2015-05-10
613
В эпоху Нового времени происходит второй срыв сакрального статуса власти.
Коперникианский переворот, открытия Г. Галилея, заложившего основы механики, И. Кеплера, изучившего законы движения планет, У. Гарвея, основавшего физиологию и эмбриологию, Б. Паскаля, установившего основной закон гидростатики, X. Гюйгенса, создавшего волновую теорию света, И. Ньютона, разработавшего важнейшие методы высшей математики, основы небесной механики, законы классической механики и закон всемирного тяготения, - все это пошатнуло традиционные религиозные представления о мире и месте в нем человека.
Великие научные открытия той эпохи показали, что не высшие силы, но именно человек, его разум, его сознание, его деятельность
может изменить окружающий мир и самого себя. «Разум человека может все» - вот. пожалуй, главный девиз того исторического периода.
В теоретической сфере можно выделить, по меньшей мере, три направления (три теоретические предпосылки), разрабатывавших концепции десакрализованной власти.
1. Морально-этический вектор, представленный Ж. Боденом. Боден разработал оригинальную теорию абсолютизма, став одним из идеологов становления абсолютной монархии во Франции XVI в. По его мнению, лишь сильная и абсолютная королевская власть может положить конец религиозным войнам и удержать французское общество от распада; государство есть объединение множества семей, возникшее за счет их подчинения политической власти; его главные функции - обеспечение внутреннего мира, справедливости и социальной стабильности, защита от внешних врагов. Важнейший признак политической власти - «суверенитет», т.е. ее постоянный и абсолютный характер. «Но власть, которая называется высшей, должна быть такова, чтобы она держалась не только авторитетом суда, иначе она не является высшей (если речь не идет о том, что какой-либо человек или государь становится бесконтрольными). Более того, человек, наделенный суверенитетом, если это не сделано временно, может вовсе и не занимать официальный пост, но быть государем, выше которого нет суверенитета».[33] Абсолютность власти означает ее независимость от какого-либо иного субъекта политики и его предписаний (законов); однако она не свободна от соблюдения определенных фундаментальных принципов социального бытия - «законов Бога, природы и универсальных человеческих законов», на которых основаны общепризнанные нравственные нормы, институт семьи, неприкосновенность частной собственности, обязанности государства перед подданными, которых оно, например, не может облагать налогами без их согласия. Нарушение этих законов ведет к потере властью своей легитимности. В зависимости от носителя суверенной власти, выделяются три формы правления - монархия, аристократия и демократия (исходя из постулата о неделимости суверенитета, Боден отрицал учение о так называемых смешанных формах правления), из которых наилучшей является монархическая (наследственная монархия) как наиболее полно соответствующая суверенному характеру политической власти и принципу единоначалия, лежащему в основе не только общества, но и мироздания в целом.
2. Утилитаристское направление, репрезентантом которого явился итальянский историк и политический мыслитель эпохи Возрождения Н. Макиавелли. Заслугой Макиавелли стал теоретический «срыв» устоявшейся традиции. Он первый освободил политику от пут теологии, поставив ее на реальную основу - изучение самой действительности. Особенно четко реализм его политической мысли виден в «Государе», имевшем целью дать руководство по созданию сильного централизованного государства, способного противостоять внутренним и внешним врагам. «Поэтому надо хорошо помнить, что, овладевая государством, захватчик должен обдумать все неизбежные жестокости и совершить их сразу, чтобы не пришлось каждый день повторять их и можно было, не прибегая к ним вновь, успокоить людей и привлечь к себе благодеяниями... Дело в том, что обиды следует наносить разом, потому что тогда меньше чувствуешь их в отдельности, и поэтому они меньше озлобляют; напротив, благодеяния надо делать понемногу, чтобы они лучше запечатлелись».[34] О феномене богоданности королевской власти речь не идет. «Итак, князю, чтобы не разорять своих подданных, чтобы иметь возможность себя защищать, не стать бедным и презираемым, не оказаться вынужденным сделаться хищным, следует очень мало считаться с прозвищем скупца, потому что это один из тех пороков, благодаря которым он царствует».[35]
Используются сугубо светские приемы узурпации власти, как-то: захват, подкуп, обман, предательство и так далее. «Вы должны поэтому знать, что бороться можно двояко: один род борьбы — это законы, другой — сила; первый свойствен человеку, второй — зверю. Так как, однако, первого очень часто недостаточно, приходится обращаться ко второму. Следовательно, князю необходимо уметь хорошо владеть природой как зверя, так и человека».[36]
3. Рациональный аспект десакрализации власти. Основателем этого течения вполне можно считать Т. Гоббса, показавшего в «Левиафане», что абсолютным сувереном может быть только государство, но не отдельная личность. Люди, добровольно отчуждая часть своих прав верховному правителю (временно исполняющему эту функцию), доверяют ему миссию охраны мира и благоденствия. Концепция Гоббса, в итоге, сводится к нескольким пунктам:
1. Подданные не могут изменять форму правления. Во-первых, так как народ заключает соглашение, то следует разуметь, что он не обязался каким-либо предыдущим соглашением к чему-нибудь противоречащему данному соглашению. Поэтому подданные монарха не могут без его разрешения свергнуть монархию и вернуться к хаосу разобщенной толпы или перевести свои полномочия с того, кто является их представителем.
