Нарцисс, или Себялюбие

Говорят, что Нарцисс был удивительно красив и
изящен, но безумно заносчив и невыносимо презри-
телен. И вот любя самого себя и презирая других,
он вел уединенную жизнь, охотясь в лесах вместе с не-
многими спутниками, для которых он был всем. Сле-
довала повсюду за ним и нимфа Эхо. Но роковым для
него оказалось то, что он однажды в жаркий полдень
подошел к какому-то прозрачному источнику и скло-
нился над ним. Когда он увидел в воде собственный
образ, он был захвачен этим зрелищем и пришел от
него в такое восхищение, что его никакими силами
нельзя было отвлечь от созерцания своего облика;
он так и застыл в вечном созерцании и в конце кон-
цов превратился в цветок, названный его именем. Этот

«Влюбленный в самого себя и не знающий соперников». См.:
Цицерон. Письма к брату Квинту. Ill, 8.

цветок появляется в начале весны и посвящен подзем-
ным богам — Плутону, Прозерпине и Эвменидам.

Миф, как мне кажется, изображает характер и судь-
бу тех людей, которые безгранично себя любят, бук-
вально влюблены в самих себя или за красоту, или за
какие-нибудь иные достоинства, которыми они одарены
от природы и для приобретения которых им не приш-
лось приложить никаких собственных усилий. Люди с
таким складом характера редко появляются в обществе
или посвящают себя общественной деятельности, по-
тому что в таком случае они неизбежно не раз столкну-
лись бы с пренебрежением и презрением, что могло
бы обидеть и расстроить их. Поэтому они, как пра-
вило, ведут уединенную, замкнутую жизнь, занимаясь
только своими делами, в очень узком окружении из-
бранных друзей, тех, которые, как им кажется, их осо-
бенно уважают и любят и которые им во всем угож-
дают и как эхо повторяют каждое их слово. Такой
образ жизни портит их и делает самовлюбленными,
и в конце концов в восхищении собственной персоной
они погружаются в удивительную лень и безделье, как
бы цепенеют, лишаются всей своей силы и энергии.
Изящен образ весеннего цветка, символизирующего
такого рода характеры. Ведь начало деятельности этих
людей удачно, они пользуются успехом, но в зрелом
возрасте выявляется, что они обманули возлагавшиеся
на них надежды. Такой же смысл имеет и то, что этот
цветок посвящен подземным богам; ибо люди такого
склада оказываются совершенно неспособными к любому
виду деятельности. А все, что не приносит никаких
плодов, проходит и исчезает, подобно следу корабля
в море,— все это древние обычно посвящали теням
и подземным богам.

Соч.: В 2 т. М., 1972. Т. 2. С. 403—
404, 237—238

Φ. де Ларошфуко
МАКСИМЫ И МОРАЛЬНЫЕ РАЗМЫШЛЕНИЯ

Ни один льстец не льстит так искусно, как себялюбие.

Сколько ни сделано открытий в стране себялюбия,
там еще осталось вдоволь неисследованных земель.

Ни один хитрец не сравнится в хитрости с себя-
любием.

Наше самолюбие больше страдает, когда порицают
наши вкусы, чем когда осуждают наши взгляды.

Ни в одной страсти себялюбие не царит так без-
раздельно, как в любви; люди всегда готовы принести
в жертву покой любимого существа, лишь бы сохранить
свой собственный.

Мы способны любить только то, без чего не можем
обойтись; таким образом, жертвуя собственными инте-
ресами ради друзей, мы просто следуем своим вкусам
и склонностям. Однако именно эти жертвы делают
дружбу подлинной и совершенной.

Счастье и несчастье мы переживаем соразмерно
нашему себялюбию.

Нет на свете человека, который не ценил бы любое
свое качество куда выше, чем подобное же качество
у другого, даже самого уважаемого им человека.

Людские страсти — это всего лишь разные склон-
ности людского себялюбия.

