Таковы, пожалуй, методологические принципы, на которых будет построено дальнейшее повествование

Действительная природа революции существенно разнится от ро­мантических представлений ее апологетов. Многие типические черты революции могут показаться оскорбительными, уродующими "прекрас­ный лик революции". Что ж, мой анализ можно рассматривать как "реакционный". Я готов согласиться с подобным обвинением и готов к эпитету "реакционер", но... особого толка.

Читатель почерпнет из моей книги, что революция суть худший способ улучшения материальных и духовных условий жизни масс. На словах обещается реализация величайших ценностей, на деле же... достигаются совершенно иные результаты. Революции скорее не социализируют людей, а биологизируют; не увеличивают, а сокращают все базовые свободы; не улучшают, а скорее ухудшают экономическое и культурное положение рабочего класса. Чего бы она ни добивалась, достигается это чудовищной и непропорционально великой ценой. Карает же она за паразитизм, распущенность, неспособность и уклонение от выполнения социальных обязанностей (хотя в любом случае происходит деградация их высокого социального положения) не столько аристократические классы, сколько миллионы беднейших и трудящихся классов, которые в своем пароксизме надеются раз и навсегда революционным путем покончить со своей нишетои.

Если таковы объективные результаты революций, то от лица людей, их прав, благополучия, свободы и во имя экономического и духовного прогресса трудящихся я не только имею право, но и обязан воздержать­ся от революционного идолопоклонничества. Среди многих бэконовски "идолов" безусловно есть и "идол революции". Из бесчисленного числ идолопоклонников и догматиков, готовых в угоду тотему принес* в жертву и человека, есть и революционные идолопоклонники. На многомиллионным жертвам этому "божеству" ее жрецы продолжи требовать все новые и новые гекатомбы. Не прра ли воспрепятствова этим требованиям и прекратить поток жертв? Как и многие социальные болезни, революция результирует из целого комплекса ПР чин. Но неизбежность самой болезни не вынуждает меня приветствов' или восхвалять ее. Если подобная идеология "реакционна", то я с р^ад стью готов принять титул "реакционера".

опия социальной эволюции учит нас тому, что все фундаменталь- по -настоящему прогрессивные процессы суть результат развития ^{нЬ1С И} мира, солидарности, кооперации и любви, а не ненависти, зверства, знания, борьбы, неизбежно сопутствующих любой великой револю-

_сумас _почеМу _на революционный призыв я отвечу словами Христа из ^ЦИИ гелия: "Отче Мой! Да минует меня чаша сия!" Правда, все эти ^^ВаНные предвестия заметно уменьшаются в случае "малых" революций, ^М^^аызывающих к жизни великих гражданских войн. На первый взгляд ^{НС В}ет показаться достойным похвалы свержение без кровопролития Усильного правительства и низвержение аристократии, тормозящей

иальный прогресс. Если в действительности ситуация была бы таковой, ^С01пяд ли бы стал столь последовательным противником революции, ибо ^Яе намерен _защ_Ищать паразитирующую, бесталанную и коррумпирован- ^н аристократию. Но, увы, революции, выражаясь медицинским языком, стъ maladie a -typique¹*, развитие которой невозможно предвосхитить. Иногда, проявляя слабые и невселяющие опасения симптомы, ситуация может внезапно ухудшиться и привести к летальному исходу. Кто может быть вполне уверен, что, зажигая свечу, не поспособствует тем самым громадному пожарищу, заглатывающему не только тиранов, но... и самых зачинщиков, а с ними многие тысячи невинных людей. Здесь, как никогда, необходимо помнить о том, что "прежде семь раз отмерь, один — отрежь".

В особенности об этом следует помнить сейчас, когда в воздухе и так веют взрывоопасные настроения, когда порядок — необходимое условие всякого прогресса! — потревожен, а революционный шквал вот-вот обрушится на многие страны.

Сейчас, пожалуй, более, чем когда-либо, человечество нуждается в порядке. Ныне и плохой порядок предпочтительнее беспорядка, как "худой мир лучше доброй ссоры".

