаи­ваемых другой стороной, нежели получаемую в ходе прямых полити­ческих переговоров.

Приведем в качестве примеров теоретические позиции представите­лей как грузинской, так и абхазской научной общественности. В них присутствует и диагностика ситуации и поиск взаимоприемлемых решений.

Так, по мнению Г. Лордкипанидзе, бельгийская модель федерализ­ма может представлять интерес в плане урегулирования грузино-абхаз­ского конфликта, поскольку в ней удается избежать иерархических форм принятия политических решений. Общинные и региональные правительства обладают исключительной компетенцией подписывать договоры, относящиеся всецело к вопросам, которые находятся под юрисдикцией общины или региона. Полномочия первых распростра­няются на вопросы культуры, образования, языка и других ценностно-символических сфер, относящихся к личной жизни граждан.

Полномочия регионов включают такие вопросы, как городское и сельское планирование. Политика в области окружающей среды и распоряжения водными ресурсами; реконструкция сельской местности; экономика; политика в области энергетики, в сфере занятости; общественные работы и транспорт.

Компетенции федерального уровня включают оборону, юстицию, социальное обеспечение и валютно-финансовую политику.

В отличие от других европейских стран, в бельгийской федера­ции не требуется последующего одобрения федеральным правитель­ством договоров, подпадающих под исключительные полномочия общин и регионов. Например, фламандская и франкофонская общи­ны, несмотря на расхождения по многим значительным вопросам, вполне согласны с существующей формой федерализации внешне­политических механизмов.

Лордкипанидзе обращается и к другим европейским моделям внеш­них сношений в федерациях. Германская модель опирается на прин­цип, согласно которому полномочия различных властей существуют бок о бок с другими без какой-либо формы субординации или цент­рализации. Эта модель, по мнению автора, может удовлетворить чая­ния грузинской и абхазской сторон по обеспечению соответственно территориальной целостности государства и значительной степени независимости. Такого рода устройство может помочь преодолеть недоверие между обеими сторонами.

Абхазская сторона обеспокоена тем, что федеративная конструк­ция может опять воспроизвести принцип подчинения одного народа другому. А значит, привести к неравноправности субъектов федера­ции и сверхцентрализованному управлению из Тбилиси. Поэтому В. Чирикба уже не настаивал только на конфедеративной основе об­щего государства (в силу неприемлемости подобной позиции со сто­роны Грузии) и предложил установить разновидность федеративного устройства с федеративными и конфедеративными элементами. Это сочетание конфедеративных и федеративных принципов во внутрен­ней структуре политической организации, по мнению ряда участни­ков переговоров, позволит усовершенствовать соразмерность между­народного политико-юридического статуса этого этнополитическо-го пространства. В. Чирикба придерживается такого понимания кон­федерации, согласно которому государства-члены, обладая полным суверенитетом в своих внутренних делах, будут обладать определен­ным уровнем независимости и в области международных отношений. Такая политическая форма ближе к федеративному устройству, нежели к конфедеративному. Данная конституционная ситуация напоми­нает статус Фландрии в Бельгии. В этом случае компромисс может быть найден в стремлении Грузии сохранить территориальную цело­стность и стремлении Абхазии построить неиерархическую государ­ственную структуру, при которой Абхазия чувствовала бы себя пол­ностью самоуправляемой республикой в составе общего государства.

Федералистские основы, по мнению многих абхазов, не могут со­здать прочной юридической защиты против возможного захвата вла­сти большинством, и об этом говорит опыт, приобретенный абхазами в бывшем СССР. Поэтому абхазское руководство отвергает большую часть предложений Грузии по реформе федеральной системы. Тем более в официальных предложениях грузинской стороны никак не упоминались права национальных общин, и не было четкой установ­ки о гарантированное™ отдельных прав по осуществлению полити­ческой власти абхазской общины.

Подобные теоретические изыскания важны для выявления сути этноконфликта и определения подходов к его урегулированию. Если каждая из сторон пытается получить максимальную выгоду для себя, то возникает проблема адекватности представляемых проектов и стратегий урегулирования конфликтов совместным интересам. Так, М.Т. Яне, один из экспертов по грузино-абхазскому конфликту, пред­ложил такую политическую формулу, которая могла бы быть привле­кательной для обеих противоборствующих сторон. Эта формула ос­нована на федеральной структуре, в которой: 1) Абхазия имела бы ав­тономный статус; 2) внутри Абхазии, там, где это возможно, создава­лись бы территориальные единицы; 3) внутри Абхазии, там, где это возможно, создавались бы нетерриториальные органы власти; 4) гру­зины и абхазы участвовали бы в региональном абхазском правитель­стве на долевой основе. Яне считает, что этнически смешанные части Абхазии могли бы управляться не органом, образованным по терри­ториальному признаку, а органом, чья юрисдикция охватывает груп­пы населения, а не территории. Абхазский орган власти, образован­ный на нетерриториальной основе, мог бы заниматься такими этни­чески чувствительными полномочиями, как язык, образование, им­миграция, безопасность и некоторые другие.

