Кодексы и их противники 3 страница

По мнению М.Д. Либермана и Д. Шрайбера, политическое мышление испытывает аналогичное воздействие со стороны различных неосознаваемых страхов и фобий, кодирующихся, минуя сознание, в различных областях головного мозга[8]. Вопрос заключается лишь в том, как взаимосвязаны все эти разнородные аспекты памяти? Имеем ли мы дела с дифференцированным, но все-таки единым процессом и, если да, то, как осуществляется взаимное влияние различных механизмов памяти? Очевидно, науке еще только предстоит ответить на подобные вопросы. В настоящее же время мы обладаем лишь очень приблизительной моделью схем, позволяющей утверждать, что при определенных условиях различные механизмы памяти проявляются параллельно. И, следовательно, человек, приходящий на избирательный участок, может одновременно вспоминать и визуальные образы кандидатов, и вербальные лозунги, а процесс воспоминания может «подпитываться» неосознанными позитивными и негативными ощущениями, закрепленными на физиологическом уровне.

Столь пристальное внимание к теории схем связано с тем, что с точки зрения когнитивного подхода политический стереотип представляет собой разновидность подобной когнитивной схемы. Как указывалось выше, функционирование стереотипа не связано с действием каких-то специальных познавательных процессов, речь идет скорее об особенностях их протекания. Например, человек быстрее и легче вспоминает некоторые специфические черты политического объекта, легко используя стереотипизированную картинку, его действия или суждения на основе стереотипов более автоматизированы, больше зависимы от общепринятых образцов. Но мы едва ли имеем дело с принципиально новым психическим явлением. В известном смысле, предрасположенность когнитивного подхода рассматривать все познавательные процессы как содержащие определенный уровень стереотипизированности одновременно и облегчает, и осложняет изучение стереотипов.

Воспользовавшись аналогией со схемами, несложно выявить функции политических стереотипов. С когнитивной точки зрения они направляют процесс переработки социально-политической информации. Поскольку стереотипы связаны с памятью и содержат ожидания того, как будут разворачиваться определенные политические события и процессы, воздействие стереотипов проявляется во всех частных звеньях информационного процесса: они определяют внимание, интерпретацию, воспоминания и умозаключения[9].

Сложности наступают в процессе уточнения деталей. Например, до сих пор неясно, как в процессе оценки политического объекта происходит сочетание непосредственных реакций на него и реакций, обусловленных прошлым опытом, то есть более стереотипизированных и автоматических. Полученные эмпирические данные часто фиксируют прямо противоположные явления. Так, хотя гипотеза о том, что в связи с неспособностью переработать большие объемы политической информации человек часто оперирует готовыми когнитивными схемами, не утрачивает своей популярности, однако она уже не рассматривается как универсальная объяснительная модель. Например, исследования электорального поведения показывают что, отвечая в разное время на сходные вопросы различных социологических служб, люди высказывают различное мнение по их поводу. Это позволяет сделать вывод, что человек реагирует на политическую информацию скорее спонтанно, нежели в соответствии с прошлым опытом[10]. Наблюдающийся в последнее десятилетие рост интереса политических психологов к непосредственным реакциям, вероятно, прояснит то, в какой пропорции стереотипные и непосредственные реакции участвуют в образовании политических представлений. Однако на сегодняшний момент этот вопрос остается открытым.

Стереотип как элемент категоризации

Особенности информационной политической среды принуждают человека не только включать механизмы памяти, но и вырабатывать особые когнитивные стратегии для преодоления ее сложности. Одной из таких стратегий является категоризация. Категоризация – это способ упорядочивать окружающую действительность, при использовании которого различные люди, объекты и события относятся к единой категории так, словно они похожи или равнозначны[11].