2. Верховная власть не может быть потеряна. Во-вторых, так как- право представлять всех участвовавших в соглашении дано тому, кого делают сувереном путем соглашения, заключенного лишь друг с другом, а не сувереном с кем-нибудь из участников, то не может иметь место нарушение соглашения со стороны суверена, и, следовательно, никто из его подданных не может быть освобожден от подданства под предлогом того, что суверен нарушил какие-либо обязательства.
Никто не может, не нарушая справедливости, протестовать против установления суверена, провозглашенного большинством.
Подданные не могут осуждать действия суверена. В-четвертых, так как благодаря указанному установлению каждый подданный является ответственным за все действия и суждения установленного суверена, то отсюда следует, что все, что бы последний ни делал, не может быть неправомерным актом по отношению к кому-либо из его подданных, и он не должен быть кем-либо из них обвинен в несправедливости.
Любой суверен ненаказуем подданным. В-пятых, и как вывод из только что сказанного, ни один человек, облеченный верховной властью, не может быть по праву казнен или как-нибудь иначе наказан кем-либо из своих подданных.
Суверен - судья в вопросах о том, что необходимо для мира и защиты своих подданных.1
Отвергнув средневековые представления о божественном происхождении королевской власти, мыслители эпохи Нового времени выдвинули (продолжая гоббсовскую традицию), теорию «общественного договора», согласно которой, государство возникло на основе добровольного соглашения между людьми, заключенного в глубокой древности, причем это соглашение могло быть расторгнуто в любой момент.
Но парадокс заключается в том, что, отказавшись от феномена богоданности высшей власти, люди не смогли отказаться от обожествления вообще. И пустующую нишу закономерным образом заняло возвышение роли интеллекта, человеческого разума.
Парадигмой Нового времени стала формула «Разум - это власть».
Свое ярко оформленное, теоретически четко выраженное начало «обожествления» научного разума берет в XVI - XVII столетиях у Ф. Бэкона. Т. Гоббса, Р. Декарта. Затем, в XVIII веке, оно будет закреплено в трудах французских просветителей-энциклопедистов (Д. Дидро, П. Гольбаха, К. Гельвеция). Немного позднее - Сен-Симоном и позитивистами.
Казалось, что совсем скоро вся жизнь будет переустроена на сугубо научных, рациональных началах, а в фундаменте человеческого бытия надежными краеугольными камнями станут Свобода. Равенство и Справедливость.
Период капитализма, пришедший на смену эпохи Нового времени, стал ее преемником в развенчании сакрального статуса верховной власти.
Капитализм, как еще одна стадия развития человеческой цивилизации, был сформирован в Европе, распространившись затем по Северной Америке, а впоследствии, вовлек в сферу своих интересов и весь мир.
Ядром капитализма стал капитал (или абстрактно-всеобщая форма богатства), главной задачей которого явилось постоянное воспроизводство самого себя. Каким образом? На основе отчужденного труда рабочих. При этом, люди (рабочие) формально лично независимы, у них нет господ-феодалов, однако реализовать эту независимость они смогли лишь путем продажи своей рабочей силы (физического труда, интеллектуальных способностей и т.д.). Таким образом, товарные отношения стали основой капиталистического общества.