Кроме революционных экспериментов существуют и другие способы улучшения и реконструкции социальной организации. Таковыми прин­ципиальными канонами являются:

1. Реформы не должны попирать человеческую природу и проти­воречить ее базовым инстинктам. Русский революционный эксперимент, как, впрочем, и многие другие революции дают нам примеры обратного.

2. Тщательное научное исследование конкретных социальных усло­вий должно предшествовать любой практической реализации их рефор­мирования. Большинство революционных реконструкций не следовало этому правилу.

3. Каждый реконструктивный эксперимент вначале следует тестиро­вать на малом социальном масштабе. И лишь если он продемонстриру­ ет позитивные результаты, масштабы реформ могут быть увеличены. Революция игнорирует этот канон.

4. Реформы должны проводиться в жизнь правовыми и конституци- нными средствами. Революции же презирают эти ограничения.

кии ^рание^^этих канонов делает каждую попытку социальной реконстру-

и тщетной. Подобным канонам люди следуют, к примеру, возводя р_ек^{сты 111111} при разведении скота. Но, увы, очень часто считается, что при Несв^ИСТР^^К-^ИИ °б^щества нет необходимости следовать этим канонам. Фопм^{ДУЩИЙ человек} зачастую становится лидером революционных ре- прелп- ^^ЧСТ Р^{еальных} условий сплошь и рядом объявляется "буржуазным ^моще ^аСС^^ДК°^М ''^{а т}Р ^ебование законности — трусостью или гражданским нничеством. Призывы к мирным и правовым методам — "реакцией",

' * необычная болезнь (фр.).

"духом разрушения". Эти "революционные методы" приводят к поо в революционных реконструкциях, а появление жертв становится об^ВаЛач1 ным явлением. Житель далекой планеты, наблюдающий за цял^^ действиями, вправе заключить, что на земле коровы и мосты пен ^ больше, чем человеческая жизнь: к первым относятся явно с больи*⁰* тщанием, ими не жертвуют с такой легкостью и в таком количестве, в ка^ приносят на алтарь революции ad majorem gloriam^[129]* человеческие жиз°^М

Обозревая все эти факты, трудно определить — смеяться над ни*¹* или плакать.

При любом раскладе было бы несправедливым уравнивать ппаля человека с "привилегиями" коров и мостов. Однако это требовани гораздо проще выполнить, чем многие призывы всевозможных "n_e^C клараций прав человека и гражданина". "

Причины революций

Основные причины революций. Анализируя предпосылки революций правильнее было бы начать с причин, порождающих революционные отклонения в поведении людей. Если поведение членов некоего общества демонстрирует такие отклонения, то и все общество должно быть под­вержено подобным изменениям, поскольку оно представляет собой сум­му взаимодействующих друг с другом индивидов.

Каковы же тогда те причины, которые приводят к быстрым и всеоб­щим отклонениям в поведении людей?

Вопрос о причинах, поставленный в наиболее общей форме, всегда аморфен и имеет некоторый метафизический душок. А потому, видимо, мне необходимо как-то дополнительно квалифицировать свой вопрос. Под причинами я в данном случае разумею комплекс условий, связь событий, обрамленных в причинную цепочку, начало которой теряется в вечности прошлого, а конец — в бесконечности будущего. В этом смысле можно дать предварительный ответ на поставленный вопрос. Непосредственной предпосылкой всякой революции всегда было увели­чение подавленных базовых инстинктов большинства населения, а также невозможность даже минимального их удовлетворения.