Проще говоря, люди редко воспринимают других людей (особенно если между ними отсутствуют личные контакты) или социально-политические события как нечто уникальное. В большинстве случаев у них нет для этого ни времени, ни познавательных возможностей. Поэтому они упрощают, обобщают информацию о реальных объектах, что приводит, например, к восприятию людей как представителей какой-либо профессиональной группы, национальности, политической партии, то есть в качестве элемента некоего однородного множества. При этом всем такого рода элементам приписывается сравнительно небольшое число свойств, а их индивидуальные особенности ускользают от внимания наблюдателя. Политическая реальность изобилует примерами подобных категорий. Когда мы говорим «политики, чиновники, депутаты и т.д.», констатируя какое-либо общее для них качество или образ действия, мы фактически используем такую категорию. Кроме того, категоризация лежит в основе восприятия партийной принадлежности, когда избиратель воспринимает различных политиков сквозь призму стереотипных образов «коммуниста», «демократа», «государственника», «сторонника партии власти» или «оппозиции» и т.п. Во время избирательных компаний этот механизм во многом определяет выбор граждан, поскольку наша оценка предвыборных заявлений политиков во многом зависит, например, от того, рассматриваем ли мы того или иного из них как представителя власти или оппозиции.

Разумеется, категоризация – это познавательный процесс, типичный не только для образования стереотипов. Принято различать процесс биологической и социальной категоризации. В первом случае происходит формирование категорий, обобщающих физические и биологические объекты, например, птицы, деревья, горы. Во втором случае формируются социальные категории, отражающие свойства людей. Существует мнение, что биологическая, а частично и социальная категоризация протекают практически автоматически. Человек едва ли отдает себе отчет в том, что, выделяя у птиц такое общее свойство, как пение, он игнорирует при этом индивидуальные свойства отдельно взятой пичуги. Но, сталкиваясь на улице с незнакомыми людьми, он также не задумываясь отмечает их пол, возраст, расовую и национальную принадлежность, что и означает запуск механизма категоризации.

Предположительно, простейшие формы категоризации являются неотъемлемым свойством человеческого мышления, а навыки относить разнообразные объекты к единой категории на основе наличия у них одного или более общих свойств формируются в раннем детстве. Однако имеется существенное различие между когнитивными процессами, направленными на физические и на политические объекты. Проблема в том, что социально-политическая действительность отличается большей неопределенностью, чем физическая среда. Социальные объекты не имеют столь явно очерченных границ, столь явно выраженных свойств, как физические или биологические объекты. Кроме того, социальная категоризация не представляет собой механическую классификацию объектов окружающей действительности. Обычно на протекание этого процесса влияют социальные и политические ценности индивида. При социальной категоризации от человека требуется большая эмоциональная включенность, поскольку социально-политические объекты напрямую затрагивают его жизненные интересы. Поэтому, если человек и может сформировать более или менее адекватную картину физической действительности, то формируемые им представления о политической реальности гораздо чаще грешат против истины.

Впервые категоризация начала рассматриваться в качестве основы для образования стереотипов еще в 1954 году Г. Олпортом, но он заметно преуменьшил ее значение, сосредоточив внимание на бессознательной агрессии, которая, по его мнению, являлась реальной причиной образования стереотипов. Поэтому изучение связей между категоризацией и стереотипами было отсрочено на несколько десятилетий и возобновилось лишь в 70-х года ХХ века благодаря усилиям Г. Тэджфела и ряда других когнитивных психологов. /…/

Тэджфел связывал процесс образования стереотипов с категоризацией, рассматривая стереотип как разновидность категории. В рамках его концепции формирование стереотипов не связано с какими-либо когнитивными процессами, принципиально отличными от процессов, образующих другие иные менее упрощенные и менее обобщенные представления. Превращение политической категории в стереотип зависит от индивидуальных когнитивных особенностей людей, от степени вовлеченности в решение тех или иных политических вопросов, от политических ценностей.

