Renatio. Одно новшество сменяло другое

Одно новшество сменяло другое. Шестнадцатифутовая швейцарская пика наконец доставила пехотинцам давно ожидаемое средство противодействия кавалерийской атаке. Однако эффективно она могла применяться только мобильными отрядами, которым была необходима точность взаимодействия и маневренность против изменяющейся линии атаки. Как уже вскоре обнаружили испанцы, пику было лучше применять в сочетании с мушкетом, реально подавлявшим атакующих огнем. Однако точность стрельбы мушкетов и скорость перезарядки еще оставляли желать лучшего; на самом деле, мушкеты были эффективны только тогда, когда употреблялись слаженными группами мушкетеров, обученных стрелять одновременно, легко передвигавшихся в любом направлении относительно отряда копейщиков между залпами. Мушкет, хотя и появился уже в 1512 г. в Равенне, нашел широкое применение только в 1560-е годы в войнах Нидерландов. Комбинация в бою преимуществ пики и мушкета требовала тщательной и долгой подготовки, а также стойкости воина и того esprit de corps [честь мундира; кастовый дух], которые характерны для дисциплинированных профессиональных военных.

Ответом на новые возможности отряда копейщиков стали усовершенствования артиллерийских орудий, которые вели массированный огонь. Пушка, которая до того свела на нет значение средневековых укреплений, теперь широко употреблялась на поле боя для прорыва строя противника. Однако для того, чтобы произвести мощный артиллерийский залп, нужна была также сложная техническая поддержка, развитая черная металлургия, порох высокого качества и профессиональные канониры.

Что касается войны на море, то здесь в связи с увеличением калибра пушек быстро выросли размеры, тоннаж и маневренность кораблей. Военные корабли надо было превратить в плавающие платформы для пушек; с развитием кораблестроения развивалась наука навигации, а та, в свою очередь, влияла на производство точных инструментов, получение надежных знаний по астрономии, продвигала математику.

На суше много сил отдавали тому, чтобы обезопасить укрепления от артиллерийской бомбардировки. Trace italienne, появившаяся в середине

XVI в., представляла собой сложную систему рвов, ловушек и низких, построенных под углом бастионов, в результате чего артиллеристы противника не могли надежно прицелиться или даже добраться до цели, а сами становились мишенью жесточайшего ответного огня. С Антверпена, который таким образом укрепили итальянские инженеры в 1568 г., началось движение назад к ведению военных действий осадой. Ко времени прославленного Себастьяна ле Престр де Вобана (1633-1707 гг.), инженеры уже вышли вперед в соревновании с артиллеристами (см. с. 619). Кавалерия оставалась в употреблении, но должна была приспосабливаться к новым условиям. Кавалеристы все чаще подразделялись на роды: легкая кавалерия для разведки и перестрелки; уланы для атак на поле боя; драгуны для мобильного огня.

Перед военными командирами встало множество новых технических и организационных проблем. Теперь уже не годились воины-дворяне, служившие лишь в случае военной нужды. Появились офицеры, для которых военное дело было главным занятием и которые жили на жалование; соответственно, консолидировалась каста профессиональных военных и моряков. Не только для сыновей старого дворянства, но для талантливых людей вообще открывалась возможность военной карьеры. Для обучения таких офицеров правителям пришлось задуматься о создании военных академий.

Правителям приходилось также думать об изыскании денежных ресурсов для своих армий и о новой бюрократии для управления этими ресурсами. Но как только они с этим справились, у них появился ни с чем не сравнимый политический инструмент ограничения прав дворянства и принуждения подданных к повиновению. Невозможно представить себе современное государство без революции в военном деле. Прямая дорога вела от аркебузы

— к абсолютизму и от морской мортиры — к системе меркантилизма.

