Взрыв настоящей бомбы вряд ли вызвал бы подобный эффект, громкие и радостные аплодисменты раздались с одной стороны, с дру-

_г(*й _ пронзительные выкрики, стоны и проклятия. Что же касается

Троцкого, Луначарского, Гиммера и Каца, Зиновьева, то они, как выра­ зился один из моих друзей, "бежали как черт от ладана". Один из них, впрочем, и попытался что-то сказать, но голос его потонул в криках. "Вон отсюда! Прочь!" — раздавалось отовсюду. И вместе со своими сторонниками они покинули зал.

Часа через полтора военная музыка заполнила комнаты и коридоры дворца. Два петроградских вооруженных полка вошли в Думу. Большеви­ки были разбиты, и вновь восторжествовали силы порядка. Толпы были рассеяны, мятежные солдаты разоружены и арестованы. Около двух часов пополуночи я добрался домой, свалился на кровать и мгновенно уснул.

5 — 6 июля 1917 года. Сегодняшние газеты опубликовали до­кументы, из которых следовало, что накануне своего возвращения из-за границы большевистские лидеры получили крупные суммы денег от германского военного руководства. Эта новость вызвала взрыв всеобщего негодования.

— Предатели! Немецкие шпионы! Убийцы!

— Смерть им! Смерть большевикам!

Все это сегодня выкрикивала толпа, которая еще вчера требовала крови большевистских врагов. Общественные настроения круто измени­лись, и сейчас уже необходимо было защищать большевистских лидеров от насилия. Некоторые из них самовольно предпочли арест, дабы попро­шу выжить. Чтобы предотвратить линчевание, Чайковский и я вынуж­дены были сопроводить кронштадтских матросов от Петропавловской крепости на их корабли. Понимая, что их ждет в случае, если они опадут в руки непостоянной толпы, "гордость и слава революции", как ₀р^{ЗВал вс}его лишь несколько дней назад Троцкий, дрожала как

иновый лист под гикание уличной публики, тел жив? Все ли в порядке?" С таким содержанием я получил еграмму от жены, которая находилась в то время в Самаре. Конечно У меня все было в порядке. д_е Сегодня Троцкий, Коллонтай и многие другие были арестованы, ину и Зиновьеву удалось избежать этой участи. Вопрос же теперь д_а§ ^{л так:} что делать впредь? Мы, умеренные, были не кровожадны, и, *ей ^{1 ЛИкви}Дир°вать саму возможность подобных насильственных мяте- ты ^слеДовало бы демонстрировать великую стойкость духа. Сове- °бст ^ли склонны к излишней мягкости, которая при нынешних °ятельствах означала ничего более, как слабость.

Мятеж был подавлен, но ничего не было сделано в плане наказа ораторов и бунтовщиков, а арестованные коммунистические лидеры б ^ вскоре выпущены на свободу.

Мне предложили три поста во Временном правительстве — _Тов^ ща министра внутренних дел, директора русской телеграфной служб** секретаря премьер-министра Керенского. После надлежащих размыт?¹' ний я остановил свой выбор на последнем, хотя и очень сомневалсяч при нынешних условиях смогу оказать большую службу стране. В эт ^Т° смысле, как помощник Керенского, я, пожалуй, смог бы сделать ма^М симум возможного.

Разработка закона о выборах в Учредительное собрание заверши лась. Они должны были стать самыми демократичными выборами допускающими полную и пропорциональную представительность насе' ления. Но, думалось мне, закон этот так же "пойдет" бедной России, как вечерний туалет — лошади.

За несколько дней до того как я вступил в обязанности секретаря Керенского, произошло событие, глубоко потрясшее всех трезвомыслящих русских, причем даже тех, кто годами участвовал в революционном движении. Я имею ввиду ссылку царя Николая II и его семьи в Тобольск в Сибирь. Все это было совершено в большом секрете, хотя за несколько дней до этого мой старый друг и коллега г-н Панкратов в редакции "Воли народа" сообщил мне, что он назначен шефом императорского эскорта царской ссылки. Панкратов был старым революционером и двадцать лет своей жизни провел в тюремном заключении в Шлиссельбурге. Несмотря на все это, он был гуманист, не хранил в себе злобы ни к царю, ни к старому режиму. Вот почему я был рад, что именно он был выбран для этого дела, и был совершенно уверен, что Панкратов сделает все возможное, чтобы императорская семья чувствовала себя комфортно даже под стражей. Мотивация этого наказания была не злонамеренной. Напротив, я знал, что Керенский ратовал за высылку царской семьи в Англию. Его планы были разрушены лишь потому, что Советы не дали своего согласия на это. По сути, экстремисты были ответственны за плохие условия царского заключе­ния в царскосельском дворце. Их нахождение там становилось небезопас­ным, и, продлись июльский бунт еще несколько дней, я уверен, что большевики убили бы их: Совершенно необходимо было выслать семью куда-нибудь, где ее жизнь была бы в большей безопасности и где бы не было стычек с экстремистами по поводу революции. В Тобольске же революци­онные настроения были не столь сильными, а фанатизма не было и подавно; так что под охраной Панкратова попытки террористического убийства были не столь устрашающими. Хотя, если большевики прийдут к власти, как сказал мне Панкратов, одному богу известно, что может произойти.

Новый кризис

Вперемешку с телеграммами, выражавшими преданность правитель­ ству со стороны городов, земств, рабочих и крестьян, поступали и ^теЛ® рафные отчеты о женских стачках, солдатских бунтах и анархистски настроениях среди крестьян. Я прочитывал все эти послания и ^гоТОВ_ве информативные обзоры для Керенского, хотя и зря, поскольку он предпринимал никаких конструктивных действий, занятый вместо ^эГ° обрамлением резолюций для несуществующего правительства. ГосуД У ственные колеса катили страну в пропасть. 26

Наконец, настал день катастрофы, титанического катаклизма- августа с диктаторскими интенциями генерал Корнилов направил ^ мию на Петроград с намерением скинуть правительство и Сове

была версия событий Керенского; мне же корниловские замыслы ^етись менее преступными.

³ Я знал о длительных связях Корнилова и Керенского и что с тех пор, они развалились, корниловская группа стала совершенно враждеб- правительству Керенского, которому, в частности, они вменяли *0Я надвигающийся развал России. Керенский же характеризовал Ь ^нилова и его последователей как предателей родины. Новые силы ганизовывались для отпора большевикам, однако вместо объединения °Р _д общим врагом армия патриотов разделилась на три лагеря, с льшевиков же, конечно, такое положение дел вполне устраивало. П какой иной расстановке сил они могли еще мечтать? Советы были няты лихорадочной деятельностью. Был избран высший комитет два- ^ати двух "для борьбы с контрреволюцией". Я был включен в его ^остав. Характерно, что в него вошли и несколько большевиков, так что мы оказались в ненормальной ситуации сотрудничества с "красными" для оказания сопротивления патриотам. Первое, что потребовали эти члены комитета, — освобождения из тюрем своих большевистских соратников (Троцкого, Коллонтай и других). Вопреки моему отчаян­ному сопротивлению, это требование было удовлетворено.

Большевик Рязанов был одним из самых деятельных членов комите­та: он писал прокламации, выпускал бюллетени. Один из членов комите­та как-то заметил: "Кто бы мог подумать, что Рязанов и Сорокин когда-нибудь будут работать вместе? Лично я нахожу это обнадежива­ющим".

