Русская классическая философия XIX века

Глава I

«ФИЛОСОФСКОЕ ПРОБУЖДЕНИЕ» В РОССИИ В 30-40-е гг. XIX в.

Характеристика 30-х гг. XX в. как времени «философского пробуж­дения» в России принадлежит известному исследователю истории мысли Г. Флоровскому¹. Рубежом в развитии самостоятельной отече­ственной философии считали время конца 20—30-х гг. Н. Бердяев и В. Зеньковский². И.О. Лосский начинает свою «Историю русской фи­лософии»³ непосредственно с отмеченного времени. Факт резкого воз­растания интереса к философии и интенсификации философских ис­каний засвидетельствован и современниками «философского пробуж­дения». «Слово «философия» имело тогда в себе что-то магическое», -отмечал И. Киреевский, активный участник философских исканий и дискуссий того времени. Конец 20-х, 30-е и 40-е гг. отмечены появле­нием целого ряда крупнейших философских имен, возникновением многочисленных объединений и кружков, в которых оживленно об­суждаются философские темы.

Среди тех, чьи имена связаны со временем философского пробуж­дения, — И. Киреевский (1806-1856), А. Хомяков (1804-1860), К. Ак­саков (1817-1860), Ю. Самарин (1819-1876), П. Чаадаев (1794-1856), Н. Станкевич (1813-1840), В. Белинский (1811-1848), А. Герцен (1812-1870) и др.

Сторонники концепции «философского пробуждения» (к ним можно отнести таких авторов, как Н.А. Бердяев, В.В. Зеньковский, И.О. Лосский, Г.В. Флоровский и др.) считают, что до отмеченного времени философии в собственном смысле в России не было, хотя и не подвергают сомнению высокий уровень духовности русской куль­туры X—XVIII вв. С этой точки зрения в период, предшествующий фи­лософскому пробуждению 30—40-х гг. XIX в. в русской культуре ярко представлены «философские запросы» (В. Зеньковский), которые выра­жались в произведениях духовно-нравственного содержания, в литера­туре, живописи и архитектуре. Иную позицию занимает большая группа специалистов по истории отечественной философии и культуры: М.Н. Громов, Н.С. Козлов¹, А.Ф. Замалеев² и др. С их точки зрения, философия на Руси существует с конца X в. При этом подчеркивается своеобразие отечественной философии средневекового периода, в час­тности то, что она существовала в виде «мудрости». Средневековая «муд­рость» («софия») — целостный культурный феномен, включающий в себя совокупность представлений религиозного, философского, нрав­ственного, эстетически-художественного характера.

Различия между двумя точками зрения в действительности не столь велики: обе они подчеркивают наличие глубокого философского содер­жания в культуре Древней Руси. Вместе с тем концепция «философского пробуждения» делает акцент на том понимании философии, которое подчеркивает рациональность философии как особого способа освое­ния действительности. Искание единства духовной жизни на путях ее рационализации, с этой точки зрения, начинается в России в XVIII в., после петровских реформ и особенно интенсивно — во время правле­ния Екатерины II. Постепенно философия оформляется как самосто­ятельная и специализированная область знания, начинается ее пре­подавание в духовных учебных заведениях и в университетах. Этот процесс сложен и противоречив. Он растягивается на длительное вре­мя, вплоть до последней четверти XIX столетия. В его контексте фор­мируется русская классическая философия.

Понятие «философское пробуждение» точно характеризует значе­ние 30-40-х гг. XIX в. для развития философии в России. Оно подчер­кивает особую духовно-культурную ситуацию эпохи, в которой филосо­фия, наряду с литературой и другими формами культуры, занимает значительное место. Философское пробуждение совпадает по времени с общим подъемом русской культуры и является одной из составных час­тей этого подъема. Интенсификация философских поисков — такое же знамение времени, как и творчество А.С. Пушкина (1799-1837), М.Ю.Лермонтова (1814-1841), Н.В. Гоголя (1809-1852), также как

¹ См.: Флоровский Г. Пути русского богословия. Париж, 1937. С. 234—332.

² См.: Зеньковский В.В. История русской философии. Л., 1991.

³ См.: Лосский И.О. История русской философии. М.,

'См.: Громов М.Н., Козлов И.О. Русская философская мысльX-XVII веков. М.,

1990.