Таково в общих чертах суммарное утверждение о причинности револю­ций, которая конечно же проявляется во множестве конкретных реалий разных времен и места действия. Если пищеварительный рефлекс доброй части населения "подавляется" голодом, то налицо одна из причин восстании и революций; если "подавляется" инстинкт самосохранения деспотическими экзекуциями, массовыми убийствами, кровавыми зверствами, то налицо другая причина революций. Если "подавляется" рефлекс коллективного самосохранения (к примеру, семьи, религиозной секты, партии), оскверняют­ся их святыни, совершаются измывательства над их членами в виде арестов и т. п., то мы имеем уже третью причину революций. Если потребность в жилище, одежде и т. п. не удовлетворяется по крайней мере в минимальном объеме, то налицо дополнительная причина революций. Если у большинства населения "подавляется" половой рефлекс во всех его проявлениях (в вид ревности или желания обладать предметом любви) и отсутствуют условИ* его удовлетворения, распространены похищения, насилие жен и принудительное замужество или разводы и т. п. — налицо пятая причин революций. Если "подавляется" собственнический инстинкт масс, ^гоС?°^_е ствует бедность и лишения, и в особенности, если это происходит на Ф°

действия других, то мы имеем уже шестую причину революций. Если бЛ^аГ _вЛЯется" инстинкт самовыражения (по Э. Россу) или индивидуальности ^П°Н М ихайловскому), а люди сталкиваются, с одной стороны, с оскорбле­но ^ _пренебрежением, перманентным и несправедливым игнорированием достоинств и достижений, а с другой — с преувеличением достоинств я* ^еЙ, не заслуживающих того, то мы имеем еще одну причину революций. ^^Если подавляются у большинства людей их импульс к борьбе и сорев- ательности, творческой работе, приобретению разнообразного опыта, ^тоебность в свободе (в смысле свободы речи и действия или прочих ^П° пределяемых манифестаций их врожденных наклонностей), порождае- **^е0 чересчур уж мирной жизнью, монотонной средой обитания и работой, _ораЯ не дает ничего ни мозгу, ни сердцу, постоянными ограничениями ^К°свободе общения, слова и действий, то мы имеем вспомогательные ^в_сЛОвия — слагаемые революционного взрыва. И все это лишь неполный список причин. Мы обозначили наиболее значимые импульсы, которые подвергаются "репрессии" и которые ведут к революционным катаклиз­мам, а также лишь основные "репрессированные" группы, руками кото- пых свергаются старые режимы и воздвигается знамение революции.

Причем и сила "подавления" наиболее значимых инстинктов, и их совокупное число влияют на характер продуцируемого взрыва. Во всех исторически значимых революциях "репрессии" дают о себе знать осо­бенно на второй их стадии. Необходимо также, чтобы "репрессии" распространялись кад можно более широко, и если не среди подавляюще­го числа людей, то по крайней мере среди достаточно весомой группы населения. Подавление меньшинства существует повсеместно; оно приво­дит к индивидуальным нарушениям порядка, обычно именуемым престу­плениями. Но когда репрессии становятся всеобщими, то это приводит уже к "рутинности" нарушений и свержению режима. Акт этот по сути тождествен тем, которые совершаются индивидами, то есть преступлени­ям, но, став универсальным, он именуется высокопарно — "революция".

Рост репрессий, как и все остальное в этом мире, — вещь сугубо относительная. Бедность или благоденствие одного человека измеряется не тем, чем он обладает в данный момент, а тем, что у него было ранее и в сравнении с остальными членами сообщества. Полумиллионер сегод­ня, который был мультимиллионером еще вчера, чувствует себя бедня­ком по сравнению со своим былым состоянием и другими милли­онерами. Рабочий, зарабатывающий 100 долларов в месяц, — бедняк в Америке, но богач в России. То же можно сказать и о возрастании или сокращении "репрессий". Они возрастают не только с ростом трудно- стви на пути удовлетворения инстинктов, но и тогда, когда они возраста­ет с разницей в темпах у разных индивидов и групп. При виде прекрасно Ротированного обеденного стола человек, физиологически вполне сы- и, почувствует голод и подавленность. Человек, увидев роскошные _и и фешенебельные апартаменты, чувствует себя плохо одетым и Г^Д0МШ>1м, хотя с разумной точки зрения он одет вполне прилично ^имеет приличные жилищные условия. И это вновь — пример подавле­но ^Деленных инстинктов^[130]. Человек, объем прав которого достаточ­ны* ^иР^ен> чувствует себя ущемленным перед лицом более существен- * привилегий у других.