Я же не находил ничего обнадеживающего в этом. Мои мысли были о революции, которая, как и политика, способна совершать самые крутые виражи.

В высший комитет поступала информация о том, что наша пропаган­да возымела успех и внутри корниловских подразделений началось брожение, открыто проявилось нежелание продолжать демарш на Пет­роград. Несколькими часами позже пришли точные известия о том, что внутри корниловской армии начался мятеж. На следующее утро сам генерал Крымов, командующий "контрреволюционными" силами, при­был к Керенскому и после непродолжительного разговора вышел от него и застрелился. Для меня вся корниловская афера виделась трагеди­ей, а его мотивы, также как и его адъютанта Крымова, были абсолютно чистыми и патриотическими. Они были совершенно далеки от контр­революционной идеи.

Теперь триумф большевиков становился делом времени. Правитель- ство, утратившее доверие среди всех несоциалистических сил, повисло на волоске, и его падение было предначертано.

Мне постоянно приходилось видеть жену и друзей страдающими от °лода. Никто не жаловался. Веселыми беседами мы старались позабыть ⁰ пустых желудках. Впрочем, это было своего рода самодисциплиной.

Во всех полках большевики организовали военные комитеты помо- ^ Революции. Все это предвещало новый взрыв. Я приобрел револьвер,

мог ли я выстрелить в кого-либо? Вряд ли. До ^ди тысячами покидали Петроград. В самом деле, почему они ₀ ^ЛЖны были в нем оставаться? Там царил голод, не говоря уже

°громах большевистских толпищ. ^я Пп ^ ^с°ветую тебе уехать, — сказал мне один из моих друзей, кого у Ришел проводить на вокзал, — отправляйся как можно скорей; вот

^^ь, скоро ты не сможешь этого сделать. Поет ^{ИНуть се}**^час Петроград? Я не мог и не должен был так

Пучина

Октябрь—декабрь 1917 года. Наконец, наступил хаос. Большей победили. Все было предельно просто. Временное правительство и т ***** ко что открывшийся-Первый Всероссийский съезд Советов были см°^ЛЬ ны с такой же легкостью, как и царский режим в свое время. Благод^ военным комитетам помощи революции большевики контролиров^* все военные подразделения. Через Петроградский Совет рабочих дел*¹* татов они установили господство над рабочим классом. Солдаты и п ^ роградские рабочие, хорошо вооруженные и моторизованные, захвати/ Зимний дворец, Петропавловскую крепость, железнодорожные вокзаль** телефонные узлы и почты. Для того чтобы разрушить старое правитель ство и создать новое, потребовалось не более двадцати четырех часов

25 октября, несмотря на болезнь, я все же отправился к Зимнему дабы разузнать о последних новостях.

Я' обнаружил дворец, окруженный большевистскими подразделе­ниями. Было бы полной глупостью идти дальше, поэтому я круто развернулся и отправился к Мариинскому дворцу, где располагался республиканский Совет. Там я узнал, что Керенский бежал на линию фронта в поисках военной поддержки. Коновалов с остальными ми­нистрами и губернатором Петрограда Палачинским забаррикадиро­вались в Зимнем, охраняемом женским полком и тремя сотнями во­оруженных кадетов.

— Это — неслыханно! — гремел один из социал-демократов. — Мы должны опротестовать это насилие.

— Что? Вы что же, собираетесь издать новую резолюцию? — поин­тересовался я.

— От лица Советов, республиканского Совета и правительства мы должны обратиться ко всей стране и мировому демократическому сооб­ществу, — выпалил он, парируя мое легкомыслие.

— Что же это, если не новая резолюция? — спросил я, полушутя.

— Мы должны апеллировать к военным силам.

— Каким именно военным силам?

— Но офицеры и казаки все еще преданы нам.

— Те самые, кого недавно революционная демократия именовала контрреволюционерами и реакционерами, — продолжал я настаивать на своем. — Вы что же, забыли ваше отношение к ним, особенно после корниловского фиаско? И после этого вы надеетесь, что они защитят вас? Я же думаю, что, напротив, они будут крайне довольны всем случившимся.

Осажденные министры не были убиты, их лишь загнали в Петропав­ловскую крепость, где томились царские министры. Участь, постигшая женщин, была куда страшнее, чем вообще способно представить наше воображение. Многие были убиты; те же, кого избежала милосердна смерть, были варварски изнасилованы. Они были обесчещены ^CT0J? отвратительным способом, что вскоре скончались в ужасающих ях. Многие из официальных лиц Временного правительства также был*¹ умерщвлены с садистским зверством. _х

У себя в офисе газеты я написал первую статью о захватчика» клеймя позором убийц, насильников, бандитов и грабителей. Стать я подписал своим полным именем вопреки протестам моих РРУ-^ и даже наборщика. "Пускай так останется, — заявил я им, — в лк>'^D случае мы все перед лицом смерти". Примечательно, что статья ла успех, так что пришлось увеличить тираж номера втрое. ДР^у уговаривали меня не ночевать дома, и я решил последовать эт

Я также согласился изменить свою внешность и перестал брить- сО&Тк[ногие поступили так же: бритые стали появляться бородатыми, ⁰одатые — гладко выбритыми.

а Керенский был разбит. Большевики захватили банки, государствен- _й частные, а мой старый приятель Пятаков был назначен _ссаром финансов. С фронта поступали все новые ужасающие *^оМения. Генералиссимус Духонин был убит вместе с сотнями других ^СА^Дперов. Наша армия превратилась в дикую неуправляемую массу, таюшую все на своем пути. Германское вторжение становилось

Неизбежным.

^в Сегодня мои коллега Аргунов, один из основателей партии эсеров, пал "в лапы кота". Организация и публикация газет становились ^П°айнс затруднительными. Вторжения в редакции и типографии стали Пактом рутинной повседневности. Большевистские солдаты рушили _и наборы, и даже типографские станки. Мы вынуждены были Подчиняться и прекращали наши публикации, но многие из них по­ являлись вновь с несколько видоизмененными названиями. "Воля на­рода", запрещенная вчера, сегодня выходила в свет под названием "Воля", затем "Народ", "Желание народа" и т. д. Газета "День" появлялась под заголовками "Утро", "Полдень", "Вечер", "Ночь", "Полночь", "Час ночи", "Два часа ночи". Самое главное было то, что наши газеты продолжали издаваться. Читатель, которому не уда­валось получить газету наутро, получал ее под ночь. Сегодня я едва избежал ареста.

Наше ежедневное меню стало экзотичным, если не сказать покрепче. Хлеба не было, но вчера в одном небольшом магазинчике мы об­наружили несколько банок с консервированными персиками. Вместо хлеба мы приготовили пирог из картофельной кожуры. Все нашли его вполне съедобным. Да здравствует революция, которая стимулирует изобретательность и умеряет человеческий аппетит и желания!

Выборы в Учредительное собрание проходили по всей стране. Они стали своего рода вызовом большевистской революции. Если большеви­ки правы, то они получат большинство голосов на выборах. Очень скоро нам будет известен вердикт России. Конечно же большевики делали все возможное, что было в их силах, дабы блокировать выборы, а "затрав­ленные мыши" делали все, чтобы содействовать им в этом. В течение последней недели я выступил на двенадцати митингах.

