Этнос. Народ. Нация

Люди, живущие на поверхности земной суши, объективно разделя­ются на группы, присваивающие (см. выше о собственности) те или иные ландшафты. Это и есть этносы⁸⁹.

Этнос всегда предполагает отчизну, родину. Такая родная земля может играть большую или меньшую роль⁹⁰, но собственная террито­рия как место, где обеспечивается жизнь людей, необходима⁹¹. При­своение ландшафта практически осуществляется как его благоустро-ение, прежде всего с помощью архитектуры (мы об этом говорили, размышляя о социальном хронотопе). Архитектура становится неотъ­емлемой частью ландшафта, а потому, по крайней мере для цивилизо­ванных народов, играет исключительную роль в этногенезе⁹². Присво­ение ландшафта — это его преобразование. Территория преобразуется национальным духом, национальной идеей. Вопрос в том, что считать первичным: национальную идею или особенности ландшафта, кото­рый порождает национальную идею⁹³.

Присвоение ландшафта как внешней природы предполагает при­своение и внутренней природы —- определенного генотипа. Генотип — понятие XX в.; в XIX в. говорили о «крови». По существу, «кровь» — это мифологема, соответствующая понятию генотипа⁹⁴.

Этносы, таким образом, суть социальные общности, которые иден­тифицируются с определенным ландшафтом и с определенным гено­типом, выражающимся в характерных особенностях строения те­ла. Впрочем, ландшафт и генотип необходимы, но не достаточны для формирования этноса; важны также эндогамия, единство культуры и пр.⁹⁵ В целом методология конституирования этноса выступает как генезис идеального (конструированного) типа⁹⁶.

Возрастная и половая дифференциация сама по себе практически не ведет к вооруженным конфликтам в общественном масштабе. Но там, где речь идет о собственности и присвоении, такие конфликты становятся типичными. Мы видели, что классовая дифференциация предполагает в некоторых случаях вооруженные конфликты (восста­ния рабов, крестьянские войны, революции). Наиболее же характерны такие конфликты, как показывает история, в межэтнических отно­шениях. Здесь предполагается, как правило, возможным захватывать чужую территорию (внешнюю природу) и уничтожать другие этносы

физически, т. е. уничтожать внутреннюю природу (крайний случай — геноцид).

Этнические отношения весьма ценностно нагружены, а пото­му одного идеального типа здесь в процессе познания «не хватает». Социальные философы заимствуют метафорический строй из других типов идентификаций, которыми мы уже занимались. Так, весьма рас­пространена возрастная метафора. Мыслится особый цикл развития этноса, который проходит стадии юности, зрелости и дряхлости. Вы­деляются «молодые народы» (например, славяне) и «старые народы» (например, западноевропейцы). «Молодые» этносы оцениваются чаще всего положительно, а «старые» — отрицательно. У молодых народов, которые пока достигли немногого, еще все впереди, а старые народы хотя и умудрены громадной культурой, но у них все уже свершилось⁹⁷. М. Монтень говорит о ранней поре народа как самой лучшей и счаст-ливои его поре.

Применительно к этническим отношениям используется и половая метафора. Так, О. Бисмарк сравнивал тевтона с мужчиной, а славян­ские страны с женщиной. Н. А. Бердяев подхватил этот образ и напи­сал об «исконно бабьем в русской душе»⁹⁹.

Этносы, как и другие типы общностей, рассмотренные выше, кон­ституируются в противопоставлении другим этносам. Их идентич­ность формируется в общении с другими этносами¹⁰⁰. Так, русскими мы себя чувствуем за границей. Это противопоставление и соревнова­ние может быть мягким, по преимуществу в сфере культуры, более жестким — экономическим, где осуществляется мирная конкурентная борьба за рынки, ресурсы, сферы влияния, государственно-диплома­тическим и, наконец, военным.