Теория Тэджфела, подкрепленная рядом более поздних исследований, позволяет выделить ряд когнитивных механизмов, объясняющих принципы образования и функционирования политических стереотипов. Так, в процессе образования категорий происходит преувеличение сходства объектов, относимых к одной категории и преувеличение различий между объектами, попадающими в разные категории. Другими словами, стереотипы отображают политические объекты, например, партии, государственные структуры и т.п., состоящие из различных людей и выполняющие различные функции, более однородными, чем они есть на самого деле. Подобную особенность стереотипов легко обнаружить, например, в стереотипных представлениях о коммунистах, распространенных среди электората, поддерживающего их политических противников. Сторонники коммунистической идеологии часто описываются в качестве людией с низким уровнем образования, принадлежащих к старшим возрастным группам и испытывающих материальные затруднения[12]. Конечно, нельзя отрицать, что электорат КПРФ обладает подобными свойствами, однако реальность более разнообразна. И к слову сказать, люди старше 55 лет и имеющие незаконченное среднее образование составляют лишь половину сторонников коммунистической партии[13].

Эффект преувеличения подобия между отдельными политическими объектами, относимыми к одной категории, называется иллюзорной корреляцией. Как утверждает основоположник данной концепции Д. Гамильтон, иллюзорная корреляция связана с тем, что отдельные события, объекты или процессы воспринимаются людьми как идентичные, тогда как в реальности они либо не совпадают полностью, либо сходны в значительно меньшей степени, чем кажется наблюдателям[14]. Подобный эффект возникает в связи с тем, что человек чаще слышит об отдельных свойствах объекта, некоторые события оказываются более яркими и запоминающимися, чем другие. Поэтому, сталкиваясь с каким-либо новым и неизвестным объектом, человек часто преувеличивает их подобие и производит оценку или судит о них по аналогии с уже имеющейся информацией[15].

Категоризация может приводить и к обратному эффекту, потому что политические объекты, подпадающие под различные категории или стереотипы, воспринимаются более отличными, чем на самом деле, поскольку на этот раз от внимания наблюдателя ускользают те качества, которые указывают на их сходство. В политической жизни легко обнаруживаются примеры подобного эффекта категоризации. Например, сторонники политических деятелей, отстаивающих различные позиции, часто преувеличивают их антагонизм и непримиримость. В соответствии с данными Центра политических технологий, подобная ситуация наблюдалась в 1996 году среди прокоммунистически настроенных респондентов, когда их просили определить политическую позицию Г. Зюганова. Опрошенные не замечали, что позиция лидера коммунистической партии в то время тяготела не столько к коммунистической, сколько к социал-демократической идеологии. Наоборот, респонденты, заявлявшие о своих симпатиях к демократам, без труда распознавали эту особенность позиции коммунистического лидера[16].

Подобно теории схем, теория категоризации подчеркивает значение одного из свойств стереотипов. «Картинки в голове» направляют наше восприятие и интерпретацию информации. В первом случае стереотипы делают это за счет быстрого извлечения информации из памяти, во втором - за счет механизмов преувеличения и преуменьшения сходства объектов. Но поскольку процесс категоризации также основывается на механизмах памяти, то обе теории следует рассматривать как дополняющие друг друга. /…/

Динамика политических стереотипов

…Устойчивость стереотипов во многом обусловлена устойчивостью общества, неизменностью традиций, однообразием и повторяемостью житейских ситуаций. Вероятно, в старину, живя вне основных информационных потоков своего времени, простой человек мог счастливо окончить свой век, так и не узнав, что его понимание действительности шаблонно и существует немало других способов взглянуть на привычный порядок вещей. В век политических потрясений и информационных войн люди лишены подобной роскоши. Они неплохо информированы о политическом, социальном, культурном разнообразии современного мира. А «неизменность перемен», ставшая неотъемлемой чертой жизни современного человека, парадоксальным образом ставит перед исследователем политического мышления два взаимоисключающих вопроса: 1) почему политические представления людей быстро и, на первый взгляд, стихийно изменяются; 2) почему они изменяются недостаточно быстро, чтобы адекватно отражать изменения в политической сфере?