В научной и общественной жизни эпоха капитализма получила разнообразные названия: индустриализм, эра техногенной цивилизации и т.д. Главным элементом этой индустриальной цивилизации стала наука. Один из известнейших представителей социологии М. Вебер. начинает свой знаменитый труд «Протестантская этика и дух капитализма» с положения, что та наука, какой мы ее знаем сегодня, возникает только в Западной Европе, он подчеркивает уникальность и неповторимость места рождения науки. «Только на Западе существует наука на той стадии развития, «значимость» которой мы признаем в настоящее время. Книгопечатание существовало в Китае. Однако печатная литература, то есть литература, рассчитанная только на печать, возможная только с момента появления печатного станка, прежде всего пресса, периодика, возникла на Западе. Всевозможные высшие учебные заведения, в том числе и такие, которые формально напоминают наши университеты и академии, существовали у разных народов (Китай, страны ислама). Но лишь Западу известна рациональная и систематическая, то есть профессиональная, научная деятельность, специалисты-ученые в том специфическом современном смысле, который предполагает их господствующее в данной культуре положение, прежде всего в качестве специалистов-чиновников — опоры современного западного государства и современной западной экономики. В других культурах обнаруживаются лишь начатки этого явления, но нигде не обрело оно столь конститутивного для социального устройства значения, как на Западе».[37]
С приходом техногенной цивилизации открывается новая глава в диалоге человека с природой, обществом и самим собой, мир снова, как это уже было в древних обществах (Индия. Египет), оказывается разделен на два класса людей: обладающих знанием и подвластных знанию. И. Пригожин писал о том, что миром, перед которым не испытываешь благоговения, гораздо легче управлять. «Мы начинаем понимать, каким образом, исходя из химии, можно построить сложные структуры, сложные формы, в том числе и такие, которые способны стать предшественниками живого».[38]
Действительно, какое можно испытывать благоговение к объекту, который раскладывается по полочкам, который распахивается перед окуляром микроскопа; как можно благоговеть перед тем, что можно объяснить, эксплицировать в научных терминах и категориях? Далее Пригожин отмечает: «Мы считаем, что находимся на пути к новому синтезу, новой концепции природы. Возможно, когда-нибудь нам удастся слить воедино западную традицию, придающую первостепенное значение экспериментированию и количественным формулировкам, и такую традицию, как китайская, с ее представлениями о спонтанно изменяющемся самоорганизующемся мире. Древний союз (человека и природы - Е. П.) разрушен до основания. Но мы усматриваем свое предназначение не в том, чтобы оплакивать былое, а в том, чтобы в необычайном разнообразии современных естественных наук попытаться найти путеводную нить, ведущую к какой-то единой картине мира».[39]
Осмелимся сказать, что наука заняла то место, которое раньше принадлежало божественному откровению. Вспомним слова Ф. Бэкона: «Знание - сила» (или. если точнее выразиться, «знание - власть»). Одной из составляющих этой власти и стал авторитет тех, кто владеет знанием.
Таким образом, на одном конце этого маятника оказались ученые, владеющие знанием, ученые, которые стали обладать такой же властью, как, например, жрецы в Древнем Египте, или брахманы в Индии, а на другом - обычные люди, живущие в мире повседневности, для которых теория относительности А. Эйнштейна, квантовая механика Н. Бора, расшифровка Г. Криком структуры ДНК, создание Н. Винером кибернетики и другие научные открытия и достижения, остаются непонятными чудесами и тайнами.
