Глава девятая

В марте 1970 года школьный психолог из Стэнбери‑джуниор‑хай Роберт Мартин написал в своем отчете:

«Билл несколько раз был не в состоянии вспомнить, где находится, где его вещи, не мог ходить без посторонней помощи. Его зрачки в это время были очень суженными. В последнее время Билл часто начинает препираться с учителями и одноклассниками, вследствие чего покидает класс. В подобных случаях он огорчается, плачет, становится необщительным. Недавно в аналогичной ситуации он попытался встать на пути движущегося автомобиля. После данного поступка его отвели к врачу. Вынесенный диагноз – приступы «психического транса».

Во время встречи со мной Билл казался подавленным, но контролировал собственное поведение. Он выразил сильную антипатию к отчиму и вызванную этим неприязнь к собственному дому. Билл считает отчима крайне жестким человеком, склонным к тирании и не испытывающим никаких чувств к людям. Это мнение подтвердила мать Билли на родительском собрании. По ее словам, биологический отец Билла покончил с собой, а отчим часто сравнивал с ним самого Билли. Он часто говорит о том, что Билл и его мать довели его отца до самоубийства (по словам матери)».

Джон У. Янг, директор Стэнбери‑джуниор‑хай, заметил, что Билли Миллиган часто пропускал уроки и сидел на ступеньках неподалеку от его кабинета или в последнем ряду аудитории. Янг в таких случаях всегда садился рядом с мальчиком и заводил беседу.

Иногда Билли говорил о покойном отце, о том, что хочет стать артистом эстрады, когда вырастет. Рассказывал, что дома все плохо. Но зачастую Янг тоже видел, что мальчик пребывает в трансе. Тогда он отвозил Билли домой на машине. Поняв, что такое происходит очень часто, директор направил его в клинику психического здоровья Фэрфилда.

Первая встреча Билли Миллигана с доктором Гарольдом Т. Брауном, директором клиники и психиатром, состоялась 6 марта 1970 года. Браун, щуплый мужчина с седыми бакенбардами, безвольным подбородком и очками в черной оправе смотрел на мальчика и видел перед собой опрятного худощавого пятнадцатилетнего школьника, который казался здоровым, сидел спокойно, не напрягаясь, не нервничая, разве что не смотрел прямо в глаза.

«Голос мягкий, – отметил доктор Браун в записях, – монотонный, как в трансе».

Вдруг Билли уставился на него.

– Что ты чувствуешь? – поинтересовался доктор Браун.

– Я как во сне, который то прервется, то снова продолжится. Отец меня ненавидит. Я слышу его крик. У меня в комнате – красный свет. Я вижу сад, дорогу… цветы, воду, деревья, и там нет никого, кто орал бы на меня. Я вижу много нереального. Вижу дверь с множеством замков, и кто‑то по ней колотит, хочет выйти. Вижу, как падает женщина, вдруг она превращается в груду металла, и я не могу до нее дотянуться. Да я единственный человек, которому удается ловить глюки и без ЛСД.

– А как ты относишься к родителям? – продолжил Браун.

– Боюсь, он ее убьет. И это я виноват. Они все время из‑за меня ссорятся, потому что он ужасно меня ненавидит. И мне снятся неописуемые кошмары. А иногда у меня очень странные ощущения в теле, как будто я такой легкий, почти воздушный. Порой мне кажется, что я могу летать.

В первом заключении Браун написал: «Несмотря на описанный опыт, пациент имеет связь с реальностью, явной психотической идеации не выявлено. Достаточно способен фокусироваться и удерживать внимание. Способен ориентироваться. Память хорошая. Упомянутая выше идеация и склонность драматизировать ситуацию сильно сказываются на мировоззрении. Для коррекции поведения понимания ситуации пока недостаточно. Предполагаемый диагноз: сильный истерический невроз с конверсионной реакцией. Код по классификации АПА 300.18».

Вспоминая об этой встрече, Учитель сказал, что доктор Браун беседовал не с Билли. Это Аллен описывал мысли и видения Дэвида.