Эти примеры могут послужить в качестве иллюстрации к моему тез и объяснить, почему в таком значительном числе случаев "подавлен**⁰^ инстинктов определенных групп в дореволюционные периоды возраст**⁶ не столько абсолютно, сколько относительно, первым долгом благода^ росту правовой собственности, социальной дифференциации и неравен ву. Следует постоянно помнить об этой релятивности "репрессий"

В этом суть первичной и всеобщей причины революций. Но таког объяснения было бы достаточно. Ведь для революционного взрьгв^ необходимо также, чтобы социальные группы, выступающие на страж существующего порядка, не обладали бы достаточным арсеналом средств для подавления разрушительных поползновений снизу. Когда растущим революционным силам "репрессированных" инстинктов груп­пы обороны способны противопоставить контрсилу подавления, а тем самым создать баланс давления, революция отнюдь уже не является столь неизбежной. Возможен сериал спонтанных выступлений, но не более. Когда же силы порядка уже не способны проводить в жизнь практику подавления, революция становится делом времени.

Таким образом, необходимо вновь подчеркнуть, что 1) растущее подавление базовых инстинктов; 2) их всеобщий характер; 3) бессилие групп порядка в адекватном описании являются тремя необходимыми составными всякого революционного взрыва.

Почему подавление импульсов всегда ведет к революциям? Почему рост репрессий базовых инстинктов масс приводит к всеобщим революционным отклонениям в поведении людей? Да потому, что подавление основных импульсов неизбежно вынуждает людей искать пути выхода, так же как и любой другой живой организм ищет спасения от несвойственной ему окружающей среды. Старые формы поведения нетерпимы, следовательно, необходим поиск новых форм. Репрессированный рефлекс вначале старается найти выход в подавлении в свою очередь других инстинктов, которые препятствуют его удовлетворению. К примеру, репрессированный пищева­рительный инстинкт оказывает давление на те тормоза, которые удержива­ют человека от воровства, лжи, поедания запретной пищи и т. п. И тот, кто никогда не крал, становится вором и бандитом; тот, кто стыдился протянуть руку, становится попрошайкой; верующий прекращает поститься; тот, кто всегда соблюдал закон, порывает с ним; аристократ, поборов в себе чувство позора, отправляется на рынок, дабы продать пару штанов; тот, кто стеснялся есть на улице, теперь делает это запросто; тот, кто ранее презирал людей, теперь попросту льстит им, лишь бы заполучить ломоть хлеба, и т. п. Исчезновение большинства привычек, препятствующих удовлетворению репрессированных врожденных инстинктов, означает освобождение их от множества тормозов и способствует высвобождению их. В то же время это означает и ослабление условных рефлексов, которые ранее сдерживали все же человека от совершения определенных актов насилия, подобно воровст­ ву, убийствам, святотатству и т. п.^[131]

Человеческое поведение отныне развивается по биологическим зако­нам. Репрессированные инстинкты, разрушившие условные фильтры поведения, начинают оказывать давление на все остальные инстинкты- Баланс равновесия между ними исчезает, а инстинкты, на которы оказывается давление, смещаются. Это приводит к новой серии сдвиго в условных рефлексах и вызывает еще большую "биологизацию" повеД "

дей, дальнейшую расторможенность в совершении антисоциаль- f_KT0B. Если правительство и группы, стоящие на страже порядка, не ^ag_HbI предотвратить распад, "революция" в поведении людей насту- сП°^с°_незаМедлительно: условно принятые "одежки" цивилизованного бдения мгновенно срываются, а на смену социуму на волю выпуска- '^рстия". Но как только видоизменяется тип поведения масс, то

^еТСЯбежно с этим меняется и весь социальный порядок.