Но вот опубликованы результаты выборов, большевики оказались побежденными. Вместе с левыми эсерами они оказались намного позади правого крыла партии, а тем самым — в меньшинстве в Учредительном ^оорании. Совместно со своими товарищами в Вологодской губернии набрал около 90% всех голосов. В прошлую ночь мы организовали мый экстравагантный банкет: каждому было вручено по ломтю хлеба, лсосиски, консервированный персик и чай с сахаром, ясн ^ики ^^ыли Решительным образом побеждены. Однако было

Нал°' ^ЧТ° ^{они не согласятся с} таким вердиктом. Если раньше они Теп ^ЯЛИСЬ У^спешно пройти на выборах в Учредительное собрание, то

^еР^{ь он}и будут препятствовать его открытию. д_еп ^ем временем я продолжал играть в кошки-мышки. Формально все а бол ^аТЫ ^"овались правом неприкосновенности. Но закон — одно, Я б_ь^{Ьшевист}ская практика — другое. Все дороги теперь вели в темницу. ^{уставшим}* возбужденным частью от работы и напряжения, и>ю от голода.

с_обра ^Ноября 1917 года. Официальный день открытия Учредительного ^Чия начинался прекрасной ясной погодой, синим небом, белесым

снегом — благоприятным фоном для громадных плакатов, разве! ных повсюду: "Да здравствует Учредительное собрание, хозяин Росс Тысячи людей, несущих эти транспаранты, приветствовали прел**¹*' вителей высшей власти в стране, истинного гласа русского наг> Когда депутаты приблизились к Таврическому, многотысячная то^51, приветствовала их громкими аплодисментами. Но стоило им д₀"^Па до ворот, как выяснилось, что они заперты и охраняются вооруженны*¹** до зубов латышскими стрелками. ^

Необходимо было что-то предпринять, причем немедля. ВзоК. равшись по железной ограде, я обратился к людям. Тем времен моему примеру последовали другие депутаты. И все же им удалой отпереть врата, и люди бросились к ним, заполняя придворцовы* дворик. Ошеломленные наглостью этого прорыва, латышские стрелки на какой-то миг заколебались. В результате ворота были открыты и мы вошли вовнутрь, за нами плыла толпа граждан. Во дворцовой зале мы начали свое собрание обращением к русскому народу с при­зывом защитить Учредительное собрание. Резолюция гласила, что вопреки всем препонам собрание начнет свою работу 5 января на­ступающего года.

Для подкрепления успеха мы провели митинги на заводах и среди солдат. Тем временем политические лидеры продолжали работу над подготовкой основных декретов, упорядочению процедуры и т. д. Подобного рода собрания, как правило, проводились на моей квартире.

Тень разрушения распространялась над Петроградом. Вся коммер­ческая жизнь замерла. Днем и ночью постоянно раздавались винтовоч­ные залпы. Сумасшествие и грабеж распространялись по городам и се­лам. Армия, как таковая, уже больше не существовала, немцы могли вторгнуться, когда им заблагорассудится.

Наступил последний день уходящего 1917 года. Оглядываясь назад, я не мог избавиться от чувства горечи и разочарования.

На Новый год мы все собрались вместе, лидеры и депутаты от партии социал-революционеров. Глубокая печаль, перемешанная с при­зывами умереть за свободу, отмечала все наши речи. Этот мертвящий энтузиазм достиг своего апогея после выступления моего друга К., в то время когда мы прислушивались к словам известной арии из оперы Мусоргского "Хованщина" ("Спит стрелецкое гнездо").

— Бедная моя Россия уснула в окружении врагов! Ее грабят. Многие годы назад она находилась под игом татаро-монголов, после — тяжело вздыхала под гнетом помещиков. Моя бедная Россия! Кто спасет тебя сейчас от твоих врагов? Кто оградит тебя от невзгод? О, любимая и несчастная Россия!

Эти слова глубоко тронули нас.

— Мы не знаем, кто может спасти тебя. Но какие бы несчастья н предстояли тебе, дорогая моя страна, ты не погибнешь. Восстанешь и пепла великой страной и великой нацией, великой державой мировых держав. И если для этого нужно будет, чтобы мы все погибли, то мы готовы к этому.

Таковы были слова красноречивого К., который закрыл наше нов годнее празднество. ^

Перспективы 1918-го представлялись мрачными, но что бы ни слу лось, я верил в мою страну и ее историческую миссию. _Ql0

Ну вот! Большевистской кошке наконец удалось поймать ^сВ мышь... Я был арестован 2 января 1918 года.

ПРОБЛЕМА СОЦИАЛЬНОГО РАВЕНСТВА

НАЦИОНАЛЬНОСТЬ, НАЦИОНАЛЬНЫЙ ВОПРОС И СОЦИАЛЬНОЕ РАВЕНСТВО

В ряду вопросов, горячо и страстно обсуждаемых теперь, чуть ли не ₀е место принадлежит национальному вопросу и проблемам, свя- пеР* _{с ним} Такой факт неудивителен, но удивительно то, что споря- ^зай нередко едва ли и сами знают, из-за чего они ломают копья... вставьте большинству из них ясно и категорически вопрос: " Что такое °_иоНальность? Каковы ее элементы? В чем ее отличительные призна-?" И вместо ответа вы получите либо молчание, либо нечто вразуми­ тельное, но неверное, либо, наконец, ответ, быть может, и верный, но ^т _ысла которого ни мы, ни сам "отвечатель" понять не в состоянии. Посмотрим, так ли обстоит дело. Начнем с той категории теоретиков национальности, которые говорят, быть может, и верное, но никому не понятное. Что же они понимают под национальностью? А вот что... "Всякое национальное бытие... в своих последних пределах должно мыслиться одним из многочисленных проявлений абсолютного". "Мы должны понимать эту войну не как войну против национального духа нашего противника, а как войну против злого духа, овладевшего наци­ ональным сознанием Германии"и исказившего "метафизическую основу" немецкой национальности. Читатель! Вы понимаете? Я, каюсь, нет. Впрочем, я понимаю одно, что в эти фразы можно всунуть любое содержание: и бога, и сатану. Так пишут философы.

Посмотрим теперь, что говорят те, которые не тонут во фразах и слова которых понять нетрудно. Публицисты, ученые и теоретики этого класса вполне правильно видят в нации или в национальности не метафизический принцип, не какую-то таинственную "вне и сверхразум­ную еущность", а группу или союз людей, обладающих теми или иными признаками, иначе говоря, объединенных той или иной связью. Каковы же, спрашивается, эти признаки?

Рассмотрим бегло выдвигавшиеся принципы:

А). Одним из таких признаков, по мнению многих лиц, является "единство крови", или, иначе, единство расы. Корни этой теории уходят далеко в прошлое.