При восстановлении федерального устройства, а значит, и терри­ториальной целостности Грузии, абхазы имели бы значительное самоуправление, очень высокую долю региональной политической само­стоятельности, а также право вето на федеральные и региональные за­конодательные акты, имеющие отношение к организации общинной жизни и территории.

В самом деле, проблема проекции баланса власти на выходе (в тер­минах Зартмана) предполагает, что институциональные устройства по управлению будущими отношениями и распределению будущих ком­пенсаций могут варьировать между формулами, основанными на широко понимаемых принципах интеграции, сепарации и домини­рования (контроля). Континуум интеграции может простираться от консоциальных (объединенных) институтов участия во власти до соб­ственно интегративных институтов (которые рассекают этнические деления и создают новые, объединяющие политические идентичнос­ти). Рамки сепарации также могут быть весьма широкими: от полной территориальной автономии до форм консоциации.

Понятно, что роль зарубежного опыта федерализма и экспертные предложения посредников не в состоянии решить конкретные про­блемы, порождаемые различными этноконфликтами. В то же время, усилия неправительственных организаций и научно-исследовательс­ких институтов по обсуждению проблем, вызывающих обоюдный интерес, способствуют продвижению на пути к политическому уре­гулированию любого конфликта.

Результаты сравнительно-политических исследований Т.Ф. Гурра по проекту «Меньшинства как группы риска» подтверждаются опы­том этноконфликтов на постсоветском пространстве. Результаты ис­следования соглашений по экстерриториальной автономии, осуще­ствленного Т. Гурром, свидетельствуют, что степень их устойчивости зависит от политической воли лидеров с обеих сторон, объема имею­щихся у государства ресурсов и качественных особенностей самих соглашений об автономии. Реально трансформировать насильствен­ный этносецессионистский (направленный на изоляцию этноса) кон­фликт удается только тогда, когда политическое доверие сторон друг к другу, возникшее в результате достижения соглашения, проверено на практике разрешения споров. Самые эффективные соглашения по автономии — это те, которые предоставляют группам ресурсы и ре­альные политические институты, при помощи которых они могут достичь значительного прогресса в реализации своих целей.

Такие соглашения закладывают основы долгосрочной поддержки мирных решений и коренным образом подрывают позиции экстре­мистов, призывающих к возобновлению насилия. И наоборот, основ­ная угроза устойчивости мирного решения возникает в случае, если соглашение по автономии в той или иной мере нарушается централь­ным правительством. Лидеры этнополитического движения, разоча­рованные невыполненными обещаниями центрального правительства, могут возобновить воинствующее противостояние правительству.

Вышеизложенное позволяет сделать следующие выводы: на пост­советском пространстве представлены различные варианты этничес­ких конфликтов, на разных стадиях развития — от активного военно­го периода до постепенного своего затухания. Репрезентативными в этом отношении являются азербайджанско-армянский и грузино-аб­хазский конфликты.

Нейтрализация конфликта возможна при содействии посредни­ческих структур различного уровня: международных организаций, неправительственных посредников или научно-исследовательских институтов. В фазе поиска решения конфликтов посредник приме­няет проблемно-поисковые стратегии влияния на контекст и процесс переговоров. Предложение проекта соглашения и убеждение в его преимуществах — центральная стратегия формирования взаимного стремления участников переговоров к поискам взаимовыгодного со­гласия сторон. Наиболее эффективная форма посреднического вли­яния — способность гарантировать новые ресурсы в компромиссном решении этнического спора.

Эти конфликты отмечены своей ожесточенностью и длительностью, поскольку они исходят из ценностных ориентации, из попытки иденти­фицироваться в рамках своей национальной культуры или конфессии. Постсоветские политические конфликты в чем-то повторяют образцы конфликтов в других точках Земного шара. Их причинами являются на­мерения создать либо независимое государство, либо новое админист­ративно-территориальное образование, либо стремление к смене своей государственно-политической юрисдикции. Все эти попытки так или иначе связаны с проблемой изменения границ. Регулирование такого рода конфликтов требует привлечения третьей стороны, которая имеет опыт использования рефлективных и поисковых стратегий и руковод­ствуется при этом принципами политической толерантности.

Посредничество, являясь видом конфликтного менеджмента, на­правлено на окончание конфликта. Компромиссный стиль и проблем­но-поисковый подход к урегулированию конфликта на основе толе­рантности сторон и нахождения взаимовыгодных соглашений отли­чает посредничество от принудительных решений этнических спо­ров арбитражем, судом, репрессивной пацификацией. Посредниче­ство направлено на предотвращение насилия в конфликте и восста­новление устойчивой кооперации сторон.

Переход к устойчивому миру — длительный процесс постконф­ликтного миростроительства. Если мирные соглашения являются тем рубежом, на котором конфликт прекращается формально, то процесс дальнейшей трансформации конфликта продолжается и на стадии после достигнутого мирного урегулирования, когда наступает черед следующей миротворческой стратегии — постконфликтного мирост­роительства.