2015-03-20
411
Что будет, когда природа человека очеловечится
до глубин, когда развитие человеческих сил станет са-
моцелью? Не станут ли люди прямее, охотнее дарить
друг другу свою любовь и свою симпатию? Будут ли
так ограничены любовные связи, когда развитие циви-
лизации позволит легко отсечь их от деторождения?
И если так, то даст ли это людям больше добра,
радостей или горя? Приведет ли это к расцвету любви
или к ее девальвации? Или к тому и другому сразу?
Десятки веков в жизни людей царило метафизиче-
ское мышление. Черно-белая психология, тяга к застыв-
шим канонам и абсолютным догматам, стремление к
истинам, годным для всех времен и всех случаев жиз-
ни,— весь этот механический и обезличенный подход к
жизни тысячи лет господствовал в обиходе, в морали.
Но были времена, когда эта система абсолютных
норм еще не родилась. В гомеровской «Одиссее» сле-
пой певец Демодок поет знаменитую песнь об Афро-
дите и Аресе.
Гефест, муж Афродиты, сковал однажды неразрыв-
ные сети, и сковал их так искусно и тонко, что их не
видели даже боги. Как-то, когда Гефеста не было дома,
к Афродите тайком пришел Арес, бог войны, и она пре-
далась с ним любви. И тут-то вступили в игру волшебные
сети:
Вдруг сети... упав, их схватили с такою
Силой, что не было средства ни встать, ни тронуться
членом...
Событие это имеет крупнейшее — мировое — значе-
ние. Невидимые сети, которые сковал Гефест,— это
сети морали, и с тех пор они тысячи лет улавливают
неверных. Именно Гефест стал зачинателем морали
мщения, морали наказания.
Он хром на обе ноги, он уродлив, Арес красив и гро-
зен, и Гефест жалуется богам:
...Конечно, красавец и тверд на ногах он;
Я ж от рождения хром — но моею ль виною? Виновны
В том лишь родители. Горе мне, горе! Зачем я родился?
Вот посмотрите, как оба, обнявшися нежно друг с другом,
Спят на постели моей. Несказанно мне горько то видеть.
Знаю, однако, что так им в другой раз заснуть не удастся,
Сколь ни сильна в них любовь, но, конечно, охота к такому
Сну в них теперь уж прошла.
В том, что говорит Гефест, еще нет нынешней мо-
рали как свода правил, как норм и установлений, общих
для людей. Перед нами «естественное», полуприрод-
ное состояние морали. Личные требования человека
еще не обобщаются, не возводятся в закон, по которому
должны жить все люди. Гефест говорит только от себя,
а не от имени норм, и морали — такой, как сейчас,—
еще не существует.
И боги не воспринимают всю эту историю как драму.
Наоборот, она, скорее, смешна для них; боги смеются
гомерическим хохотом и над пойманными, и над Гефе-
стом. И, слушая историю об этой волшебной сети, весе-
лится Одиссей и веселятся феакийцы. Их доморальное
сознание не воспринимает эту историю как мрачное бед-
ствие. Современная сетка морали, которая накладывается
на такие события и разграфляет их,— посерьезнее же-
лезной сети Гефеста.
Любопытно, что такие же — или похожие—нравы
встречаются на земле и сейчас — у племен, ведущих пер-
вобытную, доморальную жизнь. П. Пфеффер, совре-
менный французский путешественник, в своей книге
«Бивуаки на Борнео» пишет о даяках, которые живут
в джунглях этого индонезийского острова: «Они отнюдь
не отказывают себе в удовольствии обмануть жену, а
последняя в свою очередь довольно редко упускает
случай отплатить той же монетой».
Драмы из-за этого не бывает, «обманутый супруг,
как правило, просто требует у соперника возмещения
в виде мандоу * или кувшина, а тот никогда не отказы-
вается уплатить эту скромную компенсацию» '.
Совершенно особая мораль царит у нынешних маль-
гашей, жителей Мадагаскара. А. Фидлер, знаменитый
польский натуралист и писатель, который жил там в 30-е
годы, рассказывает, что юноши и девушки пользуются
у мальгашей одинаковой — и одинаково большой —
свободой.
«Обычай признает за девушками такие же права,
какие на Мадагаскаре имеет мужская молодежь. В прин-
ципе девушка может полностью распоряжаться собой Vi
своими чувствами... Нравы эти так отличны от понятий
морали в Европе, что вызывали всегда печальные недо-
разумения и ошибочные, неправильные суждения».
Европеец «искренне возмущался, когда узнавал, что не-
замужние мальгашки не только пользуются абсолютной
свободой, но даже законы и родители поощряют их
близость с молодыми мужчинами и — о ужас!— бла-
гожелательно относятся к появившемуся потомству».
А. Фидлер объясняет, что женщина у мальгашей
ценится прежде всего по ее способности быть матерью.
«В глазах мальгашей способность рожать — самое высо-
кое достоинство, а девушки с детьми — именно потому,
что имеют детей,— считаются желанными невестами.
* Изогнутый меч.
1 Пфеффер П. Бивуаки на Борнео. М., 1964. С. 60.
21 Философия любви. Ч. 1 321
Они легко находят хороших мужей: они доказали, что
умеют рожать» '.