Таким образом, под устойчивостью политических стереотипов следует, понимать не абсолютную неизменность политических представлений, а определенные закономерности изменения, отличающие политические стереотипы от сиюминутных мнений и впечатлений. Правда, по большей части подобные закономерности обусловлены не психическими, а социально-политическими факторами, что ограничивает применение когнитивных моделей для объяснения, почему в разное время в общественном мнении господствует различное понимание политической действительности. К сожалению, подобным недостатком страдает большинство попыток анализировать политические феномены только на основе психической организации человека. Ведь, коль скоро взгляды, эмоции и отношение к миру человека формируются во взаимодействии с другими людьми, то для понимания того, почему его образ мысли претерпевает изменения, следует учитывать и внешние факторы, которые задаются политической сферой. Тем не менее, когнитивные модели полезны для понимания психической стороны динамики общественного мнения. Одной из таких моделей является теория когнитивного диссонанса Л. Фестингера. Разработанная несколько десятилетий назад, она до сих пор остается популярной в политической психологии.

Ее исходное положение: любой человек стремится к сохранению внутренней гармонии, а его воззрения объединены в систему, отличающуюся согласованностью входящих в нее элементов[17]. Поэтому в случаях возникновения в ней противоречий, человек испытывает психологический дискомфорт, который Фестингер называет диссонансом. Хотя обычно человек избегает подобной несогласованности знаний, а, испытывая связанный с ней дискомфорт, всячески стремится уменьшить его степень, тем не менее, подчеркивает Фестингер, противоречивость в убеждениях людей наблюдается довольно часто. Например, сознавая вред курения, человек продолжает курить, или, полностью отдавая отчет в неизбежности наказания, совершает преступление.

Похожие примеры можно найти и в политическом поведении. Судя по опросам общественного мнения, многие россияне воспринимают современных российских политиков как людей, не отличающихся политической чистоплотностью, а выборы как своеобразную игру государства с народом, в которой победа зависит не от достоинств игроков, а от их ловкости и которая ничего не меняет в жизни простых граждан. Однако подобные знания отнюдь не препятствуют россиянам относиться к участию в выборах как к своему гражданскому долгу. Думается, мы не будем так уж далеки от истины, если предположим, что для многих граждан России участие в выборах должно быть связано с когнитивным диссонансом. Тогда правомерен вопрос, что помогает людям избегать чувства дискомфорта при подобной несогласованности их убеждений?

Фестингер разработал модель для объяснения этого. Основные положения его теории сводятся к следующему.

1 Между знаниями, под которыми Фестингер понимает любые убеждения, ценности, мнения или чувства людей, возможны два вида отношений: релевантные и нерелевантные. Это означает, что одни знания соотносимы, а другие несоотносимы друг с другом. Например, формулируя мнение о каком-либо политическом событии в России, человек не обязательно воспримет информацию о политическом процессе во Франции. Вероятно, он просто не увидит ее связи с российской политической жизнью. Правда, Фестингер признает, что для выявления нерелевантности двух элементов знания необходим тщательный анализ представлений и когнитивных процессов конкретного индивида.

2 Отношения согласованности и несогласованности, то есть консонанса и диссонанса, возникают лишь между релевантными знаниями. Но в каких случаях возможен когнитивный диссонанс? По мнению Фестингера, когнитивный диссонанс возникает в случае:

a) Если имеется логическая несовместимость, то есть человек разделяет два принципиально различных убеждения. Как в приведенном выше примере об отношении к выборам, россиянин знает, что выборы – не более чем театрализированное представление, но принимает в них участие.

b) Если к нему подталкивают культурные обычаи. Имеется в виду, что культура, социум и политическая система определяют, какие именно элементы могут восприниматься диссонансными, а какие нет. Например, политические традиции и культура влияют на то, какие поступки и слова политического кандидата воспринимаются как противоречащие нормам и традициям политического поведения и, следовательно, приводят к когнитивному диссонансу у его сторонников.

c) Если конкретное мнение или решение противоречат более общему представлению, в состав которого они входит. Например, когда человек, считающий себя демократом, поддерживает отмену свободы слова.

d) Если налицо прошлый опыт, противоречащий принимаемому решению. Например, зная из опыта, что участие в политической акции не приведет к желаемым результатам, человек все равно в ней участвует.