Однако мы глубоко убеждены, что человек нуждался, нуждается и всегда будет нуждаться в некоем стержне. И этот стержень нашелся. Новый бог, которому стали молиться люди - это не камни, не природные явления, не Будда или Иисус Христос. Этим богом стал всемогущий Комфорт. (Кстати, старушку, молящуюся в церкви, я понимаю намного больше, чем современного мещанина. Старушка хотя бы молится Христу, богочеловеку, а мещанин молится комфорту. Да мы сами все это прекрасно понимаем. Квартиру со всеми удобствами...Выше пятого этажа не предлагать...Без лифта не согласен...В десяти минутах ходьбы...Со всеми удобствами...Отдыхать только по путевке...В автобус бегом, чтобы усесться... Батоны попробовать руками - а если вчерашние?...Работу поближе, поспокойнее, повыгоднее. Конечно, комфорт необходим, но не как панацея, его предназначение - служить средством для жизни, а не ее целью, не ее смыслом). Недаром Г. Маркузе начинает свою книгу «Одномерный человек» рассуждением о том, что современная индустриальная цивилизация - это епархия мирной несвободы. «В развитой индустриальной цивилизации царит комфортабельная, покойная, умеренная, демократическая несвобода, свидетельство технического прогресса».[40]
Современный человек, согласно Маркузе живет в мире, где все уже распределено и установлено. Нам навязываются определенные нормы, правила и установки. Мы выбираем социально приемлемую профессию, покупаем товары и услуги, ориентируясь на экран телевизора и даже спутников жизни ищем по тем стандартам, которые кричат со страниц газет и журналов. «В этом обществе (индустриально развитом - Е. П.) аппарат производства тяготеет к тоталитарности в той степени, в которой он определяет не только социально необходимые профессии, умения и установки, но также индивидуальные потребности и устремления. Таким образом, предается забвению противоположность частного и публичного существования, индивидуальных и социальных потребностей. Технология служит установлению новых, более действенных и более приятных форм социального контроля и социального сплачивания».[41]
Наверное, можно сказать, что в обществе развитого капитализма сакральную роль стали играть деньги. Деньги приобрели универсальную способность по мере того, как человек терял в труде свои универсальные способности. Маркс писал, что эта способность денег заключается в их «своднической» роли, в том, что они осуществляют «всеобщее смешение и извращение вещей».
Действительно, товарное производство, в общем-то, безразлично к качеству (а именно: личностным способностям человека, которые всегда индивидуализированы и уникальны). Такое производство превращает людей в меновую стоимость, выраженную в сумме денег, необходимой доля покупки его рабочей силы (его рук или интеллекта). Любого человека в этом виде производства вполне можно заменить на другого (как поменять переменные в алгебраическом уравнении).
И не случайно, видные философы, психологи, социологи поднимают вопрос о массовизации общества.
X. Арендт, Г и Дебор, Э. Канетти, Э. Ласло, А. Менегетти, С. Московичи, В. Райх, М. Хевеши, К. Ясперс занялись данной проблемой, поскольку это реальность нашего времени.
Так, К. Ясперс подметил важную особенность технократического общества, которая заключается в том, что большинство научных достижений и разработок направлены не на развитие науки и человека как представителя Homo sapiens (человека РАЗУМНОГО), но на обывательские интересы потребителей. Приведем лишь несколько высказываний этого мыслителя, которые, на наш взгляд, как нельзя более ясно отражают суть современного технократического общества. «Общим сегодня является не человеческое бытие как всепроникающий дух, а стандартные мысли и лозунги...Массы населения не могут жить без огромного аппарата, в работе которого они участвуют в качестве винтиков...Индивид распадается на функции...Цель человека - занять хорошее место в аппарате».[42]
Важное место среди современных концепций, посвященных взаимодействию массы и власти, занимает теория Э. Канетти.
Ушедший век, бесспорно, стал веком тоталитаризма, масс и манифестации и идеологий. Стремление масс стать скоплением марионеточных кукол в руках вождей, винтиками в Системе - таков итог эволюции человека современной цивилизации. Практически все XX столетие было охвачено паникой, вызванной властью масс и властью над массами. Но уж слишком очевидно сводились заключения о массах и способах манипулирования ими властью к политическим обоснованиям и психологическим объяснениям. Элиас Канетти предлагает оригинальную константу социальности места человека в ней. где массовое и власть, если пользоваться терминологией Николаса Лумана, являются «генерализующими кодами».