² См.: Замалеев А.Ф. Философская мысль в средневековой Руси. Л., 1987.

17-781

и произведения родоначальника русской классической музыки М.И.Глинки (1804—1857), прежде всего его оперы «Иван Сусанин» (1836) и «Руслан и Людмила» (1842). Общий культурный подъем кос­нулся также и философии, стал стимулом ее развития.

Однако пробуждение, конечно, не равнозначно первому рожде­нию. Философское содержание и философские запросы присутствовали в русской культуре задолго до времени философского пробуждения. Они ярко представлены и в культуре Киево-Новгородской Руси, и Мос­ковской Руси, и России XVIII в. Длительное время философское со­держание существовало в составе целостного культурного комплек­са — русско-византийской духовности (см. следующую главу). Он сло­жился под влиянием православно-греческого наследия, впитал в себя особенности исторического развития России; 30—40-е гг. XIX в. харак­теризуются в этой связи лишь большей по сравнению с пред­шествующими эпохами интенсивностью философских поисков. Важ­ным является и то, что происходит дальнейшее вычленение филосо­фии из общего комплекса культуры. Отчетливо обнаруживаются тенденции к самостоятельности и рациональной обоснованности фило­софского знания.

Вместе с тем пробуждение — это лишь обещание. Оно не предре­шает того, насколько обещание будет исполнено. В дореформенной России (т.е. до 1861 г.) философии, как и культуре в целом, суждено было развиваться под жестким контролем со стороны государства. Пе­риод царствования Николая I (1825-1855) характеризуется усилени­ем вмешательства государства во все сферы жизни общества. И хотя масштаб этого вмешательства далек от того размаха, который продемонстрировали тоталитарные режимы XX в., тем не менее оно сдерживает свободное развитие общественной мысли, в том числе философии. Усиливаются разнообразные запреты на свободное выс­казывание мнений, ужесточается цензура. В ряде случаев роль цензора берет на себя сам царь (как в случае с А. Пушкиным и П. Чаадаевым). В силу неблагоприятных политических условий потенциал философс­кого пробуждения не был реализован в полной мере. Тем не менее его значение исключительно велико. Период 30—40-х гг. оказал свое влия­ние на последующее развитие отечественной философской мысли. В частности, его воздействие весьма ощутимо в творчестве Вл. Соло­вьева — крупнейшего философа России XIX столетия. Заметно оно и в произведениях мыслителей XX в.

В чем сущность и каковы предпосылки философского пробужде­ния? Ближайшая из предпосылок связана с победой в войне с Напо­леоном, а также с огромным значением, которое имело для всеобще­го подъема культуры творчество А.С. Пушкина.

«Два факта начала века предшествуют нарождению русской мыс­ли и русского самосознания — Отечественная война (1812 г.) и явле­ние Пушкина, — отмечает Бердяев. — Отечественная война была бла-

годатным потрясением русского народа, в котором на мгновение рус­ский культурный слой Петровской эпохи и слой народный почувство­вали себя принадлежащими к единой нации. Русский народ в целом почувствовал себя способным к деянию, имеющему освободительное значение для всей Европы. Русская гвардия вернулась из Западной Ев­ропы с большим запасом впечатлений и новыми культурными горизон­тами... Народ, в котором явился всеобъемлющий и чарующий гений Пушкина, мог осознать себя способным к великой культуре... русская культура стала наряду с великими культурами Запада»¹.