В наше время нет надобности подробно критиковать это мнение. Оно давно уже опровергнуто. Достаточно сказать, что теория чистых Рас оказалась мифом¹; их нет, как нет, например, и специально немецкой или английской крови. В наше время чистота крови сохраняется разве только на^ конских заводах, выводящих "чистокровных" жеребцов, да хлевах йоркширских свиней, да и там, кажется, не этим "расовым" Ризнаком обусловливается "симпатия" одного коня к другому. В мире с людей указываемый признак единства крови и единства расы как Ритерий национальности решительно не годен. Когда мы говорим:

Пр^ Ж- Фино, например, германская раса с антропологической точки зрения Пеп°^Та^^{ЛЯет смесь} поляков, ободритов, вендов и других славянских племен: ^Насто ^{ЫТНЫе п}РУ^ссаки' оказывается, не имели ничего общего с германцами. Их

^яЩее имя было Белорусе, язык их был похож на литовский" и т. д. ак_Вит^{ОТ же} "втор французскую кровь или расу считает составленной из крови б_И1уп ^HllCB* силуров, иберийцев, басков, васконов, светов, либийцев, сардонов, ^лем^ИНОВ' ^{вандалов}» венедов, гсльветов, поляков, вендов, кимвров, вестготов, Т₀ ж_е^анов' Франков, евреев, сарацинов, этрусков, белгов, пеласгов, аваров и т. д. относится и к любой расе.

"Иванов и Петров — одной национальности", то, конечно, не по что мы исследовали химический состав их крови, установили ч_ео^Т°Му показатели того и другого, изгиб носа, разрез глаз и т. д., а по какй^ПНЬ|^ иным основаниям, ничего общего не имеющим с теорией единства. ^т°

Б). Многие исследователи видят отличительный признак нацио^РаСк1- ности в единстве языка. Люди, говорящие на одном языке, принадл^^ к одной национальности, таково основное положение этого теч^С*^ат Данная теория национальности едва ли не самая популярная и с* ^[125] **' распространенная. Однако от этого она не становится еще истинной^*

Если бы язык был таким решающим признаком, то тех лип таковых немало), которые одинаково хорошо и с детства владе несколькими языками, пришлось бы признать денационализирован»⁰¹ ми, а следовательно, венгры, владеющие и венгерским и немецки ^[126] языками, не могли бы считать себя по национальности венграм^М То же относилось бы и ко всем "многоязычным" лицам и народам Во-вторых, люди, обычно принадлежащие к различным нациям¹, _На пример англичане и американцы, раз они говорят на английском языке, должны были бы составить тогда одну английскую нацию- американской нации, как не обладающей собственным языком, тогда не могло бы быть. И, наконец, туринец, сицилиец и миланец не могли бы принадлежать к одной итальянской нации, так как их говоры весьма далеки друг от друга. В-третьих, если даже и принять этот признак, то мы не избавляемся этим от целого ряда противоречий и сомнений. Первое сомнение гласило бы: насколько расходящимися должны быть языки или наречия, чтобы язык, а соответственно и народ, говорящий на нем, могли быть признанными в качестве самосто­ятельных национальных единиц? Если это расхождение должно быть основным, тогда пришлось бы признать, например, национальностью только славянство и объединить в эту национальность такие группы, как великороссы, малороссы, поляки, сербы, болгары, русины и т. д. Каждый из этих народов в отдельности не мог бы составить национальность, ибо языки их более или менее близки. То же нужно было бы сказать и о французах, итальянцах и румынах как единицах, говорящих на языках родственных. И они порознь тогда не могли бы называться нацией и национальностью, а должны были бы составить одну "романскую" национальность. В итоге мы получаем картину, решительно расходящуюся с обычным пониманием этого термина.

Если же это различие языков должно быть незначительным, то мы попадаем в новую крайность. Почему тогда это различие не уменьшить и вместо русского, польского, украинского языков или наречий не счи­тать таким достаточным различием простое отличие говоров. Логичес­ ких препятствий для этого нет. Тогда вместо русской, польской и укра­инской национальности из одной великорусской народности выкроились бы нижег ородская, ярославская, московская, вологодская и другие ^наи ональности. Термин "язык" — не есть нечто абсолютно определенн и сплошь и рядом подменяется терминами "наречие", а иногда и ^г вор". Как видим, и здесь нет спасения.

Наконец, если бы все дело было в языке, то едва ли можно было ^ говорить о русской национальности или о национальности бельгиис или английской. Поляк, малорос, еврей, черемис, калмык, вотяк, ^^{ ' давании и т. д. в этом случае не могли бы говорить о "рУ^сС

₀тизме", о "русском отечестве", считать себя по национальности 03^тР^й_кИми" и наклеивать на себя значок "России", символизирующий то Р^гггво, к которому они себя относят. То же относится и к Англии или гии, в состав которых входят народы, говорящие на самых различ- ыках. д _между тем в речах и статьях текущего момента говорится ***** но и главным образом не о черемисском, вотяцком или калмыцком _оТИЗМе их национальности, а именно о русской, не о валлонской 0^аТ*ф_Ламандской, а о бельгийской нации и т. д.

^Эти краткие штрихи показывают, что на почве одного языка нельзя

р_0ИТь здание национальности. ^пТо же можно сказать и о всех других признаках, выдвигавшихся той области. Таким признаком не может быть и религия, ибо люди, косящие себя к одной национальности, сплошь и рядом исповедуют °азличную религию, и наоборот, люди, принадлежащие к- одной рели- Р сплошь и рядом являются представителями различных наций. Не Является искомым признаком и общность экономических интересов, так как очень часто (если не всегда) экономические интересы русского рабо­чего меньше противоречат экономическим интересам немецкого проле­тария, чем русского капиталиста. Не могут быть искомыми признаками нации и единство правящей династии или, как указывают многие, " един­ство исторических судеб". Последние весьма изменчивы и текучи. Сегод­ня они объединили в одно целое греков, сербов, болгар и черногорцев против турок, а завтра те же "судьбы" разъединили союзников и сделали их врагами.

Но, может быть, искомым критерием служит единство морали, права и нравов? Увы! Нет! Кому же не известно, что разница между русским крестьянином и русским барином в этом отношении гораздо большая, чем между русским барином и немецким аграрием.

Тогда, быть может, искомый X заключается в единстве мировоззре­ния, в единстве философии? Опять-таки нет. Мировоззрение русских социал-демократов и немецких социалистов или немецких философов и русских философов нередко сходно, а по национальности они относят себя к различным центрам и теперь стоят во враждебных нациях.

Поищем еще другие признаки. Некоторые указывают на единство культуры как на отличительную черту национальности. Но разве это туманное пятно" не состоит как раз из тех элементов, о которых только что шла речь? Выбросьте из "культуры" язык, религию, право, нравст­венность, экономику и т. Д., и от "культуры" останется пустое место.

П Есть еще одна попытка установить понятие и сущность наци­ональности путем подчеркивания психологической природы этого явле­ния. Национальность, говорят сторонники этой теории, — это "осозна- *^{Ые св}оей принадлежности к определенному политическому телу", вызы- аемое различными причинами — религиозными, экономическими, Равовыми, единством языка, исторической традицией и т. д.