Через пять дней Миллиган снова пришел в клинику, хотя ему не было назначено, но, заметив, что он находится в состоянии транса, доктор Браун согласился его принять. По наблюдениям врача, мальчик понимал, где находится, и делал то, что ему говорят.

– Нам придется позвонить твоей матери, – сказал Браун, – сообщить ей, что ты в клинике.

– Ладно, – ответил Дэвид, встал и вышел.

Несколько минут спустя вернулся Аллен и стал ждать, когда его вызовут. Он сидел молча и пристально осматривал кабинет.

– Что сегодня случилось? – спросил Браун.

– Я был в школе, – ответил Аллен, – примерно в половине двенадцатого мне начал сниться сон. Проснувшись, я обнаружил, что стою на крыше Хикл‑билдинг и смотрю вниз, как будто собираясь спрыгнуть. Я спустился и сходил в полицию, попросил их позвонить в школу, чтобы там не беспокоились. А потом пришел сюда.

Браун долго смотрел на него, поглаживая бакенбарды.

– Билли, ты принимаешь наркотики?

Аллен покачал головой.

– Сейчас ты смотришь очень пристально. Что ты видишь?

– Я вижу лица людей, но только глаза и носы, а еще странные цвета. И вижу, как с ними происходят всякие гадости. Как они падают перед машинами, с обрывов, тонут.

По словам доктора Брауна, Миллиган долго сидел молча и как будто смотрел на какой‑то видимый только ему экран.

– Билли, расскажи, как дела дома. С родными.

– Челмер любит Джима. А меня ненавидит. Он все время на меня орет. Он превращает жизни двух человек в ад. Меня выгнали с работы в магазине. Я этого хотел, чтобы сидеть дома с мамой, так что понарошку украл бутылку вина, и меня уволили.

19 марта пациент пришел в синей водолазке с синим жакетом; он выглядел почти как девушка. «На мой взгляд, – записал психиатр после этой сессии, – амбулаторного лечения этому пациенту уже недостаточно, его лучше поместить в стационар в государственную больницу Коламбуса, в подростковое отделение. Я договорился об этом с докто ром Раулем. Окончательный диагноз – «истерический невроз с многочисленными пассивно‑агрессивными свойствами»».

И через полтора месяца после того, как Билли Миллигану исполнилось пятнадцать лет, Дороти с Челмером поместили его в государственную больницу Коламбуса «по собственному желанию». Сам Билли считал, что из‑за всех его жалоб и безобразного поведения мама выбрала Челмера, а его решила отдать.

КАРТА ГОСУДАРСТВЕННОЙ БОЛЬНИЦЫ Г. КОЛАМБУСА. КОНФИДЕНЦИАЛЬНО

24 марта, 16.00. Пациент подрался с другим пациентом, Дэниелом М., в результате чего получил травму – порез под правым глазом. Драка произошла около 16.00 в коридоре, возле палат. По всей видимости, изначально Уильям с Дэниелом играли. Уильям разозлился и ударил Дэниела, тот ударил в ответ. Их развели.

25 марта. У пациента обнаружен нож в футляре. В его палате также найден небольшой напильник, унесенный из мастерской. В беседе с доктором Раулем пациент заявил, что хочет покончить с собой. Изолирован в одиночной палате, принимаются меры предосторожности против самоубийства.

26 марта. Пациент, можно сказать, идет навстречу. Периодически жалуется на странные видения. В играх с остальными не участвовал, почти все время сидел один.

1 апреля. Пациент кричал, что его вот‑вот раздавят стены и что он не хочет умирать. Доктор Рауль поместил его в одиночную палату, запретив иметь при себе сигареты и спички.

12 апреля. В последние дни пациент начал демонстрировать плохое поведение во время отхода ко сну. Спрашивает персонал, в трансе ли он. Сегодня просил увеличить дозировку лекарств. Я объяснила, что ему надо постараться лечь в кровать, что настроило его враждебно.