^|_К)5₀пытно было рассмотреть этот вопрос, проанализировав один япугим действие репрессированных базовых инстинктов. ³ 1 Исследования показывают, что громадную роль в человеческой тории играет голод и пищеварительный инстинкт¹*. Периоды револю- ис £ _восстаний в Афинах и Спарте, в Риме конца Республики, в Визан- ^ской империи, истории Англии (1257—1258 годы, начало XIV века, ^ТеоеД восстанием 1381 года, кануна и в первый период английской буржу­азной революции середины XVII века, конца XVIII — начала XIX века, непосредственно перед чартистским движением и, наконец, в 1919—1921 годах) были периодами не просто обнищания, но и крайнего голода я подавления пищеварительного рефлекса. То же можно сказать и о време­ни, предшествующем французской Жакерии 1358 года, революций конца XIV и начала XV века, годах, предшествующих французским революциям (1788—1789, 1830—1831, 1847—1848 и, наконец, 1919—1921 годы).

Известна также и причинная связь между массовыми движениями на Руси (я имею в виду восстания и революции 1024, 1070, 1230—1231, 1279, 1291, 1600—1603, 1648—1650 годов, восстание Пугачева, народные дви­жения XIX века, наконец, революции 1905—1906, 1917 годов) и голодом и обнищанием, что также иллюстрирует подавление пищеварительного инстинкта накануне революций². В любом случае для провоцирования революционной ситуации подавление голода не должно доходить до крайней степени чрезвычайного истощения людей, ибо в противном случае массы попросту физически будут неспособными на революцион­ную активность. С другой стороны, экономический прогресс, сопровож­даемый неравным распределением продуктов, делает население достато­чно мощным и в высочайшей степени опасным в плане потенциального крушения социальных препятствий и препон на пути к революции.

То, что верно относительно связи между подавлением пищевари­тельных инстинктов и революционными взрывами в прошлом, можно с соответствующими модификациями отнести и на счет всех остальных?,®^ых рефлексов человека. Причинные отношения между их "репрес­сией ' и ростом революционных всплесков не подлежат сомнению. Об­ратимся лишь к некоторым примерам.

ко ^^{0Давление имп}У^льса собственности, результируемого из экономичес- и дифференциации, всегда приводит к революционным взрывам. Это ^ложение подтверждается многочисленными фактами. Почему пролетари- наиб *^{)авно как} работники физического, так и умственного труда — суть _Чес ®^Лее революционный класс общества? Да потому, что его собственни- анне ^{И Инстинкт} подавляется больше, чем у любого другого класса: он почти Рабо^{М Не владеет}>^{если и} вообще владеет чем-либо; дома, в которых живут его ц^{4116, п}Р^инаД ^лежат не им; орудия труда не являются его собственностью; ^^^ящее, не говоря о будущем, социально не гарантировано; короче,

Межд_у {?" ^Сорокин не проводит принципиальной терминологической разницы в со °^{Нятиями} "инстинкт", "рефлекс", "импульс", употребляя их синонимич- ² Пп ^{ТВСТСТВИИ с} принятой бихевиористической схемой "стимул — реакция". ^фа^т₀р''^{ИМечател}ьные детали на этот счет можно найти в моей книге "Голод как

он беден как церковная крыса. Зато со всех сторон он окружен непом нымн богатствами. На фоне этого контраста его собственнический ^ стинкт подвергается значительным раздражениям, подобно инстинк** материнства у женщин, не имеющих детей. А отсюда его революционное^^ его непрестанное ворчанье на "кровати из гвоздей", на которую взгром ^Ь' дила его история. Его идеалы социализма, диктатуры, экспроприаци" богачей, экономического равенства, коммунизации есть прямое проявленв* этой репрессии. Но как только собственнический инстинкт удовлетворен⁶ идеалы социализма и коммунизма растворяются, а сами пролетарии становятся ярыми поборниками священного права собственности.

Из кого чаще всего составляются революционные армии? Из па- уперизированных слоев, людей, которым "нечего терять, но которые могут приобрести все", — словом, из людей с репрессированным реф. лексом собственности. "Голодные и рабы" — к ним в первую очередь апеллирует революция, и среди них она находит самых жарких адептов Так было в греческой и римской античности, в Древнем Египте и Пер­сии, в средневековых и современных революциях. Их революционные легионы всегда составлялись из бедняков. Последние были главным инструментом достижения революционных целей. Не достаточно ли этого для подтверждения выдвинутого выше тезиса о связи между собственническим инстинктом и революционностью?