Очевидно, что пробуждение в философии не могло осуществить­ся вне общекультурного подъема, как и без всеобщего энтузиазма, вызванного победой над Наполеоном. Однако потребовалось некоторое время, чтобы энтузиазм вылился в формы философских размышлений. Кроме того, философия, конечно, не рождается в одно короткое по историческим меркам мгновение. Предпосылки философского пробуж­дения следует искать во всем предшествующем развитии отечественной культуры и общественной мысли. Эти предпосылки созревали медленно и во многом противоречиво, в силу, прежде всего, сложностей и труд­ностей исторического развития России. Однако без них невозможным было бы не только философское пробуждение, но и все последующее развитие отечественной философии. Особую роль в подготовлении это­го развития сыграл XVIII в. «XVIII век был, конечно, только «проло­гом»... философии в России, — пишет В. Зеньковский. — Однако различ­ные течения, наметившиеся уже в XVIII веке... оказались не случайны­ми, — все они проявились позже— уже в XIX веке — в более зрелой и отчетливой форме»². XVIII столетие, прошедшее под знаком петровских преобразований, характеризуется в первую очередь проникновением в Россию учений западного происхождения, ранее неизвестных русско­му читателю. Особенно популярными становятся Вольтер, Дидро и дру­гие просветители. Активно развиваются контакты в области освоения естественнонаучных и технических достижений Западной Европы. В 1755 г. открывается первый в России Московский университет; еще раньше (1725 г.) — Академия наук. Академия и университет постепенно стано­вятся центрами науки и просвещения, аналогично тому, как давно уже сложилось в западноевропейских странах. Ярким свидетельством плодо­творности усвоения западных идей на российской почве является фигу­ра М.В. Ломоносова, не только ставшего вровень с выдающимися евро­пейскими учеными, но в ряде отношений превзошедшего их. Впрочем, начиная с эпохи Петра I, работа и самих европейских ученых с миро­вым именем в России отнюдь не редкость. В большинстве случаев рус­ские ходят пока в учениках у западноевропейцев, и это естественно: не

¹ Бердяев Н. О характере русской религиозной мысли XIX века//Бердяев о русской философии. Свердловск, 1991. С. 5. ^гЗеньковский В.В. Указ. соч. Т. 1. Ч. 1. С. 120.

пройдя стадии ученичества, невозможно стать мастером. Ученичество, а следовательно, подражательство особенно заметны в области фило­софской и общественно-политической мысли. Усвоение достижений в этой сфере (в отличие, например, от сферы естественных и техни­ческих наук) всегда сопряжено с особыми трудностями. Поэтому не­удивительно, что на первых порах философские и общественные идеи Запада усваиваются в большинстве случаев лишь поверхностно.

Несмотря на естественное поверхностное усвоение плодов западно­европейского просвещения и факт приобщенности к нему лишь не­большой части населения — еще только формирующейся, по преиму­ществу дворянской, интеллигенции, — значение XVIII в. с точки зре­ния результатов интенсификации контактов с Западной Европой следует оценить положительно. Достижения России в этом отношении явились естественным результатом реформ Петра I. Петровские реформы позво­лили преодолеть культурную самоизоляцию России (которая, впрочем, никогда не была абсолютной) — «в Европу прорубить окно», приоб­щиться к общеевропейской культуре и цивилизации.

Вместе с тем, «отдавая должное огромному значению петровских реформ, их исторической необходимости, нельзя в то же время не учитывать и трагических последствий ускоренной «европеизации» Рос­сии»¹. Последствия, о которых идет речь, связаны прежде всего с под­рывом основ традиционной культуры Руси, сложившейся под воздей­ствием византийского наследия. Отнюдь не все в ней было «плохо», отнюдь не все нуждалось в разрушении. Более того, византийское на­следие, особенно в части духовной, представляло собой неоценимое богат­ство. Мы уже имели возможность понять это на примере патристики. Оно легло в основу не только российской, но и западноевропейской цивилизации в присущей для каждой из них особенной форме.

Задача «в Европу прорубить окно», по точному выражению А.С-. Пушкина, отнюдь неравнозначна задаче уподобить себя Европе, отка­заться от всего, что присуще России в качестве особой цивилизации. «Открыть окно» значит наладить контакты и взаимообмен. Очевидно, что последний продуктивен тогда, когда партнеры не тождественны друг другу до неразличимости, а разные. Тогда они представляют ин­терес друг для друга, им есть о чем говорить. Однако Петр I и его единомышленники нередко путали между собой данные две задачи, неоправданно разрушали духовный строй, нравственные и иные цен­ности предшествующей эпохи. Сегодня, по прошествии большого ис­торического времени, легко понять мотив петровской нелюбви к цен­ностям древнего московского уклада. Он, конечно, был связан с ост­ротой и ожесточением борьбы, в которой обе стороны часто вынуждены были прибегать к недозволенным приемам с целью очернить и диск-

редитировать противника. Именно так можно объяснить глумление Петра I над православным духовенством, закрытие множества монас­тырей, традиционно игравших на Руси роль центров духовной культу­ры, ликвидацию патриаршества и полное подчинение церкви госу­дарству. Эти и иные подобного рода мероприятия диктовались вре­менными задачами политической борьбы за реформы, если исключить эпизоды петровского самодурства, на которое порой толкало велико­го преобразователя своеобразие его натуры. Во всяком случае, задача преодоления самоизоляции в стратегической перспективе не предполага­ет уничтожение собственной самобытной культуры или принесения ее в жертву культуре заимствованной. Тот факт, что на практике часто бывает как раз наоборот, не дает оснований к оправданию установки на самоуничижение.