Джейсон устраивал припадки. Он напоминал предохранительный клапан, способный сбрасывать накопившееся напряжение через крик. Он все время был замкнут, пока не приходила пора «выпустить пар». В государственной больнице Коламбуса в «тихой комнате» закрывали именно его.

Джейсон, готовый взорваться от эмоций, появился в возрасте восьми лет, но его никогда не выпускали – иначе Билли бы наказали. А в больнице страх и напряжение стали слишком невыносимы, так что Джейсон начал давать волю эмоциям, крича и буяня.

Это случилось, когда он услышал по телевизору новость о том, что в Кентском университете убили четырех студентов[12]. Санитары его изолировали.

Поняв, что после каждого взрыва Джейсона их запирают, Артур решил принять меры. Обстановка в больнице не особенно отличалась от домашней. Демонстрировать агрессию не разрешалось; и если это делал кто‑то один, то наказывали их всех. Поэтому Артур перестал допускать Джейсона в сознание, назвав его «нежелательным» и объявив, что ему навсегда запрещено выходить в мир. Отныне этот человек должен был сидеть в тени за пределами пятна.

Все остальные увлеченно взялись за арт‑терапию. Томми если не взламывал замки, то рисовал пейзажи. Даже Рейджен попробовал себя как художник, но делал лишь черно‑белые наброски. Благодаря этому Артур понял, что он дальтоник, вспомнил случай с разноцветными носками и пришел к заключению, что так одевался Рейджен. Кристин рисовала цветы и бабочек для брата Кристофера.

По словам санитаров, Билли Миллиган стал спокойнее и покладистее. Он получил определенные привилегии, а когда на улице потеплело, его стали выпускать гулять и разрешили делать наброски на природе.

Другие тоже выходили, осматривались, но поскольку им не нравилось то, что они видели, уходили обратно. Только Рейджен, который находился под впечатлением от славянского имени и акцента доктора Рауля, покорно принимал торазин и выполнял все указания. Дэнни с Дэвидом, послушные дети, тоже пили нейролептики. Томми же прятал их под язык, а потом выплевывал, его примеру следовал Артур и все остальные.

Дэнни подружился с маленьким чернокожим мальчиком, они разговаривали и играли вместе, сидели допоздна, рассказывая друг другу о том, что хотят сделать, когда вырастут. Дэнни впервые в жизни начал смеяться.

В какой‑то момент доктор Рауль перевел Дэнни в другую палату, с мальчиками постарше. Поняв, что он тут никого не знает и ему не с кем поговорить, он ушел к себе и расплакался от одиночества.

Потом он услышал голос:

– Ты чего плачешь?

– Уходи, не приставай, – ответил Дэнни.

– Куда мне идти?

Дэнни поспешно оглянулся, но никого в своей комнате не увидел.

– Кто это сказал?

– Я. Меня зовут Дэвид.

– Ты где?

– Не знаю. Кажется, там же, где и ты.

Дэнни посмотрел под кроватью, в шкафу, но никого нигде не нашел.

– Голос твой я слышу, но где ты сам?

– Я тут.

– Ну, я не вижу. Где именно?

– Закрой глаза, – сказал Дэвид.

– Теперь вижу.

И они подолгу разговаривали о прошлом, узнавали друг друга, хотя и не знали, что их слышит еще и Артур.

Филип познакомился с хорошенькой четырнадцатилетней пациенткой, чьей красотой все восхищались. Она гуляла с ним и болтала, стараясь возбудить сексуальный интерес, но он никогда не пытался к ней приставать. Она часто видела, как он сидит с альбомом за столиком возле пруда, как правило, в одиночестве.

Однажды теплым июньским днем девушка подсела к нему и увидела нарисованный цветок.

– Ой, Билли, так красиво.

– Да ничо особенного.

– Ты настоящий художник.

– Да брось.

– Нет, я серьезно. Ты отличаешься от остальных. Мне нравятся мальчики, которые думают не только об одном.

Девушка положила руку ему на ногу.

Филип подскочил.

– Эй, ты че делаешь?