3 Диссонанс между элементами знания имеет различную интенсивность. При этом степень диссонанса между убеждениями напрямую зависит от роли, которую они играют в мировоззрении индивида. Очевидно, что несоответствие между фактами, которые не представляют интереса для человека, не вызывает серьезного психического дискомфорта. Когда степень диссонанса достигает максимального значения, наименее важный элемент изменяется, тем самым уменьшая диссонанс[18].

4 Наличие диссонанса порождает у человека стремление снизить его, а интенсивность этого стремления зависит от уровня диссонанса. Для уменьшения чувства дискомфорта человек может использовать различные стратегии:

a) Он может изменить собственное поведение, вследствие чего изменятся и его взгляды. Заметим, что в рамках теории когнитивного диссонанса изменение поведения и изменение представлений – два взаимообусловленных процесса.

b) Не желая меняться сам, человек пытается изменить окружающий мир. Фестингер обозначает этот процесс как изменение когнитивных элементов окружения. Например, находясь в состоянии когнитивного диссонанса, человек может найти людей, которые будут поддерживать его новое мнение. Или он может изменить привычный способ получения информации, начать читать другие газеты, смотреть другие телепередачи.

c) Человек может уменьшить диссонанс, добавляя новые элементы к существующим знаниям. Вспомним, приведенный пример с противоречивым отношением к выборам, связанным с утверждением: «политики – люди нечистоплотные» - и осознанием своего гражданского долга участвовать в выборах. Чтобы снизить чувство дискомфорта, человек может добавить новый когнитивный элемент – например, политические силы, которые фальсифицируют результаты выборов, приводя к власти лишь непорядочных людей. Таким образом, человек может продолжать негативно оценивать политику и политиков в целом, но при этом участвовать в голосовании.

Фестингер неоднократно подчеркивает, что при каждой из стратегий человек сталкивается со сложностями. Изменение собственных взглядов может быть связано с еще большим диссонансом. Человек часто не в силах изменить свое окружение. А выработка новых элементов знания, способных уравновесить имеющиеся противоречия, - длительный и сложный процесс. Но в любом случае он должен взаимодействовать с информацией, что также протекает по-разному у разных людей. Некоторые люди склонны к активному поиску новой информации, подтверждающей правильность принятого решения. Но часто наблюдается и противоположный эффект. Человек избегает информации, способной вызвать состояние диссонанса. А если это невозможно – ведь политическая информация может быть слишком широко распространена, – человек воспринимает ее неадекватно. Возможно исходное неправильное понимание информации, которая интерпретируется на основе уже имеющихся когнитивных схем. В другом случае изначально правильное понимание информации устраняется путем замысловатых рассуждений, в процессе которых теряется изначальный смысл сообщения. И, наконец, информационное сообщение воспринимается как недостоверное[19].

По-видимому, подобные случаи неадекватного восприятия информации способны пролить свет на причины устойчивости многих политических стереотипов, продолжающих сохраняться, даже когда они вступают в противоречие с политической действительностью, и на механизмы их изменения. Разумеется, теория когнитивного диссонанса не дает исчерпывающего объяснения всем стереотипным эффектам. В основном эта модель описывает динамику информационного компонента стереотипов безотносительно к тому, какие эмоции они вызывают. Хотя утверждение Фестингера о зависимости степени диссонанса от значимости элементов знаний не вызывает сомнений, остается неясным, каким образом следует выявлять эту зависимость. В деле изучения политических стереотипов его теория страдает теми же недостатками, что и когнитивный подход в целом, основывающийся на трактовке стереотипа как когнитивной структуры. Такое понимание имеет преимущества для описания распространенности стереотипов, но для объяснения причин устойчивости и изменчивости политических стереотипов необходимо учитывать их эмоциональный фон и связь с мировоззрением человека. Кроме того, теория когнитивного диссонанса не объясняет, почему возникают столь различные стили мышления и взаимодействия с информацией. К сожалению, для когнитивной психологии и политико-психологических исследований, основывающихся на когнитивном подходе, эти вопросы до сих пор остаются открытыми.