По мысли Канетти. само мышление - это мышление выживающего, непрестанно находящегося под угрозой смерти. Избрав в качестве основной стратегии выживания господство, логика такого мышления встраивается в архетипическую дихотомию «господство - подчинение». Господство, как основная стратегия выживания выражается в овладении вещами (в интерпретации Э. Фромма «иметь, но не быть»), в противостоянии миру. Направленность современного мышления состоит в том, чтобы упорядочить и разделить все захваченное им в область своей компетенции. Господство над вещами превращается, таким образом, в превращение вещи в предмет, предмет нашего представления, изготовления, использования и так далее. (Вспомним рассуждения М. Хайдеггера в одноименной работе «Вещь», где таинство вещи обнаруживается в само-стоянии, тогда как предмет предстает в противостоянии.) Канетти использует в качестве примера осуществления власти в языковой практике логику вопросов и ответов. Именно в вопросе он усматривает яркий пример осуществления господства. В социальной практике вопрос достигает своего апогея в ситуации, когда его задает имеющий на это право «сильнейший» (такова тактика допроса, к примеру, в судебном производстве). «Всякий вопрос есть вторжение. Используемый как средство власти, он проникает словно нож в тело спрашиваемого. Ибо с каждым вопросом у спрашивающего возрастает ощущение власти; это поощряет его расспрашивать все дальше и дальше. Отвечающий подчиняется тем больше, чем чаше он поддается вопросам. Свобода личности здесь в значительной мере связана с возможностью защищаться от вопросов. Самая сильная тирания та, что дает право задавать самые сильные вопросы».[43]
Нельзя обойти вниманием и ту область знания, где вопрос имеет первостепенное значение - философию. Вся западная философия, начиная с Сократа, заворожена поиском «несметных» вопросов. Вопросы задаются о существе дела, веши, здесь допросу может подвергнуться само бытие, сознание, вещь как таковая.
Массовое и власть конституируют человеческое существование в различных коммуникациях, где человек, так или иначе, но идентифицируется с чем-то. Практически все социальные теории создаются при помощи универсальных классификаций, а человек в них вводится в абстрактное сообщество («класс» Маркса, или «идеальный тип» Вебера). И обращение к тому, с чем себя самоидентифицирует человек (с обезьяной, Богом, винтиком, машиной) позволяет раскрыть, расшифровать код современного мира. Важнейший момент заключается в том, что эта идентификация имеет не только научно-идейную область локализации (обезьяна как сугубо научный проект дарвинизма, «человек- машина» Ламетри или человек как винтик в Системе). Такую идентификацию также можно назвать тотемической. Современный человек западной цивилизации широко использует тотемические принципы при определении своей идентичности, принимает на себя тотемные характеристики (совсем как австралийский абориген).
При этом нужно сказать, что помимо тотемической идентификации, можно выделить идентификацию, осуществляемую по какому-либо признаку (социальному, религиозному и так далее). Такова, например, масса верующих, идентификация по социальному признаку создает пролетариат или буржуазию.
Понимание массы (в особенности закрытой массы) Канетти отсылает нас к явлению, которое можно обозначить как «Система». Человек в Системе представляет собой мельчайший фрагмент, один из составляющих ее элементов. (В отечественной традиции, к примеру, понятие «Система» употребляется в связи с советской действительностью и бюрократическим аппаратом. Но системой, в общем-то, можно назвать любой замкнутый на себя, самовоспроизводящийся механизм, который независим от желаний своих элементов, с собственными целями, задачами и стратегиями их осуществления.) «Стоит однажды ощутить себя частицей массы, как перестаешь бояться ее прикосновения. Противоположностью открытой массе, которая может расти до бесконечности, которая есть повсюду и именно потому претендует на универсальность, является закрытая масса. Эта отказывается от роста, для нее самое главное устойчивость. Ее примечательная черта наличие границы. Закрытая масса держится стойко. Она создает для себя место, где обособляется; есть как бы предназначенное ей пространство, которое она должна заполнить. Его можно сравнить с сосудом, куда наливается жидкость: известно, сколько жидкости войдет в этот сосуд. Доступ на ее территорию ограничен, туда не попадешь так просто. Границы уважаются. Эти границы могут быть каменными, в виде крепких стен. Может быть установлен особый акт приема, может существовать определенный взнос для входа. Когда пространство оказывается заполнено достаточно плотно, туда никто больше не допускается.
Если какая-то часть желающих осталась за его пределами, в расчет всегда берется лишь плотная масса внутри закрытого пространства, остальные не считаются принадлежащими к ней всерьез».[44]