– Билли, тебе разве не нравятся девушки?

– Нравятся, конечно. Я не педик. Я просто… я не… я…

– Билли, что тебя так расстроило? Что‑то не так?

Он снова сел рядом с ней.

– Я просто не особо интересуюсь этим… сексом.

– Почему?

– Ну… мы, то есть я хотел сказать, когда я был маленький, меня изнасиловали.

Она в шоке посмотрела на него.

– Я думала, такое можно сделать только с девочкой.

Филип покачал головой.

– И это еще не все. Били и насиловали. И че‑то с головой у меня после этого. Мне часто снятся сны об этом. В какой‑то части головы. И я всю дорогу считал, что секс – это только боль и грязь.

– То есть у тебя никогда не было обычного секса с девчонкой?

– У меня ни с кем никогда не было обычного секса.

– Билли, это небольно.

Он покраснел, отстранился.

– Идем купаться, – предложила она.

– Да, крутая идея, – согласился он, разбежался и прыгнул в воду.

С брызгами вынырнув, он увидел, что девушка сбросила на берегу платье и заходит в воду голая.

– Черт! – он снова ушел на дно.

Когда Филип опять выплыл на поверхность, девушка приблизилась к нему и обняла. Он чувствовал, что она обвила его под водой ногами, прижалась грудями и повела вниз рукой.

– Билли, больно не будет, – сказала она, – я обещаю.

Гребя одной рукой, она довела его до заводи с большим плоским камнем, частично погруженным в воду. Он забрался на него вслед за ней, и девушка сняла с него трусы. Филип трогал ее смущенно и неловко, боясь, что, если закроет глаза, все это исчезнет. Она была очень красивая, и ему не хотелось очнуться потом в другом месте и ничего не помнить. Это событие ему хотелось сохранить в памяти, потому что оно ему нравилось. Девушка обнимала и стискивала его, когда все это происходило, и когда все закончилось, ему хотелось прыгать и кричать от радости. Слезая с нее, он потерял равновесие, соскользнул с мокрого камня и упал в воду.

Девушка рассмеялась. Филип чувствовал себя дураком. Но счастливым. Он расстался с девственностью, и он не педик. Он – мужчина.

19 июня доктор Рауль выписал Билли Миллигана из больницы по просьбе его матери. Резюме социального работника по случаю выписки гласило:

«Билл манипулировал персоналом и пациентами. Чтобы избежать неприятностей, он злостно лгал, портил репутацию всем без разбора и сожаления. Отношения со сверстниками устанавливал поверхностные, и, поскольку им он тоже постоянно врал, ему не доверяли.

Рекомендации: поведение Миллигана сильно подрывало эффективность терапии в отделении, по этой причине его выписывают из больницы и рекомендуют амбулаторное лечение для пациента и психологического консультирования для его родителей.

Медикаментозное лечение на момент выписки: торазин, 25 мг три раза в день».

По возвращении домой в состоянии сильной депрессии Дэнни написал натюрморт – увядающий желтый цветок в треснувшем стакане на черном и темно‑синем фоне. Он понес его наверх, показать матери Билли, но замер: в комнате оказался Челмер. Он взял у мальчика рисунок, взглянул и швырнул на пол. «Брехун, это не ты нарисовал». Дэнни поднял натюрморт, стараясь сдержать слезы, и понес обратно в ту комнату, где рисовал. И впервые в жизни подписал свою работу: «Дэнни ‘70». А на обратной стороне холста заполнил имеющуюся таблицу:

ХУДОЖНИК Денни

СЮЖЕТ Умерание в одиночестве

ДАТА 1970

И с того дня, в отличие от Томми с Алленом, которые все еще ждали похвалы за картины, Дэнни свои натюрморты больше никому не показывал.

Осенью 1970 года Билли перешел в среднюю школу Ланкастера, представлявшую собой комплекс разбросанных современных зданий из стекла и бетона, расположенный на севере города. Успевал он не особенно хорошо и ненавидел как учителей, так и саму школу.