Соответственно в той или иной цивилизации выделяются циви-лизационные центры и периферия, т. е. этносы, которые лидируют в рамках данной цивилизации, и этносы, которые составляют «вто­рой и третий эшелон» ее. Иначе говоря, так же как существуют при­вилегированные возрасты и привилегированные тендеры, существуют и привилегированные этносы. Соответственно налицо и подчиненные этносы. Греческая Античность четко разделяла эллинов и варваров, аналогичная структура существовала по отношению к Древнему Ри­му, Древнему Китаю. В Новое время выделяются Западная Европа и колонии, в Новейшее — так называемые промышленно развитые стра­ны и развивающиеся страны¹⁰¹. Гегель называл их применительно к доиндустриальной эпохе соответственно историческими и неистори­ческими народами.

Периферия так или иначе вынуждена противопоставлять себя цен­тру. Она мыслит себя в терминах зависимости и отсталости, которые взаимосвязаны. На периферии всегда обнаруживаются две конкуриру-

ющие идеологические установки: либо преодолеть отсталость, т. е. «до­гнать и перегнать» центр и тем самым устранить зависимость (иногда это удается, иногда —нет), либо противопоставить цивилизационному центру собственный путь, альтернативный господствующим парадиг­мам цивилизации, но направленный в конечном счете опять же на достижение своего доминирования («перегнать, не догоняя»); иначе говоря, можно снять вопрос об отсталости демонстрацией независи­мости. Так, в России существовали, существуют и, по-видимому, дол­го еще будут существовать «западничество» и «славянофильство» в широком смысле слова.

Трагедия развития России/СССР в XX в. состоит в том, что с точ­ки зрения мировой модернизации Россия приложила неимоверные уси­лия, чтобы вырваться из «отсталости» и утвердить себя как мировую державу. Но в итоге мы остались по отношению к Западу на том же

1 0*2

уровне, что и в начале прошлого столетия¹.

7.5.1. МАРГИНАЛЬНЫЕ ЭТНОСЫ

Как и в ситуации с другими социальными общностями, кроме пе­риферийных этносов имеет смысл выделить маргинальные этносы. У них по тем или иным историческим причинам, к примеру, не оформи­лась национальная территория, нет своего государства и т. д. Так на­зываемые национальные меньшинства в рамках многонациональных государств часто приобретают черты маргинальных этносов со всеми вытекающими отсюда особенностями маргиналов, например — повы­шенной символической активностью.

Особый интерес для новоевропейской цивилизации и для России представляет еврейский вопрос. Евреи в новоевропейской цивилиза­ции являют собой типичный маргинальный этнос с целым рядом уже упомянутых черт, в частности все той же повышенной символи­ческой активностью¹⁰³. В условиях смены политических режимов и экономических систем ассимиляционные процессы ускоряются. Стре­мясь ассимилироваться, национальные меньшинства жертвуют своей культурой¹⁰⁴. Это вполне относится и к евреям. В эпоху перемен вы­ходят «наверх» не только молодежь и женщины, но и маргинальные этносы. Отсюда, например, такой парадокс, что сразу после Октября в России большое число членов правительства имели еврейское про­исхождение. Этот любимый довод националистов (мол, «евреи захва­тили Россию») объясняется, однако, не каким-то особо изощренным коварством евреев, а вышеприведенными вполне объяснимыми обсто­ятельствами.

Напряжение, рождаемое евреями как маргинальным этносом, вы­ливается в антисемитизм, с одной стороны, и сионизм, с другой¹⁰⁵. На

протяжении истории это явление приобретало самые различные фор­мы рационализации. В Средние века антисемитизм представал как религиозная проблема: здесь оформляется ненависть к еврею как ино­верцу. К началу Нового времени эта ненависть перерастает в собствен­но антисемитизм, т. е. в совокупность отрицательных эмоций по отно­шению к этническому еврею. Вера отходит на второй план. Если еврей меняет веру, он все равно не принимается сообществом: «Жид кре­щеный — что вор прощеный». Однако базовые структуры ксенофобии были заложены все-таки в Средневековье. Если сегодня евреев прези­рают, боятся и ненавидят, то это происходит потому, что в отношении к ним большинство людей унаследовало предрассудки и суеверия, свой­ственные Средневековью¹⁰⁶.