Социальный когнитивизм: роль социума в функционировании стереотипов.

Когнитивные психологи описывают мышление как процесс переработки информации, что позволяет связать внутренние ментальные процессы с информационными процессами, разворачивающимися в обществе. Действительно, человек существо социальное, активно общающееся и взаимодействующее с другими людьми, а его представления об окружающем мире складываются в процессе подобного общения. /…/

Очевидно, что при объяснении механизмов формирования и функционирования стереотипов также необходимо учитывать влияние социума. Но в таком случае, какие факторы следует учитывать? К сожалению, несмотря на то, что с момента публикации «Общественного мнения» У. Липпмана неоднократно предпринимались попытки выявить взаимосвязь стереотипов с социально-политическими процессами, до сих пор не удалось создать единую теорию, описывающую механизмы влияния социума на формирование, функционирование и содержание политических стереотипов. Поэтому полезно обратиться к ряду ранних концепций стереотипа, объясняющих их происхождение социальным влиянием. Правда, эти концепции не описывают формирование стереотипов в терминах информационного процесса, тем не менее они могут быть полезны, поскольку позволяют выявить то, какие факторы влияют на индивидуальные особенности переработки информации.

Поскольку благодаря традиции, заложенной еще У. Липпманом, стереотипы часто описываются как представления о социально-профессиональных группах, то первые попытки выявить их социальное содержание, были сделаны именно в этом направлении. Так, Б.Д. Кампбелл связывает возникновение и устойчивость стереотипов с наличием конфликта между различными социальным группами по поводу распределения материальных ресурсов[20]. В рамках его концепции, люди наблюдают за представителями других социальных групп, за их нравами, обычаями, которые могут существенно отличаться от их собственных. И так как подобные наблюдения сочетаются с осознанием конфликта интересов, то люди формируют и сохраняют негативные стереотипы о «чужаках» и позитивные образы членов собственной группы.

Более сложная модель, связывающая образование стереотипов с наличием в обществе некоторого конфликта интересов и получившая название теории социальной идентичности, была предложена Г. Тэджфелом. Ее основные положения заключаются в следующем:

1 Отмечая взаимосвязь между процессом образования стереотипов и процессом социальной категоризации, Тэджфел подчеркивает, что большинство социальных категорий задаются человеку той культурной средой, в которой он живет. По его мнению, «социальная категоризация - это способ, посредством которого культура идентифицирует сходство и различие между людьми и группами – это фундамент, на котором основывается социальное общение… Это - центр социальной жизни, и, будучи таковыми, категоризации подвержены воздействию и искажению со стороны богатых и разнообразных культур, в которых они возникают»[21].

2 Тэджфел дополняет конфликт за обладание материальными ресурсами, на которых основывалась концепция Кэмпбелла, конфликтом по поводу моральных ресурсов, скажем, статуса и престижа, что заметно расширяет рамки применения концепции.

3 Рассматривая процесс образования стереотипов в качестве естественного механизма человеческого мышления, Тэджфел, тем не менее, много внимания уделял «ошибкам мышления», которые возникают при восприятии и интерпретации социально-политических процессов и событий. Например, человек склонен приписывать собственный успех своим заслугам, а в неудачах винить обстоятельства. При оценке же деятельности другого человека все происходит прямо противоположным образом: его успех приписывается благоприятным обстоятельствам, а неудачи – личным недостаткам. В психологии подобный процесс называется фундаментальной ошибкой атрибуции. Тэджфел предположил, что этот механизм лежит в основе восприятия человеком перемещения представителей других социальных групп по социальной иерархии. Таким образом, в основе процесса образования стереотипов лежит не только реальный межгрупповой антагонизм, но и неверные впечатления представителей одной социальной группы, что у «других» постоянно имеются более выгодные условия для деятельности.