Себялюбие — это любовь человека к себе и ко всему,
что составляет его благо. Оно побуждает людей обо-
готворять себя и, если судьба им потворствует, тира-
нить других; довольство оно находит лишь в себе самом,
а на всем постороннем останавливается, как пчела на
цветке, стараясь извлечь из него пользу. Ничто не срав-
нится с неистовством его желаний, скрытностью умыс-
лов, хитроумием поступков; его способность подлажи-
ваться невообразима, перевоплощения посрамляют
любые метаморфозы, а умение придать себе чистейший
вид превосходит любые уловки химии. Глубина его
пропастей безмерна, мрак непроницаем. Там, укрытое
от любопытных глаз, оно совершает свои неприметные
круговращения, там, незримое порою даже самому
себе, оно, не ведая того, зачинает, вынашивает, вскарм-
ливает своими соками множество приязней и неприяз-
ней и потом производит на свет таких чудищ, что либо
искренне не признает их своими, либо предпочитает
от них отречься. Из тьмы, окутывающей его, возникают
нелепые самообольщения, невежественные, грубые,
дурацкие ошибки на свой счет, рождается уверенность,
что чувства его умерли, когда они только дремлют,
убеждение, что ему никогда больше не захочется бе-
гать, если в этот миг оно расположено отдыхать, вера,
что оно утратило способность желать, если все его
желания временно удовлетворены. Однако густая мгла,
скрывающая его от самого себя, ничуть не мешает
ему отлично видеть других, и в этом оно похоже на
наши телесные глаза, зоркие к внешнему миру, но сле-
пые к себе. И действительно, когда речь идет о заветных
его замыслах или важных предприятиях, оно мгновенно
настораживается и, побуждаемое страстной жаждой
добиться своего, видит, чует, слышит, догадывается,
подозревает, проникает, улавливает с такой безошибоч-
ностью, что мнится, будто не только оно, но и каждая
из его страстей наделена поистине магической прони-

цательностью. Привязанности его так сильны и прочны,
что оно не в состоянии избавиться от них, даже если
они грозят ему неисчислимыми бедами, но иногда
оно вдруг с удивительной легкостью и быстротой раз-
делывается с чувствами, с которыми упорно, но без-
успешно боролось многие годы. Отсюда можно с полным
основанием сделать вывод, что не чья-то красота и
достоинства, а оно само распаляет свои желания и что
лишь его собственный вкус придает цену вожделен-
ному предмету и наводит на него глянец. Оно гонится
не за чем-либо, а лишь за самим собой и, добиваясь
того, что ему по нраву, ублажает свой собственный
нрав. Оно соткано из противоречий, оно властно и по-
корно, искренне и лицемерно, сострадательно и же-
стоко, робко и дерзновенно, оно питает самые разные
склонности, которые зависят от самых разных страстей,
попеременно толкающих его к завоеванию то славы,
то богатства, то наслаждений. Свои цели оно меняет
вместе с изменением нашего возраста, благоденствия,
опыта, но ему неважно, сколько этих целей, одна или
несколько, ибо, когда ему нужно или хочется, оно мо-
жет посвятить себя одной, и отдаться поровну несколь-
ким. Оно непостоянно и, не считая перемен, вызван-
ных внешними обстоятельствами, то и дело рождает
перемены из собственных своих глубин: оно непосто-
янно от непостоянства, от легкомыслия, от любви, от
жажды нового, от усталости, от отвращения. Оно свое-
нравно, поэтому порою, не зная отдыха, усердно тру-
дится, добиваясь того, что ему не только невыгодно,
но и прямо вредоносно, однако составляет предмет
его желаний. Оно полно причуд и часто весь свой
пыл отдает предприятиям самым пустячным, находит
удовольствие в том, что безмерно скучно, бахвалится
тем, что достойно презрения. Оно существует у людей
любого достатка и положения, живет повсюду, питается
всем и ничем, может примениться к изобилию и лише-

ниям, переходит даже в стан людей, с ним сражаю-
щихся, проникает в их замыслы и, что совсем уже
удивительно, вместе с ними ненавидит самое себя, го-
товит свою погибель, добивается своего уничтожения —
словом, в заботе о себе и во имя себя становится
своим собственным врагом. Но не следует недоуме-
вать, если иной раз оно объявляет себя сторонником
непреклонного самоотречения и, чтобы истребить себя,
храбро вступает с ним в союз: ведь, погибая в одном
обличье, оно воскресает в другом. Нам кажется, что
оно отреклось от наслаждений, а на деле оно лишь
отсрочило их или заменило другими; мы думаем, что
оно побеждено, потерпело полное поражение, и вдруг
обнаруживаем, что, напротив, даже сдав оружие, оно
торжествует победу. Таков портрет себялюбия, чье
существование исполнено непрерывных треволнений.
Море с вечным приливом и отливом волн — вот точ-
ный образ себялюбия, неустанного движения его стра-
стей и бурной смены его вожделений.