Если вдуматься в это определение, то мы видим, что здесь центр _об*ести лежит на психологическом отнесении себя к тому или иному Ществу или группе. Но ясно, что и это определение только ставит, а не _Но ^ает вопрос. К примеру, я, как журналист, отношу себя к определен- ^ У социальному телу — редакции (группа людей), как православный ^ к определенной церкви (тоже группа), как "подданный" России эс_Ки РУ^сскому государству (тоже группа), как говорящий на русском, лаосском, французском и английском языках, я отношу себя ко всем ^Своей*' ^Г0В°РЯЩИМ на них. Во всех случаях у меня налицо "осознание Моей ^пР^инадлежности" к той или иной группе. Которая же из них будет нацией? В отдельности ни одна из этих связей не есть национальная

связь, а, вместе взятые, они противоречат одна другой. Теория ц_е определения, а потому и ее приходится отвергнуть. И она "туманн-^* ясна, не верна". ^а> Не

В итоге, как видим, ни одна из теорий не удовлетворяет и не з_И что такое национальность ^[127] . ^аеЪ,

Но могут спросить'меня, ведь существуют же, например, _Пол не составляющие пока одного государства и тем не менее преде*?* вляющие одно целое. Неужели же это не факт? Неужели еще H\yJ^d~ доказательства? ^

Да, конечно, существуют, отвечу я, но связь, объединяющая их ит. язык, или религия, или общие исторические воспоминания и т. д., то ее одна из вышеуказанных связей, сама по себе, как мы видели' не л^ТЬ статочна для установления и кристаллизации национальности. А во вторых, не следует забывать и того, что какое-нибудь соединение людей может считаться социальным целым, самостоятельной единицей лицц, в том случае, когда это соединение по своим социальным функциям или социальной роли представляет нечто единое, когда его части действуют в одном направлении и преследуют одни цели. Видим ли мы это на примере Польши? Увы! Нет. Кто удовлетворяется одним именем и при­дает ему "магическое" значение, тот может довольствоваться таким пониманием национальности. Сторонник же реалистической социологии едва ли припишет простой общности "имени" свойство и способность обоснования "национальной" группировки людей.

Что же мы имеем в итоге? Довольно странный вывод: в процессе анализа национальность, казавшаяся нам чем-то цельным, какой-то могучей силой, каким-то отчеканенным социальным слитком, эта "наци­ональность " распалась на элементы и исчезла.

Вывод гласит: национальности как единого социального элемента нет, как нет и специально национальной связи. То, что обозначается этим словом, есть просто результат нерасчлененности и неглубокого понимания дела. Если мы назовем плохим ученым того химика, кото­рый сказал бы, что химическим элементом является вода или кусок бутерброда, то такими же плохими социологами являются и все те многочисленные трубадуры — поносители и восхвалители националь­ности, — которыми теперь хоть "пруд пруди". Сознаю, что это утверж­дение смелое, кажущееся парадоксальным, но тем не менее это так.

Чувствую, что читатель все еще сомневается и никак не может согласиться со мной: А "еврейский вопрос"? а "армянский вопрос^ а "украинский вопрос"? а "польский вопрос"? а "инородческий вопрос. Разве все это не проявление той же "национальности" (легкомысленно отрицаемой мною), разве все это не "национальные вопросы", — спро­сят меня и, пожалуй, чего доброго, сделают из сказанного вывод, что раз национальности нет, то нет и национального вопроса, а потому нечего и говорить о правах "каких-то там" евреев, украинцев, поляков и т. Я Во избежание таких "поспешных" выводов я заранее должен ° креститься от них и кратко рассмотреть вопрос и в этой плоскости.

Вместо ответа я снова напомню пример с химиком, считают^ "бутерброд" — химическим элементом. Несомненно, он ошибается, несомненно также, что "бутерброд" — реальная вещь, но вещь сложи

лаюшаяся в анализе на множество элементов. То же и тут. Все эти Р^зС сы несомненно существуют. Но постарайтесь вникнуть в них, и вы ^роП^йтесь, что в них, во-первых, нет никакого "национального" элемен- У^о-вторых, несмотря на общий термин "национальный", прилага- тз,? _ко всем этим вопросам, они в корне различны между собой. еМЬ¹ £_СКИ й вопрос не то, что польский, последний не то, что украинский. _чеМ же разница и в чем суть дела? А вот в чем. Сущность этих вых" д^ России вопросов заключается не в чем ином, как в ряде вовых ограничений (право языка, религии, передвижения, гражданс- ^пР^а _политические права и т. п.), налагаемых на определенную группу *** дей, объединенных тем или другим (или несколькими) социальными ^знаками. Иначе говоря, наши " национальные вопросы" составляют _{v из г}лав общего учения о правовом неравенстве членов одного и того государства. Как известно, лозунг: "правовое равенство" или его Разновидность: "равенство всех перед законом" — пока еще остается лозунгом. Несмотря на уравнительный наклон, проявляющийся в посту­ пательном ходе истории, фактически идеал "правового равенства" дале­ко еше не достигнут, и в особенности у нас. Во всех отношениях — и в сфере гражданских, семейных, государственно-политических и по­лицейских, служебных и даже уголовных прав — одни из групп пользу­ются полнотой прав, другие же — только некоторыми правами. Одни имеют привилегии, другие — "ограничения" и "лишения прав" (по службе, по выборам, по праву заключать сделки, по владению землями, по пенсии, по праву быть членами любого общества, праву давать свидетельские показания на дому, по праву занимать общественные должности, исповедовать ту или иную религию, учить детей на том или ином языке, по праву самоуправления и т. д. и т. д.).

Крайним пределом этого "лишения прав" является присуждение к каторге и сопровождающее его "лишение всех прав", в том числе и свободы. Более мягким видом служит "лишение всех особенных, и лично и по состоянию присвоенных прав и преимуществ". Однород­ными же, более мягкими, хотя назначаемыми уже по иным основаниям, являются и все указанные выше правовые ограничения; сюда же входят в качестве частного вида и "национально-правовые" ограничения. Под этим именем кроется ряд различных (и весьма ощутительных) правовых ограничений по различным и сложным основаниям: вследствие религии (евреи, поляки-католики, русские-староверы, язычники, сектанты), вслед­ствие пространственного расположения родины данного человека или совокупности людей (места, лишенные самоуправления), вследствие иму­щественного положения, вследствие степени образования или профессии, вследствие языка (малороссы, евреи, поляки и инородцы); вследствие особых бытовых условий — например, низкого умственного и нравствен­ного развития (бесправие кочевых народов), вследствие того или иного условного или профессионального происхождения данного лица от данных Родителей (дворянин, купец, крестьянин и т. д.).

"н ^{Не М0Г}У здесь вдаваться в подробный анализ так называемых азональных" ограничений. Но из сказанного, я думаю, ясно, что все _Ка Р^азлагаются на иные, более простые ограничения, а нигде здесь нет ₀°^Го'^то специального национального принципа. Выкиньте из " наци- фес^ЬНЫХ" ^пР^ичин причины религиозные, сословные, имущественные, про- ост^{СиОНальные}' "бытовые" и т. д. — и из "национальных" ограничений не к_а ^^егпся ничего. Даже само правовое отнесение того или иного челове­ка о ^апР^ИмеР Аарона Левинсона, к "еврейской нации" производится не ^новании "еврейской национальной крови", а по тем же религиоз- ^и Другим основаниям. Стоило недавно переменить религию (евреи-
выкресты), и почти все еврейские ограничения падали, а это значит для права исчезала "еврейская национальность" и появлялась ил*¹¹⁰ например "русская", национальность.