Не подтверждается ли эта закономерность всем ходом истории европейских стран последних лет? Не сотрясался ли общественный строй от голода, нищеты и безработицы? Не связан ли успех коммунистичес­кой идеологии с социальными потрясениями и стачками? Не ощущаем ли мы эффект этой связи в современной Германии, самой нереволюцион­ной из всех стран мира, которая пару лет назад стояла на краю револю­ционной бездны? Этих рассуждений достаточно, чтобы отчетливо об­рисовать социальное действие этой связки явлений.

3. Обратимся теперь к подавлению инстинкта самосохранения, кото­рый служит целям выживания индивида, а также к подавлению инстин­кта коллективного самосохранения, который служит целям выживания социальной группы: семьи, нации, племени, государства, церкви, то есть любого кумулятивного образования, соорганизованного вокруг общно­сти интересов. "Зерна" обоих инстинктов наследуемы и достаточно могущественны. Их подавление, особенно если это происходит одновре­ менно, очень часто приводит к революциям. В качестве яркого примера подобного подавления можно обратиться к опыту неудачных войн.

Война есть инструмент смерти. Она сурово подавляет инстинкт самосохранения, ибо принуждает человека поступать против его воли и перебарывает его неискоренимо протестующий стимул к жизни. В то же время она подавляет и инстинкт коллективного самосохранения, принуждая людей к уничтожению и оскорблению друг друга, подвергая опасностям и лишениям целостные социальные группы.

Следует ли удивляться после этого, что ужасающие войны зачастую приводят к социальным взрывам? Репрессированный импульс самосох­ранения приводит к дисфункции условных инстинктов, нарушает послу­шание, дисциплину, порядок и прочие цивилизованные формы поведения и обращает людей в беснующиеся орды сумасшедших. Именно это произошло с русской армией в 1917 году, а позже с немецкими солдатами в 1918 году. Люди, ставшие рабами своего инстинкта самосохранения, бросают все и с яростью набрасываются на правительство, переворачива­ют существующий социальный порядок, воздвигают знамя революции-

Это объясняет, почему многие революции происходят сразу после ил во время неудачных войн. Вспомним, что революции нашего времен

екая, венгерская, немецкая, турецкая, греческая, болгарская — были ^ шснь1 при этих обстоятельствах. Применимо это и к русской револю- года. Турецкая революция смела режим Абдул-хамида после цИ¹¹, _чНой войны. А Парижская коммуна 1870—1871 годов — разве не ^не^льтат поражения в войне с немцами? Французская Жакерия 1358 года Революционные движения конца XIV века произошли в результате и V^е _в Столетней войне и пленения короля Иоанна II после битвы при **^С^тУ в 1356 году. В равной мере это относится и к английскому восстанию ПУ^а ^₀да Уота Тайлера: волнения начались после поражения английской мии при Ла-Рошеле, собственно восстание разгорелось после неудачных иных действий против Ковенантеров. Вспомним и о революционных ^В°ижениях в Германии и Италии конца XVIII — начала XIX века, ^пыхнувших после серии поражений этих стран от наполеоновской армии.

Даже этого далеко не полного списка революций, разразившихся под епосредственным влиянием военных неудач, достаточно, чтобы убе­диться в истинности приведенного выше утверждения.

Конечно же, войны приводят к революциям не только благодаря "репрессии" упомянутого инстинкта, но и в результате подавления дру­гих инстинктов людей (рост бедности, голод и дезорганизации структур, вызванные войнами, и т. п.). Но все же революционный эффект войны в первую очередь осуществляется через подавление упомянутого инстин­кта. Люди, заинтересованные в войнах, вовсе не жаждут революций. Однако кто посеет ветер, тот пожнет бурю.