Артур часто сбегал с уроков в библиотеку и читал там книги по медицине; в особенности его заинтересовала гематология.

Томми в свое время ремонтировал всякие приборы и тренировался в способах бегства. Теперь уже никакие веревки не могли его удержать. Он настолько владел своими кистями, что мог развязать любой узел, снять любые путы. Томми купил пару наручников и научился их снимать с помощью разломанного колпачка от шариковой ручки; он пришел к выводу, что при себе всегда надо иметь два таких «ключа» – один в переднем кармане, другой в заднем, чтобы можно было снять наручники, как бы тебя ни сковали.

В январе 1971 года Билли устроился на полставки разносчиком в продуктовом магазине «Ай‑Джи‑Эй». Он решил, что с первой зарплаты купит Челмеру стейк. Рождественские праздники прошли довольно хорошо, и Билли думал, что если он сделает отчиму что‑нибудь приятное, тот перестанет к нему цепляться.

Поднявшись по ступеням задней лестницы, он увидел, что кухонная дверь сорвана с петель. Дома оказались бабушка с дедушкой по линии Миллигана, Кэти, Челла и Джим. Мама прижимала к голове окровавленное полотенце, лицо было все синее.

– Челмер выбил дверь, – рассказал Джим.

– И выдрал у нее из головы волосы, – добавила Кэти.

Билли промолчал, он лишь посмотрел на мать, швырнул на стол стейк, ушел в свою комнату и закрылся. Там он долго сидел в темноте с закрытыми глазами, пытаясь понять, почему в их семье так много боли и страданий. Если бы Челмер умер, все их проблемы закончились бы.

Его охватило ощущение внутренней пустоты…

Рейджен открыл глаза, охваченный яростью, которую уже невозможно было сдерживать. Этот человек должен умереть за то, что сделал с Дэнни, Билли, а теперь и с его матерью.

Он медленно поднялся и пошел на кухню. Из гостиной доносились приглушенные голоса. Рейджен открыл ящик со столовыми приборами, взял пятнадцатисантиметровый нож для мяса, спрятал под майку и вернулся к себе. Спрятал нож под подушку, лег и стал ждать. Когда все уснут, он вонзит нож Челмеру в сердце. Или, может, перережет горло. Рейджен лежал и мысленно повторял план, ожидая, когда в доме наступит тишина. В полночь еще слышались разговоры. Он заснул.

Лучи утреннего солнца разбудили Аллена, он вскочил с постели, не до конца понимая, где находится и что случилось. Он поспешил в ванную, и Рейджен посвятил его в свой план. Когда Аллен вернулся, в его комнате уже оказалась Дороти. Она хотела заправить его постель и теперь стояла с ножом в руках.

– Билли, что это такое?

Мальчик спокойно посмотрел на нож и ответил ровным голосом:

– Я собирался его убить.

Она поспешно подняла на сына взгляд, удивившись тихому и лишенному эмоций голосу.

– Ты о чем?

– Я думал, что к утру твой муж должен быть мертв.

Она побледнела, схватилась за горло.

– Билли, боже мой, что ты такое говоришь? – Дороти схватила его за плечи, встряхнула и тихонько прошипела, чтобы никто больше не услышал: – Ты не должен так говорить. Не должен так думать. Знаешь, что с тобой после этого будет?

Аллен уставился на нее и все так же спокойно ответил:

– Лучше посмотри, что с тобой уже стало.

Он развернулся и вышел.

Билли старался не обращать внимания на смешки и подзуживания одноклассников. В школе прознали, что он лежал в психбольнице. Дети хихикали и крутили пальцем у виска. Девочки показывали ему язык.

На перемене в коридоре возле женского туалета его окружила кучка девчонок.

– Билли, поди сюда. Мы тебе кое‑что покажем.

Он понимал, что над ним хотят подшутить, но был слишком скромен, чтобы отказывать девочкам. Они затолкали его в туалет и встали в ряд, перегородив выход; они знали, что Миллиган не посмеет их тронуть.