Но разве эти перечисленные основания правоограничений, налпи религиозные, представляют национальные основания? Разве "pejnll^P и "национальность" одно и то же? Ясно, что нет, иначе пришлось^ признать "языческую нацию", нацию баптистскую, хлыстовскую, _Ка ¹ лическую и т. д. Ясно, что это абсурд. Но не менее ясно, что ограничен ° прав целых групп сектантов, вытекающие из чисто религиозных осно ^Я ний, однохарактерны с ограничениями ряда "национальностей" и непе³ ко гораздо более тяжелы и важны. Точно так же и все остальн основания правоограничений (территория, образование, имущественны" ценз, сословие и т. д.) не имеют никакого "национального" элемент-** А ведь без них нельзя представить и создать никакой "национальности*

Итак, в итоге и здесь мы пришли к определенным данным. М_ы убедились, что нет никаких специально "национальных" оснований дающих почву для "национальных" ограничений. Мы видели, что само понятие "еврей", или "малоросс", или "поляк" (а соответственно и со­циальные группы, образуемые ими) определяется не каким-то таинствен­ным национальным принципом, а рядом простых и общих условий (религия, язык, сословность, экономическое положение и т.д.), в различ­ ных формах выступающих на арене общественной жизни и создающих различную, подчас весьма сложную группировку. Коротко говоря, нет национальных проблем и национального неравенства, а есть общая пробле­ма неравенства, выступающая в различных видах и производимая различ­ным сочетанием общих социальных факторов, среди которых нельзя отыскать специально национального фактора, отличного от религиоз­ных, экономических, интеллектуальных, правовых, бытовых, сословно- профессиональных, территориальных и т. п. факторов.

Перефразируя слова Архимеда, можно сказать: "Дайте мне эти факторы, и я различным их сочетанием создам вам самые различные нации, начиная от бесправных судр и кончая полноправными брамина­ми". И наоборот: "Отнимите эти факторы, и без них вы не создадите никакой национальности". Вывод из сказанного тот, что националь­ность представляет сложное и разнородное социальное тело, подобное "бутерброду" в химии, которое распадается на ряд социальных элемен­тов и вызвано их совокупным действием.

А раз это так, то объявить эту "мешанину" различных условии чем-то единым и цельным, попытаться найти ее самостоятельную сущность равносильно задаче решения квадратуры круга. Недаром все подобные попытки не удавались. Они не могли и не могут око­нчиться удачно.

Да будет позволено теперь сделать практические выводы из сказан­ного. Эти выводы таковы:

1). Если теперь всюду трубят о национальности в форме ствительного, прилагательного и глагола, то нельзя не видеть зд некоторого недоразумения. Данная война не есть война наций дерутся же тевтоны-англичане с тевтонами-немцами — одна и же нация с обычной точки зрения, или славяне австрийские со ^славЯН русскими) и не есть проявление "национального" движения, и не вызв таинственными "национальными" причинами. Война есть борьба сударств, каждое из которых включает различные с обычной ^т0 зрения нации. *

2). Война не привела и к торжеству "национализма" в ушср¹ тернационализму, как думает, например, П. Б. Струве. Уж если МО

противопоставлять интернационализму, как сверхгосударственно- ^цТ° то не нацию, а государство. Но весьма спорно еще, что даст эта ^ "на Я весьма склонен думать, что она немало посодействует росту _рнационализма в форме создания международного суда, а в даль- HtfJидем, быть может, и сверхгосударственной федерации Европы. яеи_з) Многие выдвигают теперь национальный принцип в качестве имерия для будущего переустройства карты Европы. В силу ска- едва ли есть надобность доказывать невозможность и фа- частичность этого проекта. Если даже допустить его, то спрашивается, ^0Г_О будет положено в основу национальности? Язык? Но тогда Бельгию ^Чпидется разделить на части, Италию — также, а такие разноязычные ^ПР дарства, как Россия, распадутся на вотяцкое, черемисское, вели- ^г русское, татарское и т. д. государства-нации. Вся Европа распылится на множество мелких государств, что само по себе является шагом назад, а ^не вперед. Для областей же со смешанным по национальности населением или для мелких наций положение становится решительно безвыходным. Недаром сами сторонники этого проекта вынуждены признать, что мелкие национальности будут принесены в жертву круп- _нЫМ. То же получится, если критерием национальности будет и какой- нибудь другой признак.

Нет! Пора бросить эту утопию и пора ясно и определенно сказать, что спасение не в национальном принципе, а в федерации государств, в сверхгосударственной организации всей Европы, на почве равенства прав всех входящих в нее личностей, а поскольку они образуют сходную группу, то и народов. Каждый, "без различия национальности", имеет право говорить, учить, проповедовать, исполнять гражданские обязан­ности на том языке, на каком хочет, веровать, как ему угодно, читать, писать и печатать на родном языке и вообще пользоваться всей полно­той прав равноправного гражданина. Было бы наивно думать, что эта федерация теперь же осуществится, но столь же несомненно, что история идет в этом направлении, в направлении расширения социально зами­ренных кругов, начавшегося от групп в 40—100 членов и приведшего уже теперь к соединениям в 150—160 миллионов. Распылить снова эти соединения на множество частей по национальному принципу — значит поворачивать колесо истории назад, а не вперед.

4). Как выяснено выше, так называемое "национальное" неравенство есть лишь частная форма общего социального неравенства. Поэтому тот, кто хочет бороться против первого, должен бороться против второго, выступающего в тысяче форм в нашей жизни, сплошь и рядом гораздо более ощутительных и тяжелых. "Полное правовое равенство индивида (личности) — вот всеисчерпывающий лозунг. Кто борется за него — бо­рется и против "национальных" ограничений. Так как национальное дви­жение в России со стороны групп (малороссов, евреев и т. д.), ограничен- ^ы* в правах, представляло и представляет именно борьбу против нера- J*^cmea> следовательно, направлено в сторону социального уравнения, то ^ественно, мы всеми силами души приветствуем подобное движение всю° ^рост' Законно и неоспоримо право каждого члена государства на и/^{0 п}°лноту прав (религиозных, политических, гражданских, публич­ку семейственных, культурных; язык, школа, самоуправление и т. д.). °сн ^аково наше отношение к национальному движению, вытекающее из и о£^{ВНОГО n}P^HHI№^na социального равенства. Но из него же вытекает Равная сторона дела, на которую нельзя закрывать глаза.

Если борющийся за социальное равенство борется и за правильно Не _Вс^ТЬ1е национальные" интересы, то борющийся за последние далеко ^ei Да борется за первое. Иными словами, "борьба за национальность

не есть самодовлеющий лозунг". Под его флагом можно прово самые несправедливые стремления. Наши "националисты" — пп^¹^ тому. Поэтому партии, ставящие в свою программу лозунг "социад равенство", не должны увлекаться "национальным" принципом. Все^ЬНое есть в последнем "уравнительного", все это включает в себя nen^S лозунг. Что не включает — "то от лукавого" и представляет ли^ контрабандное проведение "групповых привилегий", либо проявле группового эгоизма. ^

Пока национальный принцип совпадает и не противоречит лозунг* социального равенства — мы от души приветствуем национальн^ движения. Так как в России до сих пор движения украинцев, евре^ поляков, латышей и т. д. имели этот уравнительный характер, то ясно ч?' мы можем только поддерживать его. Но как только национальны" принцип становится средством угнетения одной группой других групп, мы поворачиваемся к нему спиной, памятуя, что высшая ценность — "равно­ правная человеческая личность". Вся полнота прав должна быть предоста­влена каждой личности, без различия "эллина и иудея, раба и свободного* Индивид, с одной стороны, и всечеловечность — с другой, — вот то что нельзя упускать из виду нигде и никогда, как неразъединимые стороны одного великого идеала.