Другим трагическим следствием ускоренной «европеизации» Рос­сии в XVIII в. стал предопределенный этим процессом характер куль­турно образованного слоя российского общества — русской интелли­генции. Как уже отмечалось, он формировался под воздействием повер­хностно усвоенной и непонятой западной культуры. Усваивалось то, что лежало на поверхности, что было модно, о чем, как казалось, много говорили и писали в Западной Европе. Корни европейской культуры, глубоко лежащие в античности, в эпохе святоотеческой литературы и схоластики, в ценностях по преимуществу христианского происхожде­ния, не осознавались и не учитывались. В лучшем случае их воспринима­ли как ушедший в прошлое хлам. Между тем как для самого Запада это было далеко не так. Российский «средний» интеллигент мог мнить себя «европейцем», овладев иностранным языком (порой раньше и лучше, чем русским) и прочитав десяток иностранных книг. Поверхностное усвоение культуры Запада дополнялось полным незнакомством с оте­чественной культурной традицией — элементы последней, впрочем, могли запечатлеваться на неосознанном или полуосознанном уровне. Для интеллигента послепетровской эпохи прошлое Отечества до време­ни Петровской эпохи как бы перестало существовать или представля­лось непроглядной мглой, которую якобы рассеяли лишь Петр I и «про­свещенный» XVIII в. Отсюда возникало то ощущение существования в «безвоздушном пространстве», беспочвенности, о котором так много впоследствии писали отечественные мыслители¹. Положение усугубля­лось тем, что основная масса, — народ, т.е. крестьянство, составлявшее подавляющее большинство населения, продолжало жить, ориентиру­ясь на духовно-культурные образцы православно-византийского проис­хождения. Впрочем, как показала последующая история, глубина уко­рененности ценностей православного происхождения в народе была не столь основательна, как представлялось тем из интеллигентов, кто

¹ Сербиненко В.В. История русской философии XI-XIX веков. М., 1993. С. 28.

'См., прежде всего: Федотов Г.П. Трагедия интеллигенции, сборник «Вехи»

и др.

готов был преодолеть поверхностное западничество, вернуться к ис­токам собственной культуры.

Пропасть между интеллигенцией и народом не могла быть пре­одолена через идеализацию народной жизни. Такая идеализация содер­жала в себе своеобразное «народопоклонство», в котором сам же на­род легко обнаруживал ноты фальши и неискренности. Путь действи­тельного преодоления отрыва интеллигенции от народа лежал, конечно, не через отказ от достижений Запада. Он открывался через органическое соединение древней культуры, ведущей свое начало от Византии, а через нее от античности, с достижениями современной западной культуры. Однако большинству европейски образованных людей России XVIII - начала XIX в. духовные сокровища Византии, древней Клево-Новгородской и Московской Руси оказались просто неизвестны — не говоря уже о том, что они могли бы влиять на миро­воззрение или теоретические построения думающих интеллигентов. Но неизвестное большинству интеллигентов, тем не менее, не исчез­ло, оно жило, продолжало существовать и оказывать воздействие на духовную жизнь России.

Философское пробуждение 30-40-х гг. XIX столетия явилось по­пыткой в рационально-философской форме осмыслить исторический путь России, особенности ее культуры с учетом отечественного и западноев­ропейского опыта, теоретически обобщить формы духовной жизни рус­ского общества. Такова сущность философского пробуждения. «Про­буждению, — писал Г. Флоровский (1893-1979), — всегда предше­ствует более или менее сложная историческая судьба, полный и долгий исторический опыт... — теперь он становится предметом обдумывания и обсуждения. Начинается философская жизнь, как новый модус или новая ступень народного существования... Без длительной и интен­сивной духовной эволюции философское пробуждение XIX в. не было бы возможным. Его предпосылки складывались на всем протяжении предшествующей российской истории»¹.