Как и всякий биологический организм, человек рождается и, прежде чем умереть, обычно проходит стадии детства, юности, зрелости и старости. Та или другая ступень в онтогенезе, тот или другой возраст становятся основанием для объединения с другими, для идентификации с ними, а также —для дифференциации, для противопоставления другим по возрасту.
Возраст —это знак в процессе социальной символизации. Данному знаку могут быть приписаны различные коннотативные смыслы, оценки. Каждый, вероятно, наблюдал явление, так сказать, «возрастной озабоченности», к примеру — восклицания типа «Мне уже 20 лет, а я еще ничего не совершил!» или «Мне уже 25, а я еще не замужем!». Молодящийся старец, как, скажем, у Т.Манна в «Смерти в Венеции»; зрелая дама, желающая выглядеть юной, или, напротив, двенадцатилетняя девочка, которая использует все возможности косметики, чтобы смотреться на восемнадцать... Какова природа этих знакомых картин1?
Общности существуют не просто сами по себе: они также выступают как элементы множества, чаще всего — парного. Между элементами этих множеств возникают специфические отношения оппозиции, которые в свою очередь конституируют сами элементы. Главная оппозиция возрастных общностей — противопоставление и единство «отцов» и «детей». Между «отцами» и «детьми» — вечное соперничество и в то же время фундаментальное отношение взаимной приязни. Эмпирически эта приязнь выражается как вполне наглядная любовь родителей и детей в семье.
Возрасты людей становятся поколениями, связываясь с определенными историческими событиями2. Единство и противопоставления по возрасту проецируются на социальную иерархию. Всякий социум имеет привилегированный возраст. В стабильном обществе «отцы» наверху, «дети» —внизу3. Отсюда даже сами названия социальных статусов по преимуществу имеют возрастную окраску (холоп — «хлопец»,
boy, garcon)4. Подчиненный возраст (как и любая непривилегированная общность) несет в себе некоторые моменты маргинализма. Подчиненный возраст в цивилизованном обществе наделяется и своими специфическими правами. Они определяются по наличию юридических документов, защищающих эти права5. Налицо специфические права молодежи. Они учитывают максимальную мобильность, эмоциональность, импульсивность молодежи и ее меньшие социальные возможности. Подчиненный возраст становится предметом большего внимания социальной науки6. Составляющие личности в подчиненном возрасте обладают более высокой символической активностью.
Чтобы оградить общество от молодежных эксцессов и ввести их в русло процессов, разрушительный деструктивный потенциал молодежи должен быть канализирован. В цивилизованном обществе выработались такого рода социальные институты, позволяющие сравнительно безболезненно «выпустить пар». Наиболее древняя и грубая форма данного института — война. Разумеется, войны не могут быть объяснены только конфликтом отцов и детей. Здесь существенную роль играют также и этнические противоречия и экономические интересы. Однако нет сомнения, что, скажем, в бесконечных конфликтах греческих полисов между собой определенную роль играло и стремление господствующих «отцов» сохранить свое положение7. Более мягкая форма указанного института— всеобщая воинская обязанность^. Она позволяет удержать самую активную часть молодых мужчин в рамках жесткого порядка. Наконец, наиболее цивилизованным и либеральным способом организовать молодежную энергию и оградить общество от эксцессов служит массовое образование, особенно высшее9.
Мы указали только на основные институты, обуздывающие деструктивный (с точки зрения отцов) потенциал молодежи. Кроме того, существенную роль здесь играют такие социальные институты, развитые в новоевропейской цивилизации, как спорт, религия, тюрьма.
Взаимная приязнь отцов и детей перед лицом цивилизации трансформируется в комплекс вины, рационализируется как взаимная вина10.
На примере постоянного, как бы фонового протеста молодежи можно проследить функционирование архетипа освобождения, который всегда сопровождает отношения привилегированных и непривилегированных общностей в цивилизованном обществе. Именно здесь раскрывается сакральный смысл позитивной свободы (по И.Канту), или «свободы для» (по Н.А.Бердяеву), и — соответственно — негативной свободы, или «свободы от». Возникает представление, что в конечном счете весь смысл социальной жизни состоит в борьбе за свободу, понимаемую в политическом аспекте. Вот и молодежные бунты, потрясшие цивилизованный Запад в конце 60-х годов XX в., на своем
знамени начертали идеологему освобождения от власти отцов: «Вся история до сих пор существовавших обществ —это история борьбы между поколениями»11.