ПРОБЛЕМА СОЦИАЛЬНОГО РАВЕНСТВА И СОЦИАЛИЗМ §1-

Стертые монеты обращаются не только на денежном рынке. Есть они и на бирже духовных ценностей. И их немало. Все ими пользуются, все их употребляют, а подлинную ценность их — увы! — знают очень немногие, а иногда, быть может, и никто. К числу таких же "стертых монет" принадлежит и понятие социального равенства. Оно постоянно котируется на духовной бирже, но многие ли пытались отдать себе отчет в его содержании? Да и те, кто пытались, сумели ли вполне ясно решить, что, собственно, должно мыслиться под этим лозунгом нашей эпохи? Дали ли нам точную формулу этой основы демократии и социализма?

Несмотря на почтенный возраст этого лозунга, легализировавшегося еще задолго до триады революции 1789 года, гласящей: "свобода, равенство, братство", и "Декларации прав человека и гражданина, подлинное лицо его, к сожалению, до сих пор вполне не раскрыто.

Кратко коснуться некоторых сторон этой проблемы и не столько решить их, сколько поставить — такова задача данного очерка. Вопрос выдвинут самим временем, и, стало быть, рано или поздно он должен бьпь поставлен.

§2.

Не вдаваясь в детали, социальное равенство можно мыслить Д^воЯ1^ в смысле абсолютного равенства одного индивида другому во всех о ношениях: и в смысле прав и обязанностей, и в смысле умственно ' нравственном, экономическом и т. д. Коротко говоря, равенство в эт понимании означает полное тождество одной личности другой! КаЖД^ индивид должен быть таким же, как и все остальные, ни больше, меньше. Все должны быть одинаково умными, одинаково нравств ^ ными, обладать равной долей экономических благ (богатства), в р^аЕ1 ^ мере работать, в одинаковой степени быть счастливыми, пользова

_1K/f количеством уважения, признательности, любви, таланта < д И т. Д.

И ^T'fl_0li последовательном проведении равенства этого типа не должно терпимо никакое неравенство в каком бы то ни было отношении. б*ть _ег0 является стрижка всех людей под одну машинку и по- ИД*'_ное стремление сделать их совершенно сходными друг с другом, силь стереотипными изданиями с одного и того же экземпляра,

лбпество, построенное по такому плану, похоже было бы на то Яшество, которое описывается в одном из рассказов Джерома; все яивиды в нем и по одежде, и по росту, и по форме носа или ^Иб были бы похожи друг на друга как две капли воды. Само собой Невидно, что такое равенство — чистая утопия. Оно невозможно, °еосуществимо, да едва ли и желательно с точки зрения большинства!*одей. Что оно невозможно — это не требует доказательств. Что оно не желательно, это тоже ясно, ясно потому, что оно ведет к морали: "стыдно быть хорошим", морали, едва ли приемлемой кем-нибудь. В самом деле, раз все должны быть равны друг другу, то нельзя быть умным, ибо есть глупые, нельзя быть честным, ибо есть пре­ступники, нельзя быть здоровым и сытым, ибо есть сифилитики и го­лодные, нельзя быть красивым, ибо есть безобразные и т. д. "Равенство, так уж равенство во всем!" "Справедливость, так уж справедливость до конца!" При таком понимании равенства не было бы места на жизненном пиру ни Сократу, ни Христу, ни Ньютону, ни Канту, ни Леонардо, ни Микеланджело, ни кому бы то ни было из великих. Царили бы одни посредственности и невежды. Иными словами, мораль этого равенства является раздачей премий невежеству, болезни, пре­ступности и т. д. и ведет к полному застою культуры и ее приобретений.

Сказанного достаточно, чтобы отбросить это понимание социа­льного равенства. Оно утопично, неосуществимо, ретроградно и со­циально вредно.

S3.

Но тогда остается только одна возможность: равенство приходится понимать уже не в смысле тождества, а в смысле пропорциональности социальных благ заслугам того или иного индивида. Согласно этой форму­ле пропорциональности, права на социальные блага (богатство, любовь, слава, уважение и т. д.) не могут и не должны быть равны у простого маляра и Рембрандта, у рядового работника науки и гения, у чернора­бочего и Эдиссона и т. д. и т. д. "Каждому — по заслугам", "каждому по мере выявленных сил и способностей", "каждому по мере таланта" вот краткие формулы, выдвигаемые этой концепцией равенства, аково в основных чертах второе понимание равенства, распадающееся, ^ак увидим ниже, на ряд подразделений. Кроме этих двух типов третьего _а ^сУЩествует. Либо то, либо другое. Первое оказалось безнадежно °Дным, остается обратиться ко второму.

§4.

б_0л^^{авенство} в этом втором смысле многие авторы считают чем-то Пр₀ ^{е Или} менее новым. Однако взятый в своем общем виде принцип *Ао^^ЦИ°^{Нальности засл}У^{г и} благ (прав и привилегий), гласящий: "Ка-

^ У по его заслугам", стар, как старо человечество. Нелов ^{Известном} смысле И. Тэн прав, говоря: "Нельзя думать, чтобы ^ек стал давать много благ без достаточных побудительных причин

и мог быть признателен ни за что, так сказать, по ошибке". развернуть историю привилегий или неравенства, и с первых ее стг>а°^Ит мы уже найдем эту пропорциональность заслуг и привилегий или бл ^И1* В первобытном обществе наиболее привилегированными людьми яв ются полновозрастные мужчины, а среди них — чародеи и вож^ЛЯ Почему? Потому что они — носители силы, стражи и защитники гру_п^^И' и наиболее опытные личности. Чародеи же и вожди, по верованию эт групп, — лица, одаренные необычными способностями и оказывающи* г ромадные услуги. Отсюда они — и наиболее полноправные индивил*^ Пусть эти заслуги с нашей точки зрения только мнимые заслуги, cbaic тически бесполезные, каковыми нередко они и были, но с точки зрени общества того времени, в силу его неразвитости и малого знания, они казались ценными и полезными. Перейдите к кастовому общес_ТВу и встретите то же. Если каста жрецов, в частности браминов, наиболее полноправна, а судр или вайсиев — бесправна, то опять-таки недаром По воззрениям того времени (фактически, конечно, ошибочным), брами­ны оказывали необычные услуги — они могли управлять силами приро­ды, вызывать дождь, лечить от болезней, указывали путь к небу, от­вращали врагов, одним словом, совершали величайшие подвиги, отсюда они получали и исключительные права и преимущества. А несчастный судра или вайсий, что могли они сделать? Очень мало, по мнению того времени, а потому немного благ и выпадало на их долю (несмотря на фактическую пользу их работы). Возьмите историю сословий: дворянст­ва и буржуазии, или историю католической церкви или просто лиц, пользующихся "популярностью" в том или ином обществе, и здесь вы увидите, что в каждом обществе объем прав и преимуществ того или иного сословия в общем пропорционален их заслугам по оценке этого общества.