Между тем революция в военном деле стала еще одной областью, где не в меру самонадеянные историки смело распространяют на весь континент результаты своих локальных, имеющих значение лишь для отдельных частей Западной Европы, исследований. Так часто заявляют, что методы ведения войны в Восточной Европе, где Ренессанс и Реформация, ок. 1450-1670 381

кавалерия все еще не уступала первенства пехоте, были отсталыми. Они не были отсталыми. Армиям Польши и Московии не было нужды учиться у Запада: технические и организационные новинки доходили до них достаточно быстро. Но им приходилось действовать на громадных открытых пространствах с суровым климатом, где они сталкивались с такими проблемами логистики, о которых в Северной Италии или, скажем, Нидерландах и думать не приходилось. Когда в битве против шведов при Киркхольме в

1605 г. изумительные польские крылатые гусары столкнулись с пехотой западного образца, поляки нанесли ей сокрушительное поражение. То же произошло и при столкновении с массами легкой конницы восточного типа при Клушино в 1610 г. и при Хотине в 1621 г. (см. ниже). В то же время подвижность и ячеистая структура подразделений towarzysze [гусарских товариществ] давала им возможность прокормиться самим и обеспечить фуражем лошадей на вражеской территории, где менее приспособленные армии погибали. Московиты долгое время терпели поражения в столкновениях с поляками, часто из-за недостаточного представления о западных нововведениях. Но у московитов издавна была прекрасная артиллерия, которая и обеспечила разгром шведской военной мощи под Полтавой37.

Национальное государство, национализм — эти термины часто применяют (может быть, ошибочно) по отношению к XVI в. Они больше подходят к XIX в., когда они и были придуманы историками, исследовавшими происхождение современных им национальных государств. Их, конечно, не следует употреблять в смысле стремления к этнической идентичности населения — до этого было еще далеко. Но эти понятия вполне могли бы передать то острое чувство независимости, которое испытывали и монархи, и их подданные в период распада средневековой общности. Господствовавшие тогда raison d'état [государственные соображения] имели, наряду с политическим, и чисто экономическое измерение и были связаны с системой меркантилизма.

Il Principe [Князь или Государь], написанный в 1513 г., стал учебником для всех тех правителей, которые стремились к неограниченной власти. Часто считают, что с этой книги началась

современная политическая наука. Ее автор, Ник-коло Макиавелли (1469-1527 гг.), историк, драматург, флорентийский дипломат, близко наблюдавший деятельность и Цезаря Борджиа, и папы Александра VI, «великого обманщика», написал свою книгу с надеждой, что она вдохновит князя исполнить старинную мечту Данте о единой Италии. Но оказалось, что книга обращена ко всем правителям; отделяя политику от моральных соображений, она проповедовала искусство Machtpolitik [политика силы] или неограниченную силу политики. Этот макиавеллизм стал событием скандальным, а понятия вроде frodi onorevoli [достойный, честный обман] или scelleratezze gloriose [славное плутовство] приобрели печальную славу. Но на более серьезном уровне Князя читают в одном ряду с Размышлениями на I декаду Тита Ливия, и Макиавелли предстает последовательным сторонником ограниченной власти, власти закона, защитником свободы. Он плохо думал о природе человека, и считал, что конституционные структуры надо строить на этом реальном основании. Но больше всего люди запоминали ero цинические высказывания: «Чем ближе стоят люди к Римской церкви, тем они менее религиозны». «Князь, который желает сохранить свое положение, должен быть по обстоятельствам то добрым, то нет». «Князь должен изучать только войну. Он должен смотреть на мирное состояние как на передышку... которая дает ему возможность разрабатывать военные планы». И Макиавелли не испытывал недостатка в учениках.

В поисках идеального князя Ренессанса историки обращаются по большей части к итальянским деспотам, вроде Лоренцо Великолепного или Лодовико Сфорца. Затем они могут предложить страшных соседей и соперников итальянцев: Франциска I и Генриха VIII, чья встреча на «Поле золотой парчи» (1520 г.) была полна каламбуров и других примет своего времени. Однако никто не заслужил этого звания больше, чем венгерский король Маттиас Хунияди Корвин [Ворон] (правил 1458-1490 гг.)

Корвин, получивший это прозвище из-за изображенного на его гербе ворона, был в социальном плане выскочкой, сыном барона-крестоносца из Трансильвании, Iancu из Hunedoara (Janos Hunyadi), который прославился, сражаясь с тур-