Группы, избранные обществом в качестве «козлов отпущения», не могут быть освобождены от обсуждения их ответственности за про­исходившее в этом обществе только потому, что они пали жертвой «несправедливости и жестокости мира»¹⁰⁷. Поэтому мы далеки от мо­рализирования по поводу «хороших» евреев и «плохих» представи­телей так называемых коренных национальностей. Евреи находятся под влиянием двух тенденций. С одной стороны, их маргинальное по­ложение влечет за собой более активное межнациональное общение. Еврейские респонденты в большей мере склонны к внеэтническому со­трудничеству (90%), чем русские (67,5%). Среднее число выбора дру­жеских межэтнических контактов у евреев —4,43, у русских —3,96¹⁰⁸. С другой стороны, это же маргинальное положение порождает «изо­ляционистские помыслы, недоверчивое и напряженное отношение к внешнему этномиру»¹⁰⁹. Изоляционистские тенденции базируются на том, что почти 3/4 опрошенных подвергались этническим нападкам в конфликтной ситуации, 34% встречались с фактами ущемления прав человека. Правда, выясняется, что страх перед антисемитизмом мо­жет перерастать в устойчивую фобию. Это обнаруживается, напри­мер, в том, что только четверть русских отрицательно отзывается о евреях, но евреи полагают, что к ним «плохо относится» треть рус­ских¹¹⁰.

Еврейская проблема особенно интересна для нас потому, что пара­доксальным образом она оказывается моделью самопознания и иден­тификации современных русских. Национальное самосознание рус­ских сегодня глубоко травмировано распадом СССР. Появились новые амбиции, фобии, комплексы (обиженной нации, бывшего «старшего брата», утраченного величия). Российский самоанализ идет по пути от идентификации себя с периферийным этносом до самоидентификации как по существу маргинального этноса, причем в рамках российского государства¹¹¹. Отсюда известные русские метания от полного нацио­нального самоуничижения, с одной стороны, до неистовой веры в свое

сотериологическое значение для всего человечества, с другой. Эти ме­тания знакомы нам и по самосознанию еврейского народа.

7.5.2. ЭТНОС И ГОСУДАРСТВО

Конституирование этноса в принципе такое же, как и конституиро-вание других социальных общностей. Оно прежде всего предполагает социальный институт объединения. Таким объединением выступает го­сударство, которое, при всех возможных исключениях, все же в своей основе имеет этническое членение, поскольку так или иначе связано с территориальной определенностью.

Государство конституируется вокруг лидера, функции которого в процессе перехода от варварства к цивилизации и формированию на­родности меняются. На смену личной власти вождя племени приходит публичная власть государства, безличная власть закона, олицетворя­емая монархом¹¹². Государство немыслимо вне идеологии, которая в новоевропейской цивилизации предстает в форме национальных идей (термин «нация» мы специально введем несколько позже). Националь­ная идея представляет собой интеллектуальный, идеологический ответ нации на вызов. Поэтому особенно определенно национальная идея вы­ражается во время войны¹¹³.

Место национальной идеи в различных новоевропейских обществах различно. В эпоху Французской революции нация противостоит абсо­лютной монархии, которая в некотором роде есть отдаленное воспоми­нание о Римской империи. В эпоху реакции на Французскую револю­цию идея нации сакрализуется: «Нацию воспитывает Бог. Он поручает

нации историческую миссию, и та выполняет ее или не выполняет». Романтическая концепция национальной идеи в противоположность этатистской просветительской концепции, оформившейся в условиях Французской революции, подчеркивает иррациональное, мистическое начало в народном духе, коренящемся в «крови и почве»¹¹⁵.

7.5.3. РАЗВИТИЕ ЭТНОСОВ

Подобно тому как в рамках мировой цивилизации развиваются дру­гие социальные общности, развиваются и этносы. Дискурс об этносе, который сложился в основном в рамках позитивизма в последней тре­ти XIX в., усматривает в развитии этноса три стадии: 1) род, племя; 2) народность; 3) нация.

В архаическом обществе синкретический социум — род — соединя­ет в себе и функции производства материальных и духовных благ, и функции воспроизводства человека, и функции присвоения внутрен­ней и внешней природы. Племя — несколько родов, объединяющихся

для совместного владения внешней и внутренней природой. В просве­тительских схемах развития цивилизации племя характеризует эпоху «варварства», т.е. достаточно длительный процесс становления циви­лизованного общества. Европейцы в XV-XVIII вв. застали в Северной Америке как раз этот период становления этноса.