В своем "Происхождении общественного строя современной Фран­ции" И. Тэн достаточно ярко показал эту пропорциональность услуг и наград "привилегированных". Ту же истину мы можем наблюдать и в наши дни в применении к целым группам и отдельным лицам. По мере того как общество начинает ценить все ниже и ниже услуги дворян­ства и выше — услуги "третьего сословия", по мере того падают привилегии первого и растут права второго. Если какой -нибудь X или У имеют "высокий курс" среди тех или иных групп, то неспроста, а потому, что эта группа ценит их за что-то, признает за ними какие-то заслуги и таланты. Если же это так, то ясно, что равенство, понимаемое в смысле пропорциональности услуг и привилегий или благ, не есть какой- то новый лозунг, не есть нечто специфически свойственное демократичес­ кой эпохе и культуре, а старо как мир, было всегда и существует в наши дни. Поэтому довольно трудно видеть в лозунге: "Каждому по его заслугам" знамение нашего времени, а тем более знамение и отличитель­ный признак демократизма и социализма.

§5.

Следует ли, однако, из сказанного, что все разговоры о Р^{авенсТВ}^^ знамении нашей и грядущей культуры, о его росте, о его неразрывно^ с социализмом представляют одно недоразумение? Значит ли сказанн * что рост равенства — миф, что все остается и должно остаться старому? или, как говорит Экклезиаст, "так было, так будет, и ничего нового под солнцем"? _зЯ

Нет, не значит. Вышесказанное говорит лишь о том, что в таких важных вопросах ограничиваться общими формулировка

• "каждому по его заслугам", а необходимо идти дальше — дета- 'Р°^Доовать и точнее выявлять эти общие фразы. В противном случае ^ бежны недоразумения. Да, несомненно, принцип: "каждому по его Л^е,|3_угам" не нов, верно, что он стар, как человечество, что он дей- ^за вал во все времена и, вероятно, будет действовать в грядущем. Не ^сТВ°о общей формулировке кроется сущность современного равенства ^{3 еГ}₀ новизна. Для выявления природы последнего нужно идти дальше ^И вставить ряд дальнейших вопросов. Только тогда возможно "выло- ^{11 П}_ь" ' святая святых" современного равенства. Иначе — оно ускользнет ^рИпез широкую сеть этой общей формулы, и мы останемся у "разбитого оыта". Попробуем (конечно, кратко) сделать эти дальнейшие шаги. Несомненно, формула: "каждому по его заслугам" стара, но ново то удержание, которое вкладывается в эту формулу, или, точнее, нов тот ^С-питерий, тот аршин, по которому измеряются эти заслуги и устанав­ ливается эта пропорциональность заслуг группы или индивида и соответ­ ственной доли социальных благ (прав и привилегий), причитающихся им за эти заслуги или, говоря шире, за те общественные функции, которые они выполняют.

Пропорциональность в истории более или менее постоянна, но ос­ новы и критерии ее — изменчивы и различны. И этой переменой оценочных критериев, заслуг и привилегий, если угодно, и исчерпывается сущность происшедших изменений. Тот, кто сумеет верно уловить спе­цифические черты этого оценочного критерия, господствующего в эгали­ тарном обществе, тот тем самым сможет дать и основные черты обще­ ства, построенного на принципе равенства.

Спросим себя теперь, в чем же состоит происшедшее здесь измене­ние? Иными словами, каковы были критерии, распределявшие социа­льные блага "каждому по его заслугам" в прошлом и каковы они теперь? Есть ли здесь какое-нибудь изменение, или его нет?

Не претендуя совершенно на сколько-нибудь исчерпывающий ответ, заведомо невозможный в пределах данной статьи, укажем лишь основ­ные штрихи происшедшего перелома.

При сравнении способа установления пропорциональности заслуг и наград в древних обществах и в новых, первое, что бросается в глаза, это тот факт, что в древности критерий оценки был не индивидуальный и не равный. Тот или иной поступок индивида оценивался не сам по себе, а в зависимости от того, к какой группе принадлежал этот индивид. Иными словами, мерой достоинства индивида была не совокупность его личных качеств и заслуг, а характер той группы, членом которой он был. Ьсли эта группа занимала вершину общественной лестницы, если она оыла окружена ореолом, все ее плюсы, весь ее свет и все ее привилегии падали и на долю ее члена, как бы скверен и незначителен сам по себе пи был этот индивид. И наоборот, если группа занимала низы, бесправ- ым был и ее член, хотя бы он был "семи пядей во лбу". Человек касты Раминов всегда был и оставался брамином (исключая редчайшие слу- аи). Судра же, при всех своих заслугах, не мог выйти из своей касты и не _к ^г никогда сделаться брамином. Каждый из них был прикреплен своей касте (или группе), как индивид он был ничем, а подлинная его ло}^{НОСть оп}Р^еделялась высотой социального положения той группы, из Ном ^котоР°й ^он вышел. Раб всегда был рабом, а господин — господи-

' между тем и другим всегда была пропасть, все ^рвЬ1й> будь он храбрейшим и мудрейшим (вспомним Эпиктета), и_ЗГл^Же был "вещью", и в первые времена рабства ничто не могло Пепс^ДИТ - "^{ечать его} позорного происхождения. Второй был и оставался Рсоной", хотя бы он был "полной бездарностью" и моральным

ничтожеством. Первый рождался и умирал бесправным, второй ро* ся господином и умирал таковым. Их личные свойства были ни прв*^ и не ими определялось то количество жизненных благ, которое выпа им на долю в жизни. Это количество определялось их принадлежнос*^⁰ к той группе, к которой они в силу ли рождения или иных ус_л ^TbI? принадлежали. Иными словами, аршином, которым измерялась в ности величина заслуг того или иного индивида, были не их личные зас^**" и фактические свойства, а характер и социальное положение той гр^^и (рода, касты, сословия), членами которой они были. ^^ы

Отсюда легко понять и две следующие особенности старого поряди 1) наследственность привилегий или бесправия и 2) религиозно-юридиче кий характер общественной дифференциации древнего общества.

Так как группа живет долго и не исчезает с одним поколением все, кто родились в ней, механически делались "сопричастниками" ^ свойств. Сын брамина или патриция механически наследовал достоинст­ва и привилегии своего отца, своей группы. Сын рабыни, раба или судру механически становился рабом или судрой. Разбить эти барьеры не было сил. Они были не только фактом, но и правом. Каста от касты от­делялись не только в силу факта, но и в силу религиозно-юридических санкций. Смешение групп было запрещено и объявлено смертным гре­хом и преступлением.

Говоря образно, древняя общественная дифференциация напоминала дом с наглухо отделенными друг от друга квартирами, резко отличав­шимися друг от друга по богатству и роскоши. В одних — было изобилие благ, в других — нищета, болезни и позор. Индивид, родив­шийся в богатой и "высшей квартире", становился баловнем судьбы; раб же, родившийся в рабском подвале, становился "изгоем" и рабом. Вход из одной квартиры в другую не допускался, как не допускается переселе­ние из рая в ад. Все сообщения были замкнуты наглухо, и на страже стояли религия, право и общественная власть, вооруженные всеми сво­ими аппаратами, огнем и мечом и богатым арсеналом земных и небес­ных наказаний.

Рассматривая с этой стороны предыдущую и современную системы оценки заслуг и распределения наград, мы не можем не видеть между ними громадной разницы. Различие это состоит в том, что теперь степень заслуг индивида определяется

---

---