Мораль и нравственность духовенства

Во времена классического средневековья церковь была той духовной силой, которая сплачивала все социальные группы феодального общества. В Западной Европе IX–XIII вв. духовенство было единственной социальной группой, подготовка которой требовала определенного уровня образования – от элементарного умения читать и писать до богословского, осуществлявшегося в первых европейских университетах. Поскольку с самых ранних времен укрепления римско-католической церкви одним из важнейших обетов, даваемых при пострижении, был целибат (обет безбрачия), будущие церковные деятели набирались в соборные или монастырские школы из разных социальных групп, но, как правило, на более высокие церковные должности попадали вторые, третьи сыновья рыцарей. Князья церкви владели землями и городами, сами отличались роскошью и богатством, ничуть не уступая светским феодалам. Однако иными у них были воспитание и характер служения. Считалось, что будущее духовное лицо должно освоить septem artem liberalis, то есть семь свободных искусств, разделенных на trivium (грамматика, арифметика, риторика) и quadrivium (геометрия, астрономия, музыка, диалектика). Все обучение служило нуждам религиозно-церковной практики: латинская грамматика – для чтения Библии и писания проповедей; риторика – для произнесения проповедей; диалектика, понимаемая как искусство спорить, – для полемики с еретиками; арифметика как религиозная символика чисел, музыка – для церковных песнопений; астрономия как то, что необходимо для исчисления церковных праздников; геометрия оказывалась полезной при строительстве храмов. Разумеется, низшее духовенство – церковные клирики, как правило, оказывались полуграмотными и восполняли недостатки богословских познаний практическим знанием своих прихожан, с детских лет знакомых со сказками, легендами и героическими сказаниями. И, чтобы быть понятым, такой клирик использовал привычные для селян образы.

Началом церковной иерархии со времен раннего Средневековья стал приход. Как указывал А. Я. Гуревич: «в рамках этой низовой, первичной молекулы структуры церкви в значительной мере и сосредоточивалась жизнь народа; во всяком случае, духовная и светская власти добивались того, чтобы приход полностью и до конца вытеснил иные человеческие объединения, церкви не подчиненные. В приходе осуществлялся идеологический и нравственный контроль над местным населением».

Церковь через клириков стремилась противопоставить святого праведника воинственному герою саг, преданий о верном дружиннике и бесстрашном воине. Святой воплощает все христианские моральные достоинства: любовь к ближнему, смирение и всепрощение, бескорыстие и доброту. По словам Гуревича: «…благочестивый облик святого восходил к евангельскому образцу – жизнь святого так или иначе всегда есть подражание Христу… Не меньшее впечатление на массу должна была производить и та сторона личности святого, в которой его святость обретала особенно наглядное и, главное, действенно-активное проявление – его способность творить чудеса…»

Церковь все в большей мере эксплуатирует типичное для суеверного «простеца» чувство страха. Описание загробных мук век от века усиливалось, что, с точки зрения духовенства, оправдывалось усугублявшейся греховностью мирян. Схема основных грехов была предложена в V в. Кассианом (ок. 360–435), а Григорий I Великий (ок. 540–604) пересмотрел и незначительно изменил этот ставший на века канонизированным список: чревоугодие, прелюбодеяние, жадность, гнев, уныние, слабость, тщеславие, гордыня. Самыми тяжкими из смертных грехов считались гордыня и похоть.

Религиозно-нравственные проблемы получали упрощенное толкование в катехизисах, рассчитанных на широкий круг мирян. К их числу относился «Светильник» Гонория Августодунского (ум. в 1152 г.). Пафос «Светильника» заключается в мысли о греховности рода человеческого, «большую часть которого ожидает вечная погибель». Мир «Светильника» мрачен и безрадостен. В нем царят не милосердие и любовь, а мстительная юстиция и непонятный человеку рок.

Бог толкуется как грозный судия: предопределение есть абсолютная воля Бога, скорее, возведенный в абсолют божественный произвол, и страх божий – «нормальное состояние души» правоверного мирянина. С младенческих лет закреплялась в его сознании уверенность в том, что отлученный от церкви, лишенный поддержки Бога, он обречен на гибель и поставлен вне человеческого общества, вне закона, а потому абсолютно беззащитен.

Христианство, устами Иисуса Христа провозгласившее равенство всех людей перед Богом, оставалось и остается одной из форм групповой морали: с одной стороны, «все люди – рабы Божии», будь то кесарь или крестьянин, но с другой – «воздай кесарю кесарево» и «нет власти аще не от Бога». Иначе говоря, освящалась, в принципе, любая социальная иерархия внутри общины «добрых христиан». Вместе с тем, казалось бы, чрезвычайно расширившееся, вобравшее все общество, связанное, спаянное единой верой, христианское «мы»-сознание жестко противостоит «нехристям», людям иной веры. И слова Христа: «Не мир, но меч» освящают деяния крестоносцев, стремившихся освободить гроб Господен от сарацин (мусульман). Еще более нетерпимы адепты христианства к «лжепророкам», к еретикам. Достаточно напомнить филиппики Августина против пелагианства, теоретически обоснованные ссылками на Евангелия и подкрепленные практически первыми кострами, на коих сжигали еретиков, на века предвосхитив дела святейшей инквизиции.

Уставы религиозных орденов, папские установления, монашеские обеты и особенно обеты, даваемые отшельниками, отличаются суровой категоричностью. Однако аскеза, умерщвление плоти, неустанная забота о спасении души, отказ от всего мирского на деле осуществлялись лишь искренне верующими, подобно Франциску Ассизскому, или фанатично преданными католическим догматам, подобно Бернару Клервосскому. Что же до «князей церкви» и рядового монашества и клира, то ни монастырские стены, ни духовный сан не спасали от соблазнов плоти. История папства, исторические хроники Средних веков свидетельствуют о развращенности значительной части духовенства. Целибат (обет безбрачия) оборачивался в действительности совращением прихожанок и превратился в предмет насмешек со стороны мирян. Обет бедности оборачивался симонией (торговлей церковными должностями), а позже продажей индульгенций, против которой восстал Лютер. Милосердие и «милость к падшим» также оборачивались свирепым преследованием еретиков и массовыми убийствами.

Попытки некоторых пап, героические усилия истинных подвижников «подражания Xристy», как правило, оказывались обреченными на неудачу: папа Мартин I был низложен; Франциск Ассизский оказался слишком праведен даже в созданном им самим монастыре и ушел из него. Жесткая католическая ортодоксия отвергала любые попытки сочетать богословие и рационализм. Не случайно Бернар Клервосский одержал победу над Абеляром, а победа Сигера Брабантского в открытом диспуте с Фомой Аквинским завершилась трагической гибелью главы сорбоннских аверроистов.