Говоря об отношениях возрастов, мы все время имели в виду стабильное цивилизованное общество. Как организуются отношения поколений в переходные, или транзитивные, эпохи, в эпохи перемен? Здесь отцы теряют свое привилегированное положение. Уже у пророка Исайи читаем в описании гибели Иерусалима: «И дам им отроков в начальники, и дети будут господствовать над ними» (Ис. 3:4-5). Такого рода инверсию в отношениях поколений можно было наблюдать во время Русской революции 1917 г., когда, скажем, 16-летний Аркадий Гайдар командовал полком; такие же явления заметны и сегодня, когда в результате российских реформ 90-х годов ветераны потеряли, как правило, не только привилегированное положение, но и необходимые средства к жизни, в то время как у руля экономики и политики часто оказываются совсем еще молодые люди (весьма молодой по меркам тогдашних правительственных кругов Егор Гайдар, внук Аркадия, стал премьер-министром).
Новоевропейская цивилизация — в отличие от традиционных обществ, ориентированных на сохранение status quo, — есть цивилизация, ориентированная на прогресс, и в целом обнаруживает тенденцию к тому, чтобы более высоко ставить молодость. В итоге здесь мы сталкиваемся с амбивалентной оценкой молодости и старости, поскольку оценки, свойственные традиционному обществу, не уходят полностью, но продолжают сосуществовать с новоевропейскими.
Особая проблема в связи с этой установкой на ценность молодости — инфантилизация современного цивилизованного общества. В нецивилизованных обществах люди рано взрослеют, поэтому в вооруженных конфликтах цивилизованных и нецивилизованных стран солдаты одного и того же биологического возраста имеют разный социальный возраст. 15-летние чеченские боевики, ставившие фугасы на дорогах Чечни, «старше» по своему социальному возрасту, чем 18-20-летние российские призывники федеральных войск, которые призваны подавлять чеченский сепаратизм12.
Э. Берн, разделив в каждом человеке существование Родителя, Взрослого и Ребенка, дал некоторые основания для анализа феномена инфантилизма. Инфантилен тот человек, в котором Родитель и Взрослый отступают на второй план, а на первый план выходит Ребенок с его импульсивностью, эмоциональностью и т. п. За структурой Берна стоит, конечно, структура 3. Фрейда с его Сверх-Я (эквивалентным Родителю), Я (эквивалентным Взрослому) и Оно (эквивалентным Ребенку)13.
В связи с инфантилизацией населения цивилизованных стран на-
ходится и своеобразное гендерное требование: девушки ждут от своих сверстников большей взрослости (обычные ламентации: «Где же настоящие мужчины?! Все — мальчишки, вплоть до 60 лет!»). Однако само это требование есть скрытое свидетельство инфантилизации не только мужчин, но и женщин, которые «по-детски» ищут защиты и покровительства и не готовы к тому, чтобы выполнить функции жены и матери.
Демографическая ситуация Нового времени такова, что увеличивается продолжительность жизни и в связи с этим возрастают как абсолютное число, так и процент пожилых людей в общей структуре населения. Это обстоятельство не может не сказаться на том, как складываются отношения между отцами и детьми. Правда, такое влияние не вполне ясно. Возможно, что это демографическое изменение влечет за собой тенденцию возрастания консерватизма. Хотя обнаруживаются и противоположные тенденции — психологическое «помолодение» и даже инфантилизация стариков.
Старость в Античности и вообще в стабильном традиционном обществе рассматривалась как ценность, лучшее время жизни. Сейчас в новоевропейской цивилизации возникает потребность, так сказать, заново «тематизировать» старость, разработать систему ценностных стереотипов для того, чтобы старик мог с душевным комфортом идентифицироваться со своим возрастом. Здесь обретают вторую жизнь ценностные установки античной философии. В современном мире, где господствует культ молодости, классическая греческая философия поможет нам перенести процесс старения менее болезненно14.
Культура античного мира исходила из двух жизненных моделей, заслуживающих подражания: героя типа Ахилла с его короткой, но насыщенной событиями жизнью и почтенного старца, стремящегося к спокойной, внутренне сосредоточенной жизни, соответствующей идеалам стоицизма. Древние полагали, что наиболее почетна смерть либо в ранней юности, либо в глубокой старости, так как преклонный возраст, несмотря на все его минусы, — возраст торжества разума. И сегодня Ж. Бодрийяр говорит, что пожилые люди —это «третий мир существования»15.
Таким образом, возраст выступает одним из важнейших ориентиров идентификации и конституирует специфические социальные общности: молодежь, зрелое поколение, старики.