– Билли, правда, что ты девственник?

Он покраснел.

– Что у тебя никогда ничего не было с девушкой?

Он не знал о том, что произошло с Филипом, когда он лежал в больнице, и кивнул.

– Может, он делал это с животными на ферме.

– Билли, ты играл с животными на ферме в Бремене?

Билли приперли к стене и стянули с него брюки так быстро, что он не успел даже опомниться. Билли поскользнулся, упал на пол, пытаясь удержать штаны, но девчонки убежали, оставив его в женском туалете в одних трусах. Он заплакал.

Вошла учительница. Увидев Билли, она ушла, принеся через некоторое время его штаны.

– Билли, этих девочек следует выпороть, – сказала она.

– Я думаю, их мальчишки подговорили, – ответил он.

– Билли, ты же уже большой и сильный, почему ты позволил им это сделать?

Он пожал плечами.

– Я же не мог ударить девочку.

Он побрел прочь, понимая, что уже никогда не сможет взглянуть в глаза одноклассницам. Билли плелся по коридору. Смысла жить не было. Посмотрев вверх, он заметил, что рабочие оставили открытым выход на крышу. И он понял, что делать. Билли медленно прошел по пустому коридору, поднялся по лестнице, вылез на крышу. На улице было холодно. Он сел и написал послание на форзаце учебника: «До свидания, простите, но я больше не могу».

Билли положил книжку на край крыши, отошел для разбега. Подготовился, вдохнул поглубже и побежал…

Но прежде, чем он прыгнул, Рейджен его повалил.

– Едва‑едва, я бы сказал, – прошептал Артур.

– И что нам с ним делать? – спросил Рейджен. – Оставить его так расхаживать опасно.

– Да, он представляет опасность для всех нас. Он в депрессии, и в какой‑то момент самоубийство может ему удаться.

– И какое решение?

– Не дадим ему просыпаться.

– Как?

– С этого момента Билли больше не должен завладевать сознанием.

– И кто может это управлять?

– Ты или я. Нам надо поделить ответственность. Я и другим скажу, чтобы никто ни при каких обстоятельствах не дал ему обрести сознание. Когда все будет идти более или менее нормально, в условиях относительной безопасности, я буду главным. Если попадем в опасную ситуацию, власть переходит к тебе. И мы с тобой будем решать, кто может овладевать сознанием, а кто – нет.

– Согласный, – ответил Рейджен и посмотрел на книжку с предсмертной запиской Билли. Он выдрал эту страницу, разорвал на кусочки и пустил по ветру. – Я буду защитник, – добавил он. – Билли неправильно подвергал опасности жизнь детей.

Потом Рейджену в голову пришла еще одна мысль.

– А кто будет говорить? Мой акцент смеются. Твой тоже.

Артур кивнул.

– Я об этом думал. Вот Аллена, как говорят ирландцы, «поцеловал камень красноречия»[13]. Он может взять эту задачу на себя. Думаю, если бы будем все контролировать и хранить нашу тайну от всего мира, мы сможем выжить.

Артур объяснил ситуацию Артуру, потом поговорил с детьми, стараясь объяснить им, что происходит.

– Представьте себе, что все мы – а нас много, есть даже такие, кого вы ни разу не видели, – находимся в темной комнате. На полу по центру – яркое пятно света. И кто встает в это пятно, оказывается в настоящем мире, управляет сознанием. Именно его видят и слышат окружающие люди, реагируют на него. А остальные в это время могут заниматься привычными делами, учиться, спать, разговаривать или играть. Но тот, кто вышел, не должен рассказывать чужим о нашем существовании. Это тайна нашей семьи.

Дети поняли.

– Ладно, – сказал Артур. – Аллен, возвращайся в класс.

Он встал в пятно, собрал учебники и спустился с крыши.

– Но где же Билли? – спросила Кристин.

Ответа Артура ждали все.

Он мрачно покачал головой, приложил к губам палец и прошептал:

– Билли спит. Его нельзя будить. Билли спит.