Народность, народ представляет собой этнос в цивилизованном обществе традиционного типа. Здесь на первое место выходят не кров­нородственные, а территориальные отношения, т. е. присвоение внеш­ней природы становится в известном смысле важнее присвоения внут­ренней природы. Если племя и род организуются на тотемической (ши­ре —- мифологической) основе, то народ организуется уже на религиоз­ной основе, конституирующей его государственное объединение. Рели­гия предстает для народа как концентрированное выражение культу­ры. Народ консолидируется на религиозной почве культурой, которая может иметь весьма различные (не определяемые внешней или внут­ренней природой) особенности¹¹⁶.

Нация в узком значении¹¹⁷ представляет собой этнос в формах новоевропейской цивилизации. Нация в этом смысле европоцентрична по сути, она базируется на новоевропейских буржуазных отношениях.

Особую роль в формировании новоевропейской нации играет уже не религиозная, а правовая основа. Скажем, французская нация (в некотором роде образец новоевропейской нации) сформировалась в результате реализации просвещенческого политического проекта: фор­мирование сообщества основывалось не на кровном родстве, не на общ­ности происхождения, не на конфессиональном единстве, а на идее гражданственности. Государство приобретает в этом случае форму республики. Это, по идее, инструмент народа, средство создания на­ции и ее консолидации перед внутренними и внешними опасностями. Э. Ренан говорил, что нация —это ежедневный плебисцит, доброволь­ное политическое объединение, результат бесконечно возобновляемого общественного договора. Нация возникает здесь как сообщество сво­бодных и равных граждан. Чтобы войти в нацию, нужно быть дей­ствующим лицом в драме освободительного процесса, который в пер­спективе приводит к всеобщему согласию, преодолению особенностей и различий как источников конфликтов, признанию своего рода меж­дународного братства¹¹⁸. Французская революция освобождает людей от традиционных корней и обязательств, воссоздавая их как абстракт­ных носителей прав: нет больше Бретани и Оверни, еврея, араба или поляка, нет классовых, этнических, языковых различий. Есть фран­цузский гражданин с равными правами, ответственностью и досто­инством. Как гражданское устройство, во благо которого действует подлинный гражданин-патриот, республика призвана защитить себя от шовинистического национализма, базирующегося на призраке об-

щего происхождения и войн, навязанных извне. Республика создает идеал «вечного мира» между народами.

Нация, понимаемая таким образом, не определяется прошлым культурой или традицией. Сила нации — не в ценности ее языка и не в расовой чистоте, а в эффективности политических учреждений; сила нации — в особенностях иммигрантов, которые привносят свои краски в национальный букет. Ассимиляция должна происходить без потери индивидуальности. Гражданство не мешает осуществлению свободы

«119

совести, сохранению этнических традиции.

Нация создается как общность, которой в принципе безразличны культурное происхождение и принадлежность¹²⁰. Поэтому в форми­ровании нации играет особую роль школа. Она не состоит на служ­бе ни у семьи, ни у работодателей. Ее единственная функция —фор­мировать дух на самом высоком уровне свободы, не склоняясь ни к классовым интересам, ни к конфессиональным верованиям. В школе каждый учится быть, например, французом, познавая классических мастеров культуры, великих писателей. Акцент в школьном образова­нии в связи с этим должен быть сделан на абстрактном теоретическом знании и на компетенции, а не на этническом своеобразии и не на лич­ном опыте, подразумевающем неоднородность, разнообразие и т. д. В формировании национальной идеи важную роль начинает играть ис­ториография, выстраивающая национальный миф в научной форме. Поэтому национальная история оказывается важнейшим предметом школьного образования¹²¹.

Строго говоря, о нациях можно рассуждать только в современ­ной Западной Европе (французы, немцы, англичане, датчане, шведы и т. п.), и то с многочисленными оговорками. Особую статью составляют, конечно, североамериканцы, нации Латинской Америки, австралийцы, новозеландцы и т. д. В какой мере нациями в строгом смысле слова выступают этнические общности, еще не вошедшие в полной мере в новоевропейскую цивилизацию, например индийцы, китайцы, русские и т.д., остается большим вопросом. Весьма условно можно говорить также о нациях в современной Африке¹²².