4 Согласно Тэджфелу, самовосприятие и самооценка человека зависит от его принадлежности к какой-либо социальной группе. Понижение или повышение статуса социальной группы неизменно сказывается на самооценке всех ее членов. Таким образом, позитивные стереотипы своей и негативные стереотипы чужых групп поддерживают чувство самоудовлетворения человека. /…/

Хотя может сложиться впечатление, что теория социальной идентичности описывает явления, слишком далекие от интересов политической психологии, на самом деле подобное впечатление обманчиво. Теория Г. Тэджфела широко применяется в политической психологии, например, для объяснения той роли, которую в жизни человека играет членство в партии, как оно сказывается на его политических представлениях[22]. /…/

Существуют и более сложные механизмы социального воздействия, которые обусловливают разную степень распространения политических стереотипов в различных слоях населения. Б. Бернстайн в работе «Класс, код и контроль» выдвигает любопытную гипотезу о существовании зависимости между стилем мышления, речью и социальным положением человека. Так, в ходе общения с детьми родители из различных слоев общества используют различные принципы построения речи, которые ученый назвал речевыми кодами. Например, представители среднего класса чаще объясняют ребенку, почему он должен что-либо сделать, тогда как родители из рабочего класса предпочитают давать указания. Различие речи родителей приводит к формированию у детей разных стилей мышления: более абстрактного у детей из среднего класса и более конкретного у детей рабочих. Попадая в школу, ребенок из рабочей семьи в отличие от сверстников из среднего класса оказывается менее подготовленным к восприятию речи учителя, которая отличается высокой степенью абстрактности. Он хуже учится, получает поверхностное образование, не может сделать карьеру и, в итоге, возвращается в среду малообеспеченных, плохо образованных людей, к числу которых принадлежали его родители. /…/

Хотя «Класс, код и контроль» непосредственно не говорит о политических стереотипах, в ней содержится ряд гипотез о возможной связи между социальным слоем, воспитанием, речью, стилем мышления и предрасположенностью к мышлению стереотипами. Разумеется, подобные гипотезы следует принимать к сведенью с должной осторожностью и не обобщать их на все случаи без исключения. Ведь, несмотря на то, что с точки зрения когнитивного подхода все представления в какой-то мере стереотипны, очевидно, что люди различаются в зависимости от того, насколько легко и быстро они способны признать ошибочность своих убеждений, изменить мнение и усомниться в верности слов общепризнанного авторитета. Поэтому склонность человека принимать решения и формулировать мнение по политическим вопросам на основе уже готовых «картинок в голове», или, наоборот, самостоятельно продумывать свою позицию во многом зависит и от его познавательных способностей, и от культурного уровня, позволяющего человеку полноценно использовать имеющиеся у него возможности получения информации. Таким образом, задаваясь вопросом о том, что такое политические стереотипы, как они возникают и почему становятся общепринятыми, мы неизбежно подходим к вопросу о том, почему разные люди мыслят по-разному, почему одни более открыты к восприятию новой информации, чем другие, и что вызывает подобные различия? Основываясь на гипотезе о социальной обусловленности языка, Бернстайн предполагает, что мышление зависит от социального положения людей. Возможно, он преувеличивает значение подобной зависимости и склонность к стереотипному мышлению не выводится напрямую из социального бытия людей. Тем не менее, для дальнейшего изучения политических стереотипов представляет интерес выявление взаимосвязей между ними и прочими психическими особенностями личности, что делает исследование стилей мышления перспективной областью политико-психологического анализа, а работу Б. Бернстайна - полезным подспорьем в этом направлении.