В основе всех этих парадоксальных — и совершенно
моральных для мальгашей нравов — лежат совсем не
такие принципы, как в морали эпохи цивилизации. То,
что она считает злом, там считается добром, и глав-
ное в девушке — не сохранение девственности, а нару-
шение ее, умение быть матерью.
Похожие нравы царили у древних народов Южного
Китая — аси, мяо, сани, и тут есть одна очень интерес-
ная вещь. У мальгашей и даяков любовь — это еще про-
стой эрос. У народов Древнего Китая она (судя по их
сказаниям, созданным в первом тысячелетии нашей
эры,— «Началу мира» и «Асме») стала уже глубоким
духовным чувством — иногда даже чересчур аккуратным
и канонизированным.
И во времена этой глубокой духовной любви в обы-
чае была любовь до брака. Как пишут исследователи
Б. Б. Бахтин и Р. Ф. Итс 2, каждой весной юноши и девуш-
ки уходили на весенний праздник в горы. После игр, пля-
сок, пения у костра они разбивались на пары, вступали
в любовный союз и начинали называться женихом и не-
вестой.
С восходом солнца девушка шла к себе домой и до
рождения ребенка обычно не переселялась к жениху.
Все это время они никак не были связаны друг с
другом — ни экономически, ни материально, ни мо-
рально.
Оба они имели полную свободу действий и могли
завязывать связь с другими юношами или девушками.
Если девушка оставалась бездетной, жених мог отказаться
от нее. Часто случалось, впрочем, что ребенок, с кото-
Фидлер А. Горячее селение Амбинанитело. М., 1959. С. 89—90.
2 В книге: Эпические сказания народов Южного Китая. М.; Л.,
1956.
рым девушка приходила к мужу, был не его,— к этому
приводила свобода любовных связей.
Все эти обычаи, как бы ни ужасались ханжи, были
для аси, мяо и сани естественными, нормальными, мо-
ральными, и они старались как можно больше украсить
их, ввести в них побольше поэзии.
Об интересном примере моральности того, что счи-
тается сейчас неморальным, писал, ссылаясь на Бахофена,
Энгельс: «...у греков и у азиатских народов действитель-
но существовало до единобрачия такое состояние, ког-
да, нисколько не нарушая обычая, не только мужчина
вступал в половые отношения с несколькими женщи-
нами, но и женщина — с несколькими мужчинами».
Позднее от этих нравов у древних остался обычай, по
которому женщина должна была «выкупать право на еди-
нобрачие ценой ограниченной определенными рамками
обязанности отдаваться посторонним мужчинам...» '.
И этот обычай добрачных связей не нарушал тогдашней
морали, а отвечал ей. С точки зрения «моральных абсо-
лютов» — это разврат, с точки зрения историко-диа-
лектической — это нравы, естественные — и мораль-
ные — для этой эпохи.
Сейчас во всех областях жизни идет гигантский пере-
смотр старых взглядов, рожденных внешней очевидно-
стью. Переоценка самых банальных, самых повседнев-
ных очевидностей начинает проникать и в обыденное со-
знание, в обиход, и во все человеческие отношения.
Собственническая мораль возникла во времена до-
личностного состояния человека, и человек в ее систе-
ме — не личность, не родовое существо, а существо
видовое, безликая типовая единица — колесико и винтик.
Фундаментом, на котором росла старая любовная мо-
раль, была семья как экономическая ячейка общества.
Эта мораль рождена эпохой неравенства, несвободы, эпо-
' Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 22. С. 217—218.
21* 323
хой недоверия, враждебных отношений между людьми.
И поэтому многое в ней пронизано тягой к самообороне.
Принцип боязни, принцип самозащиты личности от
всех других людей — это главная точка отсчета всех ста-
рых моральных норм. Не вступай в связь до брака и вне
брака; не изменяй; таи свои чувства; не разговаривай
ни с кем о «стыдных» вещах; не верь мужчинам — им
надо от тебя только одно; не верь женщинам — им нужны
только деньги,— везде просвечивает тут оборонитель-
ное недоверие.
Конечно, многое в этой морали недоверия имело свой
резон: она была щитом для людей, и часто тот, кто нару-
шал ее нормы, страдал и платился болью, трагедией.
Да и сейчас эти заповеди во многом сохранили свой
смысл, и они, наверно, будут жить, пока в обиходе сохра-
нится обман, корысть, вражда.
И церковная, и собственническая мораль — это мо-
раль «отрицающая», охранительная, построенная на «не»:
не убий, не укради, не пожелай жены ближнего своего...
В новой морали стержневой строительный принцип —
уже не самозащита, не недоверие, а доверие к людям.
Эта новая мораль — мораль личности — сделает точ-
кой своего отсчета свободные и разумные потребно-
сти личностей, их права и обязанности, их отношения
с другими личностями, с обществом. Она будет уже не
«видовой», как сейчас, а родовой моралью, и она станет
расти на совершенно новой базе: основой ее—в том,
что касается любви,— сделается свободная семья, кото-
рая уже не будет хозяйственной ячейкой общества.
Вместе с этой новой основой могут возникнуть и но-
вые виды человеческих связей — свободные, открытые,
лишенные ханжеской скупости и анархии, построенные
на стремлении дать людям как